Рекомендуем

под покраску marburg patent decor 9342

Счетчики






Яндекс.Метрика

Занимательность

 

Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным.

А. Пушкин

 

Могу себе представить, как рассердятся многие, услышав, что существует искусство читать Шекспира [...] Может ли быть трудно читать театральные пьесы, принадлежащие к числу прекраснейших произведений мировой литературы?
Конечно, я не это имею в виду. Но если мне кто-нибудь скажет: «Чтобы читать Шекспира, ничего не надо», я могу только ответить: «Попробуй!»

Б. Брехт

В театре Шекспира спектакль длился два — два с половиной часа. Большинство зрителей выстаивало представление на ногах. Эта публика требовала прежде всего занимательного зрелища. Для нее и писал свои пьесы Шекспир. Поэтому его первой заботой было найти интересный сюжет.

Теперь уже одно имя Шекспира на афише является достаточной приманкой для зрителей. Но во времена самого Шекспира зрители, как правило, даже не знали имени автора пьесы. Их влекло в театр желание увидеть на сцене какую-нибудь очень интересную историю. Этим тогдашние посетители театров похожи на нынешних зрителей кино.

Еще в середине XVIII века английский критик Сэмюэл Джонсон высоко оценил увлекательность интриги в пьесах Шекспира. У Шекспира, писал он, «фабулы как исторические, так и вымышленные всегда насыщены событиями; простой народ это увлекает гораздо больше, нежели изображение чувств или рассуждения; даже те, кто не верит в чудеса, поддаются обаянию необыкновенного, и каждый обнаруживает, что трагедии Шекспира захватывают сильнее, чем произведения других авторов.

У последних нравятся отдельные речи, а Шекспир волнует изображением событий и превзошел всех, кроме, пожалуй, Гомера, в достижении главной для всякого писателя цели: он возбуждает беспокойное и непреодолимое любопытство, заставляющее прочитывать произведение до конца»1.

Природу народного театра, для которого писал Шекспир, очень точно определил Пушкин: «Драма родилась на площади и составляла увеселение народное. Народ, как дети, требует занимательности, действия. Драма представляет ему необыкновенное, странное происшествие. Народ требует сильных ощущений — для него и казни зрелище. Смех, жалость и ужас суть три струны нашего воображения, потрясаемого драматическим волшебством...

Трагедия преимущественно выводила тяжкие злодеяния, страдания сверхъестественные, даже физические (например, Филоктет, Эдип, Лир). Но привычка притупляет ощущения — воображение привыкает к убийствам и казням, смотрит на них уже равнодушно, изображение же страстей и излияний души человеческой для него всегда ново, всегда занимательно, велико и поучительно. Драма стала заведовать страстями и душою человеческою»2.

Пушкин вывел свои заключения на основе художественного опыта величайших эпох истории театра, когда драматическое искусство было ближе всего народу, — древнегреческого театра V века до нашей эры и английского театра эпохи Возрождения. Он отметил два существеннейших элемента народной драмы: занимательность действия и жизненную значительность содержания. Ренессансная драма Англии сочетала занимательность действия с раскрытием глубин душевной жизни. Думается, мы не ошибемся, предположив, что современников Шекспира в его пьесах привлекали обе стороны. Впоследствии, однако, отношение к этим двум сторонам пьес Шекспира изменилось. Когда критика открыла шекспировское мастерство изображения характеров и знание сюжетов его пьес стало распространенным в среде образованных, значительная часть публики перестала обращать внимание на фабулу, сосредоточивая интерес на характерах. Этот перелом в понимании пьес Шекспира получил выражение в высказывании поэта С.-Т. Колриджа. Определяя особенности творчества Шекспира, он, в частности, отметил такую: «Независимость драматического интереса от фабулы. Интерес к фабуле всегда вызван интересом к характерам, а не наоборот, как у почти всех других авторов; фабула является только канвой, не больше»3. Колридж выразил мнение, получившее широкое распространение. Даже Гервинус, который считал, что «характер и действие взаимно проникаются, как в натуре, так и в сочинениях Шекспира»4, тем не менее признавал, что если возможно отделить одно от другого, то в поэтике шекспировской драмы характер занимает главное, а действие — второе место5. Те, кто неоднократно читал и видел спектакли пьес Шекспира, настолько знакомы с фабулой, что это исключает интерес к тому, как будут развиваться события; для многих читателей это заранее известно. Для них поэтому интереснее вглядываться в характеры шекспировских героев, открывая в них все новые и новые черты. Но всегда есть зрители, впервые приобщающиеся к Шекспиру, и они подтвердят, что пьесы Шекспира интересны не только своим психологизмом, но и динамичной фабулой. Такие читатели и зрители с одинаковым интересом воспринимают обе стороны пьес Шекспира. В первый раз сюжет, возможно, даже больше занимает, чем психологическая глубина, которая не осваивается в полной мере сразу.

Все эти рассуждения имеют целью утвердить простую истину. Для самого Шекспира и для его зрителей сюжет, естественно, имел большое значение и представлял едва ли не главный интерес. Но не только для них. Если мы хотим понять драмы Шекспира, то должны помнить, что и для нас сюжеты пьес Шекспира имеют важное значение. Очень верно писал об этом Н. Берковский: «Когда пишут о Шекспире, пишут о «характерах». Коренная особенность Шекспира в том, что с характеров его поэтика не начинается. В ее зачине лежит характер, погруженный в величайшие обусловленности социальной истории и политической жизни... Драматургия Шекспира не есть логика характеров, но есть логика прежде всего положений, в которые характеры поставлены»6. А эти положения даны нам в сюжете.

Примечания

1. Johnson on Shakespeare, ed. by W. Raleigh. I.., 1908, p. 32—33

2. «Пушкин-критик». М., ГИХЛ, 1950, стр. 280.

3. S.Т. Сolleridge. Essays and lectures on Shakespeare and some other old poets and dramatists. Everyman ed. L., 1927, p. 54.

4. [Г.] Гервинус. Шекспир, т. 4. СПб., 1878, стр. 327.

5. Там же, стр. 331.

6. Н. Берковский. Эволюция и формы раннего реализма на Западе. В сб. «Ранний буржуазный реализм». Л., 1936, стр. 14—15.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница