В. Шкловский. «Как Давид победил Голиафа»¹ (Эдип. Шекспир. Три сестры: Антигона, Корделия, Анна Каренина)

1

Пушкин писал в статье «О народной драме и драме "Марфа Посадница"»:

«Трагедия преимущественно выводила тяжкие злодеяния, страдания сверхъестественные, даже физические (напр., Филоктет, Эдип, Лир). Но привычка притупляет ощущения — воображение привыкает к убийствам и казням, смотрит на них уже равнодушно; изображение же страстей и излияний души человеческой для него всегда ново, всегда занимательно, велико и поучительно. Драма стала заведовать страстями и душою человеческою».

Страдания сменяются, переосмысливаются, как бы заново возникают при смене нравственностей, при столкновении форм человеческих взаимоотношений.

Страдания у Шекспира очень часто происходят в верхах общества, в королевских семьях или в палате дожей.

Анализ психологической драмы, вероятно, с рождения своего понимается как связанный со сценой.

Ни лирика, ни эпос не заглянули в противоположность решений того, что мы называем нравственностью.

Кроме того, старая драма, в частности драма греческая, аристократична.

Шекспир это превозмог.

Его женщины умирают, придя к песне, простой народной песне.

Песни, которые они слышали от служанки.

Так умирает Дездемона.

Расширение поля, на котором происходит смена нравственных отношений, — это подвиг Шекспира.

Многие люди говорили, что в самой биографии Толстого как бы воскресают темы старых драм.

Сам Лев Николаевич, иронизируя над Шекспиром, иногда покорялся его построениям; но он находил, что построение «Короля Лира» искусственно.

Толстой не любил «Ромео и Джульетту», хотя, повторяю, Б.М. Эйхенбаум говорил мне по поводу фразы Шекспира — вся философия мира не стоит Джульетты, — в черновике у Толстого стоит помета: «случайная удача».

Король Лир не по своей воле узнал жизнь народа.

Новой нравственности его обучал шут, клоун.

В мире сцены, в мире, который изображает жизнь вывихнутой, — это выражение Гамлета, Гамлет пережил изменение нравственности, — в мире этом Корделия тяжко страдает.

Почему повесили, именно повесили, а не казнили другим способом, не закололи без разговоров королевскую дочку?

Почему Анна Каренина погибла под колесами поезда, таким прозаическим способом?

Крест, к которому прибивали рабов, был их последней службой.

Голову им не отрубали.

Римский гражданин имел право на меч, которым его покарают.

Корделия выброшена из мира.

Она была новой, была чужой.

Новое всегда входит через катастрофу.

Размер нового определяет размер катастрофы, и. наоборот.

Размер катастрофы, происшедшей с Корделией, определен «Пиром: это он сказал, что хотел свою старость провести в детской комнате ее детей.

Но Лир не узнал новой Корделии, не узнал нового поэта, взошедшего на сцену, и проклял его.

И когда король Лир несет мертвую Корделию на руках, то это он внес катастрофу жизни новой Корделии.

Теперь я только затрону тему, ее нужно хотя бы назвать, хотя бы для себя: времена Лира — это распад рода — выделение семьи из рода.

Судьба рода не равна судьбе семьи.

Орест убил свою мать, мстя за отца.

Гамлет не мог убить мать, ему запретил отец.

Каин убил Авеля.

Братья Иосифа продали Иосифа в рабство.

С этим явлением связан перенос интереса с одного героя на другого, в чем, может быть, и состояло равновесие рода.

Вместо рода появилась семья со своими семейными отношениями, с наследствами, с необычными как бы обычными смертями.

Отелло убивает жену.

Дочери короля Лира преследуют отца и губят сестру.

Позднышев в «Крейцеровой сонате» убивает свою жену.

Убийство происходит в повести «Дьявол».

Сыновья Карамазова враждуют с отцом; Дмитрий пришел отнимать у отца деньги и мог бы его убить; Иван презирает его и не хочет спасти «гадину». Убивает Смердяков.

Борьба внутри семьи дает удобное, хотя и страшное, обоснование для построения замкнутой коллизии, причины которой как бы не выходят за пределы семьи и поэтому обозримы для читателя.

