«Гамлет» — и несть ему конца!

Наш разбор занял по объему вдвое больше, чем сама трагедия, и все же мы не исчерпали всего, что можно сказать о ней. «Гамлет» принадлежит к числу тех произведений, которые неисчерпаемы. Мы мало знаем о том, как он воспринимался в первые два столетия после написания. Но с того момента, когда Гете в романе «Годы учения Вильгельма Майстера» (1795—1796) охарактеризовал Гамлета как человека, духу которого противоречит возложенная на него задача мести, возникло представление о шекспировском герое, надолго утвердившееся в сознании людей. Многочисленные трактовки трагедии сосредоточились на личности героя. Возникла легенда о Гамлете, не совпадавшая с тем, каков он в пьесе. Писатели и мыслители выискивали в герое Шекспира черты, близкие им, пользовались Гамлетом для того, чтобы выразить свое мировоззрение и умонастроение, присущее их времени, а не эпохе Возрождения.

История гамлетовской критики отражает развитие духовной жизни нового времени. В сочинениях, посвященных «Гамлету», ясно сказываются различные философские, общественные, эстетические учения XIX—XX веков. При всем том, что предлагаемые трактовки бывали подчас весьма субъективными, а иногда даже произвольными, их объединяло сознание огромных глубин мысли, скрытых в трагедии. «Гамлет» питал духовную жизнь многих поколений, остро ощущавших разлад между действительностью и идеалами, искавших выхода из противоречий, отчаивавшихся, когда общественная ситуация оказывалась безвыходной. Образ героя стал воплощением высокой человечности, стремления к истине, ненависти ко всему, что искажает жизнь. Так как свое родство с Гамлетом многие ощущали в периоды кризиса и безвременья, то в его характере подчеркивали преобладание мысли над действием, слабость воли, подавленной чрезмерной склонностью к размышлениям. Гамлет стал символом человека вечно колеблющегося, безвольного и пассивного.

Попытки отдельных критиков разрушить эту легенду были безуспешными, ибо противники «слабого» Гамлета ударялись в другую крайность. Недаром еще К. Маркс с иронией писал о такой обработке «шекспировского Гамлета, в которой не хватает не только меланхолии датского принца, но и самого датского принца»¹. Положительной стороной приверженцев «сильного» Гамлета было то, что они заставили вернуться к тексту трагедии и напомнили те стороны ее действия, которые опровергали мнение о полной бездеятельности Гамлета.

Значительная часть гамлетовской критики страдала от односторонности. Характер героя рассматривался как раз навсегда данный и последовательный в своей непоследовательности от начала до конца трагедии. Признавалось, что жизнь Гамлета делилась на две части: до смерти отца и после нее, но, приняв задачу мести, Гамлет якобы только и делал что колебался, пока не погибал из-за собственной нерешительности.

Огромная заслуга Белинского как критика «Гамлета» состояла в том, что он увидел характер героя в развитии, о чем уже говорилось выше. Вместе с тем с течением времени все чаще критики стремились тщательно проанализировать все поведение Гамлета, ища объяснения каждому моменту его жизни в трагедии. Такой подход помог преодолению примитивных односторонних трактовок и вместе с тем выявил всю сложность шекспировского метода изображения человека. Разнообразие реакций Гамлета на окружающую его действительность, разные отношения к людям, с которыми он сталкивается, противоречивые мысли и оценки самого себя — все это, сначала осуждавшееся критикой как непоследовательность самого Шекспира, с течением времени получило признание и было объявлено высшим достоинством в его методе изображения человека. «Гамлет» как раз и оказался произведением, в котором этот метод получил особенно полное воплощение.

Многосторонность придала образу Гамлета такую жизненность, что он воспринимается уже не как литературный персонаж, а как живой человек. Отсюда постоянное стремление анализировать его поведение с точки зрения психологии. Как уже говорилось, здесь кроется опасность забыть, что перед нами создание художника, причем такого, который пользовался средствами, отличающимися от приемов реализма нового времени. Нельзя отрицать, что в переживаниях, поведении, мыслях Гамлета отражена подлинная природа человека, но многое в Гамлете понимается неверно, когда осовременивают его образ, а это происходило, начиная с Гете, постоянно.

