Предисловие

Задача данного сочинения — обозначить как те силы, которые обусловили постепенное вхождение Шекспира и мира его образов в немецкую литературу вплоть до эпохи романтизма, так и те, которые пробудились в ней к плодотворной жизни под его влиянием. История его рецепции, если понимать под ней всю систему документальных свидетельств (критические суждения, переводы, обработки, заимствования, подражания), представляет собой лишь предварительный этап в осуществлении этой задачи. Влияние Шекспира на выдающихся представителей немецкой культуры, чья деятельность сыграла определяющую роль в развитии немецкого духа, неоднократно подтверждалась исследователями, обнаружившими в их трудах шекспировские мысли, мотивы и приемы. Как правило, все ограничивались констатацией отдельных фактов такого рода, не задаваясь вопросом о том, какие именно силы вызвали их появление. Мы же попытаемся истолковать их символический смысл. Все свидетельства и содержательные моменты, включая также людей, являются носителями и продуктами жизненных процессов; вся история сюжетов, идей и людей является зримым отражением истории действующих сил и тем самым представляет собой не конечную цель, а средство исследовательской работы. Это отнюдь не следует понимать так, будто бы личность играет в истории второстепенную роль, напротив — она и есть главное: ибо только в индивидуальном символе раскрывается всеобщее и только в красочном отблеске мы прозреваем живую жизнь.

История Шекспира в Германии представляет собой самое важное и наиболее отчетливо выраженное символическое воплощение процесса, в ходе которого живая творческая реальность, попав сначала под власть рационализма, затем была отвоевана у него, с тем чтобы вновь быть претворенной в плодотворную основу немецкой поэзии. Шекспир, как никто другой, представляет собой явленное в человеческом образе творческое начало жизни. Наша задача — показать на его примере целостный процесс развития (не сводящийся к перечню отдельных следствий), и в этом заключается новизна наших целей и методов: дать вместо хроники литературных фактов или психологии авторов историю взаимодействия и противоборства живых сил. Разумеется, такой подход, при котором факты и авторы рассматриваются не изолированно друг от друга, предполагает тем более основательное знание материала. Только тот, кто изучил все, имеет право делать отбор, а создание общей картины обязательно предполагает отбор. Наша задача заключается не только в изучении, но и в воссоздании общей картины. Мы стремимся не столько добавить новые факты, сколько должным образом представить и осмыслить старые. Самое главное всегда заключается в основополагающих символах, в выявлении самого существенного. Там, где одно и то же направление подтверждается десятью свидетельствами, для нас интерес представляет только одно — то, в котором оно выражено с наибольшей отчетливостью. Не все засвидетельствованные факты одинаково ценны для исследователя сил и тенденций, а каждый факт многозначен, поскольку каждая сила и тенденция заключает в себе много всего разного: ведь и водный поток несет с собой мертвую древесину, но никогда река не теряет связи со своими истоками. То, что было настоящей тенденцией, то есть живым движением, вливается в общее русло и, смешиваясь с другими волнами, усиливает их течение, устремляясь дальше вместе с ними: только там, где поток меняет направление или где новый приток (в-лияние) меняет его содержание, окраску, — только там имеют место поворотные мотивы исторического развития. Какие бы мысли ни высказывались о Шекспире пусть даже великими преобразователями духовной жизни, они принадлежат их биографии и сюда не относятся: нам следует рассматривать только те высказывания, которые повлияли на историю или смогли выразить ее над-личностным образом, ознаменовав собой эпохальные сдвиги.

История занимается живыми вещами. От того, что именно мы считаем живым, зависит наше понимание истории и наш метод. Уже в самом отборе того, что мы сознательно отбрасываем, а что принимаем, отражается наше суждение о том, что мы считаем живым. Поэтому там, где речь идет не о простом собирательстве, а о создании общей картины, невозможно перенять или позаимствовать готовый метод. Метод есть способ переживания, и ничего не стоит такая история, которая не воспринята через собственное личное переживание. В этом смысле и в моей книге речь идет не о чем-то таком, что принадлежит прошлому, а о вещах, относящихся к настоящему, — о таких вещах, которые по-прежнему непосредственно затрагивают нашу жизнь. Задача состоит в том, чтобы не оценочно, а путем самого описания отделить в наследии живое от мертвого, и живительное начало от мертвящего. В этом долг и право истории, которая обязана включать в себя не только знание материала, но и волю к творческому изображению. Судить и оценивать таким образом исторический материал, пересмотрев его собственным взглядом без предвзятой методической установки, из которой проистекают все предубеждения, — единственный вид объективности, то есть справедливости, на какую способен человек в силу своей ограниченности. Ибо собственное ощущение жизни изначально присутствует у всякого живого человека, изучающего свой предмет как нечто живое, и оно накладывает отпечаток на его исследование и добытое в результате знание.