Грэй Теренс (1895—1936)

Английский режиссер. Будучи по профессии археологом, руководил в 1926—1933 годах Фестивальным театром в Кембридже. Был поклонником современной, а также древнегреческой драмы. Шекспир был для Грэя, как и для многих, составной частью ненавистного викторианского театра. В «Двенадцатой ночи» сэр Тоби Белч и сэр Эндрю Эгьючик выкатывались на роликах; в «Как вам это понравится» Розалинда бежала в Арденский лес, одетая в форму бойскаута; Селия в той же пьесе была девочкой-скаутом; Порция из «Венецианского купца» летала чуть ли не над головами зрителей на гигантских качелях. Однако, поскольку Грэй видел в Париже спектакли Мейерхольда и Таирова, все эти приемы не могут считаться пародийными. Это была попытка приблизить Шекспира к современности. Точно так же Мейерхольд приближал к современности Пушкина и Островского, вызвав этим сдерживающую ненависть иронию Булгакова. Когда в «Как вам это понравится» поединок между Орландо и Шарлем устраивался по правилам современной классической борьбы, это уже было совсем не смешно, и очень скоро такие режиссерские ходы стали для западного театра типичными. И, если в «Генрихе VIII» Анна Болейн, произнося вошедший в викторианские сборники «Шекспировской мудрости» монолог «о суетности», вертелась перед зеркалом, прихорашиваясь и пудря нос, можно утешить себя тем, что это больше соответствует данной исторической личности.

Из шекспировских спектаклей Грэя наибольший интерес представляют «Венецианский купец» и «Генрих VIII», где проявился свойственный «потерянному поколению» горький взгляд на мир. Венеция в комедии полностью лишена рейнхардтовской карнавальности. Это угрюмый и сумрачный город, где живут расчетливые дельцы, выдающие себя за ренессансных гедонистов. Изо всех углов выглядывали мифологические чудовища, химеры, подстерегающие свою добычу.

Шейлок был изображен у Грэя чудаком в духе Чаплина, налицо было даже определенное сходство. При этом в нем полностью отсутствовала чаплинская меланхолическая человечность. Все-таки фунт мяса трактовался не против Шейлока, а в осуждение венецианцев. Оказывается, это была вполне типичная вещь; Антонио и его компанию возмущает лишь то, что подобное условие смеет ставить еврей. Во время суда Порция, чуть не засыпая от скуки, бубнит монотонным голосом хрестоматийные слова о милосердии; судьи также скучают и зевают. Скука вызвана еще и тем, что результат процесса всем, кроме Шейлока, известен заранее. Затем победители под покровом ночи принимают в Бельмонте рискованные позы, поспешно и очень громко говоря о музыке и небесных сферах. Наступает финал. Из конца в конец сцены, спускаясь потом и в зрительный зал, идет разоренный Шейлок. Играя на шарманке, он поет что-то гнусавым голосом.

В «Генрихе VIII» на сцене возвышается большая покатая плоскость из алюминия. С этого металлического ската съезжают на сцену действующие лица — как будто их кто-то выбрасывает из-за кулис. Генрих и его придворные одеты в костюмы карточных королей, дам и валетов; второстепенных персонажей вообще заменили на большие модели игральных карт, а их реплики читались из-за кулис. В финале грим маленькой Елизаветы — это злобная карикатура на королеву. Параллельно произносятся с фальшивым пафосом пророчества о великом будущем Англии. Затем сцена начинает бешено вращаться, и актеры бросают публике куклу Елизаветы. Вскоре вся эта экстремальность сама станет штампом. Заслуга Грэя в том, что он был одним из первых.