«Гамлет» — типичный пример той сложности, какая связана с постижением великих творений искусства давнего времени. Эти творения не были бы великими, если бы нам стал непонятен строй мыслей и чувств героев, если бы человеческое содержание образов было недоступно людям других эпох. Но понять произведения Шекспира в полной мере можно, лишь зная историю, культуру, религию, философию, быт и театр его времени. Научная критика стремится помочь в этом читателям.

Конечно, нельзя требовать от всех, чтобы они читали работы такого рода. Хорошо уже то, что общечеловеческий смысл «Гамлета» и других великих творений доступен всем. Но для тех, кому достаточно общего впечатления, шедевры Шекспира беднее, чем для тех, кто, проникшись сознанием важности смысла трагедии, вооружается знаниями, помогающими проникнуть в глубины мысли, заложенной автором в произведение. При вдумчивом и оснащенном чтении обнаруживаются такие пласты смысла, о которых мы и не подозревали.

Знакомство с эпохой, когда возникло произведение, знание законов и правил того искусства, которым следовал мастер, приводит к всеобъемлющему и глубокому постижению шедевра. К сожалению, нередко это оставалось и остается доступным сравнительно узкому кругу. Подавляющее большинство распространенных суждений о «Гамлете» основаны на впечатлениях, на том, что соответствовало душевному состоянию читателя или зрителя, или на том, что больше всего поразило их воображение. Тогда начинает работать собственная мысль, приведенная в движение отдельным мотивом или темой произведения. Так рождаются односторонние суждения о трагедии. Случается это не только с рядовыми читателями или зрителями, но и с профессиональными критиками и учеными.

Даже ограниченное понимание трагедии свидетельствует о силе ее воздействия. «Гамлет» — произведение удивительное в смысле продуктивности его воздействия. Трагедия возбуждает желание поразмыслить, определить отношение к ее герою, задуматься над вопросами, волнующими его и невольно задевшими также нас. Такова вообще особенность шедевров литературы и искусства. «Гамлет» в этом отношении выделяется, недаром он породил такое обилие книг, содержащих самые различные толкования.

Считать ли это недостатком? Разнообразие мнений, порожденных трагедией, обусловлено, с одной стороны, духовными способностями читателей, а также критиков. В их суждениях проявляется богатство или, наоборот, ограниченность личности. Но в этом Шекспир не виноват, каждый читатель и зритель отвечает за себя.

С другой стороны, нельзя не задаваться вопросом: не Шекспир ли повинен в разноголосице и, хуже того, в сумятице мнении о трагедии? Да, он создал произведение, самая природа которого предопределила возможность разных и противоречивых оценок.

В зачине трагедии — смерть. Смерть — предмет частых размышлений героя. Тень покойного короля все время витает над всем королевским двором. В третьем акте погибает Полоний, в четвертом — Офелия. Гибель грозит Гамлету, когда его отправляют в Англию... Тема смерти присутствует даже тогда, когда непосредственно не сказывается на судьбах героев. Во втором акте Актер исполняет монолог об убийстве Пирром старого Приама, в третьем актеры разыгрывают пьесу «Убийство Гонзаго». Словом, всеми средствами выразительности: событиями, речами, актерским искусством — трагедия держит в сознании тех, кто смотрит ее или читает, мысль о смерти. Даже юмор в пьесе имеет кладбищенскую окраску.

Человек перед лицом смерти. Обычный взгляд выражен в речах короля и королевы в самом начале. «То участь всех», — говорит Гертруда (I, 2, 72). «Так должно быть», — вторит ей король (I, 2, 106). Так думает большинство людей. Они не задумываются о смерти, живут, как если бы перед ними была вечность и их не ждет конец. Гамлет — один среди всех, узнав о смерти отца и втором браке матери, все время думает о смерти и, как мы знаем, не раз помышляет о самоубийстве.

Трагедия последовательно и настойчиво ставит проблему смерти. С не меньшей силой выдвигает она вопрос о том, как жить. Опять мы видим, что большинство окружающих Гамлета существуют носимые потоком жизни. В стороне от всего наблюдателем стоит Горацио.

Два персонажа отличаются от других. Это — Клавдий, восставший против существующего порядка вещей и совершивший преступление, чтобы удовлетворить свое честолюбие и жажду власти. И это — Гамлет, возмущенный тем, какова жизнь. Быть только наблюдателем Гамлет не может, но действовать ради себя он тоже не станет. Им руководит сознание долга, в котором нет ничего эгоистического.

Главное в личности Гамлета — высокое понятие о человеке и его назначении в жизни, а не меланхолия, не безволие, не склонность к сомнениям и колебаниям. Они не врожденные свойства его личности, а состояния, обусловленные ситуацией, в которой он оказался. Человек с богатыми душевными возможностями, Гамлет глубоко переживает все происходящее. Трагедия начинается с осознания им несоответствия между его идеалами и жизнью. Отсюда те разные настроения, которые владеют им.

Здесь, однако, мы сталкиваемся с условностью, присущей трагедиям Шекспира. Неужели нравственная порча, разъедающая мир, в котором живет Гамлет, возникла в тот недолгий срок, который прошел со смерти старого короля? С точки зрения простого правдоподобия это невозможно. Мир должен был быть таким и в прошлое царствование.

В таком случае Гамлет был совершенно слепым, не знающим жизни человеком. С точки зрения того же правдоподобия и это невозможно.

Как же объяснить это противоречие?

Любую трагедию Шекспира надо рассматривать как законченную картину жизни. Хотя Шекспир обыкновенно тем или иным способом сообщает или дает понять, каким был герой трагедии до начала событий, из этого не следует делать далеко идущих выводов и пускаться в подробные рассуждения о прошлом героя. Жизнь каждого персонажа начинается одновременно с действием трагедии. С возникновением конфликта и трагической ситуации обнаруживается характер героя.

Любовь к истине, чувство справедливости, ненависть к злу, ко всем видам угодничества — таковы изначальные черты Гамлета. Именно это в сочетании с сознанием долга приводит его к трагическим переживаниям. Не врожденная меланхолия, а столкновение с ужасами жизни ставит Гамлета перед роковыми вопросами: стоит ли жить, бороться, не лучше ли уйти из мира, а если бороться, то — как?

Глубина страданий Гамлета велика. Он потерял отца, мать, считает себя обязанным расстаться с возлюбленной, и притом самым жестоким образом оскорбив ее. Только в дружбе находит он некоторое утешение.

Ценность человеческой жизни рушится на глазах Гамлета. Прекрасный человек, его отец погибает, а мерзавец и преступник торжествует. Женщина обнаруживает свою слабость и оказывается изменницей. Обстоятельства складываются так, что он, поборник человечности, становится причиной смерти нескольких людей.

Противоречия идеалу во внешнем мире дополняются борением противоречивых чувств в душе Гамлета. Добро и зло, истина и ложь, человечность и жесткость обнаруживаются в его собственном поведении.

Трагично, что Гамлет в конце концов погибает, но сущность трагедии не в том, что героя настигает смерть, а в том, какова жизнь и особенно — в бессилии самых лучших намерений исправить мир. Так называемая слабость, склонность Гамлета к размышлениям, составляет едва ли не главное достоинство Гамлета. Он мыслитель. Каждое значительное явление жизни он стремится понять, но, пожалуй, особенно важной чертой Гамлета является стремление понять самого себя.

Такого героя до Шекспира в мировом искусстве не было, и редко кому после Шекспира удалось с такой же художественной силой и проникновенностью создать образ мыслителя.

