Первые сомнения

Таков был Шакспер из Стратфорда. Каждый новый документ вызывал удивление, а удивление, говорили древние мудрецы, — начало познания.

Краеугольный камень этого познания был заложен Дж. Босуэлом, выпустившим в 1821 г. посмертное многотомное издание сочинений Мэлона. Правда, наивный Босуэл писал в предисловии: «Мы можем оплакивать, что так мало знаем его (Шекспира) историю, но, по крайней мере, можно уверенно заявить, что ни в одну эпоху не было брошено ни малейшей тени на его моральный облик».

Но уже тогда «моральный облик» стратфордского ростовщика настолько не гармонировал с моральным обликом автора «Юлия Цезаря» и «Гамлета», что это не могло не вызвать сомнения у всех мыслящих и пытливых людей.

Первым усомнился Самуэль Тэйлор Кольридж (1772— 1834), знаменитый английский поэт, автор «Кристабели» и «Лирических баллад», предтеча Байрона и родоначальник романтизма, самый остроумный человек своего времени. Правда, он усомнился не в авторстве стратфордского Шакспера, которое тогда не подлежало сомнению, а в подлинности биографических данных о нем, и категорически признал их несовместимыми.

«Спросите ваше собственное сердце, — писал он, — спросите ваш здравый смысл, чтобы понять, возможно ли, чтобы автором пьес был ненормальный, невежественный, распутный гений, каким его рисует современная критика. Неужели вы готовы для собственного развлечения верить в россказни о чудесах? Неужели Бог избирает идиотов, чтобы через них передать людям свои божественные истины?»

И ничего не оставалось, как сделать только один вывод: Шакспер из Стратфорда не мог быть Шекспиром. Под именем Шекспира писал кто-то другой.

Первым сказал об этом консул Джозеф Харт в 1848 г. в своей «Повести о путешествии на яхте».

Кто был Шекспир, он, конечно, не мог предугадать. А спустя девять лет возникла гипотеза, что под псевдонимом «Шекспир» писал лорд Бэкон, и появились работы «бэконианцев», где было много новых, ошеломляющих материалов в доказательство правильности подозрений Кольриджа и Харта.

С тех пор человечество разделилось на два лагеря: одни упрямо и слепо держались за стратфордское суеверие, доказывая его собственными догадками и вымыслами, а другие ясно сознавали, что «Лебедь Эйвона», «Владыка языка», «Гордость английской литературы» и «Единственный знаток человеческого сердца» не мог быть ростовщиком из Стратфорда.

В числе скептиков оказались политики лорд Пальмерстон, Джон Брайт и «железный канцлер» Бисмарк, поэты Монклон и Джон Уайттир, писатели Чарльз Диккенс, Марк Твен и Ральф Эмерсон.

«Бэкон ли написал эти дивные пьесы, или нет, но я совершенно убежден, что человек, называвшийся Шакспером, не написал их — не мог написать». Этими словами Уайттир скромно и просто выразил отношение большинства мыслящих людей к вопросу о Шекспире и Бэконе.

Другие высказывались еще более резко.

«Давно настала пора, — пишет Уильям Эдварде, — для разумных людей проверить, наконец, основания, на которых они полагали, что неграмотный мясник из местечка, где не было книг, бежавший в Лондон и ставший сначала лакеем, а потом актером уличного театра, написал без всякой подготовки «Гамлета» и более тридцати других, самых прекрасных в мире пьес».

«Всякий, — решительно заявляет Джон Брайт, — кто верит, что Уильям Шакспер из Стратфорда написал «Гамлета» или «Лира», дурак».

«Шекспир — единственный биограф Шекспира, — пишет Эмерсон. — Мы узнаем историю родителей Шекспира, его рождения, женитьбы, выхода в свет книг, его популярности и его смерти, и, когда мы подходим к концу всей этой болтовни, то видим, что нет ничего общего между всем этим и воплощенным божеством. Это — все равно, как если бы мы наудачу начали читать современного «Плутарха» и прочитали бы биографию кого-нибудь другого».

А чуткий и проникновенный Чарльз Диккенс, автор «Рождественской песни», признавался: «Читая биографию Шекспира, всегда боишься открыть какую-то прекрасную тайну».

Раскрытию этой прекрасной тайны и посвящена эта книга. А пока — два слова о тех, кто, даже в безумии своем, так много сделал для искоренения привычных суеверий и открытия истины.