Введение. От культа Шекспира к шекспиросфере

Шекспир — один из наиболее изученных писателей мира. Возникла целая отрасль филологии — шекспироведение, а на Западе в связи со всем тем, что связано с именем гениального британца и тиражируется в различных формах обыденной культуры, принято говорить о целой «шекспировской индустрии».

Отправной точкой формирования культа Шекспира можно считать предисловие Бена Джонсона к первому собранию сочинений драматурга (т. н. Первое Фолио, 1623)¹. Уже тогда Бен Джонсон, современник и соперник по драматическому ремеслу, в стихотворном посвящении «Памяти моего обожаемого Автора Мистера Уильяма Шекспира и того, что он нам оставил» дал высочайшую оценку поэта, которая выдержала многовековое испытание: «Душа века нашего... Да будешь славен на все времена...», и окрестил покойного товарища «Эйвонским лебедем». Впрочем, в той же элегии Джонсон упоминает о «скромной латыни и еще более скромном греческом» Шекспира. Еще ранее в своих «Беседах с Уильямом Драммондом» (1618—1619) он вообще заявил: «Этому Шекспиру недоставало мастерства», а в «Оде самому себе» (ок. 1629) называет «Перикла» «скучной историей». Тем не менее отношение к шекспировскому творчеству и лично к драматургу точнее выражено в записных книжках Джонсона, изданных под заголовком «Бруски, или Открытия материи и человека»: «Актеры часто говорили, что, о чем бы ни написал Шекспир в своих сочинениях, он, к чести своей, не вымарал ни единой строчки. По мне, вымарай он хоть тысячу... я любил его и чту его память. Он, действительно, был натурой честной, открытой и свободной, обладал превосходной фантазией, смелыми взглядами и изысканно выражался, порой так страстно предаваясь этой своей способности, что его приходилось останавливать. Но любые свои грехи он искупал своими же добродетелями. И похвалы он бывал достоин гораздо чаще, нежели порицания».

В 1709 г. появилась первая биография Шекспира Николаса Роу, предпосланная им к изданию первого в XVIII веке собрания сочинений драматурга и содержавшая скрупулезно собранные сведения о великом писателе (правда, многие из них оказались недостоверными). Вольтер, находясь в Англии, познакомился с творчеством Шекспира и стал первым его пропагандистом во Франции. В его библиотеке хранились издания произведений Шекспира на английском и французском языках. Он, сам того не подозревая, заложил фундамент для возникновения культа Шекспира, охватившего во второй половине века сначала Европу, а затем и другие регионы мира. Как потом Вольтер ни боролся с этим культом, называя Шекспира «варваром», ничего не понимавшим в правилах искусства, поколебать всеобщее увлечение английским драматургом ему не удалось.

В «Предположениях об оригинальных произведениях» Э. Юнга (1759), в предисловии Сэмюеля Джонсона (1709—1784) к собранию сочинений Шекспира (1765) как бы содержался ответ на будущие нападки Вольтера: Шекспир — гений, который сам устанавливает законы искусства, правдивость драм Шекспира искупает нарушение им «правил». На тех же основаниях с критикой «вольтерианского» взгляда на Шекспира выступила соотечественница Вольтера г-жа Э. Монтегю («Опыт о гении и сочинениях Шекспира по сравнению с греческими и французскими драматургами, с некоторыми замечаниями о неправильных взглядах г-на Вольтера», 1769).

Первой попыткой психологического истолкования характеров Шекспира стал «Опыт о драматическом характере сэра Джона Фальстафа» Мориса Моргана (1777). Культ Шекспира стал важной отличительной чертой культуры Германии (Лессинг, Гердер, Гёте, Шиллер). В статьях И.В. Гете «Ко дню Шекспира» (1771), «Шекспир и несть ему конца!» содержались не утратившие значения до сих пор мысли о характере творчества драматурга, о структуре его произведений. В романе Гёте «Ученические годы Вильгельма Мейстера» (1795—1796) изложена одна из самых глубоких трактовок трагедии «Гамлет» и ее главного героя.

