II. Самый ученый дурак

В качестве главного аргумента в идентификации могильщика как Уолтера Рэли мы приняли сообщение, что из всех дней в году он начал в день рождения принца Гамлета. Возможность двусмысленного прочтения in the year — в году или в этом году позволила нам сделать те спекулятивные выводы, которые мы сделали. И этой спекуляции способствовало совпадение дат ареста и приговора Рэли с двумя датами рождения Роберта Эссекса. Но фраза из всех дней в году — обычная для английского языка, и, скорее всего, искать в ней подвоха не следует. Тем более что есть и другое решение, которое кажется лишенным подобных натяжек. Церемонии знакомства не потребуется — мы уже встречались с этим историческим лицом, но теперь посмотрим на него под иным углом зрения. Начнем все с той же ключевой фразы:

3334—5 Clow. Of the dayes i'th yere I came too't that day that our last king Hamlet ouercame Fortenbrasse.
(Из всех дней в году я пришел к этому в тот самый день, когда наш последний король Гамлет победил Фортинбрасса)
<...>
3337—9 ...it was that very day that young Hamlet was borne...
(...это было в тот самый день, когда родился молодой Гамлет...)

Если мы считаем, что Гамлет — один из близнецов, рожденных Марией Стюарт на острове озера Лохлевен, то день его рождения — в 20-х числах июля 1567 года — однозначно выводит нас на известное историческое событие и на известного участника этого события. Правда, его участие было чисто формальным — за субъекта в силу его малолетства приняли решение другие люди. Как вы уже поняли, мы говорим о том дне, когда обессиленная родами Мария Стюарт отреклась от шотландского престола в пользу своего тринадцатимесячного сына Джеймса Чарльза Стюарта. А это значит, что Джеймс VI Стюарт начал свое царствование со дня рождения близнецов. Таково наше начальное условие для второго решения.

Возникает закономерный вопрос: при чем тут могильщик или дьячок, если речь идет о короле? Но мы уже отмечали странность слова Sexten, которое почему-то не угодило редакторам большого Фолио 1623 года — они превратили его в Sixeteene (шестнадцать). Вряд ли это обычная опечатка — одна буква заменена и три буквы добавлены! Резонность такой замены становится понятной, если учесть, что со сцены эти слова звучат почти одинаково. Но Фолио (шекспировский канон!) — это вам не первое («плохое») Кварто, которое, по словам исследователей, пираты записывали по памяти, заучивая пьесы на слух. Редакторы Фолио, конечно же, работали с текстами, и слуховая ошибка исключена. Наоборот, «опечатка» сделана как раз в расчете на «слуховую» ошибку зрителя, который не должен заметить подмены. Тогда можно предположить, что метаморфоза слова не случайна, и в ней повинен некий цензор. Напомню, что Фолио вышло, когда Шекспира уже не было в живых, но королю Джеймсу оставалось жить и править еще два года. Наверное, этому цензору не хотелось, чтобы в веках (а шекспировский проект задумывался на века, в этом нет сомнения) остались намеки, уравнивающие короля Джеймса и шута-могильщика. Можно даже попытаться угадать имя этого цензора — если вспомнить, что в Фолио была сделана вставка об амбициях, такой маленький кусочек философии, облагораживающий Розенкранца с Гильденстерном. Психология вряд ли принимается в расчет при строгих расследованиях, но в нашей игре и она может быть полноправной участницей. И вполне возможно, что эти правки при подготовке Фолио сделала одна рука — рука Фрэнсиса Бэкона. Однако это не повод для радости бэконианцев — будь Фрэнсис, как они полагают, автором, он бы не замазывал компромат после смерти Шекспира, а сразу избежал бы его. Во всяком случае, не вывел бы себя и своего брата Розенкранцем и Гильденстерном. Впрочем, если посмотреть на эту вставку под другим углом, то она могла быть сделана и для того, чтобы братья были точнее определены. Тогда Фрэнсис вряд ли был цензором или редактором Фолио. Такие вот кульбиты заставляет делать нашу логику г-н Шекспир...

Но чем же не угодило цензору, кто бы он ни был, слово Sexten (дьячок, пономарь, церковный сторож, и, в последнюю очередь, могильщик)? Видимо, тем, что в этом английском слове можно усмотреть составное латинское: Sex + teneo = Шестой + владеть и Sex + tener = Шестой + юный/с младых ногтей (для пущей важности можно добавить и Sextilis — Август, но это уже не принципиально). Само слово и для английского уха имеет ассоциации с шестеркой — Sextain — шестистишие, Sextan — шестидневная лихорадка. Но каким великолепным многоголосьем, теперь звучит фраза «могильщика», каким чудесным языковым ребусом она становится:

I haue been Sexten heere man and boy thirty yeeres.
(Я Шестым владетелем/Шестым с младенчества здесь с младых ногтей тридцать лет.)

А если слово heere прочесть как heir (наследник), то фраза вообще становится латино-английским дублем, заявлением этого Clowne о том, что он с младых ногтей является королем Джемсом VI (Шестым!) Шотландским!

Пока «клюет», выловим из реки времени дополнительные факты. В 1598 году король написал небольшую книжку для своего сына, принца Генри — наставления будущему монарху о моральных основах королевской власти. Книжка была опубликована всего в нескольких экземплярах, но, как только Джеймс в 1603 году стал королем Англии, она тут же была переиздана большим тиражом и переведена на латинский, французский, немецкий, шведский языки. Слово Sexten появилось только в редакции «Гамлета» 1604 года — и мы можем предположить, что оно было отчасти связано с публикацией этой книги. Ведь книга называлась Basilikon Doron, что означает Царские дары. А слово Basilikarius означает церковный сторож, то есть Sexten!

Латинский язык, по собственным словам Джеймса, он освоил прежде своего родного. Он даже издал несколько книг на латинском. Отсюда и речь могильщика, в которую саркастичный автор ввел пародийные латинизмы типа argall (вместо ergo).

Религия была коньком Джеймса. Апофеозом этой любви стала знаменитая Библия короля Джеймса (King James the Bible). Для перевода Библии на английский король уже в 1604 году собрал 47 переводчиков. Библия Джеймса вышла в 1611 году и до сих пор является основной версией в англоязычном мире.

(Существует мнение, что в переводе Библии принимал участие и Шекспир. Это мнение основано на переводе 46-го псалма, в котором 46-е слово от начала — shake, а 46-е от конца — speare. В 1610 году, когда перевод Библии был завершен, Шекспиру исполнилось 46 лет. К этому наблюдению мы добавим, что перевод этого псалма выполнен довольно хитро. Взять хотя бы 10-ю строку: Be still and know that I am God: I will be exalted among the heathen, I will be exalted in the earth (Будьте спокойны и знайте, что Я — Бог: Я буду возвышен среди язычников/варваров/атеистов, Я буду возвышен на земле). Дело в том, что в латинской Вульгате (как и в греческом варианте) не было этого будущего времени — там стоит прилагательное в сравнительной степени exaltabor (более возвышенный) — «Освободитесь и увидите что Я — Бог, более возвышенный в племени/народе, более возвышенный на земле». У переводчика не было необходимости вводить will (вспомогательный глагол, образующий будущее время), если, конечно, он не хотел назвать свое имя (Will — воля, желание, похоть, что Шекспир и обыгрывает в одном из сонетов).

Так же совершенно необязательно — и даже противопоказано! — слово heathen (язычник, варвар, не верящий в Бога), поскольку в греческом, латинском и русских переводах Библии на этом месте стоит в племени, в народе! (Латинский — in gentibus, русский (елизаветинский) — во языцех). Таким образом, эта строка 46-го псалма Библии Джеймса выглядит так: «Успокойтесь/замрите и знайте, что Я — Бог: Я, Уилл, возвышен среди безбожников, Я, Уилл, возвышен на земле».)

Но вернемся к нашему могильщику. Король Джеймс славился своей любовью к религиозной поэзии. Он писал стихи, делал переводы, издал The Essayes of a Prentise in the Divine Art of Poesie (1584) (Опыты подмастерья в божественном искусстве поэзии) и His Maiesties Poeticall Exercises at Vacant Houres (1591) (Его величества поэтические упражнения в свободные часы), «Демонологию» в трех частях и др. Это Джеймс настоял, чтобы поэт-конкурент Джон Донн стал настоятелем собора св. Павла — дескать, он был больше предрасположен к религии, чем к поэзии! Джеймс считал, что король должен быть образцом в поэзии для своих подданных. Недаром могильщик поет песни, копая могилу, чему иронично удивляется Гамлет — мол, несовместимые занятия... Слова Джеймса: it best becommeth a King to purifie and make famous his owne tongue; wherein he may goe before all his subjects (наиболее приличествует королю очищать и делать известным его собственный язык, чтобы он мог идти впереди всех его подданных) перекликаются со словами Гамлета: That skull had a tongue in it, and could sing once (Этот череп имел язык и мог петь когда-то). А вторая часть фразы вообще звучит как обвинение в братоубийстве: how the knaue iowles it to the ground, as if twere Caines iawbone, that did the first murder (этот негодяй бросает его на землю так, словно это каинова челюсть, которой было совершено первое убийство). Имеется в виду ослиная челюсть, которой (в апокрифических вариантах Библии) Каин убил брата Авеля.

Теперь по-иному звучат многие изречения могильщика. Например: there is no auncient gentlemen but Gardners, Ditchers, and Grauemakers (здесь нет древнее джентльменов, чем садовники, землекопы и могильщики). Страсть Джеймса к садоводству была известна всем. А воцарение Джеймса в Англии было отмечено свирепой эпидемией бубонной чумы — почему бы не дать новому королю кличку «могильщик»?

Или знаменитый вопрос: What is he that builds stronger then eyther the Mason, the Shypwright, or the Carpenter (Кто прочнее строит, чем каменщик, корабельщик или плотник?). Ответ знали придворные нового английского короля, называвшие его British Solomon — Британский Соломон, который поставил целью возвести, наконец, храм Соломона — храм объединенной Англии и Шотландии (отец Соломона Давид не имел права строить храм из-за пролитой им крови). Так кто же этот чудотворный строитель, как не наш gravemaker (мастер темных дел)? Это потом наступит очередь каменщиков-масонов, когда в своей «Новой Атлантиде» Бэкон подведет философско-теоретическую базу под соломонову мудрость короля.

А вот один из череды черепов, которые выбрасывает лопата могильщика:

3289—90 Ham. ...why may not that be the skull of a Lawyer,
3290—1 where be his quiddities now, his quillites, his cases, his tenurs, and his
3291—2 tricks? why dooes he suffer this madde knaue now to knocke him a-
3292—4 bout the sconce with a durtie shouell, and will not tell him of his acti-
3294—5 on of battery

Почему бы ему не быть черепом какого-нибудь законоведа?
Где теперь его крючки и каверзы, его казусы, его кляузы
и тонкости? Почему теперь он позволяет этому грубому мужику хлопать его
грязной лопатой по затылку и не грозится привлечь его за оскорбление действием?

(Пер. М. Лозинского)

Судьба Lawyer (того, кто делает законы, парламентария) при Джеймсе была далеко не радужной. В своем политическом труде A Trew Law of Free Monarchies (1597) (Истинный закон для свободных монархий) король четко обосновал свое понимание закона вообще. Он заявил, что короли существовали до всяких Парламентов, и они творили законы и распределяли земли по своему усмотрению. Король получает право творить законы непосредственно от Творца, и никакой Парламент не может создавать законы и придавать этим законам силу без королевского скипетра. Именно эту позицию Джеймса имеет в виду автор, говоря о том, что безумный подлец/мужлан (madde knaue) хлопает парламентария по затылку. Теперь и пергамент из sheepe-skinnes (бараньей шкуры), который использовался в первую очередь для государственных документов, уже не будет источником дохода, замечает Гамлет.

Все рассуждения Гамлета о черепах придворных, по которым стучит лопата этого asse (осла) сводятся к следующему печальному резюме:

...heere's fine reuolution and we had the tricke to see't...
...Вот чудесная революция и мы сподобились видеть ее...

Речь идет о смене власти, которая уже случилась, — а, может быть, только грядет, если учесть, что клоун Джеймс говорит, что он царствует тридцать лет. Тогда сцена на кладбище происходит в 1597 году. Это не отменяет наших предыдущих выводов — Джеймс всегда жаждал смерти Елизаветы и уже с начала 90-х завел секретную переписку как с Робертом Эссексом, так и с Робертом Сэсилом — выбирал, на кого ему сделать ставку. В письме от 6 октября 1595 года Джеймс пишет своему кузену Эссексу:

I am also glad that he who rules all there, is begun to be loathed at by the best and greatest sort there, since he is my enemy (though undeserved, as God knows) (Я также доволен, что он, тот, кто управляет там всеми, стал ненавидимым лучшим и величайшим классом там, так как он — мой враг (хотя я не заслужил, видит Бог).

«Он» здесь — королева Елизавета, и эта цитата показывает, какой откровенной была переписка Джеймса и Эссекса, и как давно Эссекс и Джеймс строили планы смены власти. Вот только у Эссекса оказались королевские амбиции. Но в сцене на кладбище могильщик-Джеймс все еще роет (и будет рыть вечно!) могилу для великой женщины, которая когда-то была христианкой — для королевы Елизаветы.

Продвижению Джеймса к английскому трону в основном способствовали Роберт Сэсил и Генри Говард, младший брат герцога Норфолка, казненного Елизаветой в 1572 году за его попытку жениться на Марии Стюарт. Известно участие в переписке и графа Нортамберленда (муж сестры Эссекса Дороти, «граф Волшебник», друг Рэли и участник Школы Ночи) — его графство было расположено ближе всех к Эдинбургу. Кстати, в этой переписке ее участники обозначали себя только числами — сам Джеймс был числом 30 (возможно, «тридцать лет» означают именно эту тридцатку), Роберт Сэсил — 10, Нортамберленд — 3. После прихода Джеймса к власти, Роберт Сэсил и Генри Говард исключили из борьбы за близость к королю Уолтера Рэли, Капитана королевской гвардии и Генри Брука (муж нашей Офелии), начальника «Пяти портов», который контролировал морские (а, значит, все) границы Англии. Эти двое были обвинены в заговоре и приговорены к казни, последовавшей, впрочем, через 15 лет. Сразу после того, как Рэли был заключен в Тауэр, Джеймс выпускает в свет эссе A Counterblast to Tobacco (Против табака) — первое печатное заявление о вреде курения. Напомним, что Рэли был тем человеком, что привил Англии американскую любовь к курению. Несмотря на это, Рэли, сидя в Тауэре, был учителем сына Джеймса, принца Генри — папа доверял пирату и чернокнижнику, другу атеиста Марло. И это странно — хотя бы потому, что Джеймс выступал против магии, и в 1589 году казнил группу «ведьм», якобы покушавшихся на его королевскую жизнь. В своем труде Daemonologie (1597) на основе Святого писания он доказывает, что именно женщина в первую очередь подвержена служению дьяволу, и ведьм нужно предавать любым видам казни. К мужчинам Джеймс, как известно, был более милостив — даже к таким как Рэли.

Возвращаясь к Демонологии, отметим, что этот труд интересен для нашего исследования еще несколькими моментами. Взять хотя бы форму — в этой книге Джеймс построил изложение как диалог, который ведут Epistemon (учитель, наставник) и Philomathes (любитель знания). Любитель задает вопросы, учитель отвечает и поучает — прямо как два клоуна на кладбище. Разве что учитель в конце не посылает ученика за водкой в лавку Йогена. Но наш автор Шекспир так шутит. Однако он не шутит, влагая в уста могильщику следующее:

O a pit of Clay for to be made
(О, яма/ловушка из глины уже готова)
for such a guest is meet
(такому/подобному гостю подобающая)

А в Демонологии Эпистемон рассказывает Филомату, как изощряются слуги дьявола в колдовстве, наведении порчи — для этого дьявол учит их создавать изображения человека из воска или глины — to make Pictures of waxe or clay. Мы вполне можем принять a pit of Clay (ловушку/западню из глины) за то самое колдовское изображение человека, через которое на беднягу наводится порча, и о котором со знанием дела разглагольствует клоун Джеймс. Он роет могилу, или, что одно и то же, готовит для Елизаветы западню — восковую, глиняную или политическую.

Он знает еще немало интересного о темных силах и о методах борьбы с ними. В Демонологии появляется и так давно интересующая нас вода. Оказывается, эта вода есть элемент действительно одушевленный! С ее помощью очень просто вывести на чистую воду (!) поклонников дьявола. Для этого нужно всего-навсего бросить подозреваемого в воду — пусть попробует поплыть по лону вод. И Джеймс-Эпистемон уверяет любознательного Филомета, что the water shal refuse to receive them in her bosom, that have shaken off them the sacred Water of Baptisme, and wilfullie refused the benefite thereof (эта вода откажется принять их в свое лоно, вытолкнет их священная Вода Крещения и умышленно откажется помогать им). Именно так, а не иначе! Но верен этот способ, или нет, высказывание короля-демонолога может сыграть важную роль в нашем расследовании. Теперь мы можем, пусть и с осторожностью, отнести рассуждения о воде, утопившей великую женщину, к самому королю Джеймсу, мастеру темных дел (gravemaker). Это вовсе не наше предвзятое мнение об уважаемом короле — так его выставляет автор, г-н Шекспир — видимо на то были свои причины. Не зря же клоун-могильщик изрекает следующую мысль: 3215—7 ...great folke should haue countnaunce in this world to drowne or hang tho(-,e) selues (...великие люди имеют разрешение в этом мире топить или вешать себя). «Себя» здесь можно прочитать как «друг друга». Раз королю, как великому человеку дано божественное право устанавливать законы, то он имеет право и утопить великую женщину, не так ли?

Что касается мнения о короле шотландском и английском, то в нашем распоряжении есть высказывание другого короля, известного нам Генри IV Французского. Это он сказал о Джеймсе: «Самый ученый дурак в христианском мире». Наверное, Шекспир обозначил Джеймса как clowne, следуя этому определению. Нужно учесть также сходство слов clowne и crowne (корона). Но есть еще одна причина. Clowne помимо шута, клоуна означает и неотесанный парень, деревенщина, простолюдин. В связи с этим можно упомянуть слухи о рождении короля Джеймса. (Мы имеем право опираться на слухи, поскольку ведем не историческое расследование, и выясняем не то, как случилось на самом деле, но как случилось по версии Шекспира — а он имел право использовать слухи и сплетни в качестве материала для своего творчества). Лоуренс Джеральд (Lawrence Gerald for the Shakespeare Roundtable at the Beverly Hills Library on December 7, 1996) предполагает, что Джеймс вовсе не был сыном Марии Стюарт. Настоящий ее сын якобы умер при родах, но Марии нужен был наследник для укрепления своей позиции перед Елизаветой, и умершего младенца подменили только что рожденным сыном лорда Мара (Mar). В 1830 году рабочие, разбирая стену в палате королевы Шотландии в Эдинбургском замке, обнаружили маленький дубовый гроб, в котором был мумифицированный труп мальчика, обернутый в шелковые и золотые одежды с инициалом J (London Sunday Dispatch Oct 23, 1938). Сообщается, что Джеймс не имел сходства со Стюартами, но был очень похож на лорда Мара. Некоторые близкие королю люди знали о его тайне. В частности, один из его фаворитов, Роберт Карр граф Сомерсет, когда его привлекли к суду за убийство Томаса Овербери, якобы пригрозил раскрыть эту тайну, и Фрэнсису Бэкону пришлось уговаривать его не делать этого в обмен на прощение. Сомерсет был помилован, но провел в тюрьме шесть лет. В качестве доказательства подмены приводят и мнение о странном поведении Джеймса в случае с казнью Марии Стюарт — он не предъявил Елизавете никаких претензий, более того, якобы выторговал преемственность трона в обмен на обещание закрыть глаза на казнь матери. Добавим, что в 1586 году Мария лишила сына наследства за то, что он отказался от союза с папой римским и перешел на сторону Елизаветы.

Однако с преемственностью Елизавета обманула своего племянника. Несмотря на то, что заинтересованный Роберт Сэсил подтвердил жест умирающей Елизаветы в пользу Джеймса, есть обратные свидетельства. Елизавета Говард, леди Соутвелл, присутствовавшая на этой церемонии, сообщает, что при имени Джеймса королева не подала никакого знака. А лорд Beauchamp передает более ранние слова Елизаветы: I will have no rascal's son in my seat (Я не желаю видеть на моем месте сына мошенницы). Слухи о незаконнорожденности Джеймса пересекли границы Англии. Наш знакомый юморист Генрих IV, называл Джеймса Соломоном, сыном Давида, имея в виду Дэвида Риччо, убитого ревнивым Генри Дарнли, официальным отцом Джеймса.

В заключение вернемся к Воде — ее роль в сцене на кладбище не ограничивается утоплением королевы. (Кстати, с точки зрения демонолога Джеймса, если человек, к которому пришла вода, утонул, то он чист перед Богом, поскольку Вода крещения не отвергла, не оттолкнула его!) Давайте перейдем к еще одному персонажу, который неявно присутствует в пьесе, и который, в отличие от утонувшей великой женщины, находится с водой в довольно напряженных отношениях. Этот персонаж — последний в нашем расследовании, но, возможно, самый важный.