Тома Джонса Найденыша в романе Филдинга и Оливера Твиста в романе Диккенса преследуют братья-злодеи.

Николаса Никльби преследует дядя.

Противоречия в семье как бы стягивают внутри себя противоречия мира.

Многое в этом объясняется борьбой за имущество и борьбой за власть в семье, но сама эта борьба порождена теми скрытыми силами, что стягивают семью в целое как систему.

Кроме того, система семьи дает возможность показать градацию характеров.

Ведь и в «Анне Карениной» характеры распределены по семейным группам.

Родство — только один из способов создания многократности характеров. Писатель разлагает характер, как будто бы освещая одну сущность потоками света, направленного с разных сторон.

Единый характер показан в своих разных возможностях; он как бы сдвинут и раздроблен.

Эпос и миф первыми подхватили и вывели на сцену жизни великие события семьи.

Семья — вот подлинная «бродячая» фабула литературы.

Возможность показа противоречий в градации характеров.

Это поняла итальянская новелла. Поэтому она дала столько тем для великой драмы.

Это поняла европейская новелла и ввела анализ семьи в обиход культуры, где слово «анализ», конечно, слишком современно; новелла увидела в семье ячейку, где совершаются великие события.

Сама семья, как и государственное устройство, менялась.

Девушка Корделия, королевская дочь, противопоставлена всему укладу времени здравого смысла.

Ступенчатость власти, власти герцогов, баронов — это многоступенчатые драмы в их столкновении.

Но власть короля представлялась единой, такой властью, которую можно было положить в сундук — еще неполный.

Это была власть, которая ощущалась почти физиологически.

Корделия не приняла участия в этой величественной картине семейной борьбы и семейного раздела.

Этот раздел показался Толстому недостаточно правдоподобным. Толстой пережил биографию человечества.

Человек стареет, и он не может бороться с миром.

Он хочет уйти в сторону, но это опасная невозможность.

Корона, как мы знаем, как всякое первенство, должна быть удержана силой сопротивления.

Власть нечто такое, что можно передать или потерять.

Ведь и Ной, человек, который как бы подновил мир, зная и о будущей катастрофе, — Ной пережил осмеяние наследником.

Бурные смены властей в Библии, ревность друг к другу и к потомкам сопряжены с борьбой за женщину.

Такая женщина-красавица была последней неосуществленной любовью старика Давида.

Ависага стала причиной раздора.

Сыновья отнимали друг у друга власть и женщину.

Это надо перечитать в Библии, в книге Царств.

Любовь, отношение отца к детям, смена поколений, борьба за корону, справедливый раздел — очень древняя тема.

Было королевство, была власть.

Идет смена.

Власть оказывается призом.

Тем призом, за который сражались насмерть сыновья Давида.

Один из них побеждает.

Друг побежденного бежит от победителя в святилище и хватается за рога спасения.

Это не спасает его от смерти.

Священный круг спасения, он пережил поколения; церковь и религия и сегодня считают, что могут спасти виноватого.

Власть, чем дальше, тем более оформляется, как бы приспосабливается к передаче. Она является яблоком раздора.

Кровавые сражения в русской истории, в которой за завоеваниями князей стоит борьба имен, дружин, такая борьба тема с ответвлениями.

Рядом с Россией Византия.

Была история черниговских земель в эпоху Бориса и Глеба.

Наследники черниговских князей разделили уделы, лишив верховного князя власти.

Уделы были малоземельными, но вот стоят эти люди перед главой, что разделил свою власть, он Владыка.

Лишили себя власти в ложной возможности переделать детей волей родителей.

Все это описано в летописи человеком, который как бы присутствовал при этом.

На того князя положили доску и ослепили.

Варварские времена.

Эпоха короля Лира — это время образования нации.

Одновременно это вопрос об ощущении нравственности, вины, открывания глаз.

И нет противоречия в том, что это эпоха вырывания глаз.

Это ощутимость самого Английского государства как целого; государство складывается и делится на части.

Шекспир объявляет Англию завершенной эпохой собирания и говорит о возможностях этой постройки, о потерях при постройке и о возможностях новой постройки.

