Разделы
Счетчики
Зимняя сказка
30 апреля 1947 года
«Зимняя сказка» — удачная переработка «Перикла». Темы остаются прежними: разлука и воссоединение, смерть и возрождение, буря и музыка.
В «Перикле» добро и зло сосредоточены на разных полюсах. Герой «Перикла» жалок, он просто страдает. Его не искушают, как Иова, проклясть Бога и умереть, он — хороший человек. «Зимняя сказка» — пьеса более сложная, она ближе к жизни и совершенней эстетически. Тема ревности сближает ее с «Отелло» и «Цимбелином». Обращение к пасторальной традиции в побочном сюжете напоминает «Как вам это понравится»: так, встреча пастухов в Богемии соответствует обществу в Арденнском лесу.
Начнем с пасторали. Какова тема «Зимней сказки», почему она эстетически интересна? Это исследование мифа об Эдеме. Человек изгнан из Эдемского сада и может вновь достичь земного рая только через раскаяние и очистительные страдания, как Леонт. В побочном сюжете присутствует комический Эдем, с комическим змием — Автоликом.
Пьеса начинается с диалога, в котором слышны райские ноты, восторг и взаимная любовь. Архидам и Камилло обмениваются похвалами и игриво предаются самоосуждению, а также молятся о продолжении великой дружбы между Леонтом и Поликсеном:
- Камилло
Они вместе воспитывались в детстве, и тогда возникли корни их дружбы, которая с тех пор пускает все новые ветви. <... > И небо да продлит их любовь!Архидам
Я полагаю, нет такой причины, нет такой беды, которая могла бы ее разрушить1.Акт I, сцена 1.
Столь же радостная нота звучит в следующей сцене, где персонажи подчеркивают равную степень взаимной привязанности двух королей. Затем Гермионе удается убедить Поликсена погостить на Сицилии чуть дольше, и в это мгновение Эдем рушится:
Гермиона
Итак, два славных подвига — и первый
Мне дал навеки мужа-короля,
Второй, на время, друга.
Протягивает руку Поликсену.Левонт (в сторону)
Слишком пылко!Акт I, сцена 2.
В идиллически безмятежной беседе королей шуточно обыгрывается тема вины, когда Поликсен рассказывает Гермионе об их с Леонтом детских годах:
Да, королева, мы росли с Леонтом,
Не помня промелькнувшего вчера,
Не отличая завтра от сегодня,
Считая детство вечным.
Мы были как ягнята-близнецы,
Что на лугу и прыгают, и блеют,
И веселят невинностью невинность,
Не зная зла в сердечной чистоте.
И если б так могли мы жить всегда,
Чтоб слабый дух не ведал буйства крови,
Мы Богу бы ответили: «Безгрешны!
На нас лежит лишь первородный грех».Акт I, сцена 2.
На это Гермиона отвечает:
О, значит, после вы споткнулись оба?
<...> Остановитесь!
Не то меня и вашу королеву
Вы в дьяволы сейчас произведете.
А впрочем, продолжайте! Если так,
Мы обе за вину свою ответим.
Что делать! Мы ввели вас в этот грех,
Вы из-за нас невинность потеряли,
Ни с кем вы не грешили, кроме нас!..Акт I, сцена 2.
Но это только шутка.
Сравните ревность Леонта с двумя другими случаями ревности у Шекспира. Ревность Отелло вызвана клеветой подлеца. Яго провоцирует Отелло, но Отелло борется со своими подозрениями. Это очень важно, что мы видим, как Отелло пытается противостоять обуревающим его чувствам. Во-первых, ревность в нем разожгли, а во-вторых, может показаться, что его ревность не лишена оснований. Грех Отелло в том, что раз поддавшись ревности, он перестает верить самому себе и даже не пытается установить истину — он полностью отдается в руки Яго. Отелло очень неуверен в себе. Постума в «Цимбелине» также провоцирует мерзавец, и у него еще больше оснований верить в виновность Имогены. Поначалу он гонит эти мысли прочь, но сдается перед лицом «веских» доказательств, доходя до исступления. Он говорит Якимо:
Нет, не клянись.
Поклявшись мне в противном, ты солжешь.
Убью, коль станешь отрицать, что мне
Рога наставил2.«Цимбелин», акт II, сцена 4.
Постум приказывает убить Имогену. Когда ему приносят окровавленный платок, он раскаивается, хотя по-прежнему верит в ее измену. Отелло же раскаивается, только убедившись в невиновности Дездемоны.
Иначе с Леонтом. У него нет оснований для ревности, нет ни Яго, ни Якимо, ни доказательств — все говорят ему, что он заблуждается, и его ревность совершенно беспочвенна:
Слишком пылко!
От пылкой дружбы — шаг до пылкой страсти.
Как бьется сердце... Сердце так и пляшет...
Но не от счастья, не от счастья, нет...Акт I, сцена 2.
Он почти теряет рассудок, и даже слова его звучат бессмыслицей:
О ревность, как впиваешься ты в сердце!
Немыслимое делаешь возможным
И явью — сон. Откуда власть твоя?
Мелькнувший призрак одеваешь плотью —
И человек погублен. И ничто,
Преобразившись в нечто, существует,
И мозг отравлен, ум ожесточен.Акт I, сцена 2.
В разговоре с Камилло он называет жену «распутницей, разнузданною девкой» (I. 2), а узнав о бегстве Камилло и Поликсена, восклицает:
Как был я прав! Я видел их насквозь!
О, лучше бы не понимать, не видеть,
Я проклинаю правоту мою!
Когда паук утонет в винной чаше,
Ее любой осушит, не поморщась,
Но лишь увидит гадину на дне —
Вмиг тошнота, и судорога в горле,
И вырвет все, что с наслажденьем пил, —
Вот так лежал паук в моем бокале.Акт II, сцена 1.
Антигон пытается урезонить его, но безуспешно, и на слова Гермионы — «Но вашего безумья не сломлю я» он отвечает: «Твои поступки — вот мое безумье!» (III. 2).
Шекспир изменил сюжетный первоисточник3 В оригинале ревность Леонта развивается медленно и, услышав слова оракула, он раскаивается. У Шекспира Леонт раскаивается только после того, как узнает о смерти Мамиллия. Для подозрений Леонта нет серьезных оснований, все только и делают, что пытаются убедить его в невиновности Гермионы. В мгновение ока он переходит от веры к недоверию. Разум ему возвращает потрясение — смерть Мамиллия. Скрытое беспокойство Отелло обнаруживается только при «нажатии кнопки». Постум, в сущности, порядочный человек, которому не следовало заключать пари. Его охватывает неудержимая ярость, но он быстро раскаивается. Леонт же начинает ревновать от одной мысли об измене. Дело в том, что в любви вера обязательна, а доказательства бесполезны. Можно доказать, что то или иное событие произошло или не произошло в действительности, но невозможно доказать, что человек любит вас, что не следует поддаваться сомнениям. Чуть только в душе Леонта зарождается подозрение, как оно превращается почти что в acte gratuit. Свои сомнения он принимает за реальность. Трагическая вина Леонта — это разновидность гибрис, хотя и не в античном понимании: «Я истинно счастливый человек, со мной ничего не может случиться». Леонт исходит из посылки: «Я добр, я не ведаю зла». И внезапно идея зла захватывает его. Раньше Леонт не допускал мысли о существовании зла в нем самом. Он не говорит: «Да, такие мысли иногда приходят в голову»; идея зла обрушивается на него с силой откровения.