«Гамлет» — философская трагедия. Не в том смысле, что пьеса содержит выраженную в драматической форме систему взглядов на мир. Шекспир создал не трактат, дающий теоретическое изложение его мировоззрения, а художественное произведение. Он недаром с иронией изображает Полония, поучающего сына, как надо себя вести. Недаром и Офелия смеется над братом, который читает ей мораль, а сам далек от того, чтобы следовать ей. Едва ли мы ошибемся, предположив, что Шекспир сознавал тщетность морализирования. Цель искусства не поучать, а, как говорит Гамлет, «держать как бы зеркало перед природой: являть добродетели ее же черты, спеси — ее же облик, а всякому веку и сословию — его подобие и отпечаток» (III, 2, 23—27). Изображать людей такими, каковы они суть, — так понимал Шекспир задачу искусства. Чего он не договаривает, мы можем дополнить: художественное изображение должно быть таким, чтобы читатель и зритель сам оказался в состоянии дать нравственную оценку каждому персонажу. Именно так созданы те, кого мы видим в трагедии. Но Шекспир не ограничивается двумя красками— черной и белой. Как мы видели, никто из главных действующих лиц не прост. Каждое из них по-своему сложно, имеет не одну, а несколько черт, отчего они воспринимаются не как схемы, а как живые характеры.

Что прямого поучения из трагедии нельзя вывести, лучше всего свидетельствует различие мнении о ее смысле. Картина жизни, созданная Шекспиром, будучи воспринятой как «подобие и отпечаток» действительности, побуждает каждого, кто задумывается над трагедией, оценивать людей и события так же, как оцениваются они в жизни. Однако в отличие от реальности, в картине, сотворенной драматургом, все укрупнено. В жизни не сразу можно узнать, каков человек. В драме его слова и поступки быстро дают зрителям понять данный характер. Помогают этому и мнения других о данном персонаже.

Миропонимание Шекспира растворено в образах и ситуациях его пьес. Своими трагедиями он стремился возбудить внимание зрителей, поставить их лицом к лицу с самыми страшными явлениями жизни, растревожить благодушных, ответить на настроения тех, кто подобно ему, испытывал тревогу и боль из-за несовершенства жизни.

Цель трагедии не напугать, а вызвать деятельность мысли, заставить задуматься над противоречиями и бедами жизни, и этой цели Шекспир достигает. Достигает в первую очередь благодаря образу героя. Ставя вопросы перед собой, он побуждает и нас размышлять о них, искать ответа. Но Гамлет не только вопрошает жизнь, он высказывает о ней много мыслей. Его речи полны изречений, и, что замечательно, в них сконцентрированы мысли многих поколений. Исследования показали, что почти за каждым изречением стоит давняя традиция. Шекспир не читал ни Платона, ни Аристотеля, ни средневековых мыслителей, по их идеи дошли до него через различные книги, трактовавшие философские проблемы. Установлено, что Шекспир не только внимательно прочитал «Опыты» французского мыслителя Мишеля Монтеня (1533—1592), но даже заимствовал из них кое-что. Обратимся еще раз к монологу «Быть или не быть». Вспомним, как Гамлет сравнивает смерть и сон:

      Умереть, уснуть, —
И только; h сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти — как такой развязки
Не жаждать.
        III, 1, 64—68

Вот что рассказывает Платон в «Апологии Сократа» о предсмертных рассуждениях афинского мудреца: «Смерть — это одно из двух: либо умереть значит стать ничем, так что умерший уже ничего не чувствует, либо же, если верить преданиям, это какая-то перемена для души, переселение ее из здешних мест в другое место. Если ничего не чувствовать, то это все равно, что сои, когда спишь так, что даже ничего не видишь во сне; тогда смерть удивительное приобретение»².

Сходство мыслей поразительное!

Послушаем Гамлета дальше:

      Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность:
Какие сны приснятся в смертном сне,
Когда мы сбросим этот бренный шум, —
Вот что сбивает нас; вот где причина,
Что бедствия так долговечны...
        III, 1, 64—69

Гамлет сомневается в том, что ожидает человека в потустороннем мире: если то же самое, что было в жизни, то смерть не избавляет от мук. В этом Сократ решительно расходится с Гамлетом. Он говорит: «По-моему, если бы кому-нибудь предстояло выбрать ту ночь, в которую он спал так крепко, что даже не видел снов, и сравнить эту ночь с остальными ночами и днями своей жизни и, подумавши, сказать, сколько дней и ночей прожил он в своей жизни лучше и приятнее, чем ту ночь, — то я думаю, не только самый простой человек, но и великий царь нашел бы, что таких ночей у него было наперечет по сравнению с другими днями и ночами. Следовательно, если смерть такова, я, что касается меня, назову ее приобретением»³.

Ход мысли примерно одинаков у Гамлета и у Сократа: смерть — сон — жизнь — сон — смерть. Но при этом есть два существенных различия. Афинский философ только намекает, несколько глухо говорит о том, как тягостна жизнь. Гамлет, как мы помним, перечисляет беды, причинаяющие страдание: «гнет сильного», «судей медливость» и т. д. Сократ не сомневается, что смерть предпочтительнее тяжелой жизни, Гамлет же не совсем уверен в этом. Он не знает, «какие сны приснятся в этом смертном сне», потому что ни один путник не возвращался из этой страны. Сократ говорит то же самое: «Могу сказать, что со смертью я не знаком, что ничего о ней мне не известно и что я не видел ни одного человека, который на собственном опыте познал бы ее и мог бы просветить меня на этот счет»⁴.

Как дошли до Шекспира предсмертные речи Сократа, изложенные Платоном? В XV веке их перевел на латинский язык итальянский гуманист Марсилио Фчино. Монтень переложил их на французский язык в XVI веке. Наконец, незадолго до возникновения «Гамлета» итальянец Джованни Флорио, живший в Лондоне, перевел Монтеня на английский язык.

Отголоски чтения Монтеня встречаются в разных произведениях Шекспира, но особенно часто в «Гамлете». Уже в начале «Опытов» Шекспир мог натолкнуться на изречение: «Изумительно суетное, поистине непостоянное и вечно колеблющееся существо — человек»⁵. Во второй главе книги сказано: «...Чрезмерно сильное горе подавляет полностью нашу душу, стесняя свободу ее проявлений...»⁶. Оговорим сразу: замысел трагедии был подсказан Шекспиру не чтением Монтеня, но некоторые мысли философа удивительно совпадают с тем, что Шекспир изобразил в «Гамлете».

Заметно также, что герой Шекспира иногда размышляет о том же, о чем писал Монтень. Монтень: «...То, что мы называем злом и мучением, не есть само по себе ни зло, ни мучение, и только наше воображение наделяет его подобными качествами...»⁷. Гамлет: «...нет ничего ни хорошего, ни плохого; это размышление делает все таковым...» (II, 2, 255—256).

Монтень: «Готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения... Нужно, чтобы сапоги были всегда на тебе, нужно, поскольку это зависит от нас, быть постоянно готовыми к походу...»⁸. Гамлет, отбрасывая дурные предчувствия и принимая вызов Лаэрта, говорит: «...готовность — это все» 2, 235).

Сократа, читаем мы у Монтеня, обвиняли в том, будто он изображал себя «человеком, знающим больше, чем все другие, ведающим о том, что скрыто от нас в небесах и в преисподней»⁹. Как не вспомнить при этом слова, сказанные принцем его другу: «И в небе и в земле сокрыто больше, // Чем снится вашей мудрости, Горацио» (I, 5, 165—166). Добавим, что в подлиннике слову «мудрость» соответствует — «философия».

Заимствования ли это или совпадения — не имеет значения. Не недостаток, а достоинство Шекспира то, что он вбирал в свое сознание мудрость, накоплявшуюся веками. Самостоятельному уму чужая мысль помогает отточить свою. Мысли, вложенные Шекспиром в уста персонажей, не безотносительны, не щегольство красивыми фразами. Они органически связаны с общим замыслом трагедии, с характерами действующих лиц, с данной ситуацией.

