Зависит ли интерес от неожиданности?

Зритель, приходящий в театр, хочет, чтобы его удивили чем-нибудь интересным, и драматурги издавна удовлетворяли эту потребность изображения неожиданных происшествий. Почему они кажутся неожиданными?

Познакомившись с драматической ситуацией и узнав главных действующих лиц, публика предполагает некий естественный в данных обстоятельствах ход событий. Но в хорошей драме она всегда получает больше, чем ожидает. И где-то в глубине души зрители знают это. Даже самые неискушенные из них связывают с театром понятие о необычности и ждут, что спектакль, на который они пришли, доставит удовольствие, поразив неожиданными поворотами в судьбах героев.

Шекспир не считал унизительным идти навстречу желаниям публики. Многое в его пьесах оказывается для зрителя неожиданным — то вызывая смех, то потрясая трагизмом возникающей ситуации. В первой части «Генри IV» Фальстаф, как известно, пытался уклониться от боя, но его настиг рыцарь Дуглас и поразил мечом. Одновременно на другой стороне сцены происходит поединок принца Генри с Хотспером. Сначала падает, сраженный Дугласом, Фальстаф. Зрители должны думать, что он убит. Затем падает, смертельно раненный, Хотспер и умирает. После того как ушел Дуглас, а потом победивший принц, на сцене остаются два неподвижных тела. И вдруг Фальстаф оживает. Это, конечно, неизменно вызывает смех.

Едва ли надо напоминать, с каким драматизмом развивается в «Венецианском купце» сцена суда, когда Шайлок предъявляет вексель и требует фунт мяса Антонио. Зритель, впервые знакомящийся с пьесой, с напряженным вниманием следит за происходящим. Он сочувствует Антонио, хотел бы его избавления от беды, но не может представить себе, как этого можно достигнуть. Решение Порции, выступающей в качестве представителя закона, оказывается остроумным и неожиданно легким. Зритель испытывает удовлетворение от того, как был спасен Антонио.

Неожиданны ревность Леонта в «Зимней сказке», разрыв Клавдио с Геро в «Много шума из ничего», превращение ткача Основы в существо с ослиной головой и увлечение царицы фей Титании этим «красавцем». Из трагических неожиданностей едва ли не самая ужасающая у Шекспира появление Лира с мертвой Корделией на руках.

Шекспир не пренебрегал возможностями, которые давали ему такие неожиданности, для того чтобы держать зрителя в состоянии напряжения и возбужденного интереса. Однако драматизм в пьесах Шекспира обусловлен не неожиданностями. В этом отношении прославленные мастера драматической интриги, от Мольера до Скриба, намного превосходят Шекспира. Интерес зрителей Шекспир держит не созданием неожиданных ситуаций, а, наоборот, подготовляя к определенным событиям.

Поэт С.-Т. Колридж в лекциях о Шекспире, характеризуя особенности пьес последнего, отметил, в частности, и такую: «Ожидание Шекспир предпочитает неожиданности»¹. И действительно, создавая драматическую ситуацию, Шекспир готовит к ней зрителя заранее. Это делается постепенно.

В качестве примера остановимся на «Ромео и Джульетте». После грозовой сцены боя между сторонниками Монтекки и Капулетти следует ряд мирных эпизодов. Напряжение как бы проходит. Предстоит бал у Капулетти. Ромео и его друзья решаются на смелую шутку: они идут в масках на празднество к враждующей семье. Когда друзья, балагуря, подходят к дому Капулетти, Ромео вдруг охватывает предчувствие:

Добра не жду. Неведомое что-то,
Что спрятано пока еще во тьме,
Но зародится с нынешнего бала,
Безвременно укоротят мне жизнь
Виной каких-то страшных обстоятельств.

(I, 4, 107. БП)

Проходит некоторое время, и в сцене расставания юных героев клятвы верности вдруг перебиваются страшным предчувствием, на этот раз Джульетты:

О боже, у меня недобрый глаз!
Ты показался мне отсюда, сверху,
Опущенным на гробовое дно
И, если верить глазу, страшно бледным.

(III, 5, 54. БП)

Перед тем как выпить снотворный напиток, данный ей монахом Лоренцо, Джульетта испытывает страх: не задохнется ли она в гробнице, сохранит ли рассудок «средь царства смерти и полночной тьмы»? Видения, которые тревожат ее воображение, подготовляют нас к развязке.

Шекспир любит предварять действие описаниями, подготовляющими зрителя к тому, что он увидит. Много примеров этого дает «Гамлет». Еще до появления призрака о нем рассказывает Марцелл: привидение уже появлялось две ночи подряд. Горацио, как мы узнаем, не верит в привидения и «считает это все / Игрой воображенья». Марцелл настаивает: «разрешите штурмовать ваш слух, / Столь укрепленный против нас, рассказом / О виденном». Как только он доходит до того момента, когда появился призрак, тот и в самом деле возникает перед стражниками и Горацио (I, 1). Убедившись в существовании призрака, Горацио предсказывает:

Подробностей разгадки я не знаю.
Но в общем, вероятно, это знак
Грозящих государству потрясений.

(I, 1, 57, БП)

После свидания с тенью своего отца Гамлет предупреждает друзей, чтобы они сами не удивлялись и другим не пытались объяснить его поведение — «как бы непонятно / Я дальше ни повел себя» (I, 5, 170). Значит, Гамлет намерен повести себя как-то необычно. Как именно, мы еще не знаем, но уже в следующей сцене Офелия прибегает к отцу и рассказывает:

      Я шила, входит Гамлет,
Без шляпы, безрукавка пополам,
Чулки до пяток, в пятнах, без подвязок,
Трясется так, что слышно, как стучит
Коленка о коленку...

(II, 1, 77. БП)

О том, что Гамлет резко вменился, знает и король: «неузнаваем / Он внутренне и внешне» (II, 2, 6); Клавдий просит Розенкранца и Гильденстерна: «допытайтесь, / Какая тайна мучает его» (II, 2, 17). О ненормальности Гамлета так много говорят, что, когда он появляется снова на сцене, его причудливые ответы Полонию уже не удивят зрителя (II, 2, 171 и далее). Принц, принявший Полония за рыботорговца, советующий держать дочь подальше от солнца, явно помешался... Все подготовлено к признанию Гамлета Розенкранцу и Гильденстерну о том, что он утратил прежнюю веселость (II, 2, 306).

Гамлет далее предупреждает зрителей, что воспользуется прибытием актеров и устроит представление, чтобы поймать на аркан совесть короля (II, 2, 634). Поэтому для нас, зрителей, заранее ясен смысл «мышеловки». Точно так же мы знаем наперед, что Гамлет не оставит без ответа коварный замысел короля, отправляющего его в Англию; мы узнаем, что Офелия сошла с ума, до того, как видим ее сами; слышим сговор короля и Лаэрта о ловушке, подготовленной для Гамлета на «дружеском» поединке. Все сколько-нибудь важное в действии трагедии предварено каким-нибудь словесным предупреждением.

Словно опровергая теорию комического, согласно которой смех вызывается какой-то неожиданностью, Шекспир заранее подготовляет зрителей к самым комичным происшествиям своих пьес. Так, мы предупреждены о том, что Мальволио подбросят мнимое письмо Оливии, узнаем наперед, что дворецкий появится в смешном наряде, с необыкновенными подвязками. Мы предупреждены и в отношении Фальстафа. Зрителю известны все подробности розыгрыша, подстроенного принцем и Пойнсом, которые отбирают у Фальстафа награбленное им. Нас предупреждают и о том, как будет преувеличивать свои подвиги толстый рыцарь, испугавшийся первого же окрика («Генри IV», ч. 1, II, 4). Точно так же зритель видит, как виндзорские горожанки готовят один за другим свои розыгрыши Фальстафа. И оттого, что мы осведомлены, смех наш нисколько не слабее. Комизм каждой ситуации раскрывается нам во всей полноте.

Зрителю известны все переодевания шекспировских героинь; он заранее предвосхищает комичность ситуаций, л какие попадает Виола, переодетая в мужское платье («Двенадцатая ночь»)². Сценические уловки, применяемые Шекспиром, направлены не против зрителя. Наоборот, зритель — доверенное лицо. Он более в курсе происходящих событий, чем все персонажи. Публика пьес Шекспира обладает всезнанием. Ей известен обман Дона Жуана («Много шума из ничего»), ложь Якимо («Цимбелин»), клевета Яго. Она знает, на какую удочку попадутся Бенедикт и Беатриче («Много шума из ничего»).

Чего же достигает такими приемами Шекспир? Вот чего: публику заинтересовывает не что случится, а как это произойдет. Для того чтобы воспринять событие во всей его полноте и всесторонне, нужна некоторая подготовка, и Шекспир создает ее для зрителя. Удивление, тем более вызванное мгновенно происшедшим событием, скорее мешает, чем помогает, понять происходящее. Будучи отчасти предупрежденными, зрители могут лучше воспринять возникающую ситуацию.

Заметим, кстати, что некоторые неправдоподобности, о которых была раньше речь, проходят в театре незамеченными именно потому, что зритель не задается вопросом, могло ли это произойти, а интересуется тем, какие последствия будет иметь то или иное происшествие, как будут реагировать на него персонажи, как поведут себя в неожиданной для них ситуации.

Примечания

1. S.Т. Coleridgе. Essays and lectures on Shakespeare and some other poets and dramatists. L., 1907, p. 52.

2. О приеме переодевания см.: А. Смирнов. Из истории западноевропейской литературы. М.—Л., «Художественная литература», 1965, статья «О мастерстве Шекспира», стр. 226—240.