На Сицилии Леонт — сам себе змий. В пасторальном саду Богемии мы встречаем комического змия — Автолика. Почему комического? Он говорит:
- Отец назвал меня Автоликом; ведь этот парень, так же как и я, родился под знаком Меркурия и был воришкой, прикарманивал мелкую дребедень. Игральные кости да веселые девки довели меня до этих лохмотьев, и вот приходится жить воровством. За грабеж на большой дороге платят виселицей и плетьми. Мне и то, и другое не по вкусу. А мысли о будущей жизни мне сна не портят. — Добыча, добыча!
Входит крестьянин.
Акт IV, сцена 2.
Надув компанию пастухов и крестьянина, он восклицает: «Ха-ха ! Ну какая же дура эта честность ! А доверчивость, ее родная сестрица, — тоже балда!» (IV. 3). А позже — «Если бы я решил стать честным человеком, сама Фортуна мне помешала бы. Она сует добычу мне прямо в рот» (IV. 3). Причина зла, как и в случае с Леонтом, кроется в самообмане, в мысли о том, что зла не существует. Для Леонта обнаружение зла трагично, ибо зло в нем самом, для пастухов — комично, так как зло не в них, а в Автолике. Его соблазняет их невинность, но в Аркадии змий может обитать неузнанным. Автолик, однако, знает, кто он такой. Леонт судит не по словам или наружности. Пастухи судят по наружности: крестьянин сбит с толку лохмотьями Автолика, пастушки любят ярко расцвеченные ленты, им нравится речь Автолика, и они верят в правдивость баллад. Хотя воровство комично далеко не всегда, Автолик — комичен, ведь Шекспир внимательно следит за тем, чтобы обворованы были именно крестьянин и его отец, а они, как нам известно, богаче Автолика, и поэтому воровство не выглядит серьезным. Кроме того, даже обманывая, Автолик несет радость: люди счастливы оттого, что их обманывают.
Леонт обманут, но в обмане — его спасение. Многое в пьесе строится на обмане. Леонт убеждает себя в неверности Гермионы, при том что все указывает на обратное, и он ошибочно считает погибшей Утрату — доказательствами ее смерти служат его собственный приказ и исчезновение Антигона. Молчание и речи Паулины, а также то, что он якобы видел Гермиону мертвой, заставляют Леонта уверовать в смерть жены и принять статую — за статую. Поликсена обманывает Флоризель, скрывающий свою любовь к Утрате, — здесь отсутствие доказательств объясняется молчанием Флоризеля. Флоризель и Утрата обманывают пастуха относительно происхождения Флоризеля — и вновь сокрытие правды обусловлено молчанием. Флоризель и Утрата не ведают о происхождении Утраты; пастух и крестьянин введены в заблуждение внешним видом Автолика, а Мопса и Доркас по невежеству верят балладам и пестрым лентам. Флоризель введен в заблуждение относительно планов Камилло, так как его преследует Поликсен. Флоризель и Утрата боятся, что их разлучат, но у Леонта нет причин разлучать их. Почему пастух молчит об Утрате? Трудно сказать. Возможно, он боится потерять деньги. Автолик обманывает потому, что ему надо есть.
Персонажи пьесы страдают, но нужно учесть, в какой степени их страдания незаслуженны и в какой они добровольны. Мамиллий страдает совершенно безвинно, и после его смерти Леонт приходит в себя. Гермиона ни в чем не виновата. Вначале ее страдания вызваны внешними причинами (умирает ее сын, у нее отнимают дочь), а затем она идет на добровольные страдания: шестнадцать лет таится от любимого мужа, и в этом ее вклад в их примирение. Камилло добровольно отправляется в изгнание и навлекает на себя ярость Леонта. Паулина добровольно переносит гнев Леонта и невольно страдает из-за смерти мужа. Среди частично виновных страдальцев — Антигон, который исполняет приказ Леонта, мечтает о Гермионе и верит в ее виновность. Его съедает медведь.
Флоризель и Утрата не вполне невинны. Они обманули своих родителей, и им грозит беда. Утрата понимает это гораздо отчетливее, чем Флоризель, хотя в его словах и звучат эдемские нотки:
Флоризель
Благословен тот сокол, что спустился
В твоих владеньях и привел меня
На эту землю.Утрата
Да пошлют мне боги
Благословенье ваше. Сан высокий
От страхов ограждает ваше сердце.
