«Антоний и Клеопатра»

В 1608 году пьеса была зарегистрирована в книгоиздательских списках, однако это издание не вышло и впервые трагедия была напечатана в Первом фолио.

В 1607 году Сэмюэл Дэниэл переиздал свою пьесу «Клеопатра», которая была написана еще в 1594 году, дополнив ее, видимо, из-за впечатлений от трагедии Шекспира. Намек на шекспировскую трагедию содержался в пьесе Барнеса «Грамота дьявола», которая была поставлена в том же году. Метрические исследования показали, что «Антоний и Клеопатра» написана позже «Короля Лира» и «Макбета». Все эти факты позволяют датировать пьесу 1607 годом.

Помимо трагедии Дэниэла существовали еще два драматических произведения на эту же тему — «Антоний» графини Пембрук (1592, перевод французской пьесы Гарнье) и «Добродетельная Октавия» Брендона (1598). Однако эти произведения не оказали на Шекспира никакого влияния. Он пользовался «Сравнительными жизнеописаниями» Плутарха, которые перевел на английский язык Томас Норт (первое издание вышло в 1578 году, второе — в 1595-м). Считается, что Норт брал за основу французский перевод Жака Амио, но невозможно представить, чтобы образованный аристократ, имевший титул сэра, не мог прочитать Плутарха в оригинале. Видимо, перевод Амио был необходим Норту для улучшения своей работы.

Шекспир достаточно точно обращался с источником (иногда он излагает белым стихом целые фрагменты текста), однако при этом поэтизировал историю «земной любви» своих героев. Определение Борисом Пастернаком «Антония и Клеопатры» как «романа кутилы и обольстительницы», «плодов изучения неприкрашенной повседневности» (именно несогласие с этой трактовкой вдохновило Михаила Донского на новый перевод) глубоко неверно. Верным стоит признать определение Александром Смирновым пьесы Шекспира как «драматической поэмы».

Поэтизация создавалась не только устранением тех фактов, которые снижали образы героев, но и собственными дополнениями. Вот, к примеру, буквальный перевод А. Смирновым описанной Энобарбом первой встречи Антония и Клеопатры на реке Кидне: «Корабль, на котором она находилась, подобно лучезарному престолу, пылал на воде: корма его была из кованого золота, а паруса из пурпура и напоены таким благоуханьем, что ветры, млея от любви, приникали к ним. Весла были серебряные, и они ударяли по воде под звуки флейт, заставляя этим ее, словно влюбленную в эти прикосновения, струиться быстрее».

А Смирнов писал: «Уберите образы, самовольно внесенные Шекспиром в картину, нарисованную Плутархом, — что тогда останется? Красивое, пожалуй, волнующее описание, но целиком укладывающееся в рамки обыденного мышления и правдоподобия, тогда как полный шекспировский текст переносит нас в атмосферу чудесной сказки, волшебства, трансформирующего природу».

Интерес вызывает описание внешности Клеопатры. По свидетельствам современников, она вовсе не отличалась той потрясающей красотой, представление о которой возникло в последующие эпохи. Однако она имела пленительность обхождения, дававшую ей власть над окружающими и в первую очередь над мужчинами. Ей было присуще красноречие, а голос отличался необычайным обаянием (Плутарх сравнил его с многострунным инструментом). Она владела многими языками, в то время как цари, правившие Египтом до нее, плохо знали и свой родной язык.

Действие пьесы начинается в Александрии, где уже много лет живет один из римских триумвиров и выдающийся полководец Марк Антоний. Он настолько покорен Клеопатрой, что его не волнуют даже новости, приходящие из Рима.

Вопреки некоторым мнениям, это тот же Антоний, который восемь лет назад был изображен в «Юлии Цезаре». Просто там он был изображен в первую очередь как политик, а в новой пьесе показаны его человеческие черты. Эпикурейство Антония, выраженное в «Юлии Цезаре» достаточно слабо, теперь представлено во всей своей красе. Но главное — это любовь, чувство, совершенно не присущее Антонию в первой пьесе.

В дворцовом покое прислужницы Клеопатры Хармиана и Ирада слушают прорицателя. Все его предсказания вызывают шутливые комментарии. Хармиана просит предсказать ей что-нибудь чудесное и говорит: «Пусть я в пятьдесят лет разрешусь младенцем, который наведет страх на самого Ирода Иудейского» (здесь и далее перевод М. Донского).

Вполне возможно, что Хармиане девятнадцать лет, и тогда в начале нашей эры ей как раз будет пятьдесят. Если это не пропущенная благодаря мастерству Шекспира цензурой насмешка над Христом (акт, запрещающий оскорбительные высказывания актеров, уже был принят), то что это такое?

Прорицатель продолжает предсказывать: «Ты госпожу свою переживешь», «Ты счастья больше испытала в прошлом, чем испытаешь впредь».