В XIX веке складывается романтическая трактовка произведений Шекспира (Ф. Шлегель, Г. В.Ф. Гегель, С.Т. Кольридж, Ф. Стендаль, В. Гюго, Ф. Гизо и др.). Писатель рассматривается как выражение чистого типа гения (лекции Кольриджа о Шекспире), как знамя романтиков в их борьбе с классицизмом («Расин и Шекспир» Стендаля, 1823—1825; «Предисловие к «Кромвелю»» Гюго, 1827). Работы романтиков о Шекспире приобретают международную известность (не случайно в библиотеке Пушкина был французский перевод сочинения немецкого романтика Л. Тика «Шекспир и его современники»).

Эволюция творчества Шекспира впервые была обнаружена и изучена в труде Г.Г. Гервинуса «Шекспир» (4 т., 1849—1850). В фундаментальной «Истории английской литературы» И. Тэна (5 т., 1863—1865) было предложено культурно-историческое истолкование творчества Шекспира, преодолевающее крайности романтической концепции. Этот труд открывает целую серию работ, в которых осуществлена позитивистская критика романтического культа Шекспира («Шекспиромания» Р. Бенедикса, 1873; и др.). Молодой Дж. Б. Шоу тоже выступил как критик Шекспира, но это скорее один из его многочисленных парадоксов. Вершиной шекспироведения XIX века стало исследование выдающегося датского литературоведа Г. Брандеса «Уильям Шекспир» (1895—1896).

В шекспироведении XX века выдающуюся роль сыграли труды Э.К. Чемберса. Образы Шекспира получают определенную трактовку (нередко сопоставимую с достижениями литературоведческого анализа) в произведениях современной художественной литературы, например, трактовка Гамлета в романе А. Мёрдок «Черный принц» (1973).

Основополагающими для отечественной науки о Шекспире стали отзывы А.С. Пушкина (среди них — знаменитая фраза: «Отелло от природы не ревнив — напротив: он доверчив»), В.Г. Белинского (статья «Гамлет». Драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета», 1838; и др.), И.С. Тургенева (статья «Гамлет и Дон Кихот», 1859). Основоположником русского академического шекспироведения считается Н.И. Стороженко. Значительна деятельность С.А. Венгерова по подготовке издания полного собрания сочинений Шекспира.

В начале XX века появляется статья Л.Н. Толстого «О Шекспире и о драме» (1903—1904), в которой русский писатель буквально ниспровергает английского драматурга с пьедестала. Среди достижений отечественной науки следует отметить возникновение шекспировского театроведения («Драма и театр эпохи Шекспира» В.К. Мюллера, 1925), психологическое исследование произведений Шекспира («Психология искусства» Л.С. Выготского, 1925), выход в свет монографии «Творчество Шекспира» А.А. Смирнова (1934), исследование языка и стиля Шекспира (труды М.М. Морозова). Популяризации Шекспира и достижений шекспироведов посвящены многочисленные труды А.А. Аникста.

Одно из высших достижений отечественного шекспироведения — книга Л.Е. Пинского «Шекспир: начала драматургии» (1971), в которой предложена концепция «магистральных сюжетов». Театральная судьба шекспировского наследия изучена А.В. Бартошевичем. Бесчисленные монографии, диссертации, статьи о Шекспире продолжают появляться и в последние десятилетия (назовем имена профессоров А.Н. Горбунова и И.С. Приходько, И.О. Шайтанова и Е.Н. Черноземовой, переводчика и режиссера В.Р. Поплавского, философа культуры Б.Н. Гайдина, исследовательниц «Сонетов» Е.А. Первушиной и В.С. Флоровой и др.). Пример развития шекспироведения, притом что мы назвали лишь некоторые работы, показывает, что наши научные представления о литературе формируются благодаря исследовательской деятельности огромного числа филологов, историков культуры, которые, в свою очередь, находят опору в высказываниях выдающихся писателей, мыслителей, ценителей словесного искусства.

