Глава 52

Счастливым? Счастливы только мертвые. Только они свободны. А я никогда не был свободен по-настоящему. Я был свободен настолько, насколько мне позволяла быть свободным труппа. Я подгонял роли под наличествующие таланты или отсутствие таковых. Недалекий Кемп так и не догадался, что Основа — это он сам, что роль была написана специально для него. Сам того не подозревая, он пародировал себя, разыгрывал аудиторию, вмешивался в сценарий, важничал, желая сыграть каждую роль в пьесе, особенно главную, и затмить остальных, не говоря о сильном переигрывании и грубом фиглярстве. Зрителям это нравилось, роль Основы ему сильно шла, он в ней блистал. Но однажды, когда он заболел, Основу сыграл Бербидж и вложил в нее такую тонкость и глубину, о которой никто, кроме меня, не мог и мечтать, и он превратил незамысловатого ткача в полутрагический персонаж — к изумлению труппы и неудовольствию Кемпа. Это послужило началом размолвки, которая в конечном итоге привела к разрыву.

Я был рад его уходу. Он укатил в Норидж, где и умер, влезши в долги у Хенслоу. Одолжиться у такого неумолимого кредитора значило обречь себя на смерть. Говорили даже, что, чтобы ускользнуть от Хенслоу, Кемп только притворился мертвым, что он прожил еще пять лет в нужде, но в безопасности. Судачили, что королева, которая позволила Тарлтону умереть в нищете, поступила точно так же с его толстяком преемником. Что может быть грустнее, чем выдохшийся шут в руках у близкой смерти? Старость только умным вредит, а дураков совершенствует. Смерть усовершенствовала его комические номера еще больше, положив им конец.

И вот тут появился Роберт Армин, гений улыбки сквозь слезы, тонкой насмешки, скрытой за остротами, более изысканной разновидности комедии, написанной не для обычного клоуна, а для остроумного дурака, едкого, даже горького, такого как Оселок в «Как вам это понравится», Фесте в «Двенадцатой ночи», или верного слуги и шута короля Лира, — он играл эти роли. К тому времени, как он сыграл Терсита в «Троиле и Крессиде» и Калибана в «Буре», он уже далеко ушел от жанра комедии. И я тоже. Мы оставили позади времена толстяка Тарлтона и королевы, которая среди всех развлечений ставила пьесы немногим выше, чем травлю медведей. Возможно, я даже ей льщу: она вполне могла предпочитать медведей актерам. Да, она была умна, но в искусстве видела лишь политику, и в этом она была истинным представителем холодных Тюдоров, этих лавочников королевства.

И Эссекс решил выгнать старую усталую лавочницу из-за ее прилавка¹. Но он слишком поздно понял, что англичанам не нужны звезды, лавочники их вполне устраивают. Потому что звезды падают с небес, а лавочники спят в мягких постелях.

Невозможно сказать, но легко представить, о чем думал граф в холодное утро Пепельной среды², когда он всходил по финальным ступеням в своей жизни, чтобы обнять последнюю возлюбленную — плаху. Должно быть, он уже понял, что игры кончились. Все было всерьез, и даже его старая любовь — рыжая Бесс — не вмешается, чтобы его спасти. Она не получила кольцо, которое он послал ей из тюрьмы — ее давнишний подарок ему — его последний козырь. Вероятно, он был рад тому, что умрет как дворянин — с нетронутыми внутренностями и гениталиями — и что над ним не будет глумиться чернь, чьим героем он был когда-то. Он опустил воротник своего красного кафтана и прочитал молитву Господу за долголетие королевы. Ей оставалось жить два года.

Ничто в его жизни не удалось ему больше, чем уход из нее. Он умер, как будто вся его жизнь была лишь подготовкой к смерти, отбросил самое драгоценное, что у него было, небрежно и легкомысленно, как какую-то мелочь. Мятежники и изменники тоже умеют красиво умирать, дать славное представление. Говорят, Рэли разрыдался — стоявшие поблизости видели, как по его щекам ползли крокодиловы слезы. Говорили, они были сладостными и даже благоухали.

Последними словами графа была благодарность Господу за такую казнь. Но палачу не удалось оборвать его жизнь с первого раза. Только с третьей попытки красивая голова графа распрощалась с телом. Ему было тридцать пять лет. Сын Бергли, Роберт, наблюдал за казнью, потирая свои сухие руки, возможно вспоминая то, что когда-то сказал об Эссексе его отец, предсказывая его конец: «Кровожадные и коварные не живут и половины положенных им дней».

Накануне казни, проводя вечер в Уайтхолле, королева решила посмотреть пьесу. Нам было приказано явиться. Она потребовала, чтобы «Слуги лорда-камергера» сыграли пьесу по ее личному выбору — «Ричарда II», ту самую, которую мы играли в поддержку неудавшегося переворота Эссекса. Ей захотелось, чтобы мы сыграли ее полностью — со сценой свержения с престола, и она потребовала, чтобы короля Ричарда исполнил не кто иной, как сам господин Шекспир, потому что он лучше других знает, что значит быть низверженным принцем. Старая карга! Я пропотел все представление, роль мне явно не подходила, и я чувствовал, как с того места, которое когда-то было ее лицом, в мою сторону поблескивали холодные глаза.

После исполнения приговора Эссексу она ходила туда-сюда по своей опочивальне, топала ногами, терзалась, клокотала от злости и в бешенстве и диком гневе пронзала старым ржавым мечом гобелены — «Что! Крыса там? Мертва, червонец об заклад».

Зло переживает человека, добро же погребают вместе с ним. Но в случае с Эссексом предпочли забыть его капризную жестокость, нерешительность, позерство и непостоянство. Он был человеком с шальными глазами, который ворвался в королевскую спальню, безумный как море и ветер. Задним числом вспомнили, что он был искренней и свободной натурой, остроумным и образованным человеком, верным, преданным и обходительным, милостивым к нижестоящим, щедрым себе в убыток, верным супругом и мужественным солдатом — пусть даже посредственным военачальником и профаном в политике. Странно, как смерть меняет характер человека, особенно в мире своекорыстных карьеристов, льстецов и циничных честолюбцев. Уж лучше быть идеалистом-неудачником, оплакиваемым народом. О, что за светлый ум погиб! Взор царедворца, меч воина, речь мудреца, надежда, цвет прекрасной родины, изящества пример и лоска образец, цель подражанья для подражателей — все, все исчезло! Лучше пусть поэт напишет ему эпитафию, и он оживет в «Фениксе и голубке». Если верность иль — увы! — красоту найдете вы — то обман, они мертвы. Ты, кто верен и любим, помолись на благо им перед камнем гробовым. Чтобы даже враги, когда накатит теплая волна воспоминаний, вспоминали его воплощением классических добродетелей: «Он римлянин был самый благородный. Он человеком был».

Примечания

1. Эссекс в 1601 г. поднял мятеж против королевы.

2. В англиканской церкви день начала Великого поста.