У всех влюбленных, как у сумасшедших, кипят мозги¹

В «Ромео и Джульетте» (1594) вырисовывался героический облик любви; совсем в другом свете она предстала в комедии «Сон в летнюю ночь» (1595). В этой шуточной и серьезной пьесе обнаружилась романтико-комическая природа любви. По всему видно, что Шекспира такая «диалектика» нисколько не смущала. Он вообще всегда вдохновлялся тем, что жизнь богата контрастами, противоречиями.

Какая-то удалая, праздничная игра воображения дает о себе знать и в действиях героев «Сна в летнюю ночь», и в самом построении комедии. Автор поистине не жалел сил, чтобы всесторонне познать веселую, играющую людьми власть любви, выявить суть ее неписаных, природой установленных законов и тех законов, что придуманы людьми.

Действующие лица «Сна в летнюю ночь», как, впрочем, и других комедий, заняты «изысканиями». Почти все они делятся своими впечатлениями о любовных переживаниях и размышлениями относительно обязанностей любящих. Особенно большую активность проявляют те, кто всецело подчинен любви, правителю более могущественному, чем глава Афинского государства герцог Тезей.

Кстати, сам монарх разделяет этот энтузиазм и глубокомысленно рассуждает о чудодейственной силе любви. Это ему принадлежат слова: «У всех влюбленных, как у сумасшедших, кипят мозги». Герцог далее поясняет, какой смысл вложил он в свой афоризм: воображение влюбленных «всегда сильней холодного рассудка». Иными словами, любовь скорее сродни буйной фантазии, чем уравновешенному разуму.

Тезею вторит ткач Основа, совершенно независимо от правителя Афин открывший, что «любовь с рассудком редко живут в ладу в наше время». Собственно, на этой коллизии, подмеченной в жизни наблюдательным мастеровым, и зиждется все действие комедии. Герои пьесы, попав во власть любви, теряют способность руководствоваться здравым смыслом, внимать советам и угрозам старших. Вначале они выглядят обезоруженными, беспомощными и потому уморительно комичными.

Поводырь-природа персонифицирована в образах эльфов и фей, взятых из английского фольклора. «Добрый малый Робин, веселый дух, ночной бродяга шалый» вливает спящим молодым людям в глаза волшебный сок цветка. Теперь, стоит им проснуться — и они влюбятся в первого встречного. Волшебный сок позволяет «предметно» представить таинственную суть любви, ее электризующее действие на человека.

Стремительны превращения героев. Лизандр, горячо любивший Гермию, поражает ее страшным признанием: «Тебя я ненавижу, а люблю Елену». Он резок и груб из-за того, что неожиданно выбит из колеи и сам не может понять, что с ним происходит. И Деметрий, ранее помышлявший о женитьбе на Гермии, молниеносно меняет направление «атаки». Былое его равнодушие к Елене уступает место бурной заинтересованности.

Венцом всех проказ любви надо считать вспыхнувшую страсть царицы фей и эльфов Титании. Она воспылала любовью к ткачу Основе. Супруг этой повелительницы лесных духов Оберон, по воле которого происходят все трансформации действующих лиц, решил подшутить над своей непослушной женой, проследить, как на нее подействует сок цветка, и оказалось, что богиня ничем не отличается от смертных. Увлечение Титании выглядело тем более причудливым и забавным, что Пэк придал ее возлюбленному — ткачу Основе — облик осла. Возник разительный контраст. Красавица Титания, столь романтичная, утонченная в своем восприятии мира, — и грубоватый простолюдин в безобразном обличии осла, ошеломленный всеми лесными чудесами.

Прозорливость Шекспира сказалась в том, что он довел почти до абсурда «очарование» любви: ведь Титания не замечает глупости и уродливости Основы. Как раз наоборот: он ей кажется совершенством, что немало веселит Оберона и Пэка. «Ты так же мудр, как и хорош собою», — говорит ткачу царица фей и эльфов.