В 1772 г., когда к Шекспиру пришло международное признание и начал складываться культ Шекспира, английский писатель Герберт Лоуренс впервые высказал сомнение в том, что малоизвестный актер Шекспир мог написать столь великие произведения. Так возник «шекспировский вопрос», разделивший шекспироведов на стрэтфордианцев (сторонников признания авторства за Шекспиром, актером, родившемся в Стратфорде) и антистрэтфордианцев (отрицавших авторство Шекспира и называвших автором кто Френсиса Бэкона, кто аристократов — графа Рэтленда, графа Пембрука, графа Саутгемптона, графа Дерби, кто Кристофера Марло, кто даже английскую королеву Елизавету Тюдор). В настоящее время, кажется, нет ни одного видного современника Шекспира, которому не попытались приписать его произведения. Основной мотив таких поисков образно выразил еще в 1918 г. бельгийский ученый-антистратфордианец Дамблон, полагавший, что «борзая не может родиться в семье мосек», «лилия не растет на чертополохе». Доказательства антистрэтфордианцев нередко поверхностны, отдают желанием сделать сенсацию. Двухсотлетний спор все более и более убеждает в принадлежности шекспировского творчества самому Шекспиру. Однако попытки разрешить «шекспировский вопрос» вовсе не бесплодны для науки: в результате этих споров об эпохе Шекспира сегодня известно больше, чем о любой другой культурной эпохе.

Отношение к Шекспиру в последние два с половиной века в Европе, да и во всем мире называют не иначе как культом Шекспира. Попробуем разобраться в этом словосочетании.

Прислушаемся, присмотримся: «Культ Шекспира». С одной стороны, весьма обычно и на слух, и «на глаз», с другой — как всё, очевидно, что связано с именем великого английского драматурга и поэта, — загадочно. Второе слово в этом словосочетании — ключевое для «шекспировского вопроса», так что уже намекает на тайну. Но и первое вовсе не просто.

Слово «культ» применительно к писателю, в сущности, никогда не выступало как термин. Более того, оно вызывает раздражение исследователей-филологов и культурологов своей очевидной связью с миром «массовой культуры», в рамках которой постоянно то один, то другой писатель объявляются «культовыми» наряду с подобными характеристиками фильмов, спектаклей, актеров, режиссеров, музыкантов и т. д. Так, на слуху определения «культовый», дававшиеся Д. Сэлинджеру в связи с романом «Над пропастью во ржи», К. Кизи в связи с романом «Полет над гнездом кукушки» (также как одноименному фильму, его режиссеру М. Форману, исполнителю главной роли Д. Николсону), С. Кингу в связи с грандиозной серией романов «Темная башня», Р. Пирсигу в связи с романом «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» и др.

Можно заметить, что некоторые писатели становятся в массовом сознании «культовыми» после появления одного произведения (как было с автором «Бойцовского клуба» Ч. Палаником), других награждают этим титулом за саму личность (например, Д. Керуака, А. Гинзберга, Ж. Жене). Крупнейшие писатели современности не обретают этого титула вовсе (допустим, М.А. Шолохов, У. Фолкнер, Г. Гарсиа Маркес) или (как Э. Хемингуэй, У. Эко, Ю. Мисима) лишь в определенном контексте. Присуждение писателю высших литературных наград, например, Нобелевской премии, — почти полная гарантия того, что он не входит в число «культовых».

Еще одно наблюдение. Большинство «культовых» писателей — американцы. Русские писатели могут претендовать на эту характеристику почти исключительно в нашей стране. Абсолютное большинство «культовых» писателей сосредоточено в XX веке, а теперь и в начале XXI века, писатели более раннего времени объявляются «культовыми» исключительно редко (маркиз де Сад, О. Уайльд).

В массовом сознании понятие «культовая фигура» интуитивно сопоставляется с представлениями о «знаковой фигуре» и о «звезде».

В случае со «знаковой фигурой» ситуация достаточно ясна. Это, вероятнее всего, более мягкий, более осторожный синоним «культовой фигуры».

Сопоставление с понятием «звезда» менее прозрачно. Это не антонимы, но в то же время и не синонимы. Общее у них — то, что может быть охарактеризовано как «модное». Но есть весьма существенные различия. «Звезда» претендует на всеобщее признание, «культовая фигура» признается более ограниченным числом почитателей, функционирует не в массовой культуре, а в той или иной субкультуре, в нее входящей. Но в какой? Это вопрос для будущих культурологических и социологических исследований. Пока заметно лишь то, что «культовость» наиболее актуальна для молодежной аудитории, люди старших поколений нередко даже к слову «культовый» испытывают недоверие, доходящее до неприязни. «Звезда» неизбежно связана с промоушном, «раскруткой», «культовая личность» менее связана с промоушном, ее известность базируется не столько на индустрии рекламы, сколько на фольклорном принципе передачи информации.

Наконец, самое существенное: в ходе анализа понятия «культовый» (будь то писатель, политический деятель, музыкант, произведение и т. д.) выясняется, что дело не в известности, моде, таланте, поклонении (хотя в имплицитном виде все это учитывается), а в том, что «культовое» явление предписывает определенные законы, правила, формы поведения, определенный стиль жизни и мышления.

«Культовый писатель» — представление, которое необходимо также сопоставить с представлением о «культе писателя». Кажется, что они практически тождественны, но это далеко не так. Достаточно подставить конкретные имена в предложенную матрицу, чтобы в этом убедиться. Так, выражение «культ Пушкина» возможно и описывает реальную ситуацию в русской культуре, в то время как выражение «Пушкин — культовый писатель» невозможно.

Список писателей в первом случае значительно расширяется, причем в него входят прежде всего классики прежних времен. Можно говорить о культе Платона, культе Петрарки, культе Шекспира. В этом списке значительное место занимают русские писатели: Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, А.П. Чехов.

В рассматриваемом словосочетании оценочный характер редуцируется, на первый план выходит отражение объективных процессов мировой культуры. Существенно и то, что сопоставляемые выражения «культовый писатель» и «культ писателя» относятся к разным дискурсам. В первом случае выражение не выходит за пределы обыденной речи, во втором — может стать научным термином. Именно эту возможность слова «культ» применительно к писателю мы попробуем проанализировать.

Академический «Словарь русского языка» (т. 4,1958) устанавливал два его значения: «Культ, -а, м. 1. Религиозное служение божеству и связанные с этим религиозные обряды. Культ Диониса в древней Греции. 2. перен.: кого-, чего-л. Поклонение кому-, чему-л., почитание кого-, чего-л. Культ личности. Культ разума. Культ красоты». В «Словаре иностранных слов» (4-е изд., 1964; и последующие издания) находим те же определения: «Культ [от лат. cultus уход, почитание] — 1) религиозное служение божеству и связанные с этим обряды; 2) преклонение перед кем-л., чем-л., почитание». В «Кратком словаре современных понятий и терминов» (2000) этого слова нет (хотя, например, есть слово «культура», так как к нему добавились новые значения), из чего вытекает, что слово «культ» понимается по-прежнему. И действительно, в еще более новом «Современном толковом словаре русского языка» (2004) читаем: «Культ, -а, м. [от лат. cultus — почитание, поклонение]. 1. Религиозное служение божеству и связанные с этим религиозные обряды. 2. Поклонение кому-, чему-л., почитание кого-, чего-л. К. личности. К. разума. Культовый, -ая, -ое. К. фильм (оказавший большое влияние, вызвавший подражание)».

А каково положение в других европейских языках? В английском языке, в отличие от русского, зафиксировано (в «Webster's Third International Dictionary», 1993) шесть основных значений слова cult, причем шестое — «a) великая или чрезмерная привязанность или поклонение какой-либо личности, идее, литературной или интеллектуальной прихоти или фетишу; b) объект этой привязанности; c) (1) группа людей, характеризуемых такой привязанностью; (2) обычно маленький или узкий круг людей, объединенных привязанностью или преданностью какой-либо художественной или интеллектуальной программе, тенденции или образу», а синонимом определяется слово religion — религия. Во французском языке выделяется (в словаре П. Робера «Dictionnaire alphabétique & analogique de la langue française», 1967) — пять значений слова culte, встречающегося в текстах с 1570 г., из них четыре относятся к сфере религии, а пятое, переносное, трактуется как «восхищение, смешанное с почитанием, которое кто-либо испытывает к кому-либо или чему-либо», дано несколько синонимов (adoration — восхищение, amour — любовь, attachement — привязанность, dévouement — преданность, vénération — почитание). Сравнение переносных значений слова в английском и французском языках проливает свет на некое умолчание в русских словарях. Для французов слово «культ» имеет явно положительную эмоциональную окраску. Для англичан, заимствовавших это слово у французов, наоборот, скорее отрицательную. А в русских словарях оно не имеет никакой окраски. Не случайно рядом приводятся примеры на одно и то же значение — культ личности и культ разума. Но между тем всякий русский человек заметит, что «культ» в этих случаях относится к противоположным полюсам эмоциональной сферы. Однако есть и действительно нейтральные случаи. Очевидно, именно к ним относится словосочетание «культ Шекспира» для обычного человека.

