Разделы
Счетчики
Глава 21. «Двенадцатая ночь, или Что угодно»
Двенадцатая ночь — это двенадцатый день после Рождества, то есть 6 января. В этот день по традиции празднуют поклонение волхвов младенцу Иисусу, то есть первое явление Иисуса неиудеям. Этот день также называется Епифанией — от греческого слова, означающего «явление».
В Библии не говорится, в какой именно день или через сколько дней после рождения Иисуса к нему пришли волхвы. Тем не менее 6 января в Средние века давало людям возможность закончить двенадцатидневные праздники, следовавшие за Рождеством (отсюда название известного гимна «Двенадцать дней Рождества»).
В каком-то смысле Двенадцатая ночь была не только финалом, но и апогеем праздничного цикла. Похоже, что в связи с этим гильдия юристов в 1600 г. заказала Шекспиру веселую пьесу для празднования Двенадцатой ночи 1601 г. Драматург написал ее и назвал «Двенадцатая ночь» просто в честь этого случая, а не потому, что этот праздник имеет какое-то отношение к сюжету.
Пьеса стала третьей из веселых комедий Шекспира, написанных на рубеже веков; видимо, автор считал их пустячками, написанными только для развлечения. Об этом говорят сами их названия: «Много шума из ничего» и «Как вам это понравится». Даже у этой третьей пьесы, обычно называемой «Двенадцатой ночью», есть подзаголовок (возможно, более красноречиво выражающий подлинные чувства самого Шекспира) — «Что угодно».
Это последняя настоящая комедия Шекспира. Тени сгущались, и в течение десяти лет он писал только мрачные трагедии и горькие нетрагедии (которые вряд ли можно назвать комедиями). Невольно приходит в голову, что мировоззрение Шекспира после «Двенадцатой ночи» изменилось под влиянием казни Эссекса (см. в гл. 4: «Тьфу, тьфу на нее!»).
«...Пища для любви!»
Действие пьесы происходит в Иллирии.
На сегодняшней географической карте Иллирия — это прибрежная полоса современного государства Хорватия, занимающая весь восточный берег Адриатического моря напротив Италии. Эта местность никогда не играла важной роли в древних цивилизациях, хотя в IV в. н. э. принадлежала римским императорам: Клавдию II, Аврелиану, Диоклетиану и Константину I.
В VII в. Иллирию захватили вторгшиеся славяне, а в XIV в. она оказалась под игом Оттоманской Порты. Во времена Шекспира та территория, которая когда-то была Иллирией, а потом стала Сербией, все еще находилась в руках турок. Однако часть побережья Адриатики принадлежала Венеции и по культуре была итальянской.
Но не следует придавать географии чересчур большое значение. Шекспировская Иллирия (как богемское побережье моря в «Зимней сказке» и Арденнский лес в «Как вам это понравится») существуют только в воображении драматурга.
Первые слова в пьесе произносит герцог Иллирии. Этот молодой человек, страдающий от любовной тоски, говорит:
О музыка, ты пища для любви!
Играйте же, любовь мою насытьте,
И пусть желанье, утомясь, умрет!Акт I, сцена 1, строки 1—3 (перевод Э. Липецкой)
Имя герцога Орсино; это производное от латинского слова, означающего «медведь», и совершенно не подходит утонченному, рафинированному герцогу. Однако во время написания пьесы королева Елизавета I Английская ожидала визита итальянского гостя дона Вирджинио Орсино, герцога Браччано (города, расположенного в 20 милях (32 км) к северо-западу от Рима). Возможно, Шекспир решил воспользоваться этим именем, желая сделать приятное высокому гостю.
«...Свора жадных псов»
Выясняется, что герцог безнадежно влюблен в юную графиню Оливию и ничто не может вывести его из меланхолии. Когда ему предлагают поохотиться на оленя, Орсино грустно играет словами, говоря:
А герцог твой в оленя превратился,
И с той поры, как свора жадных псов,
Его грызут желанья...Акт I, сцена 1, строки 22—24
Это ссылка на миф об Актеоне (см. в гл. 13: «...Как с Актеоном было»), которого превратила в оленя разгневанная Диана, после чего его загрызли собственные гончие.
«...Как Арион»
Тем временем на иллирийское побережье высаживается молодая девушка по имени Виола. Ее сопровождают капитан корабля и матросы. Они потерпели кораблекрушение, во время которого исчез брат-близнец Виолы.
Виола скорбит по погибшему Себастьяну, но капитан говорит, что ее брат
Себя к плывущей мачте привязал
И, оседлав ее, поплыл по морю,
Как на спине дельфина — Арион.
Я это видел сам.Акт I, сцена 2, строки 14—17
Арион — персонаж греческого мифа. Он был придворным музыкантом у тирана Коринфа Периандра, жившего около 600 г. до н. э. Арион отправился на Сицилию, чтобы принять участие в конкурсе музыкантов, одержал там победу, получил первый приз и множество ценных подарков.
На обратном пути в Коринф матросы решили убить Ариона и забрать его подарки. Он попросил разрешения сыграть в последний раз, затем прыгнул в море, а корабль уплыл.
Однако музыка привлекла стаю дельфинов. Арион забрался на спину одного из них и попал в Коринф раньше, чем туда добралась галера с гребцами. Когда прибыл корабль, Периандр приказал казнить матросов.
«Вы евнух...»
Эта новость утешает Виолу, но ей нужно решить, что делать дальше. Девушке без спутников могла угрожать опасность, и Шекспир вновь прибегает к своему излюбленному приему: Виола переодевается в мужское платье и решает наняться на службу к герцогу Орсино. Капитан одобряет ее решение и говорит:
Вы евнух, я немой...Акт I, сцена 2, строка 62
Это реалистический штрих в фантастической комедии. В реальной жизни переодетая девушка тут же выдала бы себя гладкими щеками, высоким голосом и манерой поведения. Однако все это соответствует внешности евнуха.
Евнухи часто встречались на Востоке, но иногда и на Западе; например, в Италии их высоко ценили за певческий голос. Евнухи и пели в придворном папском хоре вплоть до XIX в. Однако, если бы Виола выдала себя за евнуха, она не смогла бы сыграть романтическую роль, которая ей отведена в пьесе, поэтому вариант с евнухом и немым тут же отвергается и в пьесе больше ни разу не возникает.
«...Родились под созвездием Тельца!»
Следующая сцена происходит в доме Оливии, жестокосердного предмета страсти Орсино.
В доме поселился дядюшка Оливии, сэр Тоби Белч, который живет за счет племянницы и всех, кому он сумел заморочить голову. Имя Тоби — уменьшительное от Тобиас, а фамилия Белч («отрыжка») свидетельствует об его не слишком изящных манерах. Его сопровождают камеристка Оливии Мария и сэр Эндрю Эгьючик. Фамилия последнего (Aguecheek) составлена из двух английских слов: ague («озноб») и cheek («щека») — и намекает на то, что у ее обладателя постоянно дрожит щека — правда, не столько от озноба, сколько от страха. Этот персонаж находится здесь, потому что сэр Тоби поощряет ухаживания бедняги за Оливией, а тем временем живет за его счет.
Тоби беспощадно высмеивает сэра Эндрю, но простак все принимает за чистую монету. Так, когда Эндрю хвастается своим умением танцевать, Тоби просит его выкинуть какое-нибудь коленце, говоря:
- Что еще нам остается делать? Мы же родились под созвездием Тельца!
Акт I, сцена 3, строки 134—135
Это ссылка на знак зодиака, которые широко использовались лженаукой астрологией. В зодиак, опоясывающий небо, входят двенадцать знаков (то есть созвездий), и Солнце проводит в каждом знаке месяц.
Видимо, сэр Тоби и сэр Эндрю родились в одном месяце (с 20 апреля по 21 мая), когда солнце находится в знаке Тельца; иными словами, оба родились под созвездием Тельца. Каждому знаку соответствует множество значений, в том числе способность управлять определенной частью тела. Когда Эндрю говорит, что Телец управляет грудью и сердцем, Тоби отвечает:
- Нет, сударь, это который ноги и бедра. А ну-ка, покажи свои коленца.
Акт I, сцена 3, строки 137—138
Конечно, если Телец отвечает за ноги и бедра, то рожденные под этим знаком должны быть искусными танцорами.
«Недаром Квинапал изрек...»
Кроме того, в доме Оливии живет шут Фесте, его имя напоминает итальянское слово «праздник», намекая на то, что пьеса написана по случаю праздника.
Шут где-то пропадал, и Мария предупреждает, что хозяйка не в духе. Фесте, которому нужно как-то задобрить Оливию, задумчиво бормочет себе под нос:
- Недаром Квинапал изрек: «Умный дурак лучше, чем глупый остряк».
Акт I, сцена 5, строки 34—35
Имя Квинапал бесполезно искать в справочниках: оно вымышленное. Видимо, шут получил какое-то образование и использует псевдонаучный жаргон. (Возможно, это сделано в угоду вкусам юристов, которые заказали пьесу.)
«...Этого пустоголового мерзавца»
Шуту удается рассмешить Оливию и заслужить ее прощение, но на одного из приближенных графини его шутки не действуют. Это Мальволио (имя которого означает «желающий зла» и является антонимом имени Бенволио из «Ромео и Джульетты», см. в гл. 17: «Сюда, Бенволио...»), спесивый дворецкий и управляющий графини.
Мальволио чопорен, высокомерен, лишен чувства юмора и легко выходит из себя. Остроты шута не смешат, а оскорбляют его. Он говорит:
- Не могу понять, как ваша милость терпит этого пустоголового мерзавца.
Акт I, сцена 5, строки 82—83
В изображении Шекспира Мальволио выглядит как пуританин; позже в тексте пьесы действительно встречается это слово.
Протестантская Реформация, которая началась в Англии при Генрихе, при Елизавете I закончилась типично английским компромиссом. Однако некоторые протестанты были недовольны этим компромиссом и требовали, чтобы англиканская церковь полностью очистилась от признаков католицизма.
Эти сторонники «очищения», которых прозвали пуританами (от английского pure — «чистый»), во время правления Елизаветы набирали все большую силу, однако королева отказывалась идти на уступки им даже тогда, когда пуритане получили большинство в парламенте.
Пуритане были очень высокого мнения о себе и очень низкого о тех, кто не соглашался с ними. Они с пеной у рта осуждали как серьезные преступления, так и мелкие человеческие прегрешения. Они тратили время на борьбу с пустяками и мешали тем, кто хотел бороться с подлинными пороками общества. Самодовольство этих людей приводило к тому, что все радовались, когда пуританин оказывался грешником, и обвиняли их в ханжестве и лицемерии.
Действительно, ответная реплика Оливии на жалобу Мальволио отражает распространенное отношение к пуританам. Графиня говорит:
- Мальволио, у вас больное самолюбие: оно не переваривает шуток.
Акт I, сцена 5, строки 90—91
Шекспир, как профессиональный драматург и актер, имел значительные претензии к пуританам, которые доказывали, что театр — прибежище греха и порока и приучает людей к праздности. Будь их воля, пуритане закрыли бы все театры, поэтому Шекспир изображает их крайне недоброжелательно.
«...Себастьяном из Мессалина...»
Виола поступила на службу к герцогу под именем Цезарио и полюбила Орсино с первого взгляда. Орсино, которому «юноша» нравится, отправляет его с посланием к Оливии.
Виола/Цезарио выполняет поручение, но не слишком успешно; однако «юноша» производит сильное впечатление на Оливию, и она начинает оказывать ему знаки внимания. Естественно, Виоле/Цезарио эти знаки кажутся отвратительными.
Тем временем выясняется, что брат-близнец Виолы Себастьян не погиб. Он привязал себя к мачте, а впоследствии его подобрал другой корабль, капитан которого, Антонио, проникся сильным чувством к молодому человеку. Это чувство носит еще более гомосексуальный характер, чем чувство другого Антонио (из «Венецианского купца») к Бассанио, и выражено более отчетливо.
Как только оба оказываются в Иллирии, Себастьян отрекается от псевдонима (почему он прибег к нему, неизвестно) и называет свое настоящее имя:
- Знайте, Антонио, что, хотя я назвался Родриго, зовут меня Себастьяном. Отец мой был тем самым Себастьяном из Мессалина, о котором, как мне кажется, вы наслышаны.
Акт II, сцена 1, строки 16—19
Искать Мессалин (Messaline) на карте не имеет смысла; такого города нет. Либо Шекспир просто придумал это название, либо (что более вероятно) оно возникло в результате типографской ошибки. Впрочем, все это мелочи, практически не имеющие значения.
Если мы имеем дело с опечаткой, то есть два города, которые мог иметь в виду Шекспир. Либо это Мессена (Messene), греческий город на юго-западе Пелопоннеса, примерно в 360 милях (520 км) к юго-востоку от Иллирии, либо Мессина (Messina), город на острове Сицилия, расположенный примерно на таком же расстоянии к юго-западу, место действия пьесы «Много шума из ничего» (см. в гл. 19: «...Герцог Арагонский...»).
Себастьян расстается с Антонио, потому что юношу притягивает дворец Орсино, где живет его сестра (хотя сам Себастьян об этом не знает). Находиться в городе Антонио опасно, потому что герцог настроен к нему враждебно, однако Антонио все же следует за Себастьяном.
«...Из четырех стихий»
Третья сцена второго акта вновь происходит в доме Оливии. Время позднее, но сэр Тоби и его друзья никак не угомонятся. Сэр Тоби убеждает глупого сэра Эндрю псевдонаучными аргументами:
- Ведь говорят же, что наша жизнь состоит из четырех стихий.
Акт II, сцена 3, строки 9—10
[В оригинале: «...из четырех элементов». — Е.К.] Древнегреческие философы пытались найти первичную материю («элемент»), из которой состоит мир. Разные философы называли разные материи; наконец, Эмпедокл из Акраганта около 450 г. до н. э. предположил, что корней всех вещей четыре (земля, вода, воздух и огонь) и что мир создан из них. Спустя век Аристотель принял эту точку зрения, после чего ее использовало человечество две тысячи лет.
Этот взгляд начал выходить из моды лишь через полвека после смерти Шекспира; мы до сегодняшнего дня пользуемся выражением «разгул стихий», когда говорим об океанском шторме, сопровождающемся сильным ветром и высокими волнами.
Тем временем приходит Мальволио и бранит гуляк за шум. Сэр Тоби отвечает ему насмешливо, но довольно миролюбиво, как обычно поступают все пьяницы, имея дело с людьми, уверенными в своей правоте:
- Думаешь, если ты святой, так на свете больше не будет ни пирогов, ни хмельного пива?
Акт II, сцена 3, строки 114—115
После этого Мальволио уходит, и Мария говорит сэру Тоби:
Понимаете, сударь, он иногда смахивает на пуританина.Акт II, сцена 3, строка 140
«...Пентезилея»
Мария говорит, что главная черта Мальволио — чудовищная гордость, и предлагает сыграть на этом. Она подделает почерк Оливии и подбросит письмо Мальволио; пусть мерзкий святоша решит, что хозяйка влюбилась в него. Мария уверена, что тогда ему не поздоровится.
Сэр Тоби чрезвычайно доволен. Когда Мария уходит, он говорит ей вслед:
Спокойной ночи, Пентезилея.Акт II, сцена 3, строка 177
Согласно греческому мифу, Пентезилеей (Пенфесилеей) звали царицу амазонок. Согласно одной из легенд, она была младшей сестрой Ипполиты, на которой женился Тесей (см. в гл. 2: «Прекрасная Ипполита...»). Именно Пентезилея убила Ипполиту во время карательного похода против Тесея; впоследствии она присоединилась к троянцам, воевавшим с греками, и была убита Ахиллом.
Ясно, что амазонка должна быть женщиной крупной и мускулистой; видимо, такой и была Пентезилея, если она дерзнула сразиться с самим Ахиллом. Однако из разных эпизодов пьесы явствует, что Мария маленькая и хрупкая, так что слова сэра Тоби — всего лишь шутка.
«...От печали черной»
Герцог Орсино, собираясь вновь послать Виолу/Цезарио к Оливии, беседует с «юношей» о любви. Виола/Цезарио грустно говорит о своем чувстве к Орсино, делая вид, что описывает несчастную любовь своей сестры:
Она молчала о своей любви,
Но тайна эта, словно червь в бутоне,
Румянец на ее щеках точила.
Безмолвно тая от печали черной,
Как статуя Терпения застыв,
Она своим страданьям улыбалась.Акт II, сцена 4, строки 111—116
[В оригинале: «...от зеленой и желтой меланхолии...» — Е.К.] Здесь бегло упоминается учение о четырех телесных соках, впервые выдвинутое греческими врачами школы знаменитого Гиппократа из Коса (около V в. до н. э.).
Они считали, что в теле есть четыре телесных сока, или «гумора» (humors): лимфа, или флегма, кровь (по-латыни sanguis), желчь (по-гречески choie) и черная желчь (по-гречески melanchole).
Желчь — это выделение печени, представляющее собой зеленовато-желтую жидкость. При застое она темнеет и становится почти черной; этим вызвано ее разделение на собственно желчь и черную желчь.
Греческие врачи выдвинули гипотезу, что разница темпераментов или характера (humor — во времена Шекспира синоним слов «темперамент» и «характер») объясняется преобладанием одного вида телесного сока. Отсюда следовало, что существуют флегматики, сангвиники, холерики и меланхолики.
Выражение «зеленая и желтая меланхолия» указывает на то, что Шекспир (в отличие от сторонников Гиппократа) считал причиной меланхолии преобладание обычной, а не черной желчи.
«...Медвежьей травлей»
Заговор против Мальволио, созревший в доме Оливии, набирает силу. Появляется новое действующее лицо, Фабиан. Это слуга Оливии, тоже недолюбливающий Мальволио. Он говорит:
- Вы же знаете, что я занимался медвежьей травлей, и с тех пор госпожа меня не жалует.
Акт II, сцена 5, строки 6—7
При медвежьей травле животное привязывали к столбу и иногда надевали на него намордник. Потом на него натравливали собак, наблюдая за тем, как обезумевшего медведя подвергают мучительной смерти. Как правило, при этом погибало несколько собак. При Елизавете I эта «забава» была очень популярной; в 1575 г. в присутствии королевы затравили тринадцать медведей. Окончательно это любимое английское «развлечение» запретили лишь в 1835 г.
Видимо, Фабиан организовал такую травлю, Мальволио пожаловался Оливии, сыграв на струнах ее нежного сердца, и графиня рассердилась на слугу.
Надо отдать должное пуританам: они боролись за запрещение медвежьей травли. (Однако находились циники, утверждавшие, что пуритане добивались запрещения травли не из-за того, что истязали медведей, а потому, что это доставляло удовольствие зрителям.)
«Иезавель...»
Мальволио попадает в ловушку. Заговорщики подбрасывают письмо на дорожку в саду, прячутся за деревом и следят за жертвой. Самодовольный дворецкий мечтает о браке с Оливией и начинает корчить из себя знатного вельможу. Сэр Тоби задыхается от негодования, а сэр Эндрю, подражая ему, восклицает:
Вот Иезавель бесстыжий!Акт II, сцена 5, строка 41
Иезавель — царица Израиля, поклонявшаяся идолам, жена нечестивого царя Ахава. Когда ее сын (наследник Ахава) был убит мятежным военачальником Ииуем, она встретила убийцу в своем дворце так, как подобает царице. Перед смертью она нарядилась и начала издеваться над Ииуем, напомнив ему о неудачной попытке прошлого мятежа, когда был убит Ахав. Вот как об этом говорится в Четвертой книге Царств (9: 30—31): «И прибыл Ииуй в Изреель. Иезавель же, получив весть, нарумянила лицо свое, и украсила голову свою, и глядела в окно. Когда Ииуй вошел в ворота, она сказала: мир ли Замврию, убийце государя своего?»
Конечно, глупый сэр Эндрю неправильно пользуется этим словом, путая его род. Мужчину (даже бесстыжего) вряд ли можно назвать Иезавель; эта фраза была рассчитана на то, чтобы вызвать смех у публики.
«...Печать с головой Лукреции»
Наконец Мальволио замечает письмо, поднимает его и рассматривает. Почерк напоминает почерк Оливии, а на сложенном письме ее печать. Мальволио описывает эту печать:
- И печать с головой Лукреции: она всегда пользуется этой печаткой.
Акт II, сцена 5, строки 94—95
Знатная особа всегда пользовалась особой печаткой (иногда выгравированной на камне кольца), ставя ее оттиск на воске, скреплявшем письмо. Такой оттиск помогал установить автора письма и предохранял от подделки. В качестве печати Оливия использует изображение римской матроны Лукреции, о которой шесть-семь лет назад Шекспир написал эпическую поэму «Лукреция» (см. в гл. 9: «На взор невинный Лукреции...»). Конечно, Мария воспользовалась печатью своей хозяйки.
«От Софи...»
Мальволио трактует письмо именно так, как ему подсказывает самолюбие. В письме содержится совет делать то, что (как хорошо известно Марии) больше всего ненавистно Оливии. Ему велено постоянно улыбаться, выглядеть более хмурым и надменным, чем обычно, рассуждать о политике, демонстрировать странные повадки и носить желтые чулки, подвязанные крест-накрест. Дворецкий клянется выполнить все указания, а когда он уходит, Фабиан, чуть живой от борьбы со смехом, говорит:
- Такое представление я не променял бы на пенсию в тысячу золотых от самого персидского шаха\
Акт II, сцена 5, строки 181—182
[В оригинале: «...от самого Софи». — Е.К.] «Софи» в Англии называли персидского шаха. В 1599 г., незадолго до написания «Двенадцатой ночи», сэр Энтони Шерли получил от персидского шаха щедрое вознаграждение за помощь в реорганизации персидской армии. Таким образом, реплика Фабиана является откликом на реальные события. А сэр Тоби так доволен розыгрышем Марии, что готов следовать
- ...за таким остроумнейшим дьяволенком хоть в самый Тартар!
Акт II, сцена 5, строки 207—208
Тартар — это нижний уровень Аида, где души злодеев подвергают пыткам за их грехи (см. в гл. 1: «Таких и сам Тантал не ведал бед»).
«Крессида-то была попрошайкой»
Виола/Цезарио вновь приходит к Оливии, чтобы похлопотать за герцога. Она обменивается остротами с шутом и дает ему монету. Шут высокопарно просит еще одну:
- Я с охотой сыграл бы Пандара Фригийского, чтобы заполучить Крессиду для этого Троила.
Акт III, сцена 1, строки 52—53
Здесь упоминается знаменитая легенда, на сюжет которой Шекспир вскоре напишет пьесу «Троил и Крессида». Виола/Цезарио понимает намек и удовлетворяет просьбу. Шут тут же поясняет свою реплику:
Крессида-то была попрошайкой.Акт III, сцена 1, строка 56
В более позднем продолжении средневековой легенды рассказывается, как Крессида была наказана за измену Троилу. Она заболела проказой и стала нищей. Шекспир не использовал это продолжение в своей пьесе (см. в гл. 4: «Завтра я встречусь с тобой...»), но эта строчка доказывает, что драматург был знаком с ним.
«...Чем музыкою сфер»
Во время второй встречи Оливия держится намного свободнее. Когда Виола/Цезарио заговаривает о герцоге, она отвечает:
Я просила
Мне никогда о нем не говорить.
Вот если б вы хотели рассказать,
Что кое-кто другой по мне томится,
Вы больше усладили бы мой слух,
Чем музыкою сфер.Акт III, сцена I, строки 109—112
Шекспир вновь упоминает учение Пифагора о «музыке сфер» (см. в гл. 8: «...Музыки небесных сфер?»). Когда до Виолы/Цезарио доходит, что Оливия говорит о ней, девушке остается только одно: обратиться в бегство.
«...На бороде у голландца»
Однако любовь Оливии к Виоле/Цезарио не остается незамеченной. Глупый сэр Эндрю не так глуп, чтобы не обратить на это внимание; обиженный поклонник решает, что его усилия тщетны, и собирается уехать.
Тоби и Фабиан, не желающие отпускать жирного гуся, отговаривают сэра Эндрю от единственного принятого им в пьесе разумного решения. Они уверяют беднягу, что Оливия хочет таким образом пробудить в нем ревность и что сэра Эндрю губит его робость. Сэр Тоби говорит:
- Вы... удалились от солнца благоволения графини и теперь плывете на север ее немилости, где повиснете, как сосулька на бороде у голландца. Впрочем, вы можете исправить эту ошибку, если представите похвальное доказательство своей отваги или политичности.
Акт III, сцена 2, строки 26—30
«Плавание на север немилости» дамы — прозрачный намек на ее растущую холодность. Однако эта метафора родилась в результате реального события. В 1594—1597 гг. была предпринята самая впечатляющая в истории человечества (на тот период) попытка изучить арктические регионы. Отправившись на северо-восток, голландский исследователь Виллем Баренц в 1596 г. открыл остров Шпицберген и изучил прибрежные районы большого острова Новая Земля. Зиму 1596/97 г. он провел в Арктике, став первым европейцем, которому удалось сделать это. Баренц умер в 1597 г. на обратном пути из Арктики [похоронен на Новой Земле. — Е.К.]; в память о нем часть Северного Ледовитого океана между Шпицбергеном и Новой Землей назвали Баренцевым морем. Сомневаться не приходится: говоря «о сосульке на бороде голландца», сэр Тоби имеет в виду именно Баренца.
«...Быть браунистом...»
Пытаясь сделать выбор между отвагой и политичностью, сэр Эндрю (одинаково несведущий и в том и в другом) выбирает отвагу, как нечто более мужественное. Он говорит:
- По мне, уж лучше быть браунистом, чем политиком.
Акт III, сцена 2, строки 32—33
Это еще один выпад в адрес пуритан. Браунистами называли последователей Роберта Брауна, который был таким истым пуританином, что порвал с англиканской церковью, в 1580 г. основал независимую церковь и в 1582 г. был выслан в Голландию.
Браунисты сыграли важную роль в истории Америки. Некоторые из них, отправившись в ссылку вместе со своим руководителем, поняли, что не смогут оставаться в Голландии англичанами, и решили основать колонию в Новом Свете. В 1620 г., через четыре года после смерти Шекспира, они поплыли на запад, высадились в Плимуте и завоевали уважение в Америке как «братья-пилигримы».
«...С уэрскую кровать...»
Сэр Тоби, довольный решением сэра Эндрю проявить отвагу, коварно предлагает ему вызвать Виолу/Цезарио на поединок. Он подговаривает простофилю послать сопернику вызов:
- Навороти столько несуразиц, сколько уместится на листе бумаги шириной с уэрскую кровать в Англии.
Акт III, сцена 2, строки 47—49
Уэр — торговый город примерно в 20 милях (32 км) к северу от Лондона, во времена Шекспира прославившийся своей огромной кроватью шириной в 11 футов (3,35 м), в которой якобы могло спать двенадцать человек разом. Эту кровать время от времени выставляли в разных постоялых дворах Уэра, пока в 1931 г. ее не купил лондонский Музей Виктории и Альберта.
«...С добавлением Индий»
Новый розыгрыш едва начался, а старый (с Мальволио) уже достиг апогея. Входит Мария и говорит, что Мальволио выполнил все требования, изложенные в письме, — от желтых чулок, подвязанных крест-накрест, до постоянной улыбки:
- Он... так улыбается, что теперь на его физиономии больше борозд, чем на новой карте с добавлением Индий.
Акт III, сцена 2, строки 78—80
Моряки были заинтересованы в том, чтобы на географической карте были обозначены локсодромии — линии, указывающие кратчайшее расстояние от одной точки до другой. На глобусе такая линия была бы спиральной кривой, уходящей на север или юг.
В 1586 г. фламандский картограф Герард ван Кремер (более известный как Меркатор; это латинизированная форма его фамилии) составил такую карту мира, на которой локсодромии были прямыми. На навигационные карты, составленные по способу Меркатора, было легко наносить локсодромии, поэтому многие из них были буквально испещрены перекрещивавшимися линиями.
Исследования, проведенные в XVI в., привели к более детальному изучению «Индий» (то есть Северной и Южной Америк), и ко времени написания «Двенадцатой ночи» была напечатана новая большая карта с многочисленными локсодромиями, изображавшая Новый Свет более точно и подробно, чем когда-либо раньше. Именно ее имеет в виду Мария, когда говорит о «карте с добавлением Индий».
«Но я тут ни при чем, так повелели небеса...»
Мария говорит Оливии, что Мальволио не в своем уме. Когда дворецкий появляется на сцене, странно одетый и многозначительно цитирующий отрывки из письма, сбитая с толку Оливия решает, что он действительно помешался.
Мальволио же настолько погружен в иллюзии, что воспринимает все как подтверждение любви Оливии; однако в разгар триумфа он вспоминает о набожности и говорит:
- Но я тут ни при чем, так повелели небеса, и небесам я шлю свою благодарность.
Акт III, сцена 4, строки 87—88
[В оригинале: «...так повелел Юпитер...» — Е.К.] Эта реплика явно высмеивает ханжество пуритан; не приходится сомневаться, что у Шекспира Мальволио говорил «Бог», «Господь» или «Всемогущий». Однако позднее, когда влияние пуритан значительно возросло, они запретили упоминать со сцены слово «Бог», и по смехотворному требованию цензуры «Бога» пришлось заменить «Юпитером».
«Целый легион...»
Пришедший сэр Тоби делает вид, что он очень встревожен состоянием Мальволио, и говорит:
- Даже если им все черти завладели, пусть хоть целый легион дьяволов, — все равно я должен с ним поговорить.
Акт III, сцена 4, строки 89—92
Эта ссылка на один из многочисленных примеров изгнания бесов, которые приводятся в Новом Завете. Когда Иисус спрашивает «нечистого духа», овладевшего человеком, как его зовут, тот отвечает: «...легион имя мое, потому что нас много» (Мк., 5: 9).
«...Как василиски»
Тоби дразнит Мальволио, называя его сумасшедшим, а когда дворецкий выходит из себя, запирает его в темный чулан, собираясь продолжить розыгрыш.
Тем временем развивается шутка с сэром Эндрю и Виолой/Цезарио. Сэр Эндрю пишет противнику тщательно составленное, но явно трусливое письмо. Сэр Тоби берет его, однако не доставляет адресату. Он собирается передать вызов на словах, безбожно преувеличив задиристость сэра Эндрю. То же самое он расскажет сэру Эндрю о безудержном гневе Виолы/Цезарио. Он говорит:
- Они оба до того перетрусят, что прикончат друг друга взглядами, как василиски.
Акт III, сцена 4, строки 203—204
Василиск — сказочная змея, которая якобы способна убить одним взглядом (см. в гл. 6: «...Взгляд василиска?»).
«...Погрузиться в Лету»
Затем начинается путаница, очень похожая на путаницу в «Комедии ошибок», но усложненная разницей полов близнецов.
Антонио (капитан, подружившийся с Себастьяном) дает юноше свой кошелек и незаметно идет следом, собираясь прийти к нему на помощь в случае необходимости.
Тем временем Виолу/Цезарио, направляющуюся на новую встречу с Оливией, подстерегает сэр Тоби и передает ей вызов сэра Эндрю. Испуганная Виола/Цезарио обнаруживает, что ей предстоит поединок с не менее испуганным сэром Эндрю, но тут ей на помощь приходит Антонио.
Приняв Виолу/Цезарио за Себастьяна, он готов начать бой не на жизнь, а на смерть, но тут появляются приставы герцога и арестовывают Антонио по обвинению в пиратстве. Антонио вынужден попросить у Виолы/Цезарио вернуть кошелек, поскольку, заплатив штраф, он спасает себе жизнь. Конечно, Виола/Цезарио ничего не знает о деньгах; Антонио, потрясенного кажущимся вероломством и испорченностью юноши, уводят прочь.
Но Себастьяна тоже ждет потрясение. Оливия встречает его, принимает за Виолу/Цезарио и говорит о своей любви. Очарованный красотой графини, Себастьян отвечает:
Я обезумел иль мне снится сон?
К тебе моленье, Лета, возношу:
Коль это сон, продли его, прошу.Акт IV, сцена 1, строки 61—63
Согласно греческим мифам, Лета — одна из рек подземного царства Аида. Всех умерших заставляют выпить глоток из этой реки, поскольку ее вода обладает свойством лишать покойного памяти о его земной жизни; после этого он помнит лишь загробный мир. Следовательно, Себастьян хочет забыть прошлое и жить только настоящим, в котором неизвестно откуда появляются влюбленные прекрасные женщины.
«...Короля Горбодука...»
Но шутка с Мальволио еще не закончена. Дворецкий заперт в темном чулане, и сэр Тоби не собирается прекращать его мучения. Он уговаривает шута сыграть роль священника, «сэра Топаса», которому якобы поручено проверить, насколько безумен Мальволио. Шут демонстрирует свое искусство, произнося псевдоученую чепуху:
- ...как древний пражский старец, отродясь не видывавший пера и чернил, с великим остроумием ответил племяннице короля Горбодука: «Что есть, то есть».
Акт IV, сцена 2, строки 13—16
Горбодук — легендарный король древних бриттов, главный герой пьесы Томаса Нортона и Томаса Секвилла, опубликованной в 1562 г. В этой пьесе Горбодук разделяет свое королевство между двумя сыновьями, Феррексом и Поррексом, после чего начинается гражданская война. Это первая английская трагедия, написанная белым стихом; она положила начало бурному потоку таких драм, достигшему апогея во времена Шекспира.
«...Египтянин во тьме»
Шут начинает дискуссию с Мальволио через запертую дверь и беспощадно издевается над беднягой. Он настаивает на том, что чулан, в котором заперт Мальволио, вовсе не темный, а только кажется темным больному воображению последнего. Шут говорит:
- ...ты не во мрак погружен, а в невежество, в коем блуждаешь, как египтянин во тьме.
Акт IV, сцена 2, строки 43—45
Упомянутая здесь тьма — это «девятая казнь», которой по просьбе Моисея Бог подверг египтян, не отпускавших евреев из плена. Вот что сказано в Книге Исход (10:22—23): «Моисей простер руку свою к небу, и была густая тьма по всей земле Египетской три дня. Не видели друг друга, и никто не вставал с места своего три дня; у всех же сынов Израилевых был свет в жилищах их».
«...Воззрение Пифагора...»
Если Мальволио хочет доказать свою вменяемость, он должен ответить на ряд вопросов. Шут спрашивает:
Каково воззрение Пифагора на дичь?Акт IV, сцена 2, строки 51—52
Мальволио отвечает:
- Таково, что, может быть, душа нашей бабушки переселилась в глупую птицу.
Акт IV, сцена 2, строки 53—54
«...Им «Феникс» был захвачен вместе с грузом»
Герцог Орсино приходит к выводу, что посылать гонцов к Оливии бесполезно, и приходит к ней сам. У дома Оливии герцога встречают приставы, ведущие Антонио в тюрьму.