Рассуждения о жизни и смерти, о назначении человека, о долге, мужестве перед лицом бедствий, о чести, верности, измене, соотношении разума и чувства, о губительности страстей и многое другое, о чем говорится в трагедии, совсем не ново. Об этом размышляли и имели мнение люди с древнейших времен цивилизации. И разве не те же проблемы занимали умы последующих поколений вплоть до нашего? Использование Шекспиром мыслей, имевших древнейшие истоки, свидетельствует не об отсутствии оригинальности, а о мудрости Шекспира-художника, умело и к месту использовавшего сокровищницу мысли человечества.

Бернард Шоу, весьма критически относившийся к Шекспиру, высказал такое суждение: Шекспир «относился ко всем заимствованным им сенсационным ужасам как к чисто внешним аксессуарам, как к поводу для драматизации характера, каким он выглядит в нормальном мире. Наслаждаясь его пьесами и обсуждая их, мы бессознательно пренебрегаем всеми изображенными там сражениями и убийствами»¹⁰. Будем откровенны, для тех, кто знает «Гамлета», все внешние события представляют гораздо меньше интереса, чем персонажи пьесы, и в первую очередь ее герой. В «Гамлете» привлекает еще другое — мысли, звучащие в речах действующих лиц. Правда, в театральном спектакле нас захватывают больше всего характеры, образы людей, оказавшихся в клубке трагических событий. В чтении же, так как мы меньше способны наглядно представлять себе данное в тексте, наше внимание занимают идеи, наполняющие трагедию.

Одна за другой в речах персонажей возникают разные темы. Не повторяя сказанного раньше, напомним лишь, что круг вопросов, поднятых в «Гамлете», охватывает едва ли не все существенное в жизни — природу человека, семью, общество, государство. Как уже сказано, трагедия отнюдь не дает ответа на все поставленные в ней вопросы. Такого намерения у Шекспира не было. Уверенные ответы на проблемы легко даются при нормальном состоянии общественной и личной жизни. Но когда возникает критическое положение, появляются возможности разных решений и уверенность сменяется сомнениями, какое из них следует выбрать. «Гамлет» — художественное воплощение именно таких критических моментов жизни. Поэтому бесполезно спрашивать: «Что хотел сказать своим произведением Шекспир?» «Гамлета» невозможно свести к одной все охватывающей формуле. Шекспир создал сложную картину жизни, дающую повод для разных умозаключений. Содержание «Гамлета» шире происходящих в нем событий. К тому же мы и сами расширяем смысл произведения, перенося сказанное в нем на более близкие и понятные нам жизненные положения, уже непохожие на те, какие изобразил Шекспир.

Трагедия не только богата мыслями сама по себе, но она побуждает к мыслям, которые в ней прямо не высказаны. Это одно из тех произведений, которые удивительно стимулируют мышление, возбуждают в нас творческое начало. Мало кто остается не затронутым трагедией. Для большинства она становится тем личным достоянием, о котором каждый чувствует себя вправе судить. Это хорошо. Поняв Гамлета, проникшись духом великой трагедии, мы не только постигаем мысли одного из лучших умов; «Гамлет» — одно из тех произведений, в котором выражено самосознание человечества, сознание им противоречий, желание преодолеть их, стремление к совершенствованию, непримиримость ко всему, что враждебно человечности.

Примечания

1. Маркс К., Энгельс Ф. об искусстве. — T. I. — С. 340.

2. Платон. Сочинения в трех томах. М., 1968. — Т. 1. — С. 111.

3. Там же.

4. Монтень Мишель. Опыты. 2-е изд. — М., 1979. — Т. II. — С. 253.

5. Там же. — T. I. — С. 13.

6. Там же. — T. I. — С. 15.

7. Там же. — T. I. — С. 48.

8. Там же. — T. I. — С. 82—83.

9. Там же. — T. II. — С. 253.

10. Шоу Бернард. О драме и театре. — М., 1963. — С. 72.