Это относится и к «Ричарду III».

Вопрос об исторической нравственности.

Я переживаю сейчас тридцать пятую молодость. И свой 90-летний юбилей.

Кажется, люди ходят по кругу.

Это не круг, это колесо, оно катится по дороге.

Вопрос Пушкина — кто прав, кто виноват — разрешается им в «Капитанской дочке».

Суд между Екатериной II и Пугачевым.

Вопрос о правоте и неправоте Петра не позволил Пушкину завершить его историю.

Петр был как бы защищен историей.

Вот это как бы надысторическое описание истории — дело искусства.

Мазепа уже описан Байроном.

Украина при Петре — это недавняя часть России.

Причем интересный вопрос, когда появилось название «Украина» — край чего-то, — большого и большего.

То есть выделение Украины в скрытом виде определяет существование другого государства, в котором Украина — у края.

Наверняка, это боевой край.

Но в полной степени это не вражда.

В этом названии скрытая форма незавершенности процесса.

Когда-то Софья Андреевна хвасталась перед Александром II своей красивой семьей: это была исчезнувшая традиция; ведь они существовали почти как родственники.

Существование дольщиков имущества.

Они были некрасивы прежде всего в глазах самого Толстого.

Некоторые из семьи Льва Николаевича отказались от доли добычи при разделе, потом опять брали.

Ожившая старая трагедия, время углубляет ее.

«Медный всадник», «Полтава», «Арап Петра Великого» — те же вопросы исторической правоты. При этом любовь и боязнь при изображении власти, двойственность — это как бы отъединение трагических тем.

Они побуждают брать следующее воплощение идеи.

Что делает Шекспир.

Прежде всего он Лира, который передает власть, поставил разгадкой какой-то тайны, ценой разгадки тайны.

Сами условия раздела Лиром являются тайной, против которой, как бы зная ее, протестовала Корделия.

И тогда Шекспир наказал гордого короля знанием своего народа, бедствиями народа и противопоставил, вернее поставил, одну строку видения против другой и другим.

Он в мир королевских отношений ввел человеческие отношения.

Когда делили наследство Льва Николаевича, рубили наследства его на части, уравнивали части доплатой, то сам великий король заперся; младшая дочь, она любила его, она горевала и жалела его, но он сам этого хотел.

И вы понимаете, что слово «захотел» — слабый отблеск того огня — огня, который жил не под углями.

Поэтому история «Короля Лира» — это история обновления семьи.

Оказалось, что воскресение у гнезда, в котором воспитывают птенцов летать в пространствах, существует.

Надо подойти к «Королю Лиру» глазами омолодевшего человечества.

2

Шекспир глубоко вошел в русскую жизнь, в русский театр и в русскую литературу.

Попытки рассмотреть смысл совершающихся событий его пьес были.

Здесь надо выделить Белинского.

В советский кинематограф Шекспир вошел очень разнообразно.

Страна, которая хочет перестроить самосознание человека, очень нуждается в Шекспире.

Шекспир — это пересмотр уже существующей фабулы, который может показаться повторением, но наше время, время новых высказываний, нуждается в сюжетах Шекспира.

Не будем перечислять всех успехов и достижений в прочтении и постановке пьес Шекспира.

Они общеизвестны.

Но есть и потери.

Это «Король Лир», с которым спорил Толстой; он отодвигал его к тем временам, когда появилась сама фабула власти.

Тогда несколько поспешно казалось, что выделение шекспировского смысла — это проблема самосознания, переплетающаяся с религиозным сознанием.

Поэтому нахождение места Корделии в истории человеческого сознания считаю современным вопросом не только театрального, но и общефилософского смысла.

Когда в хороших переводах и толкованиях пишут о Корделии со словами сожаления, эти заявления как бы свидетельствуют о том, что она персона «нон грата».

И это разговор как бы о другом.

Антигона, Корделия и Анна Каренина требуют от человечества не сожаления, а понимания.

Еще не начата работа понимания направленности трагедии. [...]

Это очень серьезно.

Есть высокие горы.

Снег венчает эти горы и рождает реки.