Хармина просит предсказать что-нибудь и Ираде. Прорицатель говорит: «Вас ждет одна судьба». Ирада просит его рассказать подробнее, но прорицатель отвечает: «Я все сказал».

Уже собравшийся веселиться вместе с Клеопатрой Антоний все-таки принимает гонца из Рима. Гонец сообщает Антонию, что его жена воевала с его братом (Антоний об этом знал), потом они помирились и совместно двинулись на Октавия Цезаря, однако тот разбил их в первом же бою. Оба бежали из Италии.

Римский полководец Лабиен, перешедший на сторону парфян, вторгся вместе с их войском в Азию, захватил Сирию, Лидийское царство и Ионию.

Другой гонец, прибывший из Греции, сообщает о смерти жены Антония Фульвии.

Не только известие о смерти жены и победах изменника Лабиена привели Антония к решению вернуться в Рим. Они скорее стали лишь последней каплей. Друзья писали ему, что восставший против Цезаря Секст Помпей, сын знаменитого Гнея Помпея, властвует над морем. Народ приписывает ему достоинства отца. Антоний видит в Помпее «угрозу государству».

Клеопатра крайне недовольна, она обвиняет Антония в измене и лжи. Антоний объясняет, что его отзывают «на время спешные дела», однако его сердце останется в Египте. Некоторое время царица продолжает вести себя в том же духе, но прощаются они дружелюбно: Клеопатра желает Антонию благосклонности богов и успеха, Антоний говорит, что они будут вместе «в самой разлуке».

Клеопатра постоянно думает об Антонии. Она даже хочет «выпить мандрагоры», чтобы «заснуть и беспробудно спать», пока не возвратится ее возлюбленный. Она начинает представлять, что он сейчас делает.

Узнав от пришедшего придворного Алексаса, что, покидая Египет, «Антоний был не грустен и не весел», Клеопатра восхищается этим:

Он не был грустен, чтоб не приводить
Сподвижников в унынье; не был весел,
Свидетельствуя этим, что в Египте
Оставил помыслы свои и радость.

Она намерена посылать к Антонию гонцов, «пока не обезлюдеет Египет».

Антоний прибывает в Рим. Его разговор с Цезарем начинается мирно, но с самого начала чувствуется напряжение, и очень быстро возникает конфликт, звучат взаимные обвинения. Все же Антоний допускает: «Быть может, Фульвия своею смутой / Меня хотела вырвать из Египта, / И я — невольная причина бед...»

Тогда Антоний готов просить прощения — в той мере, в какой это «возможно без урона для чести».

Лепид одобряет слова Антония, а Меценат предлагает «оставить обсужденье былых обид». Нужно вспомнить о настоящем, «а оно велит вам примириться».

Цезарь признает: он пошел бы на край света, «чтобы найти тот обруч, который мог бы снова нас скрепить», если бы знал, где его найти.

Агриппа, попросив у Цезаря позволения высказаться, предлагает брак Антония с сестрой Цезаря Октавией.

Антоний признается, что отказ от такого счастливого союза не приснился бы ему и во сне, и предлагает Цезарю дать ему руку.

Они с Цезарем пожимают друг другу руки, и Цезарь провозглашает: «Пусть вечно / Царит меж нас любовь». Он немедленно хочет вести Антония к сестре. Лепид тоже идет с ними.

Мы видим перед собой Антония-политика. Разве мог он в сложившейся ситуации отказаться от брака с сестрой Цезаря? Совершенно прав будет Менас, который позже скажет: «Да, пожалуй, скорее политика, чем любовь, устроила этот брак».

Оставшимся Меценату и Агриппе Энобарб рассказывает о первой встрече Антония и Клеопатры (начало этого рассказа уже приводилось выше в буквальном переводе). Агриппа со словами «Вот женщина!» вспоминает о романе Клеопатры с Юлием Цезарем. «Теперь-то уж Антоний ее бросит», — замечает Меценат.

Энобарб уверенно возражает: «Не бросит никогда. / Над ней не властны годы. Не прискучит / Ее разнообразие вовек».

Вопрос о браке между Антонием и Октавией уже окончательно решен. Антоний говорит сестре Цезаря, что их «могут разлучать» его долг и «нужды государства». Октавия обещает на коленях молить за него богов «в часы разлуки». Антоний просит Октавию не слушать «молвы, порочащей его». Он признает, что грешил, но это все в прошлом.

Цезарь вместе с сестрой уходит, Антоний же остается ночевать в доме Цезаря. Появляется тот самый прорицатель, который давал предсказания прислужницам Клеопатры. Он призывает Антония вернуться в Египет. Прорицатель не может объяснить это словами, но чувствует он именно так.

Антоний просит поведать, «кто будет вознесен судьбою выше»: он или Цезарь? «Цезарь», — отвечает прорицатель и советует Антонию держаться «от него вдали». Гений (говоря более поздним языком, ангел-хранитель) Антония могуч, «если нет Цезарева гения вблизи». При нем подавленный гений Антония робеет, и прорицатель советует Антонию «быть от Цезаря на расстоянье».

Оставшись один, Антоний признает правоту прорицателя. Он не может соперничать с Цезарем. Если они бросают жребий, тот побеждает, кости также ему послушны, его петух всегда одолевает принадлежащего Антонию соперника, его перепела тоже оказываются сильнее. Антоний говорит: «Скорей в Египет. Браком я хочу / Упрочить мир, но счастье — на востоке».

Антоний-человек оказался сильнее Антония-политика, и впоследствии это еще скажется.

Пока же в Александрии Клеопатра принимает гонца из Италии. Тот сообщает, что Антоний невредим, в ладу и в дружбе с Цезарем, и Клеопатра уже готова щедро его наградить. Однако гонец добавляет, что Антоний женился на Октавии, за что получает побои. «О, пощади!» — восклицает гонец. — «Не я их поженил — я только вестник». Клеопатра просит его сказать, «что это ложь», обещает владения и сокровища, но гонец продолжает повторять правду. Тогда Клеопатра выхватывает кинжал. Со словами «За что? Ведь невиновен я!» — гонец убегает.

Клеопатра приказывает вернуть гонца, обещая, что она не тронет его. Она дважды спрашивает у гонца: «Так он женился?», — но тот сам признается, что не смеет лгать. С суровыми словами Клеопатра прогоняет гонца. Тут же она велит Алексасу расспросить гонца и узнать все об Октавии: ее возраст, внешность, нрав, даже цвет волос.

У Мизенского мыса, где находится ставка Помпея, триумвиры встречаются с ним и его союзником, пиратом Менасом. Обе стороны находятся в сопровождении своих войск Цезарь предлагает начать с переговоров.

Триумвиры предлагают Помпею владеть Сицилией и Сардинией. За это он должен очистить море от пиратов и снабдить Рим пшеницей. Помпей говорит, что пришел сюда с согласием на предложения. Заключен мир, и Помпей приглашает триумвиров вместе с их ближайшими сопровождающими на борт своей галеры.

Все уходят; остаются только Энобарб и Менас.

Менас говорит в сторону: «Твой отец, Помпей, никогда бы не заключил такого договора». Затем он начинает разговор с Энобарбом, с которым они уже встречались. Очень быстро беседа переходит на обсуждение брака Антония и Октавии. «Значит, теперь они с Цезарем связаны навсегда», — замечает об Антонии Менас. «Будь я прорицателем, я бы воздержался это предрекать», — отвечает Энобарб. — «...эти узы вместо того, чтобы скрепить их дружбу, окажутся петлей для нее. Октавия благочестива, холодна и неразговорчива». «Кто не пожелает себе такой жены?» — спрашивает Менас. Прекрасно знающий Антония Энобарб заявляет: «Тот, кто сам не таков, — Марк Антоний. Он вернется опять к своему египетскому лакомству. Тогда вздохи Октавии раздуют в душе Цезаря пожар. И тут, как я сказал тебе, чем крепче они связаны, тем тяжелее будет разрыв. Антоний будет искать любви там, где он ее оставил; женился же он на выгоде».

После этого Менас предлагает идти на галеру, куда они вместе с Энобарбом и отправляются.

Пир на галере проходит с большим размахом. По ходу дела нужно решить вопрос, за кого пить. Пить за Антония или за Цезаря означает продемонстрировать свою позицию. И Помпей предлагает пить за ничтожество — за Лепида.

Больше всех напивается как раз Лепид. Он задает Антонию знаменитый вопрос: «А что за вещь — крокодил?»; потом Лепида уносит один из рабов. «Менас, гляди-ка, вот силач!» — восклицает Энобарб. «А что?» — спрашивает Менас. «Не видишь ты? Несет он треть вселенной», — шутит Энобарб.

Еще раньше произошел очень важный разговор между Помпеем и Менасом. Менас, отозвав Помпея в сторону, сказал, что разрубит канат и корабль выйдет в море, где они перережут глотки триумвирам, «разделившим мир между собой».

Помпей ответил ему:

Зря болтаешь
О том, что надо было сделать молча.
Такой поступок для меня — злодейство,
А для тебя — служенье господину...
Свершенное одобрить я бы мог,
Замышленное должен осудить.

Менас остался глубоко разочарованным; он уже не желает следовать «за меркнущей звездой». «Того, кто хочет, но не смеет взять, / В другой раз не побалует удача», — считает он.

Оставшиеся в живых Антоний и Цезарь вместе с остальными спускаются с корабля в лодку.

Между тем в Сирии посланный Антонием Вентидий одержал победу над парфянами. Во время триумфального марша перед войском несут тело убитого парфянского царевича Пакора. Вентидий считает, что он отомстил за гибель Красса, которого убил отец Пакора царь Ород.

Соратник Вентидия Силий предлагает Вентидию преследовать беглецов, гнать парфян из Мидии и Междуречья. Вентидий говорит ему, что «подчиненный остерегаться должен громких дел». Он вспоминает: его предшественник так быстро отличился в Сирии, что попал в немилость к Антонию.

Антоний должен ехать в Афины на встречу с Вентидием. Вместе с собой он увозит и Октавию.

В Александрии Клеопатра вызывает гонца и спрашивает, видел ли тот Октавию. Гонец ее видел. Выясняется, что Октавия ниже ростом Клеопатры и у нее «совсем чуть слышный голосок». «Недолго будет он ее любить», — замечает Клеопатра и спрашивает о походке Октавии. Гонец отвечает:

Она едва передвигает ноги,
Не отличишь — стоит или идет.
Нет жизни в ней. Не женщина она,
А изваяние.

Услышав вопрос Клеопатры «Да полно, так ли?» — гонец называет себя приметливым. Клеопатра спрашивает о возрасте Октавии. Выясняется, что Октавия «уже успела овдоветь» (она была замужем за Гаем Марцеллом) и ей где-то «лет под тридцать». Лицо же у нее «округло до уродства» («Такие большей частью неумны», — замечает Клеопатра), волосы темные и «безобразно низкий лоб». Клеопатра дает гонцу золото и просит прощения за то, что была с ним суровой. Теперь она может с уверенностью сказать: «Вижу я, / Что эта женщина мне не опасна».

В Афинах Антоний беседует с Октавией. Антоний говорит, что простил бы многое, но только не то, что брат его жены опять начал войну с Помпеем. Цезарь, кроме того, составил и публично огласил завещание, в котором лишь мельком упомянул Антония.

Октавия мечтает примирить любимых ею людей. Антоний говорит: «Попробуй», а сам будет «готовиться к войне, позор которой / падет на брата твоего». Октавии он советует обратить ее негодованье «на того, кто был причиной ссоры».

В другом покое Энобарб и Эрос говорят о войне Цезаря и Лепида с Помпеем. Эрос рассказывает: «Цезарь одолел Помпея с помощью Лепида, но теперь не признает его равным себе и не желает делиться славой. Да еще обвиняет Лепида в сношениях с врагом на основании давних его писем к Помпею. Так что сейчас бедняга триумвир находится в заточении и будет там, пока его не освободит смерть».

Энобарб говорит: «Теперь у мира две звериных пасти, / И сколько ты им пищи ни бросай, / Одна из них другую загрызет».

Он спрашивает: «Где сейчас Антоний?» Антоний яростно топчет в саду «сухие ветки», кричит: «Дурак Лепид!» «и грозится распять того, кто умертвил Помпея».

В Риме Цезарь говорит Агриппе и Меценату, что Антоний «просто издевается над Римом». Вернувшись в Александрию, он сидел рядом с Клеопатрой на золотых тронах, у подножия были Цезарион, которого считают сыном Юлия Цезаря, «а также выводок приблудных их детей» (на самом деле у Антония и Клеопатры было только два ребенка — сын и дочь). Антоний дал Клеопатре самодержавную власть не только над Египтом, но также «над Палестиной, Лидией и Кипром» и объявил об этом всенародно. Клеопатра «была в священном одеянии Изиды», в котором уже не раз появлялась.

Еще Антоний «прислал сенату список обвинений». «Кого же обвиняет он?» — спрашивает Агриппа. «Меня», — отвечает Цезарь. Антоний обвиняет Цезаря в том, что, забрав Сицилию у Помпея, тот не предоставил ему «законной доли», не вернул данных взаймы кораблей, и также возмущается тем, что Лепида «отстранили от триумвирата» и конфисковали его имущество (характерно, что ни слова не сказано о войне с Помпеем, которой так возмущался Антоний и, напротив, защищается Лепид).

Цезарь уже написал ответ, и гонец находится в пути. Цезарь ответил, что Лепид стал жесток и «злоупотреблял высокой властью». Цезарь готов отдать Антонию «условленную часть того, что я завоевал», но пусть и он отдаст долю завоеванной им «Арминии и прочих государств». «Такой уступки от него не жди», — замечает Меценат. «Так пусть и он / Не ждет от нас уступок», — говорит Цезарь.

Вошедшая Октавия узнает, что она оставлена мужем (который, по ее мнению, оставался в Греции). Брат также рассказывает ей, что, готовясь к войне, Антоний и Клеопатра собрали у себя больше десяти восточных царей.

Октавия говорит: «О, горе мне! Я сердце разделила / Меж двух друзей, что сделались врагами».

Цезарь признает, что ее послания заставляли его медлить с разрывом, пока не стало ясно, что она «обманута, а нам грозит опасность». Он призывает сестру быть стойкой и обещает наказать ее обидчика. Свое сочувствие Октавии выражает и Меценат, еще более резко высказываясь о поступке Антония.

«Да правда ль это, брат?» — спрашивает Октавия, которая по-прежнему не может поверить. Цезарь отвечает: «Увы, все правда. / Добро пожаловать, сестра. Прошу, / Будь терпеливой. Милая сестра!»

В лагере Антония близ мыса Акциум Энобарб открыто высказывает Клеопатре всеобщее недовольство ее активным участием в военных действиях. Клеопатра возражает: «Я правлю царством / И наравне с мужчинами должна / Участвовать в походе».

Появляется Антоний, говорящий с командующим сухопутными войсками Канидием. Антоний поражается тем, как быстро Цезарь пересек Ионическое море (позже пришедший гонец подтвердит известие о том, что Цезарь взял Торину, город на севере Греции). Он заявляет, что сражение с Цезарем произойдет на море, и Клеопатра тут же поддерживает своего возлюбленного. Дело в том, что Цезарь вызвал Антония именно на морской бой. Энобарб и Канидий напоминают, что Антоний сам перед этим вызвал своего врага на битву при Фарсале, где «Юлий Цезарь победил Помпея». Враг не принял невыгодного для него предложения; точно так же Канидий советует поступить и Антонию. Энобарб говорит о плохом состоянии их флота («Дрянной народ на кораблях твоих»), а «у Цезаря те моряки, / Которыми разбит был Секст Помпей». К тому же, громоздкие суда Антония уступают легким судам Цезаря. Энобарб считает, что, согласись на морской бой, Антоний пренебрежет своим полководческим искусством и посеет смущение в сухопутных легионах, где имеется много ветеранов.

Однако Антоний продолжает настаивать на морском сражении. Поддерживает его и Клеопатра, заявляющая, что у нее «есть шестьдесят галер, / Таких еще и Цезарь не видал». Антоний собирается сжечь часть кораблей, чтобы наполнить их командой оставшиеся. Он уверен, готовясь к битве при мысе Акциум, в своем успехе. Как возможную неудачу, Антоний воспринимает не поражение, а неспособность выиграть. Тогда они дадут бой на суше.

Приходит старый солдат, также пытающийся отговорить Антония от морского боя. Однако на Антония не влияет мнение человека, которого он приветствовал как славного ветерана.

После ухода Антония, Клеопатры и Энобарба солдат говорит: «Я прав, могу поклясться Геркулесом». Канидий отвечает ему: «Ты прав, солдат, но полководец наш / В себе не волен. Вождь — на поводу, / А мы у бабы ходим под началом».

Некоторые шекспироведы утверждают, что именно Клеопатра убедила Антония на морское сражение, чтобы сохранить свою армию. Однако текст Шекспира не дает ни малейших оснований для такой трактовки. Да, Клеопатра (и только она одна) поддерживала Антония, но решение принял безо всякого ее влияния он сам. Предстоящее бегство Клеопатры происходит, когда исход битвы еще не решен (как четко скажет Скар, «успех и пораженье были близнецами»). Ее поступок никак не может считаться разумным, и вообще довольно странно воспринимать действия Клеопатры как политические. В Антонии любовь вытеснила политика, Клеопатра же политиком вообще никогда не была.

Канидий соединяет в одно два никак не связанных друг с другом события: решение Антония о морском сражении и участие Клеопатры в военных действиях. Впрочем, очень скоро оба эти события действительно соединятся.

Цезарь отдает приказ командующему своими сухопутными войсками Тавру не начинать сражения, пока не закончится морской бой. Цезарь говорит Тавру: «Все будущее наше здесь решится».

Шекспир, как он это делал и раньше («Генрих V», «Король Лир»), не показывает сражение. В данном случае это было просто невозможно: каким образом актеры могли показать во время спектакля морской бой (были использованы только звуки, изображающие его шум)? О битве при Акциуме зрители и читатели узнают благодаря словам Энобарба и его последующему разговору со Скаром. Игра Клеопатры в мужественность, ее стремление участвовать в военных действиях закончились естественным проявлением женской слабости. Судно Клеопатры «Антониада», развернувшись, поплыло прочь; за ведущим кораблем последовали и все египетские галеры. Антоний бросился на своем корабле вслед за возлюбленной, «оставив бой на произвол судьбы». Валерий Брюсов, восхищаясь этим поступком, завершил свое стихотворение «Антоний» словами:

О, дай мне жребий тот же вынуть,
И в час, когда не кончен бой,
Как беглецу, корабль свой кинуть
Вслед за египетской кормой!