Но я дрожу, меня приводит в ужас
Различье между нами. Ведь случайно
Сюда заехать может сам король.
О боги! Что сказал бы ваш отец,
Когда бы он наследника престола
Увидел здесь в обличье пастуха.
И как в таком нелепом одеянье
Я вынесла бы взгляд его суровый?Флоризель
Поверь, все будет к лучшему, Утрата.
Теснимые любовью, сами боги
Животных облик часто принимали.Акт IV, сцена 3.
В перемене своей участи Утрата видит опасность. С тем же смирением она отвечает Камилло:
Камилло
Когда б я был твоей овцой,
Я жил бы тем, что на тебя глядел бы
И о траве не думал.Утрата
О Юпитер!
Вы отощали б так, что зимним ветром
Вас унесло бы.Акт IV, сцена 3.
Перед тем как Поликсен раскрывает себя, Флоризель и
Утрата обмениваются комплиментами.
Флоризель
О, что бы ты ни делала, Утрата,
Ты с каждым мигом лучше для меня.
Ты говоришь — готов я вечно слушать,
Ты запоешь — и вдруг, моя певунья,
Тебя хозяйкой я воображаю.
Как ты хлопочешь, вяжешь, иль прядешь,
Иль оделяешь бедных подаяньем.
Когда же начинаешь ты плясать,
Шепчу: танцуй! Еще, еще движенье!
Как бег волны, пусть вечно длится танец.
Ты царственна, во всем прекрасна ты!Утрата
О Дориклес, ты мне чрезмерно льстишь,
И, если бы не юный твой румянец,
Чистосердечья девственный свидетель,
Я думала б, мой милый Дориклес,
Что лестью злой ты мне готовишь гибель.Флоризель
Насколько чисты помыслы мои,
Настолько страх твой был бы неуместен. —
Ну, танцы, танцы! — Руку дай, Утрата!
Мы будем, точно пара голубков,
Вовеки неразлучны.Акт IV, сцена 3.
Буря поднимается, когда Поликсен (в гневе он совсем как Леонт), обрушивается на них обоих:
Поликсен
Я твой разрыв скреплю.Является в своем настоящем виде.
Ах ты, мальчишка! Это ли мой сын!
Ты слишком низко пал для принца крови.
На посох ты державу променял! —
А ты, предатель старый! Жаль, что петля
Уж ненадолго век твой сократит. —
А ты, колдунья, наглая девчонка!
Так моего наследника решила
Ты соблазнить!Пастух
О боги, мое сердце!Поликсен
Я выбью дурь из красоты твоей,
Ее поставят розгами на место!Акт IV, сцена 3.
После ухода Поликсена Утрата говорит Флоризелю:
Прошу вас, принц, оставьте нас, я знала,
Что так случится. Будьте осторожны.
А я спала и вот теперь проснулась.
Пойду опять пасти мои стада
И горько плакать...Акт IV, сцена 3.
Пастух кричит на принца: «А ты-то, принц! Из-за твоей причуды / Погиб старик восьмидесяти лет, / Мечтавший умереть в своей постели» (IV. 3). Их спасает чудо: один мир не может обручиться с другим, но Утрата — не пастушья дочь.
Единственный в полной мере виновный персонаж пьесы — Леонт, и он должен покаяться. Во время суда над Гермионой, когда ему говорят, что Мамиллий умер, «встревоженный судьбою королевы, / От горести и страха», Леонт восклицает:
О силы неба! Мне за богохульство
Мстит Аполлон.Акт III, сцена 2.
Гермиона лишается чувств, но он только и может вымолвить:
Пусть унесут ее.
Она очнется. О, зачем я верил
Слепому подозренью! Умоляю,
Все сделайте, чтобы ее спасти.Акт III, сцена 2.
Леонт, однако, еще не осознает смысла содеянного. Он начинает понимать что натворил только после яростных слов Паулины:
Отчаянью бессильному предайся.
Коленопреклоненный и нагой,
Бессонницей и голодом терзаясь,
Под бурями, на ледяном утесе
Стой десять лет, нет, десять тысяч лет —
Ты у богов не вымолишь прощенья.
Он отвечает:
Так! Продолжай! Язви! Все будет мало.
Мне мало слов, хотя бы все вы, все
Горчайшее в лицо мне говорили.Акт III, сцена 2.
Придворные просят ее остановиться, и она смягчается. И все же она испытывает его: «Что горевать, когда уж не воротишь, / Какой в том прок!» (III. 2). Леонт молвит:
Ты хорошо и честно говорила.
Мне правда легче жалости твоей.Акт III, сцена 2.
Потом заявляет:
Я их в одной могиле схороню
И надпись дам с правдивым изложеньем
Причин их смерти — вечный мой позор!
И каждый день к ним приходить я буду,
И слезы лить, и каяться в грехах.
Пойдем взглянуть на это ложе скорби.Акт III, сцена 2.
Паулина будет напоминать ему о случившемся целых шестнадцать лет. Ему надо помогать помнить. Остальные придворные пытаются изгладить память о трагических событиях, но Леонту не это нужно.
клеомен
О государь, довольно предаваться
Бесплодной скорби! Грех уже искуплен.
Раскаянье превысило вину.
Пора вам поступить подобно небу,
Которое простило вас давно.
Забудьте то, что позабыли боги.Леонт
Пока я жив и помню Гермиону,
Моя вина мне будет сердце жечь.
Могу ль простить себе я злодеянье,
Лишившее наследника престол мой,
Убившее нежнейшую подругу,
Которой нет подобных на земле?Паулина
К несчастью, это слишком справедливо!
Мой государь, когда бы вы собрали
Всех в мире жен и взяли бы от каждой
Все лучшее, чтобы создать одну,
Она б с убитой вами не сравнилась.Леонт
Да, ты права! С убитой... гм, с у битой...
Ты не упустишь случая ужалить!
Какое право... Впрочем, мы не будем...
Но перестань мне это повторять!Акт V, сцена 1.
Леонту не нравится, когда ему напоминают о содеянном, и это лишь доказывает необходимость таких напоминаний. Клеомен хочет, чтобы Леонт женился, Паулина — нет, и он остается послушным Паулине. Но, увидев Утрату, Леонт тянется к ней. Паулина говорит:
Мой государь, у вас блестят глаза!
Но вспомните, за пять недель до смерти
Супруга ваша не была ль прекрасней?
Леонт отвечает: «В ней... странно... мне почудилась... она!» (V. 1). Время пришло. Леонт искупил свою вину и готов воссоединиться с Гермионой. Техника сцены воссоединения в «Зимней сказке» отличается от множества подобных сцен в «Цимбелине» и «Перикле». Встреча Леонта с Поликсеном и Утратой происходит за сценой. Шекспир бережет силы для финальной сцены примирения Леонта с Гермионой.
Обратимся к третьей сцене акта III, самой прекрасной у Шекспира. Эпизод на «пустынном берегу Богемии» прекрасен не словами, а самой обстановкой. Эту сцену можно описать другими словами, и все равно будет ясно, что она прекрасна — как сон. Мы миновали бурю Леонтовой ревности, противостоящую красоте и миру дельфийского оракула, и бурю негодования Поликсена в Аркадии, противопоставленную музыке пастухов. Теперь мы слышим финальную музыку примирения. Посреди пустыни, близ сцены, ревет буря и рычат дикие звери — охотники гонятся за медведями и медведи гонятся за охотниками. Мы видим невинное дитя, слабого и слишком послушного слугу, ставшего пособником Леонта, беззаботных молодых охотников, добрых бедняков — пастуха и его сына.
Некоторые из этих строк можно только читать. К сожалению, на сцене выход Антигона, «преследуемого медведем», слишком смешон. Вспомните слова, которые говорит во время бури Лир:
От медведя
Спасаясь, по дороге встретим море, —
И к зверю в пасть вернемся4.«Король Лир» акт III, сцена 4.
Появляется пастух, жалуясь: «Лучше бы люди, когда им уже исполнилось десять, но еще не стукнуло двадцать три, вовсе не имели возраста. Лучше бы юность проспала свои годы, потому что нет у нее другой забавы, как делать бабам брюхо, оскорблять стариков, драться и красть» (III. 3). Затем он замечает ребенка. Входит крестьянин и рассказывает о кораблекрушении и смерти Антигона:
- Если бы ты видел, как оно ревет, беснуется и кидается на берег! Но дело не в этом. Если бы ты слышал вопли несчастных! То их выносит наверх, то захлестывает. А корабль то упрется мачтой в луну, то закружится в пене, словно пробка в пивном бочонке. А на земле, на земле! Медведь рвет ему плечо, а он барахтается и зовет меня на помощь. Кричал, что он Антигон, дворянин. Потом корабль так и проглотило — видно, морю надоело потешаться над несчастными. А дворянин бедный воет, и медведь тоже воет — забавляется. Этот вой не могли заглушить даже море и буря.
Акт III, сцена 3.
Пастух показывает сыну ребенка: «Печальные дела, печальные! Но ты, малый, погляди. Тебе подвернулись умирающие, а мне новорожденный» (III. 3). Сцена заканчивается словами пастуха: «Нам выдался счастливый день, малый, надо его отпраздновать добрым делом» (III. 3). Здесь присутствуют архетипичные символы смерти, возрождения, диких зверей, удачи. Это одна из самых необычайных шекспировских сцен.
Финал «Зимней сказки» — самая замечательная сцена примирения у Шекспира. Леонт, глядя на статую, обращается к Паулине:
Все, что ты в силах, сделай, Паулина!
Сойти велишь ей — буду я смотреть.
Велишь ей говорить — я буду слушать.
О, ты ведь можешь! Пусть сойдет на землю,
Пусть говорит!Акт V, сцена 3.
Паулина отвечает:
Согласна, государь.
Но вы должны всем сердцем верить чуду.
Затем восклицает:
Музыка, играй!Музыка.
Пора, проснись! Не будь отныне камнем!
Покинь свой склеп для радостного солнца!
Приди в объятья дружбы и любви!
Приди, мы ждем! Лишь мертвые недвижны,
Но движется и дышит тот, кто жив.
Гермиона сходит с пьедестала.
Она сошла. Подходит. Не пугайтесь.
Как темным чарам замысел мой чужд,
Так все с живой природой в ней согласно.
Теперь до гроба с ней не разлучайтесь,
Иль королеву вы убьете вновь.
Мой государь, прошу вас, дайте руку.
Когда-то вы ее руки просили,
Теперь супруга вашей ждет руки.Леонт
Обнимает ее.
О, теплая! Пусть это волшебство.
Ему я верю, как самой природе.Акт V, сцена 3.
Они выдают Паулину замуж за Камилло, и самыми простыми словами раскаявшийся Леонт просит прощения у Гермионы и Поликсена, а они даже не удостаивают его ответом. Мамиллий мертв, Антигон мертв, прошло шестнадцать лет: в прощении вспоминаются все. Прощение состоит не в предании забвению, а в памяти.
Примечания
1. Здесь и далее цитаты из «Зимней сказки» — в переводе В.В. Левика.
2. Перевод П.В. Мелковой.
3. Подразумевается роман Роберта Грина «Пандосто, или торжество времени» (1588), переизданный в 1607 году под названием «Дораст и Фавния».
4. Перевод М.А. Кузмина.
Примечания составителя
Лекция восстановлена по записям Ансена, Гриффина и Лоуэнстайн.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |