И. Гилилов. «Собеседник Шекспира — удивительный писатель Томас Кориэт из Одкомба»

I

В конце XVI — начале XVII в., т. е. в эпоху, обычно называемую шекспировской, в Англии появился ряд изданий, до сих пор считающихся «темными», — их подлинное значение и смысл остаются до конца не раскрытыми наукой. О исследовании одного из таких изданий — честеровского сборника, где впервые была напечатана небольшая поэма Шекспира о Голубе и Фениксе, я докладывал на Шекспировской конференции 1984 г.¹

Сейчас стало достаточно общепринятым говорить, что характерной особенностью многих «елизаветинцев» (добавим — и «якобианцев») было восприятие Мира как Театра. Однако присущая этому необыкновенному поколению особая страсть к театральности, игре проявлялась не только на театральных подмостках, но и в форме подлинно раблезианских по своему характеру (а часто и по масштабам) фарсовых розыгрышей и мистификаций, продолжавших и развивавших традиции смеховой, карнавальной культуры средневековья и Возрождения.

В этой статье будет очень коротко рассказано о некоторых результатах моего исследования удивительных книг, связанных с именем еще более удивительного человека, который был не только современником Шекспира, но и — как считают многие шекспироведы — его товарищем по так называемому «братству русалочьих джентльменов» и частым собеседником.

Изучая произведения Бена Джонсона, Джона Донна, Майкла Дрейтона, я несколько раз встречался в них с именем некоего Томаса Кориэта... В основном это были стихотворения, написанные выдающимися поэтами специально для изданной Кориэтом в 1611 году объемистой книги о своем пешем путешествии по Европе. Как сообщали комментаторы научных изданий Джонсона, Донна, Дрейтона, для книги Кориэта поступило так много поэтических панегириков, что часть из них пришлось издать отдельной книжкой. Названия книги Кориэта и дополнения к ней показались мне весьма странными для трудов о путешествиях: Coryat's Crudities («Кориэтовы Нелепости») и Coryat's Crambe («Кориэтова Капуста», но также — «Кориэтова игра в слова»). Странную смесь из демонстративно подчеркиваемого пиетета, не поддающихся расшифровке многозначительных намеков и грубовато-гротескного высмеивания представляют из себя и сами обращенные к Кориэту стихотворения крупнейших поэтов эпохи, особенно Джонсона². А ведь по обычаю того времени, панегирические обращения к автору или к читателям воздавали хвалу автору и его книге, в чем и заключался смысл их публикации. Очень трудно было представить, чтобы какой-то автор, рассказывающий от собственного имени о своем путешествии за границу, мог дать своим трудам такие самоиздевательские названия и поместить в них такие «панегирики», как джонсоновские комментарии к рисункам на титульном листе «Нелепостей», неуважительно и даже развязно высмеивающие якобы незадачливого путешественника, причем неясно — за что именно. Однако эти свои двустишия Джонсон почему-то назвал «ключом, которым можно открыть Тайну Кориэтовой книги». Имя Кориэта встречается несколько раз и в других произведениях Джонсона, причем всегда — как некая разновидность шутовской маски («Варфоломеевская ярмарка», «Любовь восстановленная», «Послание графу Дорсету»).

Джон Донн, говоря о Кориэте и его книге, прибегает к таким эпитетам, как «величайший», «неизмеримый», «превосходящий и удивляющий весь мир», «Гигант Ума» и даже «Великий Лунатик». Донн отмечает глубину Кориэтовой мысли, его ученость, точность его описаний, которые могут служить образцом для любого писателя. Творение Кориэта не уступает лучшим созданиям античности, ему суждено великое будущее! Но критикам грядущих времен нелегко будет постигнуть его смысл, ибо, по словам Донна:

Книга Кориэта мистична, она подобна Сивиллиным,
И каждая ее часть не менее ценна, чем целое³.

Непохоже, чтобы Донн просто иронизировал — в книге совершенно неизвестного тогда писателя о его первом и весьма заурядном по маршруту путешествии на континент есть что-то очень значительное даже для такого поэта философского склада, как Джон Донн. Но что именно? От ясного ответа на этот вопрос Донн демонстративно уходит, прикрываясь двумя макароническими (т. е. склеенными из разноязычных слов) двустишиями.

Майкл Дрейтон⁴ идет еще дальше; от имени всех поэтов он обращается к «дорогому Тому»:

Ты наш наставник, который учит нас петь,
И все мы лишь твои дзанни, твои послушные обезьяны.

Все эти многозначительные намеки, а также беспрецедентное участие в издании книги многих других поэтов, в том числе Томаса Кэмпиона, Генри Гудиа, Хью Холланда, Джона Дэвиса, Кристофера Брука, требовали изучить самым тщательнейшим образом все, что известно о Томасе Кориэте, и, конечно, в первую очередь его собственные сочинения.

II

Однако, приступив к изучению необыкновенного явления, которое называется «Томас Кориэт», мы довольно скоро обнаруживаем, что оно сравнительно мало исследовано и удовлетворительно не объяснено до сегодняшнего дня. Его «Нелепости» были переизданы впервые лишь через полтора века после его смерти, а первая и единственная монографическая работа о нем — книга англичанина Майкла Стрэчена — появилась уже в наше время, в 1962 г.⁵ На русском языке никто и никогда о Кориэте не писал.

Первые сведения о Кориэте сообщал Томас Фуллер в своем сочинении о достопримечательностях Англии (1662 г.)⁶. Фуллер писал, что Кориэт был чем-то вроде шута и посмешища для окружения наследного принца Генри, причем обладал уродливой формой головы («перевернутая сахарная голова») и «сама его физиономия носила отпечаток глупости, которую снисходительные люди называли веселостью». Еще через двести лет, в 1887 г. в Британском национальном биографическом словаре была напечатана обстоятельная статья Джессопа⁷, содержавшая, однако, ряд неточностей, и трактующая все рассказываемое о Кориэте от его собственного имени в «Нелепостях» и «Капусте» наравне с исторически достоверным биографическим материалом. Наш современник Майкл Стрэчен тоже не полностью свободен от этого недостатка, хотя он располагал несравненно большим количеством фактов и не мог не заметить более чем сомнительную в ряде случаев достоверность рассказов Кориэта о самом себе, к тому же постоянно подчеркиваемую целым поэтическим хором, вовсю потешающимся над автором на страницах его собственной книги.

Все биографы Кориэта не могут преодолеть непостижимое противоречие между тем, что они сообщают о его унизительном положении нищего шута, служившего посмешищем, беззащитной и безответной мишенью для придворных остроумцев и их литературных друзей, включая самых выдающихся писателей Англии, и обширной и глубокой эрудицией, демонстрируемой его книгой во многих областях: политике, истории, географии, архитектуре, классической филологии (особенно латынь), и незаурядным литературным талантом. При этом шутки над ним (как видно из некоторых «панегирических» стихотворений) носили далеко не безобидный характер. Так, во время представления при дворе одной из джонсоновских масок его под хохот зрителей извлекли совершенно мокрого и съежившегося из какого-то сундука и обливали его, похоже, не только водой..., и т. п.

Что же известно о нем достоверно? Современник Шекспира Томас Кориэт (1577—1617 гг.) родился в местечке Одкомб в графстве Сомерсет в семье местного священника, бывшего одно время капелланом графа Пембрука. Обучался в Оксфорде, но курса не закончил. Каким образом бедный и недоучившийся студент вдруг оказался близок к блестящему окружению наследного принца, точно неизвестно; в списках прислуги или придворных принца его нет⁸. Единственным источником сведений о его путешествии по Европе в 1608 г. являются вышедшие под его именем «Нелепости»; о том, как он распространял свою книгу среди членов королевской семьи и читал будущему Карлу I лекцию об истории Ордена Подвязки в связи с посвящением мальчика в сан рыцаря этого самого высокого ордена королевства, рассказывается только в его «Капусте».

Известно, что наследный принц Генри проявлял активный интерес к другим странам, к иностранной политике, специально давал поручения британским послам о направлении ему подробной информации о странах их пребывания. Источниками сведений для принца были также письма и рассказы близких к нему людей (иногда специально посылавшихся за границу с этой целью). Отметим, что заграничное путешествие было тогда делом очень дорогим и доступным лишь состоятельным людям либо слугам, направлявшимся по их поручениям. Ближайшее окружение Генри Стюарта всячески поддерживало в нем такой интерес — многие из этих людей связывали с ним свои надежды на будущее (не осуществившиеся в связи с ранней смертью принца осенью 1612 г.). В 1606—1609 гг. на континенте путешествовали несколько человек из окружения наследного принца, в том числе его интимные друзья — такие же юные граф Эссекс (сын казненного фаворита королевы Елизаветы) и Джон Харрингтон, регулярно, чуть ли не ежедневно посылавшие своему патрону подробные отчеты о всем виденном...⁹

И вот именно в это самое время, в мае 1608 г., как сообщает Томас Кориэт в своих «Нелепостях», обуреваемый охватившей его непреодолимой страстью к путешествиям, он тоже пересек Канал, проследовал совсем налегке и с тощим кошельком через всю Францию, Северную Италию в Венецию (где гостил довольно долго), откуда через Швейцарские Альпы, Германию и Нидерланды пешком возвратился домой. Все путешествие заняло, по его словам, менее 5 месяцев — уже 3 октября 1608 г. он опять был в Лондоне.

А 26 ноября 1610 г. два влиятельных члена Стэшионерз Компани, Блаунт и Баррет, официально зарегистрировали книгу, именуемую «Кориэтовы Нелепости, спешно накурлыканные во время пятимесячного путешествия...»¹⁰. Напомню, что Эдуард Блаунт через 13 лет станет издателем Первого шекспировского фолио — первого собрания пьес Шекспира, где впервые появятся 20 из 37 пьес, составляющих шекспировский драматургический канон. Многие другие его издания также сыграли важную роль в истории английской культуры (например, «Мир Слов» Джона Флорио, первые переводы «Опытов» Монтеня и «Дон-Кихота» Сервантеса, «Геро и Леандр» Марло и др.). Он был близок к графам Саутгемптону, Пембруку, Монтгомери, а позже и к самому всесильному Бэкингему, являясь в ряде случаев их доверенным лицом. Все издания Блаунта значительны; пустяками, даже прибыльными, он не занимался¹¹.

III

«Нелепости» — книга форматом ин-кварто, очень большого объема (950 страниц) — отпечатана на редкость тщательно: ошибок и опечаток очень мало, качество гравюр исключительно высокое. Книга открывается несколькими двустишиями Джонсона, долженствующими, по его собственным словам, «служить ключом к ее Тайне». Но кроме этого, они являются «лечебными припарками на опухоли и прыщи, выступившие на лице Кориэта, когда он трудился над своими "Нелепостями", из которых поднимаются пары невероятностей».

Далее — послание Кориэта Принцу Уэлльскому, где пространно излагаются мотивы, побудившие одкомбианца совершить свое путешествие и написать о нем книгу. Безродный Кориэт то шутит вполне непринужденно с наследником престола, то обращается к нему в самых изысканных с точки зрения придворного этикета и высокопарных выражениях. 13 страниц занимает многословное пародийное обращение к читателю, подписанное «Одкомбианский Скороход»¹², после чего Джонсон предлагает еще одно — и очень любопытное — свое сочинение, озаглавленное «Характер знаменитого одкомбианца, написанный его искренним другом». Учитывая, что речь идет о первой книге никому доселе не известного писателя, эпитет «знаменитый» может быть воспринят только как комический. Кориэт рисуется здесь как человек, одержимый непреодолимой страстью к путешествиям. Увидев на обложке книги слова «Франкфурт» или «Венеция», он «готов разорвать на себе одежду и заполняет помещение своим бормотанием». Он помещай на греческом и латыни не менее, чем на веселье. Он великий и смелый мастер слова (Carpenter of Words) или, если сказать на его собственный манер, — Логодедал (Дедал — строитель афинского Лабиринта), т. е. «мастер словесных хитросплетений». Он превосходит по своим знаниям целый колледж, и в любой компании его подают, «как самое изысканное блюдо». Но «если попытаться сказать главное о нем, то это такой Автор, который всегда будет стоять сам по себе, отдельно от своей книги, не нуждаясь в том, чтобы ее соединяли с ним». Звучит очень многозначительно, но как это понимать? Прозаическая «Характеристика» завершается «Характеристическим Акростихом», выдержанным в том же духе, и начинающимся такими словами:

Роджер было истинное имя,
Но теперь правдивый Том заместил Роджера...

Что это за таинственный Роджер, которого заместил Томас Кориэт, джонсоноведы и сегодня ничего определенного сказать не могут...

Особое «Предисловие» объявляет, что виднейшие умы королевства написали для книги Кориэта похвальные стихи. Эти «панегирики» занимают 120 страниц и подписаны именами 56 авторов, среди которых действительно «виднейшие умы» и крупнейшие литераторы тогдашней Англии. Впечатление, которое остается после знакомства с этим разделом книги, трудно охарактеризовать иначе как «ошеломляющее»; вероятно, сходное впечатление произвела бы на нас книга Рабле — узнай мы о ней и прочитай мы ее сегодня впервые. Ничего подобного этому собранию мы не находим в английской литературе ни до, ни после — это не просто блестящий фейерверк гротескного остроумия, но настоящее Карнавальное Празднество смеха, разыгрываемое вокруг главной смеховой фигуры — Томаса Кориэта из Одкомба.

Появлению каждого автора предшествует объявление: Incipit... (т. е. «Начинает такой-то»), а после его последней строки: Explicit... (т. е. «Заканчивает такой-то») — подобно сценарию некоего представления. Что касается самих «панегириков», то сейчас я смогу остановиться только на самом заметном, сразу бросающемся в глаза. Уже первый автор, скрывающийся за греческим псевдонимом, который может быть переведен как «Друг путешествующих за границей», приглашает господ повеселиться над этим Томасом, «появившимся на свет из колодца мудрости». Он-де владеет «магазином ума» и секретным ключом от него, который, однако, не может быть открыт.

Его имя Кориэт, я полагаю,
Но мясо он или рыба, я еще не смог решить...

Состав участников-авторов удивляет не только количеством: третья часть из них связана с королевским двором, столько же — с лондонскими юридическими корпорациями, роль которых в культурной жизни эпохи известна. Биографии половины участников можно найти в Британском национальном биографическом словаре. Среди них: Бен Джонсон, Майкл Дрейтон, Джон Донн, Генри Гудиа, Роберт Коттон, Ричард Мартин, Хью Холланд, Кристофер Брук, Джон Хоскинс, Томас Кэмпион, Джон Дэвис из Хирфорда, Джон Харрингтон, Генри Пичем, Иниго Джонс — целое поэтическое созвездие! Из них Джонсон и Холланд позже приняли активное участие в издании Первого шекспировского фолио¹³, Ричард Мартин защитил в суде интересы шекспировской труппы, Кристофер Брук является автором «Призрака Ричарда III» (1613 г.), содержащего шекспировские аллюзии, а рукой Джона Дэвиса написан «нортумберлендский манускрипт», в том числе и имя Шекспира; он же является автором стихотворения «К нашему английскому Теренцию, Мистеру Уильяму Шекспиру» (1610 г.)¹⁴ — одного из немногих прижизненных прямых обращений к Великому Барду, и одного из самых удивительных, ибо в нем говорится, что Шекспир «не только играл иногда для забавы королевские роли, но и бывал компаньоном короля». Генри Пичем известен своим рисунком (в манускрипте) с изображением сцены из «Тита Андроника». Это единственная иллюстрация к Шекспиру, выполненная его современником; Генри Пичем — первый иллюстратор Шекспира!

Чего только нет в этих «панегириках», иногда почти непереводимых! Стихи на английском и латинском, древнегреческом, французском, итальянском, испанском, фламандском, валлийском и даже на макароническом, утопическом, на языке антиподов. Есть стихи, переложенные на музыку, с приложением нот, акростихи, сонеты, вирши, образующие на бумаге форму яйца! О стихотворениях Джонсона, Донна и Дрейтона я уже говорил. Другие авторы прославляют Кориэта выше всякой меры и одновременно хохочут над ним во все горло, изощряясь в издевательских каламбурах, часто на грани бессмыслицы и откровенной чепухи. Хью Холланд называет его «Топографическим и Типографическим Томасом» и проводит параллель между «Доном Улиссом из Итаки» и «Доном Кориэтом из Одкомба». Но... «если Одиссея воспел один Гомер, то Кориэта — все поэты наших дней». Сравнение с Гомером встречается и у других авторов. У Дэвиса совсем просто: «Он наставил нос самому Гомеру». Некто под псевдонимом Гларианус Вадианус сравнивает Кориэта с Амадисом Галльским, Гузманом де Альфарах и даже с Орлеанской Девой! Есть сравнения с Юлием Цезарем, Ликургом, Солоном, Пифагором, Дон Кихотом, Пантагрюэлем, Колумбом, Магелланом, Меркурием, Протеем и т. д. Холланд называет его Князем Поэтов. Джон Харрингтон:

О ты, знаменитейший Гусь, поддерживающий славу Капитолия,
Подари мне хоть одно перо, чтобы я мог Вписать им еще одну похвалу
Среди других, принадлежащих столь выдающимся умам.

Неоднократно и на все лады обыгрывается — чаще всего издевательски — и само имя Кориэта, и название его родного местечка Одкомб («Odde is the Combe for Odcombe — Combe from whence this Cooke did come»). Тот же неведомый Гларианус Вадианус демонстрирует незаурядные познания в языках и медицине в стихотворении, озаглавленном «Скелет и чистая анатомия всех точек и сочленений Томаса Кориэта из Одкомба», сплошь окруженном на боковых и нижних полях пародийными «комментариями» и отсылками к авторитетам. Кориэт опять «ни мясо, ни рыба, ни маринованная селедка, и его родной Одкомб мог бы вдоволь потешиться, увидев своего питомца, вытащенного из рассола в сундуке» — это о том же эпизоде во время представления маски. Есть еще «Декларация о пророчестве Нерея, сделанная двумя рыбами относительно падения значения Гластенберийского аббатства¹⁵ и возвышения Одкомба», где уточняется, вполне по-раблезиански, что пророчество это было сделано «в таверне, знаменитой тем, что мимо нее когда-то пробежала собака, преследовавшая медведя, и при этом они забежали на север так далеко, что оба животных вмерзли в лед» и т. п. чепуха.

Или так:

Пусть тебя называют Кориэтом
Но не по внешнему облику — волосатой шкуре,
А по самой сущности (core) ума.

Или такие «комплименты»:

Из всех носивших когда-либо имя Том,
Том Кориэт — самый знаменитый.
Дурачок Том мог ходить в школу,
Но никогда не мог научиться так болтать
По-гречески, как наш Том.
Том-осел может шествовать важно,
Но не для его длинных ушей такие бриллианты,
Которые украшают нашего Тома... и т. д.

Завершают это необыкновеннейшее собрание макаронические пародийные стихи самого Кориэта, показывающие, что он нисколько не обиделся на неуважительное отношение к его книге и к его собственной персоне, на издевательские шутки со стороны тех, кого он так простодушно пригласил принять участие в издании своего труда о путешествии в Европу (такая реакция его очень удивляет серьезных историков — ведь только законченный дурачок мог не увидеть, что из него делают посмешище). Более того, он взял на себя роль исполнителя заключительного комического танца в этом гротескном полиграфическо-поэтическом балете! Таким образом, Автор выступает в своей книге не только как главная смеховая фигура, но и как Шут — полноправный и активный участник разыгрываемого вокруг него карнавального фарса, буффонады; смех здесь амбивалентен, всеобъемлющ. Но может быть, здесь не Автор в роли Шута, а наоборот — Шут, Буффон представлен в роли Автора?

В любом случае значение вступительного «панегирического» материала для постижения смысла удивительного издания и всей истории вокруг него исключительно велико; но даже и само по себе это собрание остается наиболее ярким раблезианским явлением в истории английской литературы, причем явлением неизученным, неоцененным, непонятым.

IV

Перейдем теперь к самим Кориэтовым путевым заметкам путешественника, которые занимают большую часть объема книги и ради которых и было предпринято все издание.

Сначала, в качестве еще одного вступления, в книге помещена речь (oration), приписанная ученому немцу Герману Киршнеру, «О пользе путешествий», длинное (40 страниц) сочинение, явно, но без гротескного шаржирования, пародирующее нудные «труды» тогдашних любителей наукообразного пустословия.

Описание Кориэтова путешествия открывается таблицей расстояний (в милях) между городами, пройденными путешественником, причем отсчет ведется от его родного местечка Одкомба (комическая деталь) до Венеции. Всего, если верить Кориэту, он преодолел, передвигаясь на чем придется, но в основном на своих собственных ногах, через всю Францию, Италию до Венеции, потом обратно — через Швейцарские Альпы, Верхнюю и Нижнюю Германию, Нидерланды в Англию, расстояние в 1975 миль. Поскольку Кориэт дает точные даты (а то и часы) своего нахождения в каждом пункте, можно высчитать, что он находился в движении не более 80 дней (наиболее длительное пребывание — полтора месяца — приходится на Венецию, кроме того, остановки в Париже, Падуе и других городах). Таким образом, он двигался по чужим, незнакомым странам, по плохим дорогам, в том числе через Швейцарские Альпы, посетил 45 европейских городов, внимательно осматривая их достопримечательности, списывая иноязычные надписи на памятниках и вообще ведя систематические и подробные записи обо всем увиденном, включившие массу географических, исторических и культурных фактов, составившие потом огромную книгу, — он двигался со средней скоростью 35—40 км в сутки, уступая в быстроте разве что Пантагрюэлю. Ясно, что такая скорость является еще одной фарсовой деталью, и недаром и сам Кориэт и его «панегиристы» не раз с откровенными ухмылками многословно обыгрывают этот вопрос: как это одкомбианский пешеход умудрился за такой рекордно короткий срок обойти столько стран и городов, столько увидеть и записать, с пустым брюхом и без гроша в кармане, и что делать с теми, кто будет сомневаться в правдоподобности Кориэтовых подвигов.

Остается загадкой и финансовое обеспечение Кориэтова путешествия: еще раз напомню, что путешествие даже самым скромным образом по чужим странам было очень дорогим делом. Кориэт же неоднократно подчеркивает свое безденежье. Да и Бен Джонсон сообщает в своем «Ключе к Тайне Нелепостей»:

Старая шляпа, рваные чулки, дырявые башмаки
И сумка со вшами были его единственным достоянием.

Как же он жил, как расплачивался хотя бы за питание и ночлег? При этом он, оказывается, часто позволяет себе останавливаться не на захудалых постоялых дворах, а в самых престижных и дорогих гостиницах — так, в Лионе он живет в лучшей гостинице города «Три Короля» вместе с такими людьми, как брат герцога Гиза и французский посол в Риме (с графом Эссексом, тоже останавливавшимся в «Трех Королях», Кориэт, оказывается, разминулся на один день), и с этими людьми нищий и поистрепавшийся за дорогу одкомбианец беседует на превосходной латыни. В других местах он тоже позволяет себе дорогие удовольствия: пробует изысканные блюда и вина и вообще живет отнюдь не в облаках и питается не только воздухом. Таких «несоответствий» очень много на всех этапах Кориэтова путешествия — там, где он говорит о себе, элементы вымысла, пародии, шутовства встречаются на каждом шагу, свидетельствуя, что эта сторона его повествования сугубо литературна, далека от достоверности и является частью фарсовой оболочки книги. Можно добавить, что для путешествия за границу тогда необходимо было иметь разрешение короля или Тайного Совета, где оговаривались многие вопросы, в том числе финансовые, сроки и др.; однако ни о чем таком обычно очень словоохотливый Кориэт не сообщает и никаких документов, подтверждающих его отъезд и приезд, нет.

Если говорить о научно-познавательной и литературной ценности его описаний европейских стран и городов, то она исключительно высока, и элементы авторской буффонады ее не слишком снижают. Это подлинно уникальный труд, (во многих своих частях — одна из первых в мире страноведческих энциклопедий) к тому же ощутимо передающий атмосферу жизни тогдашней Европы. Каждому важному городу отводится специальный раздел, излагается его история, дается общее его описание. Детально и со знанием дела описываются важнейшие архитектурные сооружения, воспроизводятся надписи на памятниках и склепах, даются биографии прославившихся уроженцев города, рассказывается о народных обычаях. В ряде случаен затрагиваются вопросы государственного управления, межгосударственных отношений, войн, дипломатии, династические проблемы — и все это с большим знанием дела.

Особенно интересны — и это отмечает М. Стрэчен — описания архитектурных памятников, многие из этих описаний вообще не имеют предшественников, в первую очередь — на английском языке. Например, Кориэт буквально открыл англичанам многие работы Палладио, первым не только в Англии, но и в Европе обратил внимание на такие его творения, как базилика и ротонда в Виченце — ведь европейские архитекторы стали восторгаться ими (и подражать им) только через 50—100 лет после него!

Правда, Стрэчен досадует, что перед описанием почти каждого города Кориэт для чего-то вставил нудные латинские вирши Юлиуса Цезаря Скалигера (ум. 1558), но ведь это относится уже к фарсовому «телу» издания. Возможно, часть из них — пародии.

Великолепны описания панорамы Ломбардии, Рейна, Швейцарии. Особенно трогательно восхищение англичанина солнцем и красками Италии — он сравнивает ее с раем. Одну шестую часть книги занимает описание Венеции, о которой до этого на английском языке существовали всего две книги, по своей познавательной и литературной ценности не идущие в сравнение с Кориэтовой. Красочность, полнота, точность Кориэтова рассказа о Венеции XVII в. таковы, что М. Стрэчен — и не он первый — считает его вообще самым совершенным из всех, когда-либо написанных о жемчужине Адриатики на любом языке¹⁶, и, вероятно, это не преувеличение. Описывая быт и обычаи венецианцев, Кориэт не забывает ни гондол, ни устриц, ни денежной системы, ни положения женщин, иностранцев и иноверцев. В театре его внимание привлекли, конечно, актрисы — ведь в Англии все роли исполнялись мужчинами. Но в целом Кориэт оценивает уровень венецианского театрального искусства ниже, чем английского, что в устах современника Шекспира звучит сегодня вполне естественно. Подробно и с явным интересом описывает Кориэт венецианских клоунов, фокусников и всякого рода шарлатанов, рассказывает о могуществе и влиянии куртизанок, одну из которых — богатую (и очень дорогую), Маргариту Эмилиану, — нищий Кориэт посетил в ее доме. И превосходная гравюра Уильяма Хоула изображает вдруг изысканно одетого, модно подстриженного Кориэта и венецианскую жрицу любви устремляющимися навстречу друг другу. Отнесем изысканный костюм одкомбианца за счет фантазии иллюстратора, хотя в этом и некоторых других случаях дело, возможно, обстоит не так просто.

Титульный лист «Кориэтовой Капусты»

Везде, где он побывал, Кориэт вступает в общение с выдающимися учеными, знатоками филологии, риторики, философии — известным тогда в Англии швейцарским полиглотом и ориенталистом Гаспаром Вазером, с Буэлером, Хоспианусом и другими, посещает лекции по богословию и древнегреческой литературе, сравнивает их с лекциями в английских университетах. В конце книги Кориэт даже помещает свои пространные письма к Вазеру, Хоспианусу и Буэлеру и их не менее пространные и бессодержательные ответы — вся эта «переписка» на латыни и греческом представляет из себя шутливую пародию (но известно, что эти ученые действительно переписывались тогда с некоторыми англичанами)¹⁷.

Подробно описывается знаменитая франкфуртская книжная ярмарка, где Кориэт побывал в сентябре 1608 г.; в это же время там был и молодой граф Эссекс, которого одкомбианец по неизвестным основаниям называет кузеном четвертой степени родства (а шутить тогда такими намеками не рекомендовалось).

Количество фактов, дат, имен, сообщаемых Кориэтом, огромно; это действительно энциклопедия. В ряде случаев установлено использование в его книге существовавших уже трудов по соответствующим темам, причем не только на английском и латыни, но и на итальянском языке, которого одкомбианец тогда, по его собственным словам, еще не знал.

Литературные достоинства Кориэтовых описаний не могут не броситься в глаза — и они отмечены Стрэченом. Язык книги имеет много общего с образцовым для того времени языком английского перевода Библии 1611 г. Очень большой словарный запас, латинские и греческие слова и отдельные выражения — на каждом шагу, явно по памяти. В Кориэтовых «речах», являющихся пародиями на заезженные штампы университетского красноречия, обнаруживается превосходное знание классической риторики. Кориэт много и охотно оперирует эвфуизмами, гиперболами, яркими и неожиданными метафорами, его повествование содержит множество новых, чрезвычайно смелых словообразований, в том числе и на латинских и греческих корнях (ряд этих новообразований сохранился с тех пор в английском языке). В этих экспериментах часто чувствуется уверенная рука мастера. Определение Джонсоном Кориэта как Логодедала, мастера и волшебника Слова, таким образом, имеет под собой определенные основания; это не просто шутка.

М. Стрэчен считает, что «Кориэтовы Нелепости» имеют полное право на достойное место среди самых ценных книг о путешествиях, несмотря на перегруженность материалом, имеющим мало отношения к этому жанру литературы, — сюда Стрэчен относит многостраничные бессодержательные «речи» и письма на нескольких языках, тягостные, следующие одно за другим воспроизведения всевозможных надписей на памятниках, не представляющих, казалось бы, особого интереса, и т. п. Сюда же относятся и помещенные в самом конце книги, после отдельного шмуцтитула, стихотворные опусы, главным образом на латыни, приписанные покойному отцу Томаса Кориэта — преподобному Джорджу Кориэту. Скромный пастырь, оказывается, в свое время даже обращался к королеве Елизавете с настоятельным советом побыстрее выйти замуж!¹⁸ Есть здесь и бессодержательные высокопарные обращения к уже умершим, но когда-то всесильным елизаветинским вельможам — графу Лейстеру, барону Бёрли, графу Пембруку (деду братьев Гербертов, которым посвящено Первое шекспировское фолио) и другим знатным персонам; все эти «обращения» являются только слегка замаскированной пародией, обращенной в недавнее прошлое, что подтверждается и помещенной здесь же гравюрой — неким подобием дружеского шаржа на геральдические символы рода Пембруков (Гербертов). Эта интереснейшая гравюра-шарж заслуживает специального изучения, так же как и явно неслучайный подбор «адресатов» для не имеющих никакого отношения к содержанию книги поэтических упражнений покойного пастыря одкомбского прихода.

Посмертные вирши преподобного Джорджа Кориэта завершают «Нелепости», после чего следует обширный алфавитный указатель, делающий книгу похожей на сегодняшние научные издания с их детальным справочным аппаратом. Есть и список опечаток (их очень немного), снабженный специальным — и тоже очень любопытным — обращением автора к читателям.

Тираж книги точно неизвестен — вероятно, он был невелик, около 100 экземпляров; до нашего времени дошло 40. К изданию «Нелепостей» были привлечены крупнейшие издатели и типографы Блаунт, Баррет, Стэнсби, художник — график и гравер Уильям Хоул¹⁹. По своим полиграфическим данным — качеству бумаги, набора, печати и особенно уникальных гравюр — «Кориэтовы Нелепости» имеют мало аналогов среди своих современников. Для каждого члена королевской семьи были изготовлены специальные подарочные экземпляры. Так, хранящийся теперь в Британском музее экземпляр принца Генри переплетен в красный бархат., снабжен золотыми застежками, обрез вызолочен, гравюры тщательно раскрашены; краски и позолота не потускнели до сегодняшнего дня. Учитывая характер издания, привлеченные силы и явно незначительный тираж, затраты на него были очень велики, а выручка мизерная (если она вообще была). Поэтому неоднократные заявления о том, что нищий Кориэт-де издал книгу за свои счет, носят явно шутовской характер — такими огромными суммами одкомбианец никогда в жизни не располагал; издание финансировалось окружением наследного принца, и в бумагах одного из инициаторов, Лайонела Кренфилда, имеются тому подтверждения.

Вскоре Кориэт расскажет в «Капусте» комическую историю о том, как он хлопотал о разрешении на издание «Нелепостей», а для пущей «убедительности» его письмо секретарю лорда-казначея будет даже приклеено к роскошному экземпляру, подаренному наследному принцу (оно и сейчас там)! Письмо пародийное, и вообще никакой необходимости кланяться незначительному чиновнику не было — книга создавалась под личным покровительством наследного принца и не содержала в себе ничего предосудительного. Письмо, включая подпись Кориэта, написано тем же образцовым каллиграфическим почерком, что и подписи к гравюрам Хоула, так что рассматривать его в качестве кориэтовского автографа (единственного!) нет особых оснований.

Все в «Кориэтовых Нелепостях» говорит о фарсовом характере издания, и об этом же свидетельствуют удивительные события, развернувшиеся после того, как книга покинула стены типографии.

V

Через несколько месяцев появилась новая книга, несравненно меньшего объема (около 100 страниц), но с не менее странным, гротескным и трудно совместимым с авторским достоинством названием: «Кориэтова Капуста²⁰, приготовленная снова и теперь поданная вместе с другими макароническими блюдами, как вторая часть к его "Нелепостям"». Хитроумие заглавия заключается не только в том, что «капуста» присутствует в нем и на латыни и на английском, но и в том, что crambo — это старинная игра в отыскание загаданного слова по рифмам к нему, косвенным намекам или мимике.

Содержание «Капусты» составляют дополнительная порция «панегириков» к «Нелепостям», обращение к наследному принцу, комически повествующее о перипетиях с получением разрешения на издание «Нелепостей», удивительные речи, якобы произнесенные Кориэтом перед королем и каждым из членов его семьи в отдельности. Дополнительного материала о путешествии книжка не содержит, зато есть ругательный ответ торговцу полотном Старру, являющийся частью фарсовой судебной тяжбы, затеянной Кориэтом. Старр-де отказался выплатить Кориэту тройной залог, обещанный в случае его благополучного возвращения из путешествия (тогдашняя примитивная форма страховки), доказывая, что за такой короткий срок просто невозможно было посетить и описать столько стран и городов. Петиция в суд, состоящая в основном из витиеватых и забавных ругательств, подписана Кориэтом на латыни, английском и древнегреческом языках! Есть еще рассказ о вражде одкомбианцев с жителями соседнего поселка Иоувил (Кориэт забавно перевирает его название — Evil вместо Yeovil), причем сначала одкомбианцы вооружились и отправились в поход на Иоувил, затем иоувилианцы — на Одкомб. В обоих случаях воинственный пыл вооружившихся и изготовившихся к битве враждующих сторон удалось охладить лишь длинными речами, произнесенными Кориэтом со шпагой в руках, под звуки военного оркестра и мушкетные залпы (откуда бы в Одкомбе взяться военному оркестру и мушкетерам?) по всем университетским правилам ораторского искусства, с цитатами из Гомера, Ксенофонта и Ливия — речи конечно же приводятся полностью. Эта пародийная новелла о «войне» двух крошечных сомерсетских поселков и о Кориэте — миротворце и великом ораторе занимает четверть объема книжки, и она была бы вполне на месте в книге деяний другого великого путешественника — Пантагрюэля.

Страница из «Кориэтовых Нелепостей». Латинское стихотворение Генри Пичема, «прославляющее» Томаса Кориэта, снабжено изображением его башмаков, увитых лавровым венком

Так же, как и предыдущая книга, «Капуста» открывается стихотворением Бена Джонсона, выдержанным в прежней фарсовой манере. Восхваляя «мудрую башку нашего одкомбианца и его неутомимые ноги», Джонсон советует ему просто помочиться на тех, кто не верит, что он мог за пять месяцев обойти мир, и в следующие пять месяцев описать его! Что еще нужно этим недоверчивым — ведь в рассказе Кориэта точно указано, в какой день и в котором часу он входил в каждый город, и когда уходил! К тому же ведь сохранилась и его единственная пара обуви, в которой одкомбианец «дохромал» от Венеции до Англии! Об этих же башмаках с ухмылками говорят и другие «панегиристы», они даже изображены художником увитыми лавровым венком, а Кориэт объясняет, что, вернувшись, он повесил свои стоптанные башмаки на видном месте в одкомбской церкви. Интересно, что с десяток лет до того известный актер-комик Уильям Кемп взялся протанцевать весь путь от Лондона до Норвича, после чего повесил свою обувь в Норвичском таун-холле. Параллель Кориэт — Кемп проведена и в одном из стихотворений в «Нелепостях»²¹.

Стихотворение Лоренса Уитэкера сопровождается нотами и озаглавлено «Музыка, исполненная на одкомбианском гобое, чтобы представить вторую часть кориэтовского капустника и спеть самую мелодичную комическую песню». Кориэт награждается новым набором комических титулов: Корифей, Кориэт Великий и др., а стихотворение Хью Холланда имеет крупный заголовок «К идиотам-читателям» (sic!).

Пять речей, якобы произнесенных Кориэтом перед самим королем и каждым из членов его семьи в отдельности, заслуживают особого внимания, которого они, однако, до сих пор не удостоились. Действительно ли в апреле 1611 г. при дворе английского короля было последовательно проведено — с интервалом в 2—3 дня — целых пять специальных церемоний, на которых безродный и безвестный Томас Кориэт из Одкомба торжественно вручал самому королю, потом его жене и их троим детям по подарочному экземпляру своих «Нелепостей», и действительно ли он произносил при этом речи, текст которых напечатан в «Капусте», — не известно (ибо, кроме рассказа самого Кориэта, никаких других подтверждений тому нет). Но сам факт, что этот рассказ и эти речи было в законном порядке разрешено напечатать, говорит о чрезвычайно высоком уровне, на котором разыгрывался этот акт необычного фарса.

В этих «речах» соблюдены все тонкости титулования, они почтительны, комплиментарны, но в них присутствует и тщательно дозированный пародийный, комический элемент в степени, достаточной для того, чтобы вызвать улыбки у августейших читателей. Так, свое выступление перед королем Иаковом, состоявшееся во вторник 2 апреля 1611 г. около 11 часов утра (по-раблезиански точное время произнесения указывается перед каждой Кориэтовой речью), «наивный» Кориэт уподобляет речам Демосфена перед Филиппом Македонским!

Страница из «Кориэтовой Капусты». Лоренс Уитэкер переложил свой «панегирик» в адрес Кориэта на «музыку для одкомбианского гобоя» и поместил ноты, «чтобы спеть самую мелодичную комическую песню»

Но, оказывается, торжественно-лекционная деятельность нашего путешественника в кругу королевского семейства не ограничилась этими пятью выступлениями. На семи страницах «Капусты» можно ознакомиться с речью, произнесенной Кориэтом месяц спустя, 12 мая, перед юным герцогом Йоркским (будущим злополучным Карлом I) по случаю возведения младшего королевского сына в сан рыцаря Ордена Подвязки! Здесь безродный одкомбианец выступает уже в одной из главных ролей на важнейшей государственной церемонии, подробно рассказывая юному принцу об истории высшего ордена королевства, его статусе и эмблематике, разъясняет обязанности и ответственность, которые накладывает на вновь посвященного принадлежность к его рыцарям. Доскональное знание истории Ордена, малоизвестных геральдических тонкостей делают эту речь уникальной и наиболее полной и эрудированной из известных публикаций на эту тему. Обращает на себя внимание почтительно-бережный тон обращения (принц еще совсем мальчик); буффонады здесь сравнительно немного; но все-таки для пущей наглядности свой «доклад» Кориэт разделил на несколько частей, которые вполне по-раблезиански уподобляет бутылям, последовательно им осушаемым. Никакого отношения к его путешествию и к его книге эта «речь» не имеет, как это он оказался вдруг в роли облеченного столь высокими д серьезными полномочиями ментора, никто объяснить не может, и остается еще добавить, что и в официальных документах, и в свидетельствах современников события имя Кориэта почему-то вообще отсутствует — но читатель, наверное, уже понял почему.

И наконец, книжка завершается обращением к читателям, в котором Кориэт рассказывает, как, вручив книгу королю, он сложил остальные предназначенные для дарения экземпляры «Нелепостей» в сундук, погрузил его на спину осла и отправился с ним к другим членам королевского семейства. А на сундуке простодушный одкомбианец взял да и написал крупными буквами по-латыни «Asinus portans mysteria» — «Осел тащит на себе тайну». Очень интересная надпись!

Дальше происходит нечто для исследователей труднообъяснимое. В Лондоне появляется небольшая книжица, озаглавленная «Одкомбианский десерт, сервированный Томасом Кориэтом при участии многих благородных умов, приветствовавших его "Нелепости" и "Капусту" тоже»²². Здесь были помещены «панегирические» стихи из «Нелепостей» с обращением к читателю, в котором анонимный автор с серьезным видом сообщал, что он счел достаточным напечатать только хвалебные стихи, а само Кориэтово описание путешествия решил опустить — во-первых, чтобы избавить читателя от лишних расходов, во-вторых, ввиду чрезмерного объема Кориэтова повествования, которое «вполне можно было бы уложить на четырех страницах»! Непонятно, как этот аноним мог знать о «Капусте», еще не вышедшей из печати; интересно и другое: на титульном листе «Десерта» сразу после упоминания имени Кориэта и его «Нелепостей» и «Капусты», напечатано: «Осел тащит на себе тайну».

И Кориэт на заключительных страницах «Капусты» шумно воюет со зловредным «гиперкритиком», столь пренебрежительно отозвавшимся о его труде, но больше всего он, оказывается, озабочен тем, что издатели «Десерта» специально и с зловредным умыслом поместили такую надпись на титульном листе рядом с его именем, чтобы читатели именно Кориэта и считали тем ослом, который тащит навьюченную на него тайну (секрет). Кориэт многословно доказывает, что это, мол, не так, что он не осел, и всячески честит придуманными им самим забавными ругательствами злокозненных издателей «Десерта», пока не становится ясным, что именно он и является нагруженным чужими тайнами ослом, буффоном, смеховой фигурой. Фарсовый характер этой полемики становится еще более очевидным, если обратить внимание на то, что издателем «Десерта» является Томас Торп, (издавший в 1609 г. шекспировские сонеты), ближайший и верный друг Эдуарда Блаунта, издателя «Нелепостей» и «Капусты». Судя по всему, они сотрудничали и теперь²³: книжка предназначалась для участников фарса вокруг Кориэта (она не регистрировалась, тираж мизерный, крайняя редкость) и являлась его продолжением. Поэтому у тех, кто принимает Кориэтовы комические тирады против издателей «Одкомбианского Десерта» за чистую монету (например, Стрэчен), вся эта история вызывает недоумение, и объяснить ее не удается даже с помощью привычных кивков в сторону «издателей-пиратов»²⁴.

До нашего времени дошло несколько рукописных списков одной интересной поэмы на латыни (есть и современный тексту английский перевод) под названием «Философический Пир» («Convivium Philosophicum»), где рассказывается о некоем празднестве «во имя отличной пищи и доброй шутки» в лондонской таверне под вывеской «Русалка», состоявшемся, скорей всего, где-то в середине 1611 г. В большинстве списков автор назван псевдонимом Родольфо Калфабро. Каждый ожидаемый гость этого празднества назван шутливой кличкой (теперь они расшифрованы—это участники издания кориэтовских книг, сочинители «хвалебных» панегириков в «Нелепостях»). Но, говорит автор поэмы, собрание будет неполным без Томаса Кориэта — без него всей шутке будет не хватать крыши, не зря ведь на него возложена роль шутовской маски. Ну, а если при этом Кориэта хорошо подпоить, его язык начинает нести забавнейшую околесицу. Он сравнивается с наковальней, «по которой каждый может бить молотком, оттачивая свое остроумие». О Кориэте говорится в поэме в несколько раз больше, чем о всех других участниках встречи, и все в том же духе, как о центральной смеховой фигуре.

Многие шекспироведы считают, что Великий Бард вместе с другими ведущими поэтами и драматургами того времени часто бывал в этой таверне и что именно там происходили словесные поединки между Шекспиром и Беном Джонсоном, столь красочно описанные впоследствии Томасом Фуллером²⁵. Общество, собиравшееся там, часто называют Мэрмэйдским или Русалочьим (Сиреночьим) Клубом, и об этих встречах говорится в известном стихотворном послании Фрэнсиса Бомонта к Бену Джонсону:

    ...что мы видали
В «Русалке»! Помнишь, там слова бывали
Проворны так, таким огнем полны,
Как будто кем они порождены,
Весь ум свой вкладывает в эту шутку,
Чтоб жить в дальнейшем тускло, без рассудка
Всю жизнь; нашвыривали мы ума
Там столько, чтобы город жил дарма
Три дня, да и любому идиоту
Хватило б на транжиренье без счета,
Но и когда весь выходил запас,
Там воздух оставался после нас
Таким, что в нем даже для двух компаний
Глупцов ума достало б при желаньи.

Пер. Т. Левита²⁶

Эта картина вполне согласуется с тем, что рассказывает анонимный автор «Философического Пира», с головокружительными комико-поэтическими пируэтами авторов «панегириков» в «Кориэтовых Нелепостях», «Капусте», «Одкомбианском Десерте».

VI

О дальнейшей истории необыкновенного путешественника и комического писателя Томаса Кориэта мы узнаем из появившихся в 1616—1618 гг. в виде памфлетов пяти его «писем из Индии», главы из книги географа Сэмюэла Порчэса (1625 г.)²⁷ и из нескольких страниц в книге миссионера Эд. Терри о пребывании в Индии²⁸. Еще раз отметим: никаких рукописей, даже ни одного достоверного автографа от Кориэта не осталось, хотя их должно было быть немало.

Титульный лист «Одкомбианского Десерта», изданного Томасом Торпом. После упоминания имени Кориэта и его «Нелепостей» и «Капусты», напечатано: «Осел тащит на себе тайну»

В октябре 1612 г. веселые джентльмены из Русалочьего Клуба проводили Томаса Кориэта на корабль, отправлявшийся на Восток, причем один или двое из них отправились вместе с ним. О намерении совершить новое большое путешествие и затем описать его в новой книге одкомбианец объявлял уже в «Нелепостях» и «Капусте».

По пути в Константинополь, как рассказывается в стихах, появившихся в Лондоне через четыре года, разыгрывается еще один фарсовый эпизод. Группа англичан, высадившись в Троаде, обозревала развалины древних строений, которые они посчитали остатками гомеровской Трои. И здесь плывший вместе с Кориэтом Роберт Ругге производит торжественно-шутовской обряд провозглашения одкомбианца «Первым Английским Троянским Рыцарем» (с коленопреклонением, ударом шпаги по плечу и т. п.). Кориэт, конечно же, забирается на камень и произносит очередную «oration». И безымянный автор стихотворения объявляет:

Теперь он не Кориэт, а Троянский Рыцарь
И не Одкомба только, но всей Англии радость.
Храбрый Брут, воспетый лучшими английскими умами,
Стал подлинным троянцем, потомком Энея.
Поднявшись на возвышение, Ум и Гордость нашей Нации
Обращает к древнему Илиону свою новую речь...

Пока неутомимый одкомбианец пробирается на Восток, обретя по дороге вдобавок к прочим своим шутовским титулам еще и звание Первого Английского Троянского Рыцаря, на туманных берегах Альбиона подало голос новое действующее лицо, продолжившее широкомасштабный фарс. Некто Джон Тэйлор, позже ставший известным как Water Poet (Водный Поэт), выпустил памфлет под названием «Путешествие Гребца... или галиматья из сонетов и сатир, с четвертью пинты эпиграмм из последнего улова». Это было вообще первое появление в печати имени Джона Тэйлора (уже немолодого по тогдашним меркам — 34 года). Он участвовал в военных действиях на море под началом Эссекса; покалеченный в сражениях моряк получает должность waterman (нечто вроде старшего перевозчика) на Темзе. И вот никогда ранее не подвизавшийся на литературном поприще моряк с 1612 г. развивает бурную писательскую деятельность — за следующие несколько десятилетий под его именем появилось огромное (около двухсот) количество небольших изданий-памфлетов; его главным издателем был Генри Госсон²⁹. И начал свою литературную карьеру Тэйлор именно с Кориэта, избрав злополучного одкомбианца мишенью для своего хлесткого остроумия; и почти в каждом из своих памфлетов первого десятилетия он упражняется в той или иной степени в издевательских и обидных шуточках над Кориэтом.

Я не дурацкий колпак, не тупица-недоучка,
Не шут, как одкомбский Том,
Не мешок с шерстью, сдобренный греческим...
. . . . . . . . . . . .
Нет, благородный Том, я не завидую твоему положению
Ты придворный шут, а я — речной, на Темзе...

В следующем памфлете Кориэту объявлялось, что «игра началась» и объектом ее будет Томас Кориэт, хотя Тэйлор и не испытывает злобы к одкомбианцу: «Зачем бы я стал ни с того ни с сего ненавидеть какого-то осла!» Памфлет содержит длинные и потешные пререкания с «панегириками» к Кориэтовой книге. При этом Тэйлор сообщает, что Кориэт якобы жаловался на его нападки и обиды самому королю; в свою очередь, Тэйлор, оправдываясь, направил монарху стихотворную петицию, где, между прочим, уподобляет себя и Кориэт а двум шлюхам, представившим свою склоку на суд царя Соломона. Король же, по словам Тэйлора, ответил, что когда Лордам его Тайного Совета будет нечего делать, он поручит им определить разницу между Томасом Кориэтом-ученым и Джоном Тэйлором-гребцом. Конечно, никакого подтверждения этого «разбирательства» нет, и даже М. Стрэчен высказывает сомнение, что оно действительно имело место — да и когда бы? Ведь Кориэт покинул Англию в том же 1612 г., когда появился только первый памфлет Тэйлора.

В 1613 г. появились еще две хлесткие стихотворные пародии Тэйлора. Первая называется «Одкомбианский Плач, Грустная, Веселая, Горестная, Восхитительная, Потешная до Печали Элегия, или Похоронная Поэма на предполагаемую Смерть знаменитого Космографического Топографа и Историографического Повествователя Мастера Томаса Кориэта». Здесь лихо обыгрывается якобы распространившееся в Лондоне известие о гибели в море «Одкомбианского, Греческого, Латинского, Великого Тома-Осла». Разойдясь, Тэйлор описывает, как Кориэт тонет в море и как поедающие его тело рыбы становятся от этого законченными латинистами и эллинистами. Кориэт «прославляется» в новых образах — Надутого Пузыря, Посмешища, Пестрого Шута и т. п. — здесь много потешных новообразований, головоломной раблезианской игры слов, часто на границе бессмыслицы. Так, эпитафии Кориэту, «переведенной», как указывается в памфлете, Тэйлором с языков бермудского и утопического, «серьезно» рекомендуется текст произносить с «хрюкающим акцентом, сходным с хрюканьем борова»; эта «эпитафия» по-русски выглядит примерно так:

Томо-хрю Кориэто-хрю
Болвано-хрю... и т. д.

А в следующем памфлете, вышедшем всего через три месяца, в том же развеселом духе обыгрывается «Восьмое Чудо Света, или Кориэтово Спасение от предполагавшейся его Смерти в морских волнах».

В 1616 г. в Лондоне появляется книжка «Томас Кориэт приветствует английские Умы из столицы Великого Могола» (дата — на титульном листе, но книга не регистрировалась, издатели У. Джаггард³⁰ и Г. Фезерстон), где были напечатаны четыре «письма Кориэта», датированные 1615 г., вместе с стихотворениями, автор которых потешается по адресу Кориэта в духе «панегириков» к «Нелепостям», причем часть текста вложена в уста самого одкомбианца. Здесь среди прочего сообщается и о возведении Кориэта в «достоинство» Троянского Рыцаря. Особый интерес представляет собой письмо, адресованное «Верховному Сенешалю Истинно Почитаемого Братства Сиреночьих Джентльменов, которые встречаются в первую пятницу каждого месяца под вывеской Русалки на Бред-стрит в Лондоне». Это единственное упоминание современника о «Братстве сиреночьих (или русалочьих) джентльменов». Неизвестно, случайно или в шутку Кориэт путает русалку с сиреной, остается открытым вопрос и о том, кто именно был тогда этим самым «Сенешалем». Интересна и подпись под письмом; «Наиболее облагодетельствованный Вами соотечественник и подданный, Иерусалимско-Сирийский — Месопотамский — Армянский — Мидийско-Парфянский — Персидско-Индийский Скороход из Одкомба, что в Сомерсете, Томас Кориэт».

В 1617 г. Тэйлор выпускает прозаический памфлет «3 недели, 3 дня и 3 часа путешествия из Лондона в Гамбург», имеющий определенное сходство с некоторыми страницами Кориэтовых «Нелепостей». Книжка посвящена «Отсутствующему Одкомбианскому Странствующему Рыцарю Сэру Томасу Кориэту, Великобританскому Недоразумению, Космографическому и Каллиграфическому писателю, Шагомеру, Иноходцу, Рысаку, Неутомимому Путешественнику, Рыцарю Трои, Любимчику Слепой Фортуны».

В 1618 г. появляется «Путешествие без единого пенни, или Прогулка Джона Тэйлора из Лондона в Эдинбург». Таких путешествий Тэйлор совершил потом несколько, и их описания открыто пародируют кориэтовские. О степени достоверности многих сообщаемых Тэйлором удивительных деталей можно судить хотя бы по описанию им своего плавания из Лондона в Куинберри (Кент) на лодке из оберточной бумаги с веслами в виде двух вяленых рыбин, привязанных к палкам, и т. п. ... Впрочем, некоторые британские авторы склонны принимать россказни Джона Тэйлора всерьез (как и кориэтовские) и, как можно понять, представляют себе неистощимого «Водного Поэта» чем-то вроде Тура Хейердала шекспировских времен...

1618 г. — Тэйлор (именно Тэйлор — гонитель, насмешник, враг!) публикует еще одно (пятое, и последнее) письмо Кориэта из Индии — оно адресовано его матери и датировано 1616 г.³¹ Кроме этого письма, выдержанного в том же духе, что и четыре предыдущих, изданных Джаггардом (т.е. многословно-описательного и в то же время «под простака-пилигрима»), в книжке много стихов Тэйлора, в которых он, не отходя от своего обычного стиля «обработки» Кориэта. изо всех сил «доказывает», что это письмо действительно написано одкомбианцем, а не сочинено самим «Водным Поэтом». Каким образом частное письмо из Индии могло попасть в руки именно Тэйлора — никому не известно, зато через 12 лет, издавая собрание своих трудов³², Тэйлор помещает здесь и полный текст этого «письма Кориэта» наравне с бесспорно принадлежащими его перу сочинениями, и факт этот говорит сам за себя. Интересен в этой (1618 г.) книжке и текст потешной речи Кориэта — абракадабры, якобы произнесенной одкомбианцем перед лицом самого Великого Могола — императора Джахангира, да еще на персидском языке! Есть здесь и кориэтов «портрет» — гравюра на целую страницу, где изображен мужчина, одетый вполне прилично и модно, при шпаге, но его высокая шляпа с пером нахлобучена буквально на нос, полностью закрывая лоб и глаза! Читателю предоставляется возможность рассматривать нижнюю часть носа, усы и бороду великого пешехода, стоящего со сложенными на животе руками.

Почти весь 1613 г. Кориэт проводит в Константинополе. Похоже, что он не знает, что ему делать дальше и не получает на этот счет указаний из Англии — дело в том, что в ноябре 1612 г. внезапно умирает наследник престола, для которого создавались описания Кориэтовых путешествий, и главный покровитель всего фарса; со смертью принца Генри Все предприятие повисло в воздухе.

В первой половине 1614 г. Кориэт вместе с сопровождавшим его англичанином странствует по Ближнему Востоку, посещает Святую Землю, возможно и Египет. Наконец, в сентябре 1614 г. он пешком отправляется через Сирию, Персию и Афганистан в Индию и за десять месяцев достигает своей цели. Поскольку в его «письмах» утверждается, что весь маршрут от Иерусалима до Индии, т. е. 3300 миль (5300 км) через горы, пустыни и джунгли он проделал исключительно пешком, он является не только первым и единственным англичанином, совершившим такой беспримерный подвиг (в качестве такового он и привлек к себе внимание Майкла Стрэчена); это его пешее хождение вообще, насколько мне известно, не имеет аналогов в человеческой истории. И не удивительно, что в одном из «писем Кориэта» говорится по этому поводу; «Вряд ли вы в своей жизни слышали о таком!» В этих письмах содержится рассказ о некоторых красочных деталях невероятного путешествия, а также о дворе и империи Великого Могола.

Но, кроме этих отпечатанных в Лондоне пяти писем, существуют и другие, для печати не предназначавшиеся. Находившийся в Индии Томас Роу — адмирал, путешественник, дипломат и поэт, близкий к окружению наследного принца, друг Джонсона, Донна, Саутгемптона, Пембрука — пишет в это время последнему, что путевые заметки некоего путешественника уже созрели для того, чтобы лондонские издатели с радостью взялись их печатать³³. Интересно, что Роу не называет Кориэта по имени, хотя говорит явно о нем — значит, Пембрук, ведавший, между прочим, и королевскими развлечениями, был в курсе дел, связанных с кориэтовыми передвижениями и предполагавшимся изданием новой книги. Можно вспомнить, что Пембруку и его предкам в «Кориэтовых Нелепостях» отведено заметное место и даже помещена забавная карикатура на геральдические символы его рода (появление такого смелого и фамильярного рисунка без ведома самого графа совершенно исключается); таким образом, связь кориэтовского фарса с покровителем Шекспира и Джонсона вполне очевидна. В конце своего письма Роу сообщает, что это лицо (т. е. Кориэт) сейчас составляет и репетирует новые речи, «главным образом для нашей Леди Хартфилд». Графиня Фрэнчес Хартфилд была известна в тогдашнем английском высшем свете своей красотой и особенной надменностью — вряд ли эта сверхнадменная дама могла вообще иметь что-либо общее с безродным и нищим (вдобавок и уродливым) одкомбианцем. Ясно, что речь здесь идет о заготовке еще одного эпизода — комической речи для будущей книги.

Какими-то путями (вероятно, через тех же Роу и Пембрука) вести о Кориэте доходили даже до самого короля. По словам Терри, незадолго до своей смерти Кориэт встретил прибывшего из Англии торговца и был сначала обрадован его словами о том, что добрый король Джеймс не забыл своего одкомбианца, но потом ужасно огорчился тем, как именно вспомнил о нем король: «Что, разве этот шут (fool) еще жив?»

Последние месяцы своей жизни Кориэт был болен, он очень ослаб, а вино, которым его хорошо угостили на английской фактории, ускорило развязку. В декабре 1617 г. капеллан Терри, в обществе которого одкомбианец провел свои последние несколько недель, похоронил его где-то в районе Сурата (западное побережье Индии). Свой рассказ о смерти Кориэта Терри завершает: «Так закончил Кориэт, так он покинул сцену, и за ним должны последовать и все другие, как бы долго ни продолжалась их роль...» Терри замечает при этом, что, вероятно, жизнь Кориэта сложилась бы более благополучно, не окажись он в цепких руках выдающихся Умов своего времени... Насколько капеллан Ост-Индской компании был посвящен в секреты кухни, где за несколько лет до того были приготовлены такие необыкновенные блюда, как «Кориэтовы Нелепости», «Кориэтова Капуста» и «Одкомбианский Десерт», — неизвестно...

В конце 1618 г. прибывшее из Индии судно доставило в Лондон письмо Томаса Роу, сообщавшего среди других новостей и о смерти Томаса Кориэта. Известие это прошло почти незамеченным; интересно, что единственным, кто на него публично откликнулся, был «Водный Поэт», насмешник и безжалостный преследователь одкомбианца. В той же книжке, где описывается плавание Тэйлора на лодке из оберточной бумаги с веслами из вяленой трески, он в прочувствованных и «почти нормальных» стихах простился после восьмилетней буффонады с ушедшим со сцены главным комическим персонажем удивительной Игры, назвав себя при этом его товарищем.

...Прощай, Томас, ты уже никогда не вернешься.
. . . . . . . . . . . .
Увы, нам суждено расставаться с тем, что мы не можем сохранить,
И поэтому теперь мы оставляем тебя в покое навсегда.

Слова комического «Водного Поэта» явились эпилогом современника к необыкновенной истории жизни и литературной славы Томаса Кориэта из местечка Одкомб, что в графстве Сомерсет. Некоторое время его имя еще встречалось кое-где в стихотворениях и пьесах его современников. В 1625 г. вышло в свет посмертное издание сочинений Сэмюэла Порчэса о путешествиях, где с полсотни страниц отведены свободному изложению содержания Кориэтовых «путевых заметок». Сами Кориэтовы заметки считаются утраченными по вине Порчэса, но целый ряд совпадений как в этом изложении, так и в «Кориэтовых письмах» с дневниками и письмами Томаса Роу говорит за то, что дело, вероятно, обстоит не так просто...

Через 30 лет издается книга капеллана Терри о его поездке в Индию, где на нескольких страницах рассказывается и о последних днях и смерти Кориэта. Примерно в это же время Томас Фуллер в своем сочинении о достопримечательностях Англии говорит о Кориэте как о безответном придурковатом шуте-уродце, служившем забавой для придворных остроумцев и их литературных друзей. Потом наступает почти полное молчание. В Англии, раздираемой гражданской войной и религиозными распрями, о необыкновенном путешественнике и связанных с его именем причудливых книгах, похоже, забыли совсем. Поколение же «просветителей» взирало на этого (и не только на этого) странного пришельца из такого, казалось бы, недалекого прошлого с некоторой растерянностью, подобно троянцам, толпившимся вокруг деревянного коня, оставленного им уплывшими за море хитроумными греками.

VII

«Кориэтовы Нелепости» переиздаются лишь в конце XVIII в. С пробуждением определенного интереса к необыкновенной личности, странным образом сочетавшей в себе уникального путешественника-пешехода, эрудированного ученого, полиглота, талантливого писателя с шутом гороховым, посмешищем и безответной игрушкой для интеллектуальной элиты своего времени, были сделаны и первые неуверенные попытки объяснить это явление. Но слишком много фактов еще оставались тогда неизвестными, ряд личностей — неидентифицированными; да и методы научной истории еще только начинали проникать в литературоведение. Лишь постепенно, главным образом спустя еще одно столетие, удалось уточнить состав участников издания «Нелепостей», раскрыть псевдонимы, вплотную приблизиться к смеховому кругу, в центре которого стоял обряженный в пестро размалеванные шутовские одежды странный одкомбианец, чья голова напоминала перевернутую сахарную.

Изучению обширного и уникального по своей ценности материала о жизни тогдашней Европы, составляющего костяк книги, мешала и мешает непонятная гротескно-шутовская оболочка, многоголосое и многоязычное высмеивание автора, выполняющего к тому же, по-видимому добровольно, незавидную роль всеобщего посмешища. В свою очередь, серьезный географический, страноведческий материал мешал литературоведческому анализу смехового аспекта Кориэтовых книг, их связи с литературной действительностью шекспировской Англии и всей художественной культурой Ренессанса.

Для широкого читателя «Кориэтовы Нелепости», не говоря уже о других связанных с ним книгах, всегда оставались недоступными, и не только из-за своего незначительного тиража, но и из-за перегруженности цитатами, надписями на памятниках и письмами на латыни, греческом и других языках, включая фантастические, огромным корпусом смеховых «панегириков», пародийными отступлениями и хитроумными намеками, рассчитанными на немногих посвященных.

...«Кориэтовы Нелепости», «Кориэтова Капуста», «Одкомбианский Десерт» и особенно вся удивительная история вокруг Томаса Кориэта продолжают оставаться малоизвестными. Первая и: единственная посвященная ему монография Майкла Стрэчена появилась лишь в 1962 г. Для Стрэчена Томас Кориэт является прежде всего путешественником (хотя и чрезвычайно удивительным во многих отношениях) и географическим писателем, чей основной труд Стрэчен ставит исключительно высоко, сожалея, что современники и потомки не сумели оценить его по достоинству главным образом из-за того, что Кориэт заключил серьезную и ценную в научном отношении работу в совершенно неподходящую для нее и даже неуместную смеховую оболочку. На пародийный, комический, а то и просто фантастический характер многих сообщаемых о себе Кориэтом деталей (вроде истории «войны» между двумя крохотными сомерсетскими местечками, развоза Кориэтом своих «Нелепостей» на «осле, несущем тайну», раблезианских размеров караванов, с которыми он пересекает пустыни, скорости его пеших передвижений и многого другого) Стрэчен особого внимания не обращает, хотя они порой и заставляют его недоумевать. Не может он объяснить и появление огромного свода пародийных, часто издевательских «панегириков» раблезианского склада, да еще принадлежащих перу самых выдающихся «елизаветинцев» и «якобианцев», в таком географическом труде. Действительно, над чем же смеются именитые авторы «панегириков», прямо-таки надрываются от хохота, что заставляет «Водного Поэта» корчиться в пароксизмах смеха при одном лишь упоминании имени Томаса Кориэта из Одкомба, что вообще означает вся эта продолжающаяся целое десятилетие беспрецедентная буффонада вокруг столь выдающегося путешественника и писателя? На эти вопросы монография Стрэчена ответа не дает и дать не может, ибо фарсовый, карнавальный, смеховой аспект, являющийся важнейшим и определяющим во всей истории Томаса Кориэта из Одкомба, остался для него непонятным и непонятым.

Хантингтон Браун в своем исследовании влияния Рабле на английскую литературу (1967 г.)³⁴ обратил внимание на огромное собрание пародийных панегириков в «Кориэтовых Нелепостях» (Браун называет это собрание лавиной, обвалом) и посвящает ему несколько страниц. Раблезианские элементы в «панегириках» и в самой книге Кориэта бесспорны и убедительны; имя Рабле прямо называется несколько раз, многочисленны аллюзии, прямые и скрытые цитаты из «Гаргантюа и Пантагрюэля». Однако Браун фактически проходит мимо других актов кориэтовского фарса, мимо тесной связи Кориэта с Тейлором и смехового характера их шутовских пререканий; мимо фантастических расстояний и скорости передвижения Кориэта по Европе и Азии; не заметил он и высокой научной и литературной ценности Кориэтова описания тогдашней Европы, не попытался проанализировать отношения к Кориэту Джонсона, Донна, Дрейтона и других выдающихся писателей.

Очень слабо исследован и такой важнейший аспект кориэтовой истории, как ее не имеющая прецедентов и документально подтверждаемая близость к самой выдающейся личности эпохи — ведь все эти события происходят буквально рядом с Великим Бардом! Уильям Шекспир и Томас Кориэт — не только современники. У них оказываются одни и те же издатели (Блаунт, Торп, Джаггард), те же покровители (Пембрук); тех немногих поэтов — современников Шекспира, которые назвали его имя в своих стихотворениях, мы находим и среди кориэтовых «панегиристов». И в первую очередь их связывает публично заявивший о своем личном знакомстве с обоими Бен Джонсон, чьими обращениями и стихотворениями открываются как «Кориэтовы Нелепости», так и посмертное Первое шекспировское фолио 1623 г. Однако, хотя кроме Бена Джонсона, ни один имеющий отношение к литературе современник Шекспира не может сравниться с Кориэтом по количеству и значительности подобных достоверных «пунктов соприкосновения» с Великим Бардом, имя удивительного одкомбианца стало появляться в некоторых шекспировских биографиях сравнительно недавно. При этом о нем упоминают лишь в нескольких словах, когда речь заходит об известном описании Фуллером словесных поединков между Шекспиром и Джонсоном или о не знавшем удержу остроумии и «практических шутках» собиравшихся в таверне «Русалка» джентльменов, любивших называть себя «британскими умами».

Итак, Томас Кориэт продолжает оставаться для английских историков и историков литературы неким загадочным ухмыляющимся сфинксом. Однако затянувшаяся загадочность этого явления не в последнюю очередь проистекает из поверхности привычных подходов к нему, из непонимания многообразия проявлений смеховой культуры средневековья и Возрождения, из которых самым ярким и общеизвестным (сегодня), но отнюдь не единственным и не исчерпывающим является великое творение Франсуа Рабле. «Гаргантюа и Пантагрюэль» — литературное произведение, хотя его образы, поднявшиеся из глубин народной смеховой культуры, и не укладываются в какие бы то ни было каноны «официальной» литературности. Явление же, имя которому Томас Кориэт, — это не только литература.

Многочисленные и убедительные признаки фарса (здесь я мог привести только часть из них) показывают, что перед нами грандиозная, продолжающаяся целое десятилетие, карнавальная Игра, действие которой все время переходит с печатных страниц на сцену реальной жизни и обратно. Это яростно размалеванный фарс, не имеющий аналогов и прецедентов, причем сыгранный так великолепно, что его театральная сущность до сих пор оставалась непостигнутой и не оцененной адекватно в контексте породившей его шекспировской эпохи.

Сравнения с Рабле неизбежны, и так же, как и книгу великого француза, фарс о Кориэте можно уподобить ларцу, причудливое и затейливое оформление которого скрывает драгоценное содержание. Но в отличие от Кориэта, Рабле не был шутом, безответным посмешищем; читатели смеялись не над ним, а над рассказываемыми им историями, над его героями. Кориэт же — сам главный герой разыгрываемого вокруг него фарса, отплясывающий вместе с потешающимися над ним остроумцами, и при этом он не фантастический гигант, а реальный маленький человек во плоти и крови, «прописанный» в шекспировской Англии, которого то запихивают мокрого и съежившегося в раскрашенный сундук, то сажают на осла с потешной надписью, таскают по дорогам Европы и пустыням Азии, возводят в сан «Великого Троянского Рыцаря», показывают самому королю и членам его семьи, и все время вокруг него громкий смех — карнавальный, амбивалентный Смех, обрушивающийся на нас со страниц «Нелепостей», «Капусты», «Одкомбианского Десерта», со страниц гротескных памфлетов «Водного Поэта Его Величества».

Можно отметить и другие отличия этого английского Рабле от своего французского предшественника. Хотя фарс о Кориэте густо насыщен пародийным материалом, его нельзя свести только к пародии — ведь костяк главной Кориэтовой книги, несмотря на гротескное название, содержит не нелепости, а высоко эрудированное и ценное описание Европы шекспировского времени, причем увиденной глазами современника и соотечественника Шекспира и Джонсона. И это важно и само по себе, ибо не секрет, что шекспировская эпоха для многих сегодняшних читателей представляется чуть ли не такой же смутной в своей хрестоматийной отдаленности, как и времена мифического короля Лира.

Фарс о Кориэте — явление сложное, еще более трудное для понимания, чем страницы Рабле, также и потому, что у него своя (можно сказать — английская) манера смеяться, свои приемы гротеска. Степень гиперболичности («коэффициент преувеличения») здесь значительно ниже, рамки реальности отбрасываются не так демонстративно, поэтому многие пародийные и комические элементы могут сойти за слегка утрированные в духе времени «сценки из жизни».

Игра о Кориэте не была доведена до конца — вторая книга, которая должна была превзойти первую, дать описание тогдашнего Востока, увиденного глазами простодушного пилигрима и шута, так и не появилась, но заметки Порчэса, дневники Роу вместе с «Кориэтовыми письмами из Индии» показывают контуры и отдельные детали нового акта грандиозного замысла, показывают, как создавался фарс. И это особенно важно — ведь потомки оказались благодарными зрителями и читателями фарса о Кориэте, восприняв его (почти без оговорок) как Быль о Кориэте, и это можно считать высшей оценкой, проставленной Временем его создателям. Разумеется, многие детали этой Игры далеки от однозначного понимания, и это касается прежде всего самой главной смеховой фигуры — Томаса Кориэта из Одкомба, его подлинной роли в Игре, подлинных маршрутов и скорости его передвижений, степени участия в создании связанных с его именем книг, — ведь от него не осталось никаких рукописей. Здесь еще предстоит большая и благодарная — ибо неподнятого, но многообещающего архивного материала для нее немало — исследовательская работа. Но главное в Истории Томаса Кориэта представляется бесспорным: в ней, как нигде еще, проявилась присущая шекспирову поколению страсть к Игре, к превращению самой Сцены жизни в Театр, страсть к Фарсу, к Розыгрышу, к очищению Смехом; эти тенденции получат потом своеобразное развитие у Свифта и Стерна; создатели Кориэтова Фарса являются не только их предшественниками, но и оставшимися безвестными праотцами.

Смех вокруг Томаса Кориэта, как и у Рабле, — смех не только очищающий, но и освещающий. И он освещает и открывает ту сторону жизни елизаветинско-якобианской Англии, которая остается малоизученной и еще менее понятой. В становлении научной истории художественной культуры шекспировской эпохи изучению и исследованию Игры о Томасе Кориэте предстоит — и я уверен в этом — сыграть выдающуюся роль. Возможно, что это в какой-то мере и имел в виду Джон Донн, когда назвал «Кориэтовы Нелепости» — книгу, к появлению которой он тоже приложил руку, — Сивиллиной.

Примечания

1. См.: Гилилов И. По ком же звонил колокол // Шекспировские чтения 1984. М., 1985.

2. Jonson B. The Complete Poems / Ed. Parfitt. Penguin, 1975. P. 258—260, 146, 343.

3. Donne J. The Complete Poetry / Ed. J.T. Shawcross. N. Y., 1967. P. 37—40.

4. Drayton M. The works / Ed. I.W. Hebel. Oxford, 1961. Vol. I. P. 500.

5. Strachau M. The Life and adventures of Thomas Goryate. L., 1962.

6. Fuller T. Worthies of England—Somersetshire / Ed. J. Freeman. L., 1952. P. 502.

7. Dictionary of National Biography. L., 1887. V. XII.

8. Лишь однажды в расходной книге казначея наследного принца отмечена выдача Томасу Кориэту 10 фунтов.

9. Stoye J. English travellers abroad 1604—1667. L., 1952.

10. CORYATS/CRUDITIES/Hastily gobled up in five/Moneths travvels in France,/Savoy, Italy, Rhetia commonly/called the Grisons country, Hel/Vetia alias Switzerland, some/parts of high Germany, and the/Netherlands:/Newly digested in the hungry aire/of Odcombe in the County of/Sommerset, and now dispersed to the/nourishment of the travelling Mem/bers of this Kingdome./Printed by W.S./William Stansby./London, 1611.

11. О Блаунте, Торпе, Баррете, Джаггарде, Фезерстоне, Стэнсби и других издателях, книготорговцах и типографах см.: Dictionary of Printers and Booksellers in England, Scotland and Ireland, and of Foreign Printers of English books 1557—1640. Ed. R. McKerrow. L., 1910.

12. Интересно, что ниже подписи «Одкомбианский Скороход» помещена та же декоративная эмблема (трагическая маска с кольцами и частью якоря), что и на шмуцтитуле поэтического сборника Роберта Честера, где впервые появилась шекспировская поэма о Голубе и Фениксе. (См.: Шекспировские чтения, 1984. С. 203, 222 Книги Кориэта и Честера печатались разными типографами и не в одно время, поэтому факт появления в них одной и той же декоративной эмблемы представляет собой проблему.

13. В этом первом полном собрании пьес Шекспира (1623 г.), которое часто называют Великим, напечатаны памятные стихотворения о Шекспире, написанные Беном Джонсоном, Хью Холландом, Леонардом Диггзом и анонимом J.M.

14. Schoenbaum S. William Shakespeare: A Compact Documentary Life. N. Y., 1978. P. 200.

15. Один из древнейших монастырей Англии.

16. Strachan M. Op. cit. P. 40.

17. Гаспар Вазер, например, состоял в переписке с графом Ретлендом.

18. Что могли сделать тогда с автором таких «советов» — нетрудно представить.

19. Уильям Хоул — крупнейший график и гравер эпохи, известен своим участием в ряде важнейших изданий, в том числе собрание сочинений Бена Джонсона, перевод Гомера (Дж. Чапмена), книги М. Дрейтона и Джона Дэвиса из Хирфорда. К лучшим его работам относятся гравюры-портреты принца Генри и особенно Джорджа Чапмена; по мнению специалистов, последний портрет не имеет себе равных среди графических изображений великих литераторов шекспировского времени.

20. CORYATS/CRAMBE/OR/HIS GOLWORT/TWISE SODDEN, AND/Now served in with other/Macaronicke dishes, as the/second course to his Crudities/Lon-don/Printed by William Stansby./1611.

21. В «Мера за меру» Шекспира (IV, 3) есть интригующая аллюзия, которая, похоже, относится именно к Кориэту и его башмакам. Здесь среди обитателей тюрьмы мимоходом называется некий «brave Master Shoe-tie the great traveller» — к какому еще «великому путешественнику» приложимо это комическое имя? Поскольку пьеса, напечатанная впервые только в Первом шекспировском фолио 1623 г., была поставлена на сцене уже в 1604 г., высказывается предположение, что эта аллюзия могла быть вставлена в текст между 1608 и 1623 гг.

22. The/Odcombian/Banquet:/Dished foorth/by/Thomas the Coriat,/and/Served in by a number of Noble Wits/in prayse of his CRUDITIES and CRAMBE too/Asinus portans mysteria/Imprinted for Thomas Thorp/1611.

23. Поскольку в «Капусте» ругаются издатели «Десерта», а на титульном листе «Десерта» упоминается «Капуста», ясно, что обе книжки создавались одновременно.

24. Издание незаконно приобретенных или даже просто выкраденных текстов не было тогда редкостью. Однако у некоторых западных историков английской литературы заметна тенденция к упрощению ряда сложных и труднообъяснимых явлений в издательской практике начала XVII в. путем сведения их причин к заурядному «пиратству».

25. Fuller T. The History of the Worthies of England. Warwickshire. L., 1662. P. 126.

26. Перевод Т. Левита цитирую по кн.: Аникст А.А. Шекспир. М., 1964. С. 260.

27. Purchas S. Purchas his pilgrimes: In five books / Pr. W. Stansby for H. Fetherstone, 1625. Материалы о Кориэте (отрывочные заметки, а также письма, рекомендуемые как «образчик одкомбианских шуток») помещены в 1-м томе (книга 4, глава 17) и 2-м томе (книга 10, глава 12) этого огромного — около 5 тысяч страниц ин-фолио — собрания рассказов и отчетов о путешествиях и военных экспедициях, начиная с библейских времен. Уникальное творение Порчэса по многим причинам заслуживает специального исследования. Пока же отметим, что издатели Порчэса — Стэнсби и Фезерстон связаны и с Кориэтовыми книгами, а посвящение 2-го тома книги Порчэса самому герцогу Бэкингему свидетельствует об очень высоком покровительстве.

28. Terry E. Voyage to East India. L., 1655. Относящийся к Кориэту текст из этой книги перепечатан в переиздании «Кориэтовых Нелепостей» в 1776 г. (т. 3).

29. Генри Госсон известен тем, что в 1609 г. издал «Перикла» Шекспира, зарегистрированного, однако, годом раньше Блаунтом.

30. У. Джаггард — издатель шекспировского «Страстного Пилигрима»; он же начал работу над Первым шекспировским фолио.

31. В книжке «Кориэтовых писем», изданной в 1616 г. Джаггардом, на титульном листе изображен Кориэт верхом на слоне. На титульном листе книжки Тэйлора (явно пародирующей издание Джаггарда) Кориэт восседает уже на окарикатуренном верблюде, которого ведет в поводу нагой чернокожий проводник.

32. All the works of John Taylor, the water poet. L., 1630. «Собрание сочинений» Тэйлора посвящено ближайшим приближенным короля — маркизу Гамильтону и братьям Гербертам — Уильяму, графу Пембрук, и Филиппу, графу Монтгомери, которым посвящено и Первое шекспировское фолио 1623 г.

33. Strachan M. Op. cit. P. 240.

34. Brown H. Rabelais in English Literature. N. Y., 1967. P. 72—78.