Но оно приобретает окраску (причем, и положительную, и отрицательную) в определенной профессиональной среде — филологической, искусствоведческой, для тех, кто профессионально связан с искусством. Тем самым оно (воспринимаемое как одно понятие) из термина превращается в концепт (чуть ниже поясним это слово). Однако это неточно: хотя многие литературоведы, и зарубежные, и отечественные, употребляют его в своих трудах², оно, в сущности, еще не приобрело терминологического значения. Его нужно отнести к «обыденному языку» филологов и искусствоведов, а не к системе терминов филологии и искусствоведения.

Если представление о культе Шекспира признать «филологическим концептом», неизбежно возникает потребность определиться с самим понятием «концепт». Здесь можно опереться на огромную исследовательскую работу, проведенную академиком Ю.С. Степановым и воплотившуюся в его выдающийся труд «Константы: Словарь русской культуры» (3-е изд. вышло в 2004 г.). Концепт, с точки зрения Ю.С. Степанова, — «это как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. И, с другой стороны, концепт — это то, посредством чего человек — рядовой, обычный человек, не «творец культурных ценностей» — сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее. (...) В отличие от понятий в собственном смысле термина (...), концепты не только мыслятся, они переживаются. Они — предмет эмоций, симпатий и антипатий, а иногда и столкновений. Концепт — основная ячейка культуры в ментальном мире человека». И далее — важное разъяснение: «В понятии, как оно изучается в логике и философии, различают объем — класс предметов, который подходит под данное понятие, и содержание — совокупность общих и существенных признаков понятия, соответствующих этому классу. В математической логике (особенно в ее наиболее распространенной версии принятой также и в настоящем Словаре, — в системе Г. Фреге — А. Черча) термином концепт называют лишь содержание понятия, таким образом термин концепт становится синонимичным термину смысл. В то время как термин значение становится синонимичным термину объем понятия. Говоря проще — значение слова это тот предмет или те предметы, к которым это слово правильно, в соответствии с нормами данного языка применимо, а концепт это смысл слова. В науке о культуре термин концепт употребляется, когда абстрагируются от культурного содержания, а говорят только о структуре, — в общем, так же, как в математической логике. Так же понимается структура содержания слова и в современном языкознании». Существенным для Ю.С. Степанова является положение, вынесенное им в название одного из разделов статьи «Концепт»: «Концепты могут «парить» над концептуализированными областями, выражаясь как в слове, так и в образе или материальном предмете». Эта мысль оказывается принципиальной для формулирования общего определения культуры, предложенного ученым: «Культура — это совокупность концептов и отношений между ними, выражающихся в различных «рядах» (прежде всего в «эволюционных семиотических рядах», а также в «парадигмах», «стилях», «изоглоссах», «рангах», «константах» и т. д.); надо только помнить, что нет ни «чисто духовных», ни «чисто материальных» рядов: храм связан с концептом «священного»; ремесла — с целыми рядами различных концептов; социальные институты общества, не будучи «духовными концептами» в узком смысле слова, образуют свои собственные ряды, и т. д., — «концептуализированные области», где соединяются, синонимизируются «слова» и «вещи» — одно из самых специфических проявлений этого свойства в духовной культуре».

В общей системе терминов, характеризующих «концептуализированную сферу», определенное место занимают «константы»: «Константа в культуре — это концепт, существующий постоянно или, по крайней мере, очень долгое время. Кроме этого, термину «константа» может быть придано и другое значение — «некий постоянный принцип культуры». (...) Принцип создания алфавитов — «алфавитный принцип», проецирующийся далее в различных культурах на представления об устройстве мира, может быть отнесен как раз к константам-принципам (...). Но в настоящем Словаре мы рассматриваем константу в первом значении — как постоянно присутствующий концепт».

Попробуем упростить мысль ученого для ее лучшего усвоения. Итак, концепт, в отличие от термина, включает в себя, помимо значения, еще и образ, возникающий в сознании говорящего и слушающего. Сравните: слово «идиосинкразия» выступает как термин (нет образа!), а слова «дом», «мать», «любовь» и т. д. сразу вызывают образы (очень индивидуальные и обобщенные), то есть выступают примерами концептов. Или другой пример: само слово «концепт» не скрывает в себе концепта, зато терминологически обозначает некий общий аспект таких слов, как «вера», «дом», «родина» и т. д., в которых сочетание звуков вызывает в сознании некие образы, неясно и по-разному представляемые и при этом переживаемые эмоционально.

Приведенные положения, содержащиеся в работе академика Ю.С. Степанова, становятся основополагающими в выработке теоретического взгляда на «культ Шекспира». Это сочленение двух понятий (в сущности, «кентавров»: понятий-образов), каждое из которых является концептом (и даже константой) русской и мировой (по крайней мере, западной) культуры (и, следовательно, должно быть подвергнуто предложенной Ю.С. Степановым процедуре вскрытия исторических слоев по принципу, который мы, на основании ряда высказываний ученого, определили бы понятием «масштаб актуальности») и само, объединенное, выступает в относительно узкой среде ученых-гуманитариев и деятелей искусства как концепт уровня константы, может обрести и другой смысл. Речь идет о придании ему ранга термина. Если сами концепты трудноопределимы, то термин «концепт» вполне можно подвергнуть системно-логическим операциям, что позволяет решительно продвинуться в сторону преодоления порога неопределимости явления. То же должно быть отнесено и к понятию «культ Шекспира»: если сам этот исторический феномен достаточно аморфен, «многоформен», трудноуловим для характеристики, то термин «культ Шекспира», будучи встроенным в понятийный аппарат, может способствовать продвижению на пути понимания обозначаемого им явления. Эти размышления полностью вписываются в тезаурусный подход к исследованию явлений мировой культуры, который в настоящее время интенсивно разрабатывается³. Тезаурус здесь рассматривается как характеристика образа культуры в субъективном освоении (где субъект — от человека до человечества). В тезаурусе главным становится «свое» (своя культура), а неглавным — «чужое», процесс расширения тезауруса — это «освоение», то есть превращение «чужого» в «свое». Мы бы связали с этим подходом изложенную точку зрения академика Ю.С. Степанова. В самом деле, определение культуры как «совокупности концептов и отношений между ними» для культурологии неполно, зато для тезаурологии (своего рода субъективной культурологии, так как в этом случае исследователя интересует только то, как культурный процесс отражается в сознании субъекта) оно вполне приемлемо.

Тезаурусный подход положен в основу предлагаемой работы. Культ Шекспира в ней рассматривается как термин для обозначения весьма значимой константы тезаурусов европейской культуры. Русская культура XIX века (по преимуществу на примере творчества А.С. Пушкина) здесь, в соответствии с концепцией академика Ю.С. Степанова, рассматривается как «ответвление» европейской культуры. Культ Шекспира как обозначение константы культуры отделен от шекспироведения и «шекспировского вопроса» как терминов, за которыми стоят две области филологической науки, безусловно, связанные с этим культом, но представляющие собой новый этап, когда от поклонения Шекспиру европейцы перешли к его глубокому научному изучению, хотя (особенно в ситуации «шекспировского вопроса») не утерявшему эмоционального накала, присущего восприятию концептов. «Слоям» рассматриваемой культурной константы дана не только историческая (от зарождения до расцвета и последующего преобразования), но и пространственная характеристика, что обозначено в разведении терминов «шекспиризация» (применяется преимущественно к западноевропейской традиции) и «шекспиризм» (применяется преимущественно к русской традиции) и сведении всего этого ряда терминов к обобщающему понятию «шекспиросфера».

Примечания

1. Сохранился рукописный сонет-эпитафия на смерть Шекспира, написанный английским поэтом Уильямом Бассом (William Basse, 1587—1653?) еще до 1623 г. Начало сонета таково:

О славный Спенсер, к Чосеру чуть-чуть Подвинься. Ты, блестящий Бомонт, будь Поближе к Спенсеру, чтоб уместиться Мог и Шекспир в такой тройной гробнице.

2. См., напр.: Davidhazi P. The Romantic Cult of Shakespeare: Literary Reception in Anthropological Perspective. St. Martin's Press, 1998.

3. Авторы данной книги развивают этот подход в своих трудах. См.: Захаров Н.В. Шекспиризм русской классической литературы: тезаурусный анализ. М., 2008; Луков Вл.А. Предромантизм. М., 2006; Луков Вал. А., Луков Вл.А. Тезаурусы: Субъектная организация гуманитарного знания. М., 2008; и др.