Ослепление любовной страстью предстало здесь в шутливом гротеске.

Но комедия должна оставаться комедией, т. е. такой пьесой, в которой противоречия жизни разрешаются наилучшим образом. Шекспир, следуя этому закону, стремится все же не нарушить естественного хода событий. Та же сила, которая лишила влюбленных «холодного рассудка», сообщает их действиям своеобразную логику. Эта сила — природа, добрые и непреоборимые естественные наклонности человека. Шекспир верил в них! Потому-то природа одухотворена в комедии и приводит в равновесие разбушевавшиеся сердца. Ее благотворное воздействие ощущают и смертные, и божественная Титания, которая сама — воплощение волшебной красоты, царящей в природе.

Щедрые душой Лизандр, Гермия, Деметрий и Елена заслужили свое счастье. Герцог, ранее поддерживавший непримиримость отцовских притязаний Эгея, теперь призывает старика быть милосердным и одобрить свободный выбор любви, на который отважилась Гермия, и Эгей идет на попятную.

А лесные духи? Ранее они своим вторжением в жизнь молодых людей только подтверждали неподвластность чувства расчетливому разуму и несправедливому общественному закону. Когда же Тезей согласился с тем, чтобы оставить все так, как «задумано» природой, эльфы и феи считают свою миссию выполненной и весело оставляют сцену.

Не следует бояться честной и свободной любви, ей надо довериться — и все пойдет на лад. Противодействие добрым естественным наклонностям и влечениям людей вызывает сопротивление всемогущей природы. В любви, в привольной «игре воображения» есть своя разумная последовательность. Она проверена счастливым исходом комедии.

Жизнелюбие художника бьет ключом, оно не укладывается в рамки романтико-комического сюжета и находит себе дополнительный выход в развернутой пародии, сопутствующей истории любви Лизандра и Гермии, Деметрия и Елены. Наряду с чувствами истинными, хотя и капризными, мы находим в пьесе карикатуру на героическую любовь. Этот большой шарж постепенно обретает свою форму в ряде сцен, где показаны распределение ролей, репетиция и самый спектакль о Пираме и Фисбе.

Сцена на сцене, столь часто устраиваемая Шекспиром, необходима в комедии «Сон в летнюю ночь» не только для увеселения публики. Представление, устроенное предприимчивыми мастеровыми, служит для развенчания трезвого расчета, которым пытаются заменить вдохновение, — на этот раз не вдохновение любви, а вдохновение театрального творчества.

Ремесленники искренне уверены, что успеха на сцене они добьются, если проявят присущую им деловитость, ту самую деловитость, что не может обойтись без «холодного рассудка». И с тем же усердием, с каким они строгали доски и чинили кастрюли, они представили на сцене трагедию молодых любовников.

От такой ремесленнической старательности трагический сюжет перерождается в фарсово-комический. На этом спектакле присутствуют тонкие ценители искусства — Тезей, Ипполита, Лизандр, Гермия, Деметрий, Елена. Они беспрерывно острят, наблюдая, как романтическое содержание истории Пирама и Фисбы получает подчеркнуто натуралистическую интерпретацию.

Рассудительный Тезей призывает всех присутствующих достойно оценить скромность и старательность актеров-любителей. Таким образом защищено человеческое достоинство в пьесе.

Тем не менее иронические реплики сыплются одна за другой. Они теперь занимают зрителей не меньше, чем актеры, исполняющие роль Фисбы, Пирама, Луны, Стены и Льва. Благодаря этому происходит дальнейшее снижение трагического. Автор комедии вряд ли подвергал эстетическому отрицанию историю, поведанную его любимым поэтом Овидием. В «Сне в летнюю ночь» высмеяна придуманная самим Шекспиром сценическая переделка истории Пирама и Фисбы.

Кроме того, Шекспир хотел в этой пародии показать, что все зависит от того, с какой стороны подойти к любви. Отношения Пирама и Фисбы «не поддались» рассудительности ткача, чинильщика меха, медника и столяра. В представлении, которое они устроили, любовь выглядит смехотворной именно потому, что она задумана и продемонстрирована по заранее составленному плану. Если ремесленники не поняли поэзию Овидия, то в такой же мере Эгей не смог проникнуть в поэзию любви Лизандра и Гермии. Тут как раз и обнаруживаются внутренние связи в пестрой картине, нарисованной Шекспиром.

Многих исследователей смущает, однако, сюжетная мозаика комедии. Им кажется, что разнородные характеры и ситуации «Сна в летнюю ночь» соединены механически. Они безошибочно установили, что образ Тезея, известный по древнегреческим мифам, мог быть воспринят Шекспиром из «Кентерберийских рассказов» Чосера или «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха. Судьба Пирама и Фисбы была сюжетом одной из поэм в «Метаморфозах» Овидия. Робин, как уже отмечалось, взят из художественной сокровищницы английского народа, образы ткача Основы, столяра Пигвы, скорняка Дудки и медника Рыло подмечены автором в английской действительности XVI века. Вся эта разноцветная и разнохарактерная смесь переплавляется в горниле творческой фантазии Шекспира и обретает художественное единство.

Идеи, пронизывающие комедию, придают ей эстетическую цельность: ничто не должно стеснять добрых порывов человека, свобода — не дар сильных мира сего, а необходимое условие полноценной жизни. Она — воздух, которым дышит любовь; любовь можно уподобить искусству — она тоже требует вдохновения и самозабвенного служения; она глубоко выражает человечность и способна «в доблести пороки превращать».

Надо полагать, что Шекспир сознательно обозначил некоторые характеры только пунктиром. Если этого не принимать во внимание, то Ипполита — совсем безжизненный образ, Тезей не действует, схематично раскрыты ничем не отличающиеся друг от друга Лизандр и Деметрий.

Между тем событийный сюжет пьесы иногда нуждается хотя бы в скупых, но резких индивидуальных характеристиках. Так возникают вполне отчетливые контуры Эгея, Гермии и Елены. Как правило, лишь одна краска используется для создания этих образов, но полутона создают ощущение известной динамики в рисунке. Меланхолия уступает место вспыльчивости, когда Елена, ранее полагавшая, что судьба повинна в ее несчастье, начинает винить в своей беде Гермию. Состояние счастливой уверенности в любви уступает место отчаянию, когда Гермия, не веря своим ушам, слышит «объяснение» Лизандра в ненависти.

Проказы веселого домового Пэка, его неподдельное добродушие сообщают этому образу, пожалуй, наибольшую цельность и законченность по сравнению с другими персонажами. Это одно из самых поэтичных созданий Шекспира.

Грубый, сочный юмор Шекспира преобладает в портретах ремесленников. Веселый мастеровой люд Афин (а точнее — Лондона) выглядит в комической пьесе совсем по-иному, чем в «Генрихе VI», где народ ожесточен социальной несправедливостью и бесправием. Беспечные актеры-любители «Сна в летнюю ночь» мало похожи и на побледневших от возмущения горожан Лондона, узнавших о преступных действиях герцога Глостера («Ричард III»). Простолюдины, представленные в комедии, не лишены достоинств, но они и смешны, потому что их эстетический вкус еще не очень развит.

Молодой Шекспир уже в этой ранней комедии стремится слить в единое целое характеры и обстоятельства. Ему в полной мере удается осуществить этот замысел. Все зависит не от заранее избранного плана композиции, а от «структуры» самой жизни, которая каждый раз определяет особое построение воссоздающей ее пьесы.

Примечания

1. Шекспир Уильям. Собр. соч. в 8-ми т., т. 3, «Сон в летнюю ночь» в переводе Т. Щепкиной-Куперник, с. 194. В дальнейшем цитируем по этому изданию.