В. Комарова. «Отклики на трагедию Шекспира "Юлий Цезарь" в трагедии Бена Джонсона "Падение Сеяна"»

Отношения Бена Джонсона и Шекспира занимали шекспирологов еще в XVIII в. Комментаторы и издатели произведений Шекспира Мэлон, Кэпелл, Стивенс, Поуп и другие упоминали о якобы недоброжелательном отношении Бена Джонсона к его великому современнику. Только в конце XIX в. издателю произведений Джонсона Уильяму Гиффорду удалось поколебать эту весьма распространенную точку зрения.

В советских критических работах не раз сопоставлялись творческие принципы двух драматургов¹. Академик М.П. Алексеев писал о том, что Джонсона роднят с Шекспиром «смелость и широта мысли, радикальные и гуманистические тенденции в постановке и решении социальных и нравственных проблем», но вместе с тем ему присущи «ученый педантизм, некоторая рационалистическая сухость и преднамеренная поучительность»². А. Аникст, приводя многочисленные суждения Бена Джонсона о характере и произведениях Шекспира, делает справедливый вывод, что Джонсон высоко ценил Шекспира как человека и драматурга, несмотря на различия в их творческих принципах³.

Римские трагедии Бена Джонсона «Падение Сеяна» и «Заговор Катилины» менее изучены, чем его комедии, и редко сравниваются с римскими трагедиями Шекспира. Правда, большинство исследователей творчества Бена Джонсона признают, что он написал их под непосредственным влиянием трагедий Шекспира «Юлий Цезарь» и «Кориолан», однако детальные сопоставления, насколько мне известно, отсутствуют в критических работах. Между тем подобные сравнения могли бы помочь глубже понять сходство и различие двух драматургов.

В конце XIX в. А. Суинберн высказал интересное, хотя и не подтвержденное аргументами сравнение трагедий «Падение Сеяна» и «Юлий Цезарь»: «По своему нравственному замыслу "Сеян", несмотря на сознательное или бессознательное стремление автора замаскировать или исказить этот замысел, столь же проникнут республиканским духом и содержит столь же трагически-сатирическое изображение деспотизма, как и "Юлий Цезарь" Шекспира»⁴. Заслуживает внимания попытка определить идейную общность двух драматургов, хотя «республиканизм» обеих трагедий преувеличен в монографиях Суинберна о Шекспире и Джонсоне. Суинберн отметил и существенное различие: Джонсон слишком увлекается второстепенными фактами и деталями, он не может создать цельных и живых характеров. Исследователи творчества Джонсона давно установили, что его римские трагедии содержат переводы больших кусков текста из источников, но вместе с тем он оставляет без внимания психологически важные моменты, позволяющие воссоздать характеры исторических лиц.

Необычайный успех шекспировской трагедии «Юлий Цезарь», поставленной в театре «Глобус» в 1599 г., побудил Джонсона написать собственную трагедию на сюжет из истории правления императора Тиберия. Вряд ли справедливо утверждение, будто Джонсон намеревался противопоставить «Падение Сеяна» шекспировской трагедии, к которой он отнесся якобы «пренебрежительно»⁵. Известно, что трагедия «Падение Сеяна» была поставлена в театре «Глобус» в 1603 г. и в числе актеров были Шекспир и Бербедж. Можно согласиться с предположением, что именно Шекспир переработал трагедию для сцены. Бен Джонсон, публикуя трагедию в 1605 г., сообщает, что при постановке текст был изменен другим автором, но сейчас он предпочел оставить текст в первоначальном виде, нежели «узурпировать права у столь счастливого гения»⁶. В 1605 г. подобное суждение вполне могло относиться к Шекспиру, находившемуся в зените театральной славы. Кроме того, вряд ли в театре «Глобус» кто-либо другой, а не Шекспир занимался режиссерской переработкой представленных драматургами пьес.

Трагедия Бена Джонсона провалилась при постановке. Один из зрителей того времени поэт Леонард Диггес сравнивал реакцию зрителей на пьесы Шекспира и Бена Джонсона: актеров награждали аплодисментами, когда появлялся Цезарь, публика с восторгом и изумлением следила за ссорой Брута и Кассия, готовых обнажить мечи. Но те же зрители не могли вынести «нудного, хотя и хорошо сделанного "Катилины", а "Сеян" был для них "утомительно скучен"»⁷.

Художественные недостатки трагедии Джонсона бросаются в глаза. Различие между римскими трагедиями Шекспира и Джонсона настолько велико, что большинство исследователей или совсем не сопоставляют эти произведения, или ограничиваются примерами сходства отдельных сцен. Исследователи творчества Бена Джонсона Сегелкен, Бреннеке, Аронштейн, Кастелен, Смит, Найтс, Нолл и другие⁸ не сопоставляют римские трагедии Бена Джонсона с современной ему политической обстановкой и не ставят вопроса о том, как освещены в этих трагедиях актуальные для конца XVI — начала XVII вв. политические проблемы.

Джон Палмер даже утверждал, что «Сеян» не пригоден для аналогий с современной Джонсону жизнью: «Это — копия с сочинений Тацита и Светония в возвышенном римском стиле. Это — рассказ о мраморных тираниях, алебастровых угнетениях, о свободе и мятежах, как бы высеченных из камня»⁹. И автор недоумевает, почему личный враг Джонсона, лорд Нортхемптон, обвинил драматурга в государственной измене и сочувствии папистам.

Между тем еще в конце прошлого века Элизабет Вудбридж в исследовании, посвященном комедиям Бена Джонсона, сделала вывод, что ссылки на источники Бен Джонсон часто вводит для маскировки своих целей и если обратиться к источникам, то можно заметить, что драматург переработал весь материал и многое развил и добавил¹⁰.

Среди работ, посвященных взаимному влиянию Шекспира и Джонсона, привлекает внимание исследование С. Масгроува. Автор сопоставил многие произведения Шекспира и Джонсона, особенно детально трагедию «Король Лир» и комедию Джонсона «Вольпоне»¹¹. Масгроув пришел к вполне справедливому выводу, что Джонсон превосходно знал текст произведений Шекспира, в частности и текст трагедии «Юлий Цезарь»: об этом свидетельствуют многочисленные фразы, взятые из самых разных шекспировских драм. Однако, по мнению исследователя, Джонсон вставляет эти шекспировские строки без каких-либо особых целей, просто потому, что они застряли в памяти. К сожалению, автор в данной работе не анализирует ни трагедию «Падение Сеяна», ни комедию «Стихоплет», в которых аналогии с шекспировской трагедией «Юлий Цезарь» встречаются наиболее часто.

В связи с трагедией Шекспира «Юлий Цезарь» С. Масгроув рассматривает лишь один весьма спорный вопрос текстологического характера. В поздних заметках Бена Джонсона «Леса, или Открытия» встречается критическое суждение об одном месте трагедии «Юлий Цезарь». Слова шекспировского Цезаря, приведенные в заметках Джонсона, отсутствуют в тексте трагедии. Джонсон цитирует слова Цезаря: «Цезарь никогда не поступал несправедливо без справедливой причины» («Caesar did never wrong but with just cause»). Он считает эту фразу нелепой и вызывающей смех.

Большинство исследователей склонны думать, что Бену Джонсону изменила память. Другие, и в их числе Гиффорд, убеждены, что текст фолио испорчен, а Бен Джонсон приводит подлинные слова Цезаря. Масгроув подчеркивает, что, по-видимому, эта фраза поразила Джонсона и запомнилась ему потому, что он еще раз приводит эти слова в своей пьесе-маске, написанной в 1625 г., «Ярмарка новостей». Вряд ли Джонсон исказил текст. Однако в тексте фолио и в каноническом тексте мы находим совсем иные слова Цезаря. На просьбы заговорщиков помиловать личного врага Цезаря и вернуть его из изгнания Цезарь отвечает: «Знайте, что Цезарь не поступает несправедливо и без причины не будет уступать» (везде дается мой прозаический перевод). В оригинале: «Know, Caesar doth not wrong, nor without cause / Will he be satisfied» (III, 1, 47—48)¹².

Удовлетворительных объяснений этой загадки, насколько мне известно, не существует, это один из безнадежно запутанных текстологических вопросов. Вполне возможно, что Джонсону в данном случае память не изменила, но это не означает, что текст в трагедии Шекспира испорчен. Издатели первого фолио, друзья Шекспира, актеры театра «Глобус», не могли не знать текст популярной трагедии. Реплика Цезаря в первоначальном виде была, вероятно, именно такой, какой ее запомнил Бен Джонсон, который, несомненно, видел первый спектакль. Реплика показалась ему бессмысленной, и он мог об этом сказать в тех поединках, которые велись между ним и Шекспиром в таверне «Русалка». Между тем первоначальная реплика Цезаря вполне в духе шекспировских политиков: в ней передана типичная для персонажей шекспировских хроник словесная казуистика, применяемая для оправдания насилия и несправедливости, совершаемых ради «справедливой» цели. Так, например, подобное противоречие между «правом» и «неправдой» встречается в диалоге Генриха Болингброка и герцога Йорка («Король Ричард II», II, 3, 141—145).

Непонимание диалектики добра и зла в исторических событиях — важнейшая особенность историзма Джонсона, который не признавал свойственной драмам Шекспира сложной и противоречивой оценки некоторых исторических деятелей прошлого. Шекспир, заменяя реплику Цезаря более понятной, сохранил основную мысль: Цезарь убежден, что он всегда прав. Добавленные слова «без причины» остаются не вполне ясными.

Пояснить смысл этих слов помогает одно место из трагедии Робера Гарнье «Корнелия», переведенной на английский язык Томасом Кидом и опубликованной в 1594 и 1595 гг.¹³ В одном из диалогов поставлен вопрос об оценке военных побед Цезаря. Кассий убеждает Брута в том, что честолюбие Цезаря было опасным: его войны в Галлии, Африке, Египте, Испании привели к разрушениям, к гибели множества людей. Кассий вспоминает о том, что Цезарь «без причины» восстановил против Рима далекие племена алеманов, а этим подверг Рим опасности нападения германских племен. Непосредственно после этого диалога Брут читает подброшенные ему письма, которые упоминаются в трагедии Шекспира, но не приводятся полностью. Возможно, что образованные современники Шекспира, читавшие перевод Томаса Кида, могли вспомнить соответствующие места трагедии «Корнелия».

О трагедии «Юлий Цезарь» Бен Джонсон не мог не размышлять, создавая «Падение Сеяна». Уже в начале трагедии Аррунций, выражающий позицию автора, вспоминает о подвиге Катона, Брута и Кассия. Попутно Бен Джонсон как бы исправляет неточность Шекспира. В трагедии Шекспира Брут называет Кассия «последним римлянином» и признает, что Рим никогда не породит ему равного (V, 3, 99—101). Аррунций в трагедии Джонсона вспоминает, что эти слова о Кассии произнес историк Корд, и соглашается с этой оценкой (I, 1, 19). Трагедия Джонсона создавалась в более опасной обстановке, чем «Юлий Цезарь» Шекспира. Она написана уже после казни Эссекса и его более радикально настроенных сообщников Бланта и Каффа. Изменял свою трагедию Бен Джонсон уже после судебного процесса над Ролеем и другими видными деятелями эпохи королевы Елизаветы, а готовил «Сеяна» к изданию после загадочного «Порохового заговора». Тема заговора была особенно опасной.

Суждения о Бруте и Кассии приведены в трагедии Джонсона не только в речи Аррунция, но и в сценах, где изображен суд над историком Кремуцием Кордом. Внимание к этой теме, несомненно, связано с современной Джонсону обстановкой. В 1599 г. был суд над историком Джоном Хейвордом, который оправдывал свержение Ричарда II.

Учитель и покровитель Бена Джонсона, самый знаменитый историк того времени Вильям Кэмден боялся при жизни опубликовать на английском языке вторую часть «Анналов», где описаны последние годы правления королевы Елизаветы. Он признавал, что историку опасно раскрывать истинные тайные побуждения государей, но вместе с тем он обязан сохранить для потомства основания и причины событий.

В трагедии Джонсона судьба Корда освещена в нескольких сценах. Сначала шпион Сеяна Пиннарий Натта доносит, что историк Корд написал «Анналы», в которых повествование ведется от времен Помпея и Цезаря до современности. Затем Сеян сообщает Тиберию, что Корд осмелился восхвалять прошлые времена и поносить современность, наконец, начинается суд на Кордом. Обвинение Джонсон взял из сочинений Тацита и Светония: историк был предан суду за то, что он восхвалял Брута и Кассия как последних римлян. Один из доносчиков, Сатрий, в трагедии Джонсона называет Корда «сеятелем мятежа», а «закон об оскорблении величества» назван в трагедии «законом о государственной измене».

Другой свидетель, Натта, обвиняет Корда в том, что историк оскорбил всех благородных римлян: Брут, этот отцеубийца и враг государства, поставлен в пример нашему времени. Осуждено не только наше время, говорит Натта, но и сам Цезарь как первый человек эпохи. Оправдательную речь Корда драматург почти полностью берет из Тацита. Б примечаниях он ссылается на латинский текст, однако Джонсон пользовался и английским переводом Ричарда Гринвея, иногда исправляя его¹⁴.

В свое оправдание Корд ссылается на источники: он перечисляет многих историков, которые восхваляли Брута и Кассия. В прежние времена никто не наказывал за слова, и когда Цицерон превозносил Катона, диктатор Цезарь ответил ему речью, а не преследованием. «Потомство воздаст каждому по заслугам, — так заканчивает Корд свою речь, — и вместе с Брутом и Кассием, может быть, вспомнит и меня» (III, 1, 77—78).

Таким образом, Бен Джонсон вполне ясно высказывает свое отношение к очень опасному политическому вопросу. Известно, что убийство Цезаря в XVI в. изображалось на сцене и обсуждалось в исторических и политических сочинениях. В октябре 1600 г. Вильям Фулбек составил «Исторический сборник» — историю внутренних распрей, мятежей и войн у римлян. Автор утверждал, что Брут и Кассий заслуживают осуждения за убийство Цезаря, потому что это убийство привело к гражданской войне¹⁵.

Бен Джонсон, однако, не полностью оправдывает заговорщиков. Корд восхваляет Брута и Кассия за попытку спасти республику, но осуждает их за последствия — начало гражданской войны: «Разве я вместе с Брутом и Кассием, вооруженными и стоящими во главе войска при Филиппах, возбуждаю народ во время гражданской войны опасными речами?» — спрашивает Корд сенаторов. Можно вспомнить, что в трагедии Шекспира никто, кроме врагов республики, не обвиняет Брута и Кассия за их стремление с оружием в руках защитить римскую свободу. Даже поражение не приводит их к отказу от их убеждений.

Бен Джонсон сохраняет основной пафос шекспировской трагедии — протест против тирании. Положительные персонажи Аррунций и Силий произносят речи, напоминающие во многом монологи Кассия в шекспировской трагедии, в которых Кассий обличает Цезаря. Суждения Аррунция и весь его образ, несомненно, связаны с образом Кассия. Однако если у Шекспира Кассий произносит свои речи для того, чтобы вовлечь в заговор благородных римлян, то Аррунций в трагедии Джонсона — всего лишь идеолог оппозиции, а не вдохновитель какого-либо протеста. Сеян и Тиберий даже решают оставить его в живых: «он всего лишь болтает».

Аррунций восхваляет подвиг Катона, который предпочел покончить с собой, но не покорился победителю. Одно из суждений Аррунция помогает понять весьма спорное место в трагедии Шекспира. Аррунций восхищен стойкостью Брута, который сумел остаться врагом Цезаря, несмотря на его благодеяния. Это суждение напоминает о словах шекспировского Кассия, вызывающих споры комментаторов. После того, как уходит Брут (I, 2), не давая согласия на участие в заговоре, Кассий говорит о том, что благородные люди должны общаться только друг с другом, ибо любовь Цезаря может «соблазнить» Брута. «Если бы я был Брутом, а он — Кассием, он не повлиял бы на меня» — таков буквальный перевод (I, 2, 313—314).

Некоторые комментаторы предполагают, что второе местоимение «он» относится не к Цезарю, а к Кассию, который якобы радуется тому, что сумел соблазнить Брута. Слова Аррунция в трагедии Джонсона поясняют, что Кассий имел в виду Цезаря. Аррунций как бы откликается на это рассуждение шекспировского Кассия: Брут не поддался «очарованию благодеяний Цезаря», говорит Аррунций («...being proof / Against all charm of benefits» — I, 1, p. 18).

Сожаления Аррунция о временах Римской республики перекликаются со словами шекспировского Кассия «В нас умер дух отцов». Как бы дополняя эту мысль, Аррунций говорит о том, что в груди его современников не осталось даже искры того вечного огня, который горел в душах великих героев прошлого:

    These mighty spirits
Lie raked up with their ashes in their urns,
And not a spark of their eternal fire
Glows in a present bosom.

(X, 1, 19)

В некоторых рассуждениях Аррунция можно обнаружить стремление защитить Брута от упреков в неблагодарности по отношению к Цезарю. В трагедии Шекспира Марк Антоний в речи перед народом более всего обвиняет Брута. Рассказывая о любви Цезаря к Бруту, Антоний описывает, как Цезарь после удара Брута закрыл плащом лицо, пораженный чудовищной неблагодарностью друга. Антоний заканчивает репликой: «Этот удар был самым жестоким из всех» («It was the most unkindest cut of all» — III, 2, 183). Бен Джонсон в речи Аррунция перефразирует слова шекспировского Антония, используя эпитет «unkind» (жестокий) по отношению к другу.

Бен Джонсон вводит эпитет в ином контексте: Брут отважно нанес удар чудовищу, которое хотело жестоко поработить свою страну («That sought unkindly to captive his country» — I, 1, p. 18).

В этих словах выражена скрытая защита Брута: его поступок Аррунций считает отважным и доблестным подвигом. Бен Джонсон очень тонко и не для всех понятно отвечает на самое страшное обвинение, предъявленное Бруту в речи Антония. Несомненно, в данном примере видна поддержка позиции Шекспира.

Однако Джонсон не во всем согласен с Шекспиром. Брут приговаривает Цезаря к смерти за стремление к единоличной власти, так как неограниченная власть может превратить его в тирана. В монархии уже заключен змеиный зародыш тирании. Брут, в отличие от Кассия, пока еще не видит в характере Цезаря признаков будущего тирана. Более проницательный Кассий эти признаки видит и уже готовит заговор. Если у Плутарха Цезарь выступает носителем нового принципа правления и опирается на воинов и парод, то Шекспир создает как бы двойную атмосферу — историческую и близкую его собственному времени, когда монархическая власть в Англии уже достаточно обнаружила признаки тиранического правления.

Вместе с тем Шекспир не утверждает, что причина зла заключена только в форме правления или в личных качествах правителя. «Юлий Цезарь» отражает кризис в политических взглядах Шекспира, сомнения в полезности монархии, поиски более глубоких причин зла, чем личные качества короля¹⁶. Есть и другие силы, влияющие на ход событий.

Разделяя протест против тирании, Бен Джонсон иначе подходит к оценке монархической власти и личности короля. Аррунций и Сабиний в трагедии «Падение Сеяна» восхваляют погубленного Сеяном полководца Германика, наделяя его многочисленными нравственными достоинствами. Многие обстоятельства трагической судьбы Германика соответствуют некоторым моментам биографии графа Девере, отца Роберта Эссекса, и последним годам жизни самого Эссекса. Аррунций и Сабиний считают Германика идеальным правителем. Какие же качества Германика вызывают их восхищение? «Достоинство Помпея», «невинность Катона», «мудрая умеренность Брута» — ни одно из этих достоинств не связано с государственной политикой. Когда противники Сеяна слышат мудрые речи Тиберия о справедливости и свободе, то Силий высказывает странную в устах римского республиканца мысль: «Благословенной была бы наша судьба, если бы мысли Тиберия соответствовали его словам». Особенно важно его дальнейшее рассуждение о хорошем короле. В этом рассуждении можно видеть возражение шекспировскому Бруту, который приходит к выводу, что даже хороший правитель должен быть устранен, если он стремится к короне (II, 1). Силий, напротив, не видит ничего плохого в самой форме правления. «Люди ошибаются, думая, что возможно рабство даже и при добродетельном государе. Желанная свобода нигде не выглядит прекраснее, чем при таком короле. Но если он добр и милостив лишь на словах... если на деле он глух к призывам добродетели и предан всем порокам, только в этом случае он заслуживает опасений, ибо это предвещает непосредственную близость крови и тирании. Лесть — вот повитуха им, помогающая рождению гнева, и ничего не порождает тирана быстрее, чем шептуны-доносчики, у которых есть время, место и власть превращать всех в преступников» (I, 2, 32). Итак, по мнению Бена Джонсона, признаками наступления тирании служат лесть и доносы.

В отличие от Шекспира Бен Джонсон не считает монархию основой тирании, дело не в единоличной власти, а в личности правителя. Если Шекспир в ранней хронике «Ричард III» ставит вопрос о политических причинах возникновения тирании, а в трагедии «Юлий Цезарь» говорит об опасности единоличной власти, то Бен Джонсон ограничивается этическими размышлениями о качествах короля. Джонсон не ставит вопроса о том, как власть меняет природу человека, вопроса, который задает себе Брут в монологе в начале II акта (10—34). Для Шекспира эта проблема была необычайно важна. Она является главной в монологе Брута, и она привлекает пристальное внимание Шекспира в нескольких драмах.

В хронике «Король Генрих V», которая непосредственно предшествует созданию трагедии «Юлий Цезарь», Шекспир показывает, как принц Генрих, став королем, превращается в другого человека. Он порывает с Фальстафом и подчиняет свое поведение и политику требованиям государственного блага и интересам высших сословий, от которых зависит его власть. В драме «Мера за меру» бесконтрольная власть Анджело над жизнью и смертью подданных проявляет в нем дурные страсти, хотя до этого его считали честным и справедливым человеком. В трагедии «Макбет» Малькольм так объясняет свое недоверие по отношению к Макдуфу: когда-то и Макбет был честен, и в те времена Макдуф был его другом, но доблестный когда-то Макбет стал тираном, а под его влиянием мог измениться и Макдуф.

В философской драме-сказке «Буря» снова ставится вопрос о том, как власть меняет природу человека: Просперо рассказывает, как неограниченное доверие и бесконтрольная власть пробудили в Антонио дурные страсти, подобно тому как у слишком добрых родителей вырастают плохие дети. Изменяются не только правители, под их влиянием меняются подданные: Антонио, владея ключами от должностей, заново пересоздал людей — изменил их и все сердца в государстве настроил так, что их струны рождали мелодию, радующую слух правителя (I, 2, 79—85).

Таким образом, изменчивость человеческой природы под влиянием неограниченной власти является для Шекспира важнейшим фактором при рассмотрении политических проблем. Напротив, в трагедиях Бена Джонсона взаимоотношение власти и природы человека показано прямолинейно, без свойственной Шекспиру диалектики. Персонажи Джонсона разделены на два лагеря — хорошие и плохие люди, а почему они стали такими — подобной постановки вопроса в его драмах нет. Его положительные персонажи исходят в своих оценках правителей и обстановки из этических норм и говорят главным образом о нравственных качествах.