Первый пристав говорит:
Мой государь, Антонио пред вами:
Им «Феникс» был захвачен вместе с грузом
И «Тигр» на абордаж взят в том бою,
Где ваш племянник Тит ноги лишился.Акт V, сцена 1, строки 60—63
[В оригинале: «...вместе с грузом из Кандии». — Е.К.] Это замаскированный намек на остров Крит. Много веков на Крите говорили по-гречески; в эпоху раннего Средневековья его столицей был город Гераклеон. В 826 г. н. э. Крит захватили мусульмане, которые построили на месте города крепость и назвали ее Кандакс.
В 1204 г. остров захватили венецианцы; при них Кандакс стал Кандией. Поскольку Кандия была самым большим городом на Крите, она дала название и всему острову. (В XX в. остров вновь стал греческим, вернул себе прежнее имя, а его главный город тоже стал называться почти по-прежнему — Ираклион.)
Во времена Шекспира Венеция и Оттоманская Порта вели постоянные войны за восточные острова, включая Крит, так что фраза пристава содержит туманный намек на какое-то морское сражение у этого острова.
«...Египетский пират»
Путаница продолжается. Антонио отрицает свою принадлежность к пиратам и говорит, что захватил суда по праву войны. Кроме того, он обвиняет Виолу/Цезарио в неблагодарности, а последняя отчаянно пытается убедить капитана, что не понимает, о чем идет речь.
В довершение несчастий на сцене появляется Оливия. Она только что обвенчалась с очарованным ею Себастьяном, принимает Виолу/Цезарио за него и обращается к «юноше» со словами любви. Орсино, видя, что его слуга победил там, где сам он не добился успеха, выходит из себя, и дело едва не доходит до убийства. Герцог говорит:
Быть может, должен мне служить примером
Египетский пират, что перед смертью
Хотел убить любимую?Акт V, сцена 1, строки 117—119
[В оригинале: «египетский вор». — Е.К.] «Египетский вор» — персонаж романа «Эфиопика» греческого автора Гелиодора, жившего в III в. до н. э. Это самый ранний греческий роман, дошедший до наших дней; его герои — влюбленные Феаген и Хариклея, на их долю выпадает множество приключений. В одном из них Хариклею похищает безответно влюбленный в нее египетский разбойник Тиамид. Когда его крепость осаждают, Тиамид пытается убить девушку в темноте по принципу «не доставайся никому». Однако это ему не удается, Хариклея выживает, и роман завершается счастливым концом.
В 1569 г. роман был переведен на английский язык и стал достаточно популярен; во всяком случае, шекспировская публика понимала эту ассоциацию без труда.
«...Раскроил череп»
Оливия заявляет, что Виола/Цезарио — ее муж, и дело приобретает для последней опасный оборот, но тут появляется окровавленный сэр Эндрю. Они с сэром Тоби по ошибке приняли Себастьяна за Виолу/Цезарио, набросились на него и получили достойный отпор. Хнычущий сэр Эндрю говорит:
- Он проломил мне голову и сэру Тоби тоже раскроил череп.
Акт V, сцена 1, строки 175—176
[В оригинале: «...и сэру Тоби тоже подарил кровавый дурацкий колпак». — Е.К.] Дурацкий колпак (буквально: «петушиный гребень») — головной убор шута, со временем так стали называть и самое голову.
На сцене появляется и сэр Тоби, окровавленный и смертельно униженный. За ним гонится Себастьян, и его появление позволяет мгновенно покончить с путаницей. Это понимает даже Антонио; можно побиться об заклад, что он не будет сурово наказан.
«Я рассчитаюсь...»
Герцог узнает, что Виола/Цезарио — девушка и что она любит его. Орсино просит позволения увидеть ее в женском платье, но Виола отвечает, что платье осталось у капитана, а того посадили в тюрьму из-за доноса Мальволио. (Это первое упоминание о злодействе дворецкого. Причина такого поступка Мальволио и бездействия Виолы не указана; это явно позднейшая вставка.)
Тем не менее эта реплика дает повод послать за Мальволио. Розыгрыш объясняется, и все соглашаются, что с дворецким обошлись дурно. Однако Мальволио не смягчается и уходит оскорбленный, обещая отомстить:
Я рассчитаюсь с вашей низкой сворой!Акт V, сцена 1, строки 60—63
Конечно, после ухода Мальволио Оливия вновь жалеет его, а герцог посылает за ним, чтобы «склонить к мировой», но из песни слова не выкинешь.
Если Мальволио на самом деле воплощает пуританство, то пророчество Шекспира сбылось. Пуритане действительно отомстили театру. Их влияние все усиливалось, наконец парламент, в котором пуритане получили большинство, в 1642 г. поднял восстание против короля Карла I. После нескольких лет борьбы пуритане и их союзники в 1648 г. одержали победу, а в 1649 г. казнили короля. Мальволио в лице Оливера Кромвеля получил власть над Англией и приказал закрыть театры.
Правда, в 1660 г. Кромвель умер, сына Карла I вернули из ссылки и провозгласили королем Карлом II. Настало время веселья и вольностей, и на сцене воцарились «комедии Реставрации» — пустяки, не имевшие с Шекспиром ничего общего.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |