«Венецианский купец»

«Венецианский купец» считается комедией, но при этом, вопреки традиционным комедиям шекспировского времени, это очень глубокая волнующая пьеса. Возможно, в этом творении Шекспира впервые поднимается тема, ставшая злободневной значительно позже. Последние два века неоднократно возникал спор, не антисемитская ли это пьеса, и мнения на этот счет решительно разделились. Конечно, Шекспир изобразил Шейлока просто как человека, он нимало не похож на злобных трафаретных евреев, какие встречаются в английской литературе того времени. Шейлок в «Венецианском купце» говорит: евреи, может быть, и плохие люди, но и христиане не лучше. Самый достойный персонаж в пьесе — Порция, которая не может быть женщиной-адвокатом. По крайней мере не могла, покуда в юридических академиях Иннз-оф-Корт не появился обычай переодеваться в платье другого пола; подобным образом в Англии XIX века поступали женщины, желающие изучать медицину. Возможно, на этот обычай намекают пьесы, где женщины так часто переодеваются мужчинами, и сонет 20, в котором есть строка «царь и царица сердца моего» (перевод С.Я. Маршака).

Шекспир прежде ничего подобного не писал; «Венецианский купец» явно указывает на его растущую чувствительность и понимание человеческой натуры. Почему сэр Генри решил написать эту пьесу — неясно, но, несомненно, он сталкивался с евреями в Венеции во время своей поездки по Европе. В 1552 году в городе с населением 160 тысяч человек было всего 900 евреев. К 1655 году эта цифра достигла 4800¹. Согласно одному источнику, в 1597 году между евреями и христианами произошел конфликт из-за денежных ссуд, что наверняка имеет какое-то отношение к событиям пьесы². Ортодоксальные стратфордианцы нашли простое объяснение тому, откуда Шекспир мог знать об итальянских евреях. Евреи, согласно закону, с 1290 по 1656 год не могли жить в Англии (хотя некоторым это все же удавалось); стратфордианцы предполагают, что Шекспир в Венеции, конечно же, бывал и видел евреев собственными глазами. Существует мнение, что еврейкой была «Смуглая леди» сонетов, — правда, этому нет никаких доказательств. Нет доказательств и тому, что евреи, тайно проживавшие в Англии, имели хоть какое-то касательство к театру. Стоит подчеркнуть еще один факт: поскольку евреи на протяжении многих веков не были подданными короны, им запрещалось заниматься ростовщичеством, банковским делом и коммерцией. Это было занятие исключительно британских протестантов или в крайнем случае иностранцев; на этом поприще преуспели, к примеру, ближайшие родственники Невилла — Грешемы.

Заметим, что имя Шейлок неизвестно евреям (и никакому другому народу). Есть версия, что оно происходит от слова «шалах», встречающегося в книгах «Левит» и «Второзаконие», которое значит «скряга». Но в качестве собственного имени евреи его не использовали. Да и предположение, что Шекспир из Стратфорда знал иврит, мягко говоря, безосновательно — если, конечно, стратфордская грамматическая школа не была еще большим чудом, чем ее изображают ортодоксальные стратфордианцы. Надо еще отметить, что в Беркшире, в двух милях к северо-востоку от Биллингбер-парка, есть деревушка Ширлок-Роу, которую Невилл наверняка хорошо знал. Это, безусловно, поразительное совпадение.

И еще: автору «Венецианского купца» было известно, что многие венецианские евреи жили когда-то во Франкфурте.

«Шейлок. ...Ну так, так, так, так! Пропал брильянт, за который я заплатил во Франкфурте две тысячи дукатов! До сих проклятие еще не обрушивалось так тяжко на наше племя, я его никогда не чувствовал так до сих пор...»

Акт III, сцена 1. (Перевод Т. Щепкиной-Куперник)

Вряд ли человек, не побывавший в Венеции, мог это знать.

То, что Шекспир из Стратфорда вряд ли был автором «Венецианского купца», подтверждает еще один факт — его деловые отношения с другим преследуемым религиозным меньшинством, обитавшим в Лондоне. С 1602 по 1604 год Шекспир жил на севере Лондона, в районе Криплгейт, у некоего Кристофера Маунтджоя, гугенота, делавшего модные тогда, богато украшенные женские парики. Это один из немногих абсолютно достоверных фактов жизни Шекспира.

В 1604 году на дочери Маунтджоя женился английский подмастерье Стивен Беллот, а в 1612 году он подал на Маунтджоя в суд за то, что тот не дал дочери обещанного приданого. На заседание суда вызвали Уильяма Шекспира. Он под присягой дал показания, что действительно знаком с той и другой стороной и даже убедил Беллота жениться, но о величине приданого вспомнить ничего не сумел. Шекспир подписал свои показания и ушел из зала суда восвояси. Вот вкратце содержание тяжбы, которая впоследствии стала называться делом «Беллот против Маунтджоя». Триста лет никто ничего об этой тяжбе не знал. А в 1909 году неутомимая американская чета Чарлз Уильям (1865—1932) и Хильда Уоллесы обнаружили в Национальном архиве никому не известный иск. Этот документ добавил еще одну малую толику к тому немногому, что мы знаем о Шекспире из Стратфорда. (Судебная тяжба между Беллотом и Маунтджоем чуть ли не единственный клочок информации о Шекспире, найденный за весь XX век.) Но найденному документу нельзя придавать слишком большое значение — ведь он ничего не сообщает о Шекспире как об авторе, пусть даже в нем и нашлась шестая подпись Уильяма Шекспира.

Важность этого открытия заключается для нас в том, что Уильям Шекспир несомненно жил какое-то время в семье французских протестантов — гугенотов. Гугенотам пришлось многое вытерпеть в XVI веке. Спасая свои жизни, они бежали в Англию и образовали здесь успешную, процветающую колонию купцов и торговцев. Кажется невероятным, что, живя среди гугенотов, Шекспир никогда не слышал страшных рассказов о гонениях, которым они подвергались во Франции, особенно о знаменитой Варфоломеевской ночи (23/24 августа 1572 года), — во время этой резни были убиты тысячи французских протестантов. Некоторым — среди них были и Маунтджой — удалось бежать за границу. Шекспира можно сравнить с каким-нибудь английским писателем шестидесятых или семидесятых годов прошлого века, который два года прожил в Лондоне в общине немецких евреев-беженцев. Невозможно поверить, что он бы ничего не узнал о гонениях на евреев в нацистской Германии и не использовал их страшные рассказы в своем творчестве. И кстати, если Шекспир из Стратфорда — автор приписываемых ему пьес, то, значит, мы точно знаем: он сочувственно относился к еврейскому меньшинству и за пять лет до рассмотрения дела «Беллот против Маунтджоя» написал о евреях пьесу. Принимая во внимание всеохватную шекспировскую участливость (эмпатию), а также его популярность и склонность к «политкорректности» (требующей нет-нет и напомнить о страшных преследованиях протестантов европейскими католиками), кажется очень странным, что ни в одной из пьес Шекспира не говорится ничего о бедствиях семьи Маунтджоев и других гугенотов³. После 1602—1604 годов французская тематика фактически исчезает из пьес Шекспира. Нет нужды говорить, что ортодоксальные стратфордианцы замалчивают этот факт, подчеркивающий вопиющее отсутствие логики в стратфордианской концепции авторства. При этом ортодоксальные шекспироведы часто говорят, что дело «Беллот против Маунтджоя», безусловно, должно было повлиять на Шекспира. Энтони Холден утверждает, что Шекспир «наверняка знал их [Маунтджоев] несколько лет, так как дал их гугенотское имя французскому герольду в "Генрихе V", написанном... в 1599 году»⁴. Между тем Шекспир уверенно заявил в своем показании, что знал Маунтджоев с 1602 года, не раньше. Другие биографы Шекспира высказывают мнение, что, выступая сватом Стивена Беллота, актер приобрел жизненный опыт, пригодившийся ему при написании пьес «Конец — делу венец» и «Мера за меру». Парк Хонан даже говорит, что «упирающегося холостяка надо было заставить жениться»⁵. Но в отличие от банального нежелания холостяков идти под венец (отправной пункт распространенного комедийного сюжета) негодование Беллота было вызвано жалким размером приданого, а не женитьбой как таковой. В показании, данном под присягой спустя десять лет, Шекспир заявил, что ему трудно вспомнить что-нибудь о женитьбе Беллота. А это явно не согласуется с утверждением, что тяжба лондонских мещан повлияла на создание двух шекспировских трагикомедий. Так или иначе, сюжеты обеих пьес восходят к другим источникам и никак не связаны ни со Стефаном Беллотом, ни с мисс Маунтджой.

События, описанные в «Венецианском купце», представляют трудность и для антистратфордианцев. Оксфордианцы считают настоящим автором шекспировских пьес Эдварда де Вера, семнадцатого графа Оксфорда, и часто называют прототипом Шейлока Майкла Лока (1532—1615), купца и управляющего Китайской компании, в которую де Вер в 1578—1579 годах вложил 3 тысячи фунтов для финансирования одной из экспедиций Мартина Фробишера. Экспедицию постигла неудача, и Лок всю оставшуюся жизнь выплачивал долги⁶. По мнению оксфордианцев, упоминаемые в пьесе 3 тысячи дукатов — намек именно на это. На самом деле, однако, все было по-другому: де Вер не давал Локу взаймы, а, наоборот, возместил 2 тысячи фунтов, которые Лок вложил в предприятие Фробишера, и, кроме того, сам внес в дело, казавшееся беспроигрышным, собственную тысячу фунтов⁷. Нет никаких свидетельств, что «Венецианский купец» был написан до 1596—1597 годов, то есть не раньше чем через двадцать лет после экспедиции Фробишера. В этот промежуток времени де Вер потерял огромные суммы в других подобных предприятиях — в 1582 и 1584 годах⁸. И еще одно: де Вер в качестве доверенного лица до самой своей смерти в 1604 году держал возле себя племянника Майкла Лока — Генри⁹. Напомним также, что, по устоявшемуся мнению, «Венецианский купец» — это отклик на дело Родриго Лопеса, который был казнен в июне 1594 года; если это мнение верно, то совершенно непонятно, какое отношение пьеса может иметь к опрометчивому денежному вложению, сделанному де Вером за двадцать лет до ее написания.

«Венецианский купец», как уже сказано, был, вероятно, задуман Невиллом, чтобы объяснить публике участие графа Эссекса в деле Родриго Лопеса (ок. 1525—1594) — еврея, рожденного в Португалии, известного врача, назначенного в 1586 году на должность главного медика при дворе королевы Елизаветы. Он рассорился с Эссексом, и Эссекс принял участие в расследовании. Несчастный под пытками сделал признание, что действительно пытался отравить королеву, чтобы оказать услугу Испании. В июне 1594 года он был повешен, выпотрошен и четвертован в Тайберне. Нет нужды говорить, что Лопес был невиновен¹⁰. По-видимому, Эссекс — преследуя свои интересы — хотел пробудить антииспанские (а вовсе не антисемитские) настроения в лондонских массах. Впрочем, хотя принято считать, что «Венецианский купец» — это отклик на казнь Лопеса (учитывая дату написания, скорее всего, так оно и есть), намерение Невилла, вероятнее всего, не было столь однозначно; комедия отражает его смешанные чувства. Она осуждает Шейлока и в его лице «пороки» еврейства и вместе с тем защищает его как человека, которому нанесли обиду. Кроме того, Шейлок — ростовщик, а не врач, осужденный за государственное преступление. И еще: Лопес был иберийским католиком еврейского происхождения, и враждебность к нему, разумеется, основана не только на антисемитизме.

Наверное, главная идея «Венецианского купца» заключается в том, что бизнес и дружба могут успешно сосуществовать. Такова была позиция Невилла в жизни. Он, похоже, говорит: христиане способны быть и друзьями, и партнерами по бизнесу — в отличие от евреев, живущих по принципу: дружба дружбой, а деньги врозь. Но в пьесе звучит еще одна мысль, к счастью в наше время изжившая себя: христианин не станет дружить с евреем, даже если они деловые партнеры. Женщина-еврейка в пьесе изображена совсем по-другому: она и друг, и возлюбленная христианина. В конечном итоге, каким бы диким это ни казалось сегодня, Невилл призывает христиан любым способом обращать евреев в свою веру — принуждением (обращение Шейлока) или с помощью брака (Джессика). Тут Невилл не столько расист, сколько ярый христианин; это идеально — насколько мы можем судить — соответствует его характеру. Недаром тесть Невилла назвал его «христианином до мозга костей».

Невилл — в бытность английским послом во Франции — даже устраивал у себя в резиденции христианские чтения. Все это как будто идет вразрез с нашей обобщенной оценкой сэра Генри, когда мы утверждаем, что интеллектуально и духовно он опережал свое время; но о прошлом нельзя судить в контексте сегодняшних знаний и идей. Невилл жил во времена, когда идеи Лютера победно шествовали по Европе. Невилл, встречавшийся со многими европейскими философами и знавший не один язык, не мог не читать трудов Лютера. А Лютер писал о евреях страшные вещи: говоря сегодняшним языком, выступал за геноцид по отношению к ним. Увы, но Лютер действительно писал, что всех евреев следует убить и сжечь. Невилла, гуманиста и христианина, это, должно быть, очень тревожило — ведь учение Лютера в елизаветинскую эпоху повсеместно обсуждалось и было куда более известно, чем в наше время. Несомненно, Невилл испытывал сострадание и гнев, когда слушал рассказы отца о массовых убийствах и сожжениях протестантов в правление Марии Тюдор. То же самое Лютер призывал сделать с евреями. Так что если смотреть с исторической точки зрения, то призыв Невилла жалеть евреев и обращать их в христианство (принуждением или женитьбой) явно опережал взгляды европейских протестантов того времени.

Невилл и в жизни был милосерден — если, конечно, это не требовало от него нарушать закон; так, он проявил великодушие к двойному агенту, который раскаялся и хотел загладить вину. Джон Чемберлен, автор многочисленных писем и придворный сплетник, однажды заметил, что Невилл «...никогда не допускал страдания, когда можно помочь», — именно такая позиция автора проступает в «Венецианском купце». В дипломатических письмах Роберту Сесилу сэр Генри излагал свои беседы на философские темы с французским королем Генрихом IV. По словам Невилла, король согласился с ним в том, что христиане должны обращать людей в свою веру добрым примером, а не силой и принуждением. Монолог Шейлока, где он говорит об отношении к нему христиан, явно написан с намерением заставить христиан задуматься, всегда ли они подают добрый пример своим поведением. В христианском понимании сострадание — это свойство характера, идущее рука об руку с милосердием. Читая пьесу Шекспира, мы действительно сострадаем Шейлоку в постигшей его беде и размышляем о милосердии, которому посвящен полный философского морализма монолог Порции. Протестанты традиционно меньше привержены ритуалам, нежели католики, но более строго следят за соблюдением христианских заповедей в повседневной жизни. Пьесы Шекспира, и особенно «Венецианский купец», отражают эту сугубо протестантскую этику.

Мы ничего не знаем об отношении Шекспира-актера к милосердию и состраданию, но если верить его современникам — представителям театрального и литературного миров, то милосердие ему было неведомо. Нынешние биографы Шекспира часто описывают его безжалостным заимодавцем и мироедом. Между тем в Невилле современников всегда восхищало добросердечие; это отмечали даже самые яростные и желчные сатирики, включая Бена Джонсона, который посвятил Невиллу стихотворение, содержащее одни похвалы^*. Джонсон хорошо знал сэра Генри — поэт принадлежал к кругу Сейвила и Кэмдена и был вместе с Невиллом завсегдатаем таверны «Митра». Сочиняя это стихотворение, Джонсон не преследовал никакой выгоды: Невилл тогда был в немилости у короля Якова I, его не жаловали сторонники абсолютной власти. Значит, к похвалам Джонсона можно относиться с доверием.

Невилл в эти годы продолжает писать исторические хроники. Он совершенствуется в искусстве драматургии — у «Шекспира» появляется новый способ изображения персонажей. В более поздних хрониках возникают запоминающиеся героические характеры (это, прежде всего, принц Хел, затем Генрих V), которые сильно отличаются от неглубоко прописанных действующих лиц ранних пьес. Принц Хел несомненно наделен качествами политика — он словно сошел со страниц «Государя» Макиавелли, который в то время еще не был переведен на английский язык. Правда, существовал перевод, сделанный отцом Невилла, но, насколько известно, он был издан только для личного пользования. Впрочем, Невилл мог прочитать Макиавелли и в оригинале, что не было доступно Шекспиру, — современным иностранным языкам в грамматических школах не обучали. Тем не менее в «шекспировских» пьесах Макиавелли упомянут трижды: два раза в «Генрихе VI» и однажды в «Виндзорских проказницах»¹¹.

Примечания

*. См. Приложение 1. — Примеч. ред.

1. См. статью: Venice, in The Encyclopedia Judaica. Jerusalem, 1971. Vol. 16. P. 98.

2. «3000 дукатов — как раз та сумма, из-за которой судились [в Венеции] в 1567 году иудей и христианин... Было обнаружено, что семья Рибейра были скрытыми иудеями... Рибейра жили не в гетто... что указывает на очень запутанную географию проживания евреев» (Bassi Sh. The Venetian ghetto and modern Jewish identity: from all their habitations // Judaism, Quarterly Journal of Jewish Life and Thought. 2002. Autumn). Согласно The Encyclopedia ludaica, многие венецианские евреи были торговыми партнерами христианских купцов.

3. Мачеха жены Невилла — Жоэль де Пейн была гугеноткой. Возможно, через нее Шекспир-актер нашел себе жилье у Маунтджоев. Если это так, то вполне возможно, что все причастные к этой истории должны были помалкивать о гугенотских связях, так как они вели прямиком к Невиллу.

4. Holden A. William Shakespeare: His Life and Work. London, 1999. P. 214.

5. Honan P. Shakespeare: A Life. Oxford, 1999. P. 327.

6. См. например: Whalen R.F. Shakespeare: Who Was He? The Oxford Challenge to the Bard of Avon. Westport, Conn., 1994. Pp. 106—107.

7. Nelson A.H. Monstrous Adversary: The Life of Edward De Vere, 17th Earl of Oxford. Liverpool, 2003. P. 187.

8. Ibid. Pp. 188—189.

9. Ibid. Pp. 397—398.

10. Подробную историю этой трагедии см. в кн.: Lacey R. Robert, Earl of Essex: An Elizabethan Icarus. London, 1971. Pp. 115—120; Green N. The Double Life of Sr. Lopez. London, 2002.

11. Перевод Макиавелли на английский язык был опубликован только в XVII веке; до этого в Англии его сочинения распространялись на итальянском, латыни и французском. Приблизительно с 1585 года в Лондоне ходили рукописные переводы Макиавелли. Шекспир очень хорошо знал его произведения и их влияние на умы современников.