Существенное различие обнаруживается и в освещении протеста против тирании. В трагедии «Юлий Цезарь» заговорщики хотят предотвратить возможности тирании, спасти республику от грозящей ей гибели. Они действуют из антимонархических принципов. Хотя их враги упоминают о каких-то личных причинах ненависти их к Цезарю, но Шекспир приглушает этот момент, найденный в источниках, — для его замысла важно было подчеркнуть благородство Брута и Кассия. В трагедии «Падение Сеяна» оппозиция не противопоставляет существующему порядку какой-либо иной формы правления, ибо все сторонники Агриппины — монархисты, никто не высказывает протеста против монархии. По мнению Бена Джонсона, хороший по своим нравственным качествам человек, честный, добрый, искренний, может стать хорошим правителем. В отличие от этического подхода Бена Джонсона Шекспир показывает, что даже хороший король, подобный Генриху V, не может в своих действиях оставаться верным нравственным требованиям и христианским заповедям.

Развязка трагедии свидетельствует об отличии позиции Джонсона от исторической позиции Шекспира. Почему драматург сохранил рассказ о жестоком надругательстве толпы над телом Сеяна и сообщение о насилии над дочерью Сеяна? Это вызывает отвращение к толпе римлян, отвращение, не меньшее, чем вызывал Сеян своими преступлениями. Бен Джонсоп не ставит вопроса о неизбежности возмездия, вопроса, который для Шекспира имел исключительно важное значение. Гибель Брута и Кассия трагична, однако в финале высказано убеждение, что слава ждет побежденных, а позор ожидает Антония и Октавия. В финале трагедии «Падение Сеяна» зло побеждено злом и сменяется новым злом. Мрачное настроение сохранено до конца, и реплики положительных персонажей проникнуты сознанием бессилия и безнадежности.

А. Шлёссер в специальном исследовании, посвященном сравнению творческого метода Шекспира и Бена Джонсона, приходит к выводу, что Джонсон не понимал шекспировской диалектики исторического процесса. Он гораздо меньше, чем Шекспир, доверял народным массам — в римских трагедиях Джонсон выводит толпу, охваченную истерией, и финал трагедии «Падение Сеяна» свидетельствует о различии в позиции двух драматургов. В трагедии «Юлий Цезарь» республиканский героизм Брута и Кассия не поколеблен, а трагедия «Падение Сеяна» показывает, что в событиях существует круговорот — все возвращается к прежнему порядку — и протест не имеет смысла.

Шлёссер выдвигает интересное предположение в связи с шекспировской трагедией «Кориолан»: возможно, что Шекспир, показывая изменчивость позиции народа, стремится объяснить и обосновать эту изменчивость, чтобы возразить против изображения народа, которое дает Бен Джонсон в финале трагедии о Сеяне¹⁷.

Можно добавить к этому, что, в отличие от Шекспира, Бен Джонсон изображает не начало тирании, а ее господство. Правление Тиберия и Сеяна настолько развратило все общество, что даже гнев народа становится слепым и бессмысленно жестоким. Показать нравственные последствия тирании для общества — такова главная цель драматурга, и падение одного тирана воспринимается как приход еще худшего. В этом пессимистическом освещении исторического процесса заключено важнейшее отличие трагедии «Падение Сеяна» от исторической драматургии Шекспира.

Примечания

1. См.: Анисимов И.И. Предисловие. — В кн.: Джонсон Бен. Драматические произведения. М.; Л., 1931, т. 1, с. 10; Заблудовский М.Д. Бен Джонсон. — В кн.: История английской литературы. М.; Л., 1945, т. 1, вып. 2, с. 80—81, Ромм А.С. Бен Джонсон. 1573—1637. Л.; М., 1958, с. 24—25.

2. Алексеев М.П. Драматурги — современники и продолжатели Шекспира. — В кн.: История западноевропейской литературы: Раннее средневековье и Возрождение. 2-е изд. М., 1959, с. 546.

3. Аникст А. Шекспир в оценке своих современников. — В кн.: Классическое искусство за рубежом: Сб. статей. М., 1966, с. 22—26.

4. Swinburne A.Ch. A study of Ben Jonson. London, 1889, p. 26—28.

5. Это утверждение содержится в превосходном научном издании Херфорда и Симпсона: Jonson Ben. [Works] / Ed. by C. Herford, P. Simpson. Oxford, 1925, v. 2. Introduction to «Sejanus his Fall», p. 9.