У Брюсова вызвало восторг то, что для Антония любовь перевесила «победный лавр и скипетр вселенной». Соратники триумвира, естественно, оценивали случившееся совсем по-другому. Скар с горечью комментировал:

Утратили мы больше чем полмира
От глупости. Провинции и царства
Швырнули мы в обмен на поцелуй!

Эти высказывания гораздо более объективны, чем приводившиеся выше слова Канидия. Скар говорит о конкретном поступке Клеопатры и о том влиянии, какое этот поступок оказал на Антония. «Чем кончится сраженье, как считаешь?» — спрашивает у него Энобарб. Скар отвечает: «Чем кончится бубонная чума? / Конечно, смертью. Пусть возьмет проказа / Распутную египетскую тварь!»

Уже и соратники Антония начали говорить о Клеопатре так, как о ней раньше говорили в Риме.

Пришедший Канидий замечает, что будь Антоний «тем, кем он был, мы б выиграли бой». Сам Канидий решился сдаться Цезарю; так уже поступили целых шесть царей — союзников Антония.

Энобарб признает, что «звезда Антония померкла». Однако он намерен и дальше следовать за своим командиром, хотя его ум противодействует этому.

Антоний возвращается в александрийский дворец глубоко подавленным: «Я сам бежал, / Я трусов научил, как надо спину / Показывать врагу».

Он советует своим соратникам бежать и спасаться, обещает снабдить их письмами, «которые расчистят» им путь. Он вспоминает:

Да... Цезарь... При Филиппах, как плясун,
Держал в руках он меч свой бесполезный.
А мной в тот день сражен был тощий Кассий,
Прикончен был отчаявшийся Брут...
Он действовал руками подчиненных,
Он был несведущ в воинском искусстве, —
И вот теперь... А впрочем, все равно.

Клеопатре он говорит: «О! Египтянка, до чего меня ты довела!» и предлагает полюбоваться на свои страдания и стыд. Клеопатра просит Антония простить ее пугливые паруса и уверяет: она не знала, что Антоний бросится вслед за ней. Антоний возражает: «Ты это знала, египтянка, знала — / Руль сердца моего в твоих руках, / И за тобой последую я всюду». Клеопатра несколько раз умоляет Антония простить ее. Тот ведет себя, как и подобает любящему мужчине: «Не плачь. / Дороже мне одна твоя слеза / Всего, что я стяжал и что утратил. / Один твой поцелуй все возместит». Антоний отправил к Цезарю послом наставника своих детей Евфрония, что вызывает иронию у одного из соратников победителя — Долабеллы, вспомнившего: недавно «гонцами отряжать он мог царей».

Евфроний передает Цезарю сказанное Антонием. Тот всего лишь просит Цезаря позволить ему остаться в Египте. Если это невозможно, пусть Цезарь позволит Антонию жить в Афинах как частному лицу. Клеопатра же просит Цезаря не отнимать у ее сыновей корону Птолемеев.

Цезарь отвечает, что он глух к просьбам Антония. Не станет победитель слушать и Клеопатру, пока ее любовник не будет изгнан из Египта или умерщвлен. «При таком условии» Цезарь готов помочь Клеопатре.

После ухода Ефврония Цезарь обращается к еще одному своему соратнику — Тирею. Тот должен проявить красноречие и попробовать разъединить Клеопатру с Антонием. Цезарь поручает пообещать ей от его имени все, что она попросит, добавив то, что «в голову взбредет». Как считает победитель, «беда заставит пасть чистейшую из чистых». Что уж тут говорить о Клеопатре?

Ее любовь должна пережить серьезное испытание. Пока же Клеопатра спрашивает у Энобарба, кто виноват в произошедшем: она или Антоний? Энобарб уверенно и с явной искренностью отвечает, что виноват только Антоний.

Антоний уже узнал от Евфрония, что ответил Цезарь. Вскоре после того, как он отправил несвойственное ему унизительное послание, он воскликнул: «А все равно! Пусть роком я гоним, / Тем с большим вызовом смеюсь над ним!»

Теперь Антоний не только говорит, но и действует в полном соответствии со своей натурой. То, что он предлагает Клеопатре послать «мальчишке Цезарю» свою «седеющую голову», за которую тот осыплет Клеопатру царствами, — лишь сардоническая ирония. Он даже не отвечает на вопрос удивленной Клеопатры («За голову твою?»), он хочет, чтобы Евфроний снова пошел к Цезарю и передал тому: «...военачальники его / Могли бы одержать свои победы / И под началом малого ребенка».

Он намерен призвать Цезаря удивить мир своим героизмом и драться наедине, не имея тех преимуществ, которых теперь лишен Антоний. Это предложение он намерен отправить письменно и уходит вместе с Евфронием, чтобы подготовить письмо.

Энобарб произносит в сторону:

Да, как же! Цезарь только и мечтает,
Чтоб, распустив победные войска,
Размахивать мечом, как гладиатор.
Эх, вижу я, что внешние утраты
Ведут к утрате внутренних достоинств:
Теряя счастье, мы теряем ум.

Чуть позже Энобарб задается вопросом: «Служить глупцу / Не значит ли из службы делать глупость?» Но тут же к нему приходят в голову совсем другие мысли:

Однако ж тот, кто своему вождю
Остался верен после поражены,
Над победившим одержал победу
И тем себя в историю вписал.

Клеопатра очень вежливо беседует с пришедшим Тиреем, который сообщает, что в объятия к Антонию ее «толкнула не любовь, но страх». Тирей не понимает ее явной иронии: «Он бог, ему вся истина известна. / Не добровольно честь моя сдалась, / Но сломлена в бою».

Не понимает этой иронии и Энобарб, который отправляется за Антонием. Тот приходит тогда, когда, услышав рассказ о том, как Клеопатре целовал руку Юлий Цезарь, Тирей тоже начинает целовать ей руку. Разъяренный Антоний вызывает слуг и приказывает им высечь неудачливого посла. Затем его ярость оказывается направлена на Клеопатру, и Шекспир использует те цитаты из Плутарха, которых он ранее избегал: «Покойный Цезарь мне тебя оставил / Объедком. Что там Цезарь, — Гней Помпей / От блюда этого отведал тоже...»

Антоний также говорит: «Мне известно, / Что с воздержанием знакома ты / Лишь понаслышке».

Клеопатра отвечает на эти упреки: «Все еще не знать меня!» (перевод В. Комаровой). Антоний и Клеопатра были вместе около десяти лет.

Клеопатре удается убедить Антония в своей верности. Он, конечно, не рассчитывает на поединок с Цезарем. Зная, что Цезарь хочет осадить и взять Александрию, он намерен сразиться с ним в сухопутном бою.

Оставшись один, Энобарб продолжает свои уже привычные раздумья:

У полководца нашего отвага
Растет за счет ума. А если храбрость
Без разума, тогда бессилен меч.
Нет, кажется, пора его покинуть.

Цезарь со смехом воспринимает вызов на поединок: «Понять бы должен старый забияка, / Что если смерти стану я искать, / То к ней найду и без него дорогу».

Меценат замечает:

Уж раз безумствует такой титан —
Он, значит, загнан. И пока он в гневе,
Давать ему не надо передышки:
Кто разъярен, тот плохо бережется.

Цезарь приказывает оповестить военачальников, что завтрашний день — это «день последнего сраженья».

Встретив в своем лагере возле Александрии уже знакомого ему старого солдата, Антоний восклицает: «О, если бы тогда я, вняв тебе / И этим шрамам, битву дал на суше!»

Солдат говорит: «Да, были бы с тобой и посейчас / Отпавшие цари и твой сподвижник, / Покинувший тебя сегодня утром».

Так Антоний узнает о том, что Энобарб перешел на сторону Цезаря.

Сам же Энобарб переживает свою измену: «Я сделал подлость, и за это мне / Не видеть больше радости вовеки».

Когда Энобарбу сообщают, что Антоний прислал ему сокровища и другие дары, он произносит:

Гнусней, чем я, людей на свете нет.
И сам я это знаю. О Антоний!
Ты кладезь щедрости. Что дал бы ты
За верность долгу, если за измену
Ты осыпаешь золотом меня?

Ночью Энобарб умирает.

Тем временем Цезарь устраивает против Антония не сухопутное, а снова морское сражение. Весь флот переходит на сторону врага, Антоний же винит в этом Клеопатру. Та перепугана его яростью. Хармиана советует царице спрятаться в опочивальне; Антонию же они скажут, что она скончалась. Клеопатра посылает своего придворного Мардиана сказать, что она покончила с собой.

Узнав об этом, Антоний говорит: «Разлучены / С тобой мы ненадолго, Клеопатра. / Я вслед спешу, чтоб выплакать прощенье».

Он просит своего оруженосца Эроса убить его, однако Эрос бросается на собственный меч и умирает, произнеся: «По крайней мере так / Антония я не увижу мертвым».

Антоний следует его примеру, однако не умирает сразу (нельзя не заметить, что самоубийство Антония, поверившего в смерть Клеопатры, напоминает самоубийство Ромео). Он просит вошедших солдат добить его, но никто из них не решается на это. Явившийся Диомед сообщает Антонию, что Клеопатра жива.

Когда солдаты вносят Антония в царскую усыпальницу, он говорит:

Моя царица... Смерть, смерть ждет меня,
И я ей докучаю промедленьем
Лишь для того, чтоб на твоих устах
Сверх многих тысяч прежних поцелуев
Запечатлеть последний поцелуй.»

Клеопатра не может спуститься к Антонию; она опасается, что ее могут схватить. Однако настроена она решительно:

Удачливому Цезарю не дам
Его триумф украсить Клеопатрой.
Пока есть у кинжала острие,
И сила смертоносная у яда,
И жало у змеи — я не боюсь...

Антония поднимают наверх, и он советует Клеопатре просить Цезаря оставить ей жизнь и честь, на что она резонно замечает: «Нельзя две эти вещи совместить». Антоний также советует не доверять никому из приближенных Цезаря, кроме Прокулея. Клеопатра намерена доверять «своей решимости, своим рукам».

Антоний умирает, и Клеопатра, слыша, что прислужницы называют ее царицей, произносит: «Нет, не царица; женщина, и только. И чувства так же помыкают мной, Как скотницей последней...»

Цезарь узнает о смерти Антония, и тут же приходит гонец от Клеопатры, которая хочет узнать, «какая ждет ее судьба». Цезарь посылает к Клеопатре Прокулея, главная задача которого — добиться, чтоб царица «из гордости себя не умертвила». Цезарь намерен доставить Клеопатру живой в Рим.

Пока Клеопатра беседует с Прокулеем, в усыпальницу врываются солдаты Цезаря. Клеопатра пытается заколоться, однако Прокулей обезоруживает ее. Он говорит: «Не предал я тебя, но спас». Клеопатра замечает: «От смерти? / Ты отказал мне в том, в чем не откажут / Из жалости и раненому псу».

Вскоре Клеопатре предстоит разговаривать с самим Цезарем. Тот говорит с ней очень вежливо, не менее вежливо ведет себя и она, однако после его ухода замечает: «Он хочет оплести меня словами, / Чтоб от себя самой я отреклась».

Вскоре она узнает от Долабеллы, что Цезарь, который обещал: «Дражайшая царица, мы с тобой / Поступим так, как ты сама желаешь», — намерен идти через Сирию, а ее вместе с детьми отправит вперед. Клеопатра понимает, что ее хотят привезти в Рим. Долабелла уходит, и Клеопатра с горькой иронией говорит:

Импровизаторы-комедианты
Изобразят разгул александрийский.
Антония там пьяницей представят,
И, нарядясь царицей Клеопатрой,
Юнец пискливый в непристойных позах
Порочить будет царственность мою.

Конечно же, Шекспир изображает устами Клеопатры не римский, а елизаветинский театр. При этом он не заслоняет действие пьесы реальностью театрального представления; напротив, действие пьесы становится еще более реальным. Ведь Ричард Бёрбедж и мальчик-актер шекспировской труппы изображали Антония и Клеопатру совсем другими.

Клеопатра и ее прислужницы уже приготовились к своему концу. Вошедший солдат из стражи сообщает, что к царице хочет войти какой-то простолюдин (в оригинале клоун), принесший ей «корзину винных ягод». Клеопатра приказывает впустить его, а, оставшись наедине с Ирадой, заявляет:

Каким ничтожным иногда орудьем
Свершаются великие дела!
Он мне принес свободу. Я решилась,
И ничего нет женского во мне...

Комические рассуждения клоуна-простолюдина о змеях (он принес Клеопатре змей), их действии, а также о женщинах, как то часто бывает у Шекспира, предвосхищают трагическую сцену, в данном же случае — трагический финал.

Ирада приносит царскую мантию, корону и другие уборы. Клеопатра просит поторопиться, одевая ее: «Я слышу, как зовет меня Антоний, / Я вижу, он встает навстречу мне, / Поступок мой отважный одобряя».

Ирада умирает, хотя на нее не действовал змеиный яд. Клеопатра жалеет о том, что «ее Антоний встретит первой, / Расспросит обо всем и ей отдаст / Тот поцелуй, что мне дороже неба».

Она прикладывает первую змею к своей груди, а затем вторую к руке и умирает, произнеся последние слова: «Зачем мне жить...»

Хотя Клеопатра вовсе не просила своих прислужниц умереть вместе с ней, а, напротив, говорила Хармиане: «Гуляй хоть до скончания веков», Хармиана тоже прикладывает змею к груди и расстается с жизнью. Так сбываются слова предсказателя о том, что она переживет свою госпожу, а с Ирадой ее ждет одна судьба.

Узнав о самоубийстве Клеопатры, Цезарь решает похоронить ее с Антонием в одной могиле. Поскольку, несмотря на все различие по сюжету и характерам «Антония и Клеопатры» с «Ромео и Джульеттой», налицо и явное сходство: обе трагедии восхваляют любовь — герои заслужили таких похорон.

В пьесе неоднократно говорилось (в том числе самой Клеопатрой) о ее смуглости. Это позволяет предположить, что Шекспира вдохновляли ностальгические воспоминания о Смуглой леди, которой он давно простил все измены и обиды.

Верико Анджапаридзе в роки Клеопатры

«Антоний и Клеопатра». М. Ульянов — Антоний, Ю. Борисова — Клеопатра