Корделия не венчает и не заканчивает ничего, нет, она — река великих гор.

И мы можем даже назвать имя этой горы.

Изгнанный и униженный — в эпосе, в мифах, сказках поднят наверх после многих испытаний и унижений.

Давид победил Голиафа.

Золушка оказалась главной.

Зачем надо, чтобы Моисей появился так странно, в корзине, плывущей по Нилу, где ребенка в камышах находит дочь фараона?

Моисей родился у Аврама и Иохаведы, был опущен матерью в осмоленной корзине в камыши на Ниле, потому что фараон распорядился об избиении всех еврейских младенцев.

Мальчика находит дочь фараона, тайно воспитывает его, дает блестящее образование.

По одной из версий само имя «Моисей» означает «взятый из воды» — «му-ши»; или «мо» — вода, «удше» — «спасение из воды».

Изгнанник становится героем.

Новым героем.

Человека выгоняют из жизни, лишают его наследства, дарят ему в насмешку кота.

Кот в сапогах ждет очереди.

«Кот в сапогах».

Сказка поднимает униженного на самый верх.

Посмотрите, сколько изгнанников в «Тысяче и одной ночи».

Эпос лежит как бы вне трагического центра.

Но эпос дает ту верную форму, внутри которой размещается трагедия и современная психологическая драма, которая как бы разламывает эту форму и дает психологию внутренних связей.

Я снова приведу слова Пушкина из плана статьи «О народной драме и драме "Марфа Посадница"».

«Что развивается в трагедии? Какая цель ее? Человек и народ.

Судьба человеческая, судьба народная.

Вот почему Шекспир велик».

Далее Пушкин пишет, повторим еще раз:

«Но привычка притупляет ощущения — воображение привыкает к убийствам и казням, смотрит на них уже равнодушно, изображение же страстей и излияний души человеческой для него всегда ново, всегда занимательно, велико и поучительно.

Драма стала заведовать страстями и душой человеческою».

Гамлет ощущает королевский двор как тюрьму. Пафос трагедии направлен против спокойных людей.

Драма Чехова показывает главного героя не для того, чтобы его пожалеть, а чтобы осудить мир, который его уничтожил.

Это суд не над ним, не над героем.

Трагедия Шекспира — это трагедия будущего.

Почему венецианский мавр, а он нужен Венеции, почему он должен погибнуть?

Потому что он еще будет воскресать и снова погибать через четыреста лет в Англии.

При стрельбе полиции в народ.

В других красках, в другом цвете.

И человек будущего, герой «Чайки», погибает.

Он принадлежит другом системе.

Поэтому и освистывается «Чайка» так злобно маленькими писателями, которые пишут про то, что есть. Это они понимают. Они понимают, что не они принадлежат будущему.

Трагедия основана на узловых моментах изменения нравственности.

Восхождение людей, несогласных с обычным ходом: человек будущего, пришедший не в свое время. Но так как эти узловые моменты повторяются, то современный человек смотрит драму и вспоминает свои столкновения.

По-настоящему кровавое время восстанавливает ту кровавость, о которой говорил Пушкин в статье о драме.

Нужно возвышать униженных.

Надо посмотреть, не была ли гонима, тайно гонима Жанна Д'Арк в детстве.

Почему Эдип выброшен на жизни — даже без возможности ползать?

Эдипу прокололи ноги, связали сквозь раны веревкой и бросили.

Эпос лежит как бы вне центра трагического, но вокруг него.

Миф скрещивается со сказкой.

Сказка подправляет миф.

Слава слабому, униженному.

Не так, совсем не так.

Ставится вопрос: что такое слабый, что такое сильный?

Посмотрите русские сказки, посмотрите арабские сказки — сколько их, предназначенных к уничтожению.

Почему Эдип выброшен — даже без возможности ползать?

О нем было прорицание.

Его находят. Он спасен.

Но посмотрите, как через эту перипетию проверяется случай, место его в закономерной картине бытия, куда входит судьба.

Бессмертен «Гадкий утенок».

Он был безобразен — то есть он безобразен; этот образ не знали утки, и даже собаки не знали; собаки и утки этого двора.

Давид Копперфильд.

Крошка Доррит.

Крошка Доррит, маленькая, совсем маленькая, ее все обижают, потом она стала главной.

«Принц и нищий».

Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович — мужик, дворянин, попович.

Но удивительно, даже в «Ревизоре» Гоголя как причудливо возвышен «герой», которого должны бы арестовать за неуплату долгов гостинице и харчевне.

Иван, третий сын русских сказок, был дураком; он на все давал ни на что не похожие ответы, и это была своеобычность.

Он оказался правым.

Так что умные люди должны изучать слова дураков и безумных.

Король Лир приносит на своих руках мертвую дочку как свидетельство столкновения будущих поколений.

Погибает король Лир, который на своих руках вносит свое будущее.

В век войн и революций драма короля Лира и Корделии становится еще более злободневной.

И эта роль была потеряна.

«Блаженное неведение критиков», — сказал Пушкин по поводу Шекспира (слова из плана к статье «О народной драме и драме "Марфа Посадница"»).

То, что печатается в рецензиях и переводах, — это непонимание временное.

Неполнота этих текстов объясняется неполнотой понимания переводчиками задач Шекспира.

Время само себя не понимает.

Учиться широте шага.

В Библии сказано: умер, насыщенный днями.

Я насыщен днями. И я очень заинтересован в истории Корделии.

Ведь что я пишу?

Я пишу рецензию на все еще не поставленную пьесу.

Посмотрите: «Гамлета» с Мочаловым ставили раз десять.

Восемь раз смотрел Белинский как бы разные пьесы.

И написал, в сущности, восемь разных рецензий.

Это было восемь разных Гамлетов.

Велика загадка великого произведения.

Утверждение Шекспира — это утверждение о разности разных эпох.

И может быть, пришло время еще одного утверждения — утверждения потаенной и погибшей судьбы.

Пересмотр судьбы Корделии.

Убитой современниками.

Мысль о торжестве униженного — мысль фольклорная.

И Насреддин — шутливый человек, его шутки опровергают время.

Для конечного торжества шута, человека, отвергавшего эпоху, нужна была революция.

Беда того времени, у которого есть необходимость вычеркнуть то драгоценное прошлое, что его создало, — и старое фольклорное ощущение неправильности семьи, произвола в семье, защиту младшего обиженного человека, получившего неверную долю наследства.

Золушка и всем нам знакомая героиня «Сказки о царе Салтане» Пушкина; третья, младшая, осмеивается сестрами, которые предлагают взамен ее обещаний хороший стол и хорошее платье.

Вот эта не совсем оцененная сказка о мальчике, который вырастает в бочке, плывущей по морю, спасает мать и строит государство на берегу, утверждая ее и свою новую правоту.

Пушкин знал.

«Сказка о царе Салтане» — это не слепок с «Короля Лира», нет — это самый настоящий «бродячий» сюжет, который возвращается в форме сказочного эпоса и благополучия.

Причем «Сказка о царе Салтане» принадлежит драматургии в большей степени, чем стихии сказочного фольклора.

Обычная фабула сказки о том, что герою помогают.

В «Сказке о царе Салтане» герой в главных событиях участвует сам.

Он делает лук, стрелу.

Убивает преступника.

Нужно, как на самых крупных легкоатлетических соревнованиях, нужно взять еще один барьер, имя которому — Корделия.

Корделия не имела в театре своего триумфа.

Но здесь есть то, с чем нельзя согласиться.

Говорят, что Кент — это Дон Кихот.

Это неверно.

Почему?

Кент не заблуждается.

Почему для меня это важно?

Да потому, что Дон Кихот там наверняка что-нибудь бы напутал.

Шекспир пользовался старой фабулой в своей вещи, вкладывая новое значение, новое понимание человеческих отношений.

Теперь надо рассказать про Антигону.

Антигона была дочерью Эдипа и его жены Иокасты, которая, неведомо для него, была его матерью.

В этом и состояла одна половина страшного предсказания Эдипу.

Первая половина предсказания в том, что он убьет отца.

Было одно.

Случилось и другое.

Когда это открылось Эдипу, Эдип в отчаянии выколол себе глаза, а Иокаста лишила себя жизни.

Антигона была сестрой Этеокла, Полиника и Исмены, детей Эдипа.

Старый и слепой Эдип отправился в изгнание, в Колон, город Аттики.

Его сопровождала Антигона. После смерти Эдипа Антигона вернулась в Фивы.

Здесь она предала земле тело Полиника, погибшего в походе и оставшегося не похороненным из-за запрещения Креона, нового властителя Фив.

За нарушение запрета Креон осудил Антигону на погребение заживо.

Жених Антигоны, Гемон, сын Креона, умертвил себя в отчаянии.

Лишенный короны царь Эдип, предшествуя королю Лиру, проходит по путям драматургии.

Шекспир взламывает эпос и в ядре трагической сердцевины устанавливает верные связи верной психологии.

Антигона — родная сестра Корделии.

Шекспир растолковал Антигону.[...]

Шекспир — мальчик, который учился в деревенской школе, который не имел постоянного места работы. Охранял лошадей на площадях Лондона за подачки.

Может быть, то, что я говорю, преждевременно, но сама преждевременность позволяет говорить несколько длинно.

На Востоке животное, которое приходит в дом случайно, охраняется. Оно предсказывает будущее.

И то, что я пишу, оно, может быть, преждевременно, но, мне кажется, оно несет нечто драгоценное.

Понимание женской роли.

Счастливой даже своим несчастьем.

Счастливой женской судьбы. Хотя судьба оканчивается ее казнью. Или начинается казнью, если хотите.

И то, что это не признано ни одним театром, — это хороший признак.

Но мир достаточно велик для того, чтобы увидеть, что ему нужно.

Однако нередко происходит так, что люди приходят раскапывать погребение.

Как это бывает при раскопках больших курганов, ну, скажем, холма Гиссарлык; раскапывая в верном месте, напали на древний город.

У молодого Шекспира была пьеса «Укрощение строптивой».

Корделия в «Короле Лире» — это великое торжество строптивой.

Ведь ее замечание отцу, королю, который привык, чтобы его слушались, что мужа она тоже будет любить, ведь она сказала обычнейшую правду.

Женщина из семьи, которая ее родила, переходит в семью, в которой она сама рожает.

Самый острый конфликт.

Анализ произведения похож на работу Пенелопы: приходится распускать сотканную ткань.

Великий исследователь человека — это Шекспир.

И самый великий из его исследователей — Толстой, который распустил ткань истории короля Лира и говорил «невозможно» и что «старые мотивы лучше».

Толстой сам утвердил великое очищение себя от того владычества, которое, казалось, не связано с богатырской силой.

Той силой, что заставляет сражаться оленей и людей.

Я не умею легко решать вопросы, потому что давно живу не в реальной литературе, а в реальностях литературы.

Это моя обретенная родина.

Король Лир — Толстой наказан тем, что ограничивали его пользование его же денежным могуществом.

Они не позволяли ему стать тем, чем он хотел быть.

Толстой хочет быть изгнанником.

Толстой в лучшем положении, чем король Лир.

Главное имущество — корона — авторские права после 1881 года — все еще оставалось у Толстого.

Но одно то, что король прикасался к короне, лишало его силы.

Его сила была в отречении.

Искусство не знает обычного вчерашнего дня, оно живет всеми днями в неделю; годами и тысячелетиями.

Удивительная особенность шекспировской пьесы в том, что там ость та знаменитая капля, которая собирает в себе весь мир.

Великий театр знает, как трудно изменить население сцены.

Как трудно вводить новые страдания и разрешать их.

Думаю о том, кто заметил, что на острие мировой театральной драмы пропала роль Корделии.

3

Вернемся к непростому вопросу о предсказании.

Предсказание получает Эдип.

Предсказание получает Вещий Олег.

Они сбываются.

Через предсказание происходит превращение невозможного в возможное.

Хочу сказать, что «случай» подбирается «с пола» только осознанием своей личности.

Соотношение необходимости и случайности в литературе — нетронутое поле.

Макбет.

Рассказы о поисках судьбы, которую вы можете не узнать.

У Геродота, отца истории, много разных историй с предсказаниями.

Но реалистическое решение в том, что Онегин не узнает свою любовь.

Хотя они соседи, хотя ему нравится Татьяна.

Самое обычное казалось невозможным.

Ведь неузнавание своей судьбы — судьба.

Может быть предсказание в значении волевого решения — волевого решения, которое совершается не напрасно, не случайно.

Шекспир знает, что такое свобода нравственного решения.

Корделия сказала то, что сама решила, а не то, что было мнением окружающих.

Шекспир растолковал Антигону.

Шекспир показал рождение Антигоны.

Вы говорите, что предсказание и собственное волевое решение у вас не согласуется, что в вашем впечатлении вы ищете им соотнесение. Казалось, зачем волевое решение Олегу, если его судьба предрешена.

Действительно, это сложно, ответ всегда будет в другом слове; и действительно в этом, в том числе, лежит соотношение эпоса и драмы.

Это далеко уведет нас сейчас, там существует много введений, или, что то же, вводных обстоятельств, но через три-четыре хода они приведут нас к положению, которое получило название «отрицание отрицания».

Какую же мысль хочу провести?

Главная мысль в том, что монументальность драм Шекспира как бы истекает из того, что когда-то было уловлено, задумано в эпосе, в фольклоре.

Теперь мы можем дать название той горы, с которой текут великие реки.

Это Антигона.

Человек, включенный в мысль Шекспира, может победить, только нарушив предсказание, — волевым нарушением предсказания.

И Шекспир — далекий Шекспир — самый злободневный автор, он учит строить жизнь самому — вместе с другими, — не подслушивать решения, а выбирать и создавать.

«Сказка о рыбаке и рыбке».

Сказка про рыбака — исполнителя чужой воли.

«Макбет» — предсказание ведьм, которые назначили крупные призы и лишают его, Макбета, выбора.

И оказывается, что эти решения преступны.

В «Макбете» действуют три разных предсказания.

Посмотрите у Чехова в «Чайке» монолог Нины Заречной — она верит в чудо, но судьба страшна.

А сама «Чайка» — ведь люди играют в лото, играют в игру со случайностями, они же выигрывают свой странный жребий, в это время главный герой стреляется.

«Сказка о рыбаке и рыбке». Повторю.

Сказка про рыбака — исполнителя чужой воли.

Рыбак — жертва покорности.

Покорность приводит к разбитому корыту.

А борьба приводит к чудесному на острове со своею честью и своей женой.

Имею в виду белку-волшебницу и ее золотые орешки.

Полное утверждение своей самобытности и связи с народом — обязательство идти по своей тропе — это «Памятник».

Пушкин чувствовал себя человеком, указывающим путь читателю.

Он сам дорога.

Теперь посмотрите, как Шекспир разрешает положение фабулы и сюжета: Гамлет стал Гамлетом в начале сцены; Корделия стала Корделией до начала первой сцены.

Теперь нужно время, чтобы привыкнуть.

Должно быть третье решение. Лир стал Лиром в конце сцены; вместе с концом полусвободных решений.

Почему Корделия в трагедии Шекспира должна быть признана царицей. В знаменитом споре трех сестер, в прекрасной и недопонятой «Сказке о царе Салтане», третья дочь правильно сказала; что бы она стала делать, если бы стала царицей. Она подтвердила бы основы нового царства, созданного из любви к детям.

Из любви к новым поколениям.

И мне странно, что приходится напоминать это славному русскому театру — не только видеть прошлое, но и прозревать в прошлом главное. Только в этом залог будущего.

Корделия встала во главе нападения нового мира на старый.

Она более героиня, чем Орлеанская дева.

Она противопоставила права любви выше власти здравого смысла.

[...] Французский король должен был уехать.

Вместо анализа реплик необходимо показать, почему Шекспиру надо было «фольклорно» увековечить венком изгнанную дочь из семьи.

В старину были люди, которые с палочкой искали воду: если ивовая палочка сгибалась, то это значило — найден ключ.

Здесь течет такой родник [...].

Это важное обстоятельство, все время обновляющаяся молодость, волевое стремление к молодости, вот эти слова, что сказал Лир о Корделии в самом начале.

Слова о природе, которая бросает вызов заслугам.

Они отмечают Корделию среди других людей.

Это было у Толстого, было у Достоевского и не было, скажем, у Диккенса или Марка Твена.

И надо не забыть помянуть, что для театра странно и удивительно, что такая большая роль, как роль Корделии и роль Шута, оказалась одна не дописана, а другая лишена радости авторского признания.

Потому что только в соотношении сценических положений существует жизнь пьесы.

Шут в «Короле Лире» — как бы второй писатель, но уже внутри самой пьесы.

Немногие сердца могут вынести вид мертвой Корделии на руках прозревшего Лира.

Великий король умер до того или во время, в момент того, как он стал человеком.

Он несет на руках дочь как сокровище, новую цель своей жизни.

Мы нарушили законы мира.

Мы изменили понятие — молодой и старый.

Корделия, которая вмешалась в раздел власти, в раздел земли, была поэтом нового времени; вот почему ее наказали таким тяжелым наказанием, как петля.

Петля в Англии было то, что сменило римское распятие раба.

Театр и прежде всего режиссеры в старом понимании обновления должны пройти через руки тех, кто сейчас считается молодым.

Может быть, это правильно.

Приходится причислять к молодым очень взрослых людей.

Вот мне 90 лет, с трудом закончил книгу, но я недавно вышел из числа молодых, которые так должны быть крепки, что им вывихи не страшны.

Новое чтение [...] не обновление текста. Это обновление конфликта. Это превращение обычного частного конфликта в общий.

Это восстание молодости, которая сурово наказывает и сурово отстаивает и свое право на новую жизнь, и право на знание — кого она любит больше всех на земле.

Корделия в театре, который ставит Шекспира, должна быть обновлена, воскрешена.

Женщина, которая в эпоху борьбы Франции с Англией решила по-своему борьбу народов.

Король Лир признал права Корделии, когда поднял ее мертвой.

И как бы стал отрицать права других жить, когда новое умерло.

Корделия — новая драматургическая роль, новое чтение Шекспира.

Создание роли, равной роли Гамлета.

Великий театр должен решаться на великие поступки.

Ведь мировой театр сыграл Чехова и показал простоту и глубину разломов в новой, как будто спокойной жизни трех сестер.

Дочь царя Эдипа, которого она не оставила.

Все разошлись, а она осталась одна сопровождать отца, который оказался преступником.

Это она ведет отца, ослепшего.

Но жизнь переплетается литературой, или, что то же, эпосом.

Глостер слеп, как Эдип.

И вот здесь смотри страшные слова: «мышь имеет право жить» — а вот она, Корделия, — мертва.

Антигону закопали в землю заживо.

Вы говорите, что Антигона и Анна Каренина — родные сестры?

Как это мне не пришло в голову.

Смерть как непреложность.

И смерть как начало пути.

Почему же Шекспир дал Лиру такое отчаяние, такое подчеркнутое ощущение смерти?

И вот теперь число «три».

У Пушкина тоже три сестры в сказке о царе Салтане.

Чехов уже прямо вводит название «Три сестры».

Не две и не четыре — три.

Основа этого глубоко народна.

Толстой пытался отрицать Шекспира.

Особенно «Короля Лира».

Говорил, что это невозможно.

Что так не бывает.

Что это искусственно, а не искусство.

Но так, как молния отыскивает самые высокие деревья, так судьба Льва Николаевича Толстого как бы повторила судьбу короля Лира.

Старому человеку, который хотел быть свободным от ограды своего имения, свободным от деревьев, которые он сам посадил, от прудов, которые он сам копал, в попытке создать, утвердить новое, Толстому пришлось уйти.

Здесь я скажу слово, оно может показаться в чем-то недостаточным; но слово это точно.

Поступок Толстого лирообразен.

Я думаю о «Короле Лире» в сегодняшней жизни.

Что же это такое, где цена и где тайна и почему мы так боремся за освоение и старых нравственных решений?

Примечания

1. Из книги: Виктор Шкловский. О теории прозы. М., 1983. Небольшие сокращения отмечены знаком [....].