6. Jonson Ben. The works... / Ed. by W. Gifford. London, 1875, v. 3, p. VI—VII. В дальнейшем цитаты даются по изданию Гиффорда, которое было мне более доступно. В этом издании нет нумерации строк, поэтому в тексте будут указаны акты, сцены и страницы.

7. The Jonson allusion book: A collection of allusions to Ben Jonson from 1597 to 1700 / Ed. by J.F. Bradley, J.Q. Adams. New Haven; London, 1922, p. 188—189.

8. Saegelken H. Ben Jonsons Römer Dramen. Bremen, 1880; Brenneke E. Kulturhistorisches aus Ben Jonsons Dramen. Halle a. S., 1899; Aronstein Ph. Ben Jonson. Berlin, 1906; Castelain M. Ben Jonson. L'homme et]'oeuvre. 1572—1637. Paris, 1907; Smith G.G. Ben Jonson. London, 1926; Knights L.C. Drama and society in the age of Jonson. Harmondsworth, 1962; Knoll R.E. Ben Jonson's plays. Lincoln: Univ. of Nebraska Press, 1964.

9. Palmer J. Ben Jonson. New York, 1934, p. 72. Возможно, что и Палмер и другие исследователи убеждены, что верность источникам была для Джонсона важна сама по себе. В изданиях 1605 и 1616 гг. Джонсон дает в примечаниях многочисленные ссылки на источники: наиболее часто упоминаются Тацит, Дион Кассий, Светоний и Ювенал. Ссылки должны были создать впечатление, что автор ничего не прибавил от себя: «Я сделал это, — писал Джонсон, — чтобы показать мою верность рассказу историков и спасти себя от тех палачей, которые вздергивают ум на дыбу; подобно свиньям, они портят и подрывают корни в садах муз и, подобно кротам, роют вслепую под землей, чтобы забросать добродетель хотя бы маленькой кучкой грязи» (Jonson Ben. The works... / Ed. by W. Gifford, v. 3, p. 6.

10. Woodbridge E. Studies in Ben Jonson's comedy. Boston etc., 1898, p. 19—20.

11. Musgrove S. Shakespeare and Jonson: The Macmillan Brown lectures, 1957. — Auckland university college bulletin, 1957, N 51. English ser., N 9, p. 11, 19. В более раннем исследовании Дж. Гринвуда «Бен Джонсон и Шекспир» повторяются уже устаревшие выводы Мэлона. См.: Greenwood G. Ben Jonson and Shakespeare. London, 1921, p. VIII—X.

12. Ссылки на текст драм Шекспира даются по изд.: Shakespeare W. The complete works... / Ed. by P. Alexander. London; Glasgow, 1960. Указаны акт, сцена, строки. Нумерация строк соответствует в этом издании тексту Кембриджского издания и шекспировскому словарю А. Шмидта.

13. Знакомство Шекспира с переводом Кида не вызывает сомнений, так как в тексте трагедии Шекспира слишком много весьма сходных мест. Во втором издании трагедия Гарнье называлась «Помпей Великий и трагедия о прекрасной Корнелии...». Текст мне известен по изд.: Dodsley's Old English plays... London, 1874, v. 5, p. 187—188.

14. Сопоставление текста трагедии с латинским текстом и с английским переводом Гринвея сделано мною по изданиям: Tacitus. Opera que extant... Antwerpen, 1588; Tacitus. The Annals of Cornelius Tacitus. The Description of Germany / Transl. by Richard Greenvey... London: Am Hatfield, for Bonham and Norton, 1598.

15. Harrison G.B. The Elizabethan journals... London, 1938, p. 100.

16. См. подробнее: Комарова В.П. К вопросу о трактовке трагедии Шекспира «Юлий Цезарь». — Вестник ЛГУ, 1959, № 14. Здесь дана полемика с предшественниками. Позднее трактовка была обоснована в моей докторской диссертации (1973 г., ЛГУ) и монографии: Комарова В.П. Личность и государство в исторических драмах Шекспира. Л.: ЛГУ, 1977.

17. Schlösser A. Jonson und Shakespeare. — Shakespeare-Jahrbuch, Weimar, 1973, Bd. 109, S. 31—32.