Глава 8. Зрелость

«Слуга его величества»

Провозглашение Джеймза королем было встречено всеми с чувством облегчения: Алая и Белая роза не повторяется, междоусобной войны за престол не будет. Все устали от деспотического правления старухи в рыжем парике и надеялись, что при новом короле будет легче. Он сразу же устранил тревогу, которую испытывали все лица, занимавшие государственные должности, — от министров до последнего городского констебля и сборщика налогов. Король объявил, что за всеми сохраняются их должности и им надлежит исполнять свои обязанности впредь до новых распоряжений, ежели его величеству заблагорассудится их издать.

В общем все сохранилось, как было, только вывеска изменилась. Елизавета оставила своему преемнику тяжелое наследие. Новый король не обладал государственной мудростью. Он был плохим королем для Шотландии и не стал лучшим, когда надел английскую корону, объединив под своей властью два беспокойных королевства.

Английские министры выбрали Джеймза не только по его династическим правам, но и за то, что он был полным ничтожеством. Они знали: он будет помнить, кому обязан второй короной, и не посягнет на их интересы.

Сын Марии Стюарт и ее второго мужа лорда Дарнли, Джеймз был довольно хилого здоровья. У него были слабые ноги; он наловчился ездить верхом и увлекался охотой, любил мужское общество, попойки, пышность и театр.

В свободное от этих занятий время он давал указания министрам и писал разного рода сочинения.

Какова была политика нового короля?

Вечной опасностью была непрекращавшаяся война с Испанией. Вскоре после вступления на престол король Джеймз стал предпринимать дипломатические шаги для того, чтобы установить нормальные отношения с врагом, против которого Англия боролась больше полустолетия. Война, наборы рекрутов, а главное — налоги для расходов на эти цели надоели народу. Джеймз и в этом шел навстречу желаниям большинства.

Наконец, был еще один важный вопрос, волновавший всех, — религия. Джеймз Стюарт был сыном католички. Опасались, как бы он не вздумал произвести Контрреформацию и не стал обращать в католичество нацию, уже привыкшую за семьдесят лет к новой, англиканской религии. Слухи об этом шли все время. Но тревога была напрасной. Не с этой стороны назревала опасность для народа.

Стюарты были связаны с самыми консервативными элементами Англии и Шотландии. Дворяне со все большей тревогой наблюдали рост буржуазии и недовольство народа своим бедственным положением. Они мечтали о сильной власти, которая обуздала бы толстосумов Сити и вечно недовольный народ. Общее мнение было таково, что Елизавета в последние годы ослабила бразды. Джеймз принялся натягивать их.

Со времени его воцарения с новой силой возродился принцип божественного происхождения королевской власти. Это внедрялось всеми средствами и, в частности, через театральные представления.

Но если божественный дух воплощается во всем, что связано с королем, то враждебное его благости выражается в бесовских силах. Джеймз был большим знатоком демонологии и даже написал трактат на эту тему. Его царствование ознаменовалось постоянными «охотами на ведьм», что было удобным средством расправы с непокорными и запугивания всего народа, которому все чаще доводилось наблюдать казни людей, обвиненных в колдовстве.

В отличие от Елизаветы, которая умела писать стихи, но никогда не позволяла печатать их, дабы не унижать своего королевского достоинства, Джеймз обладал литературным тщеславием и напечатал несколько книг.

Вскоре после торжественного вступления в Лондон, происшедшего в мае 1603 года, Джеймз I объявил, что если раньше театрам протежировали высшие сановники, лорд-адмирал или лорд-камергер, то теперь только члены королевской семьи имеют право оказывать покровительство театральным труппам и давать им свое имя.

Труппе, к которой принадлежал Шекспир, оказали самую высокую честь: ей было присвоено наименование «слуг его величества короля». Это свидетельствует о том, что театральный коллектив, членом которого был Шекспир, считался самым лучшим и потому актерам было присвоено звание «слуг» самого короля. Они были записаны в число дворцовой челяди, им даже полагалось небольшое ежегодное жалованье, а кроме того, как и остальная королевская прислуга, в дни разных торжеств для участия в церемониях они должны были носить ливреи того цвета, какой носили слуги при дворе. В дворцовых записях сохранилась заметка о том, что актерам труппы его величества было отпущено красное сукно и золотые галуны для пошивки ливрей. Кроме того, Шекспиру и некоторым другим членам труппы было присвоено считавшееся тогда почетным звание придворных грумов, то есть личной прислуги короля, что, однако, отнюдь не означало необходимость служить ему, так же как спальничьи не обязательно стелили королю постель, а стольники не прислуживали за столом. Только однажды Шекспир и его товарищи по труппе были вызваны во дворец для исполнения лакейских обязанностей. Это произошло, когда впервые за много лет к английскому двору прибыл посол из Испании. «Слуги его величества» толкались недели две при дворе в массе дворян и челяди, собранных для того, чтобы продемонстрировать посланцу Филиппа II величие английского короля.

Нам теперь все подобные звания и титулы кажутся странными и непонятными. Во времена Шекспира они имели значение, давая их обладателям почетное положение в обществе. Для Шекспира, который так хлопотал, чтобы получить низшее дворянское звание, вероятно, было отнюдь не безразлично то, что он теперь мог именоваться не только джентльменом, но вдобавок еще грумом короля.

Вскоре после провозглашения Джеймза I королем Англии в Лондоне началась эпидемия чумы. Новый король не успел торжественно вступить в столицу. Он устраивал временные резиденции в замках различных представителей высшей знати.

В связи с эпидемией лондонские театры в мае 1603 года были закрыты. Значительная часть населения покинула город. Ушли из него и актеры. Во время их странствований они попали в замок графа Пембрука, где как раз находился король. Это был замок того самого Пембрука, которому было посвящено впоследствии первое издание собрания сочинений Шекспира; причем в посвящении отмечалось, что Пембрук «оказывал автору этих пьес большое расположение». Может быть, даже Пембрук сам разыскал шекспировскую труппу и пригласил в свой замок развлекать короля. Вскоре после этого Джеймз переменил резиденцию и поселился во дворце Хемптон-Корт. И здесь между 26 декабря 1603 года и 18 февраля 1604 года труппа его величества шесть раз играла перед королем, за что ей была уплачена весьма солидная сумма в пятьдесят три фунта стерлингов. Кроме того, король выдал Бербеджу еще тридцать фунтов стерлингов «для поддержки и помощи как ему лично, так и остальным членам труппы ввиду того, что им запрещено публично играть пьесы в Лондоне и его окрестностях... что должно им помочь до той поры, пока богу не станет угодно вернуть город в состояние полного здоровья». В марте 1604 года эпидемия прекратилась. Король Джеймз торжественно вступил в Лондон, и по этому случаю была устроена грандиозная процессия через весь город, от замка Тауэр до дворца Уайтхолл. В этой процессии участвовали представители всех корпораций города во главе с лордом-мэром. Актеры тоже должны были идти в процессии. Для этого им и было выдано сукно на пошивку ливрей. Шекспир и Бербедж, одетые в красные суконные ливреи, шествовали через весь город в демонстрации, приветствовавшей вступление в столицу нового короля.

С 9 апреля 1604 года театрам было разрешено возобновить спектакли, и в «Глобусе» начался обычный летний сезон. Если не было допущено ошибки при установлении хронологии пьес Шекспира, то именно в тот год на сцене «Глобуса» впервые появились «Мера за меру» и «Отелло». Во всяком случае, в ноябре и в декабре 1604 года эти две пьесы были показаны шекспировской труппой при дворе короля.

Ставши труппой короля, актеры театра «Глобус» должны были особенна часто выступать при дворе по случаю тех или иных торжеств. Их приглашали ко двору чаще, чем другие театральные труппы. Так, на зимние праздники 1604—1605 годов шекспировская труппа дала одиннадцать спектаклей в королевском дворце, причем из этих одиннадцати представлений восемь были пьесы Шекспира. Только два других спектакля были даны не труппой актеров его величества. Вот репертуар пьес, исполненных при дворе с ноября 1604 по февраль 1605 года:

«1 ноября 1604 года. В банкетном зале дворца Уайтхолл — пьеса, называющаяся «Венецианский мавр».

4 ноября. Пьеса «Веселые виндзорские жены».

26 декабря. В ночь на Святого Стефана во дворце — пьеса под названием «Мера за меру».

28 декабря. Пьеса «Ошибки».

Между Новым годом и Двенадцатым днем — пьеса «Бесплодные усилия любви».

7 января 1605 года. Пьеса «Генрих V».

8 января. Пьеса под названием «Каждый вне себя».

2 января. Пьеса «Каждый в своем нраве».

3 февраля. Пьеса заказана, но отменена.

10 февраля. Пьеса о Венецианском купце.

11 февраля. «Трагедия об испанских...»

12 февраля. Пьеса под названием «Венецианский купец» повторена по воле его королевского величества».

Эта запись в реестре распорядителя королевских увеселений содержит также еще одну графу: «Поэты, которые сочинили пьесы». Графа эта заполнена не во всех случаях. Так не сказано, что пьесы «Каждый вне себя» и «Каждый в своем нраве» сочинены Беном Джонсоном. Не назван автор «Венецианского мавра», «Бесплодных усилий любви» и «Генриха V», но против пьес «Мера за меру», «Ошибки» и «Венецианский купец» написана фамилия «Шексбирд». Фамилию Шекспира исковеркал писарь, заносивший все эти сведения в книгу записей королевских увеселений. Он хорошо знал имена всех титулованных особ. Что ему было до каких-то актеров и сочинителей! Имени Бена Джонсона он вообще не знал, а фамилию того, другого, — как его там? — не расслышал толком, когда ему ее назвали.

Мы видим, что пьесы Шекспира занимали значительное место в репертуаре его труппы и пользовались большим успехом. Теперь, зная хронологию творчества Шекспира, мы можем отметить, что наряду с новыми пьесами Шекспира, поставленными в тот сезон («Мера за меру» и «Отелло»), в репертуаре театра сохранялись и самая ранняя комедия Шекспира («Комедия ошибок») и одна из его первых зрелых комедий («Бесплодные усилия любви»). Особенно следует отметить успех при дворе «Венецианского купца» — пьесы, дважды исполнявшейся по желанию короля.

Благодаря тому, что записи дворцовых развлечений велись весьма методично, удалось установить и много других случаев, когда труппа Шекспира играла при королевском дворе. Спектакли при дворе были важны для труппы как свидетельство высокой оценки ее профессионального мастерства; кроме того, они приносили весьма приличное денежное вознаграждение.

Насколько хорошо шли дела труппы актеров его величества, мы можем судить хотя бы по тому, что один из членов этой труппы в 1605 году приобрел в своем родном городе Стратфорде земельные участки на сумму четыреста сорок фунтов стерлингов. Мы не побоимся напомнить читателю, что это было как раз тогда, когда Шекспир, вероятно, заканчивал самую величественную и мрачную из своих трагедий, где вдохновенно говорится о страданиях нагих, несчастных бедняков, которые, не имея крова над головой, в непогоду и бурю вынуждены скитаться по степи в жалком рубище и с пустым брюхом.

Вообще начало царствования Джеймза отмечено в театре большим развитием двух видов драмы — трагедии и сатирической комедии. В жанре трагедии первое место принадлежало Шекспиру. При Джеймзе появились на сцене: «Отелло» (1604), «Король Лир» (1605), «Макбет» (1606), «Антоний и Клеопатра» (1607), «Кориолан» (1608). В это же время Джонсон написал одну из своих самых острых сатирических комедий — «Вольпоне» (1606).

Чем можно объяснить несомненное усиление социально-критических мотивов в драматургии первого десятилетия XVII века? Несомненно, в первую очередь резким обострением общественных противоречий. Но при Елизавете это приходилось делать с оглядкой. При Джеймзе сначала как будто стало легче. Новый король не торопился зажать рот писателям. На первых порах даже показалось, что при Джеймзе можно будет более свободно говорить с народом со сцены. В краткий промежуток пятилетия 1603—1608 годов английская драма пережила большой подъем, потому что писатели могли относительно свободно касаться острых социальных тем, лишь бы они соблюдали полную меру верноподданнического почтения по отношению к королю. Читая теперь пьесы, созданные в те годы, нетрудно увидеть, что многими драматургами после смерти Елизаветы владело ощущение, что наконец-то они вырвались на свободу и могут высказать то, что копилось в душе годами. Общих тем, во всяком случае, можно было касаться. Но даже отдаленные намеки на персону короля или его приближенных вызывали гром и молнию.

«В надежде славы и добра...»

Новый король, как мы уже знаем, любил театр. Со времени его вступления на престол, с 1603 года, по год смерти Шекспира (1616) при дворе Джеймза состоялось сто семьдесят семь спектаклей труппы «слуг его величества».

Придворные спектакли были выгодным делом для труппы, ибо независимо от количества публики они оплачивались по твердой таксе, сначала установленной Генрихом VIII в сумме шести фунтов стерлингов, а при Елизавете поднятой до десяти фунтов стерлингов. Кроме того, в знак монаршей милости актерам платили еще некоторую сумму сверх этой.

В ночь на Святого Стивена, 26 декабря 1604 года, в королевском дворце Уайтхолл «слуги его величества» представили пьесу «Мера за меру». Как и предшествующая комедия, это пьеса, в которой все «кончается хорошо». Но прежде чем наступает этот хороший конец, происходят странные, страшные и просто чудовищные вещи. В Венском герцогстве вводятся в действие суровые законы, карающие смертью за прелюбодейство. Блюститель закона Анджело не разбирает ни правых, ни виноватых. Он судит одинаково строго и Клавдио, чья возлюбленная забеременела, прежде чем он успел с ней обвенчаться (проступок, вполне извинительный в глазах мужа Энн Хетеуэй), и содержательницу публичного дома. Нам нет нужды пересказывать всю эту историю, известную у нас не только по пьесе Шекспира, но и по переложению ее, сделанному Пушкиным в поэме «Анджело».

Пьеса Шекспира направлена против пуританского лицемерия. Воплощением этого порока представлен Анджело. Интересно, что произведение Шекспира было злободневным для лондонцев его времени. В один из последних годов правления Елизаветы главный судья королевства сэр Джон Попхэм задумал произвести чистку лондонских пригородов от публичных домов. Современный документ сообщает, что судья «преследовал бедных красивых девок без всякой жалости и снисхождения».

В пьесе Шекспира действие происходит в Вене, но зрители без труда узнавали знакомую им картину лондонских пригородов, где находились — часто по соседству с театрами — всякие злачные места.

«Мера за меру» — драма о том, как правосудие со страшной силой обрушилось на невинного человека — Клавдио. Видимо, во все эпохи классового господства случались такие «казусы», и гуманные писатели поднимали голос против несправедливости. Странно, что не заметили этой черты в Шекспире такие люди, как страстный защитник Каласа Вольтер и автор «Воскресения». «Мера за меру» — это своего рода «спор о Клавдио»: виновен он или не виновен, прав ли закон? Главные персонажи пьесы проверяются их отношением к судьбе злосчастного молодого человека. Центральная сцена драмы происходит в тюрьме, где Клавдио ожидает казни.

Суд и тюрьма определяют атмосферу этой пьесы, попавшей в разряд комедий только потому, что в ней все кончается благополучно. Шекспир написал ее для того, чтобы осудить ненужные жестокости законов и чтобы прославить «доблесть доброты». Образ доброго герцога выражает идеал, о котором мечтали во все времена деспотизма, — идеал справедливого и милосердного правителя. С такими образами у реалиста Шекспира всегда получались лишь частичные успехи. Для них не было живой модели, и поэтому они получались у него искусственными. Так обстоит и с добрым венским герцогом, который ходит переодетым среди своих подданных, чтобы проверять, справедливо ли управляют его наместники, и вовремя исправлять зло, причиняемое их произволом.

Такова первая пьеса, которую поставил на сцене Шекспир при новом короле.

Кровь и вино

Шекспир взывал к милосердию короля...

Как помнит читатель, Елизавета приговорила Саутгемптона к пожизненному заключению. Джеймз помиловал его. И тут же приказал арестовать Уолтера Рали, которому, как мы знаем, Елизавета поручила наблюдать за казнью Эссекса. Новая власть была милосердна к тем, кого осудила старая власть, но проявила беспощадность к тем, кого могла опасаться.

Рали как раз был безвреден, и его зря обвинили в заговоре. Его упрятали в Тауэр «на всякий случай». Но против нового короля действительно строились заговоры. Один из них наделал особенно много шума.

В ноябре 1605 года Джеймз должен был открыть новый парламент. Группа заговорщиков-католиков, во главе которых был Гай Фокс, подложила в погребе под залом заседаний бочки с порохом, которые она хотела взорвать, когда король явится в парламент. Случай помог открыть заговор, и Джеймз избежал опасности.

За короткий срок второй раз оказалось, что Шекспир был знаком с лицами, замешанными в заговорах. Один из заговорщиков, Кетсби, был владельцем имения в Стратфорде, и в пригородном доме Клоптонов происходили обсуждения и подготовка, предшествовавшие перевозке пороха в подвал парламента. В Лондоне же заговорщики сходились в таверне «Сирена». Как и в случае с заговором Эссекса, ветер политической истории пронесся близко от Шекспира. Зрители его новой трагедии «Король Лир» понимали, что имел в виду автор, когда вложил в уста одного из персонажей слова: «Везде братоубийственная рознь. В городах мятежи, в деревнях раздоры, во дворцах измены...»¹

Другой отголосок порохового заговора сохранился в «Макбете», написанном тоже вслед за этим событием. Клоун-привратник, слыша стук в ворота, пытается догадаться, кто может явиться в столь поздний час. Одна из его догадок: «Да это криводушник, который свою присягу на обе чашки судейских весов разом кидал»². Публика шекспировского театра догадывалась: то был намек на иезуита Генри Гарнета, который знал о пороховом заговоре, но не донес о нем. Потом он, однако, явился с повинной, надеясь, что его простят, так как его вина была лишь в том, что он не донес своевременно о заговоре, который все равно сорвался. Суд не принял этого во внимание, и Гарнета казнили. Его-то и назвали «криводушником» («equivocator»).

На протяжении всего царствования происходили казни действительно виновных и невинных, как это было и при Елизавете.

На холме Тайберн вешали, привязывали к горящему колесу, четвертовали, рубили руки, ноги, головы. Тем, кому «повезло», отделывались легко: им выжигали клеймо или сажали на некоторое время в колодки, — «милосердие»!..

Все эти репрессии производились главным образом для устрашения народа. Признаков недовольства было все больше, и власть железом и кровью приводила народ в покорность.

А в королевских дворцах веселились и пировали. Любой праздник тянулся дольше обычного. Один из современников обратил внимание на то, что рождественские праздники 1604 года при дворе продолжались до середины января 1605 года, и сделал иронический вывод: «Похоже, что рождество у нас затянется на весь год».

Жена Джеймза была датская принцесса Летом 1606 года ее брат Христиан IV, король Дании, прибыл с официальным визитом в Англию. Хотя в это время была новая вспышка эпидемии чумы, по случаю его приезда была проведена целая серия пиров, балов и маскарадов. Датские придворные нравы, однако, были еще более вольными, чем английские. Датчанам было скучновато в гостях, хотя их веселили, как могли. Спасаясь от чумы, пировали в загородных дворцах и в замках вельмож. Специально вызвали Бена Джонсона, поручили ему написать тексты приветственных речей, а также стихи для придворного спектакля «Соломон и царица Савская». При дворе уже стало входить в обычай устраивать любительские представления, в которых участвовали придворные и даже сама королева. Гости и сиятельные актеры так перепились, что представление «Соломона и царицы Савской» прошло с большими «накладками», издевательски описанными свидетелем этого «пира во время чумы» сэром Джоном Харрингтоном: «Дама, исполнявшая роль царицы Савской, должна была преподнести обоим королям (Джеймзу и Христиану) драгоценные подарки, но, забыв, что к помосту, на котором они сидели, вели ступеньки, споткнулась, и шкатулки упали на колени его датскому величеству, она упала у его ног, а получилось, что она оказалась около его лица. (По-видимому, они повалились оба. — А.А.) Это вызвало суматоху и переполох. Пустили в ход скатерти и салфетки, чтобы навести чистоту. Потом его величество (Христиан) поднялся, чтобы протанцевать с царицей Савской. Но он упал и валялся в ее ногах. Тогда его унесли в один из покоев и уложили на королевскую постель, которую он изрядно замарал дарами, которые царица Савская оставила на его одежде: вино, крем, варенье, лимонад, пирожное, специи и другие приятные вещи. Празднество и спектакль продолжались. Большинство исполнителей либо убегали, либо валились с ног, настолько вино одурманило их мозги. Но вот появились богато разодетые Надежда, Вера и Доброта. Надежда попыталась сказать что-то, но вино настолько расслабило ее, что она удалилась, выразив надежду, что король простит ей краткость ее речи. Вера осталась тут одна, но я убежден, что ее не поддерживали добрые дела, и она, шатаясь, покинула зал. Тогда Доброта упала к ногам короля, как бы покрывая прегрешения, совершенные ее сестрицами; она кое-как произнесла приветствие и поднесла дары, но сказала, что вернется к себе, ибо нет такого дара, который его величество уже не получил бы от небес. После этого она присоединилась в нижнем зале к Надежде и Вере, которые обе, бедняжки, блевали».

Харрингтон был человеком большой культуры. Он не строил никаких иллюзий относительно двора при Елизавете, но тогда по крайней мере соблюдали декорум. Непотребство двора Джеймза вызвало его негодование. Впрочем, отчасти он относил пьянство на счет датчан: «Мне думается, датский король плохо повлиял на нашу добрую английскую знать, потому что те, кого я раньше не мог заставить попробовать хорошего вина, теперь следуют общей моде и предаются скотским наслаждениям. Дамы забыли о трезвости, и можно наблюдать, как они валяются пьяными».

О пьянстве при датском дворе, по-видимому, было известно и раньше. Во всяком случае, Шекспир об этом знал и дважды упомянул в «Гамлете». Сначала при первой встрече принца с Горацио Гамлет говорит своему университетскому другу: «Пока вы здесь, мы вас научим пить»³. Второй раз — на площадке перед замком, когда принц дожидается появления Призрака. Раздается залп пушек, и Гамлет поясняет:

Король сегодня тешится и кутит,
За здравье пьет и кружит в бурном плясе;
И чуть он опорожнит кубок с рейнским,
Как гром литавр и труб разносит весть
Об этом подвиге...
Тупой разгул на запад и восток
Позорит нас среди других народов;
Нас называют пьяницами, клички
Дают нам свинские...⁴

Поэты каким-то образом узнают и понимают все раньше других. Это проявляется даже в деталях. Впрочем, едва ли можно считать мелочными факты, определяющие уклад жизни тех, кто правит страной.

Ближайшие друзья

Мы покинем теперь высокие сферы и перейдем к тому скромному кругу людей, среди которых протекала повседневная жизнь Шекспира.

С 1594 года, когда Шекспир вступил в труппу «слуг лорда-камергера», и до конца своей работы в театре он был постоянно связан с одной и той же группой лиц. То были актеры — пайщики труппы, с которыми он делил все заботы и радости их общего дела. Актеры этой труппы были лучшими в Лондоне. Если вспомнить хотя бы одни только пьесы Шекспира, сыгранные ими, то станет очевидным, как богаты и разнообразны были их дарования, чтобы они могли сыграть пьесы всех жанров, созданные для них Шекспиром. О них, несомненно, можно сказать то, что говорит Полоний, рекомендуя актеров, прибывших в Эльсинор: «Лучшие актеры в мире для представлений трагических, комических, исторических, пасторальных, пасторально-комических, историко-пасторальных, трагико-исторических, трагико-комико-историко-пасторальных, для неопределенных сцен и неограниченных поэм; у них и Сенека не слишком тяжел, и Плавт не слишком легок. Для писаных ролей и для свободных⁵ — это единственные люди»⁶.

Их имена уже назывались, но не грех повторить их: Ричард Бербедж, Джон Хеминг, Генри Кондел, Огастин Филиппс, Уильям Слай, Уильям Кемп, Томас Поп, Ричард Каули.

Кемп был лучшим комиком своего времени. Он проработал в труппе около шести лет, а потом ушел из нее. Тогда его место занял актер не меньшего дарования — Роберт Арним. Остальные оставались в труппе до ухода на покой или до смерти.

По заработкам Шекспира можно судить о достатке остальных. В отличие от времен бродяжничества и неустроенности пайщики труппы «слуг лорда-камергера» стремились утвердить достоинство своей профессии тем, что старались жить, как самые достопочтенные буржуа, на что у них было достаточно средств.

Хотя об актерах в те времена, как и позже, ходила молва, что они люди безнравственные (вспомним анекдот о Ричарде III и Уильяме Завоевателе!), ядро шекспировской труппы составляли лица, преданные своему делу и весьма порядочного поведения. Они заботились о том, чтобы сделать актерскую профессию уважаемой. Вот почему не только Шекспир, но и некоторые другие актеры труппы добивались того, чтобы получить низшее дворянское звание и право именоваться джентльменами. Когда был построен театр «Глобус», большинство актеров поселилось поблизости от него. Они стали усердными прихожанами местного храма, а Хеминг и Кондел были даже церковными старостами, что придавало им в глазах окружающих обывателей респектабельность. Шекспир, по-видимому, больше всего дружил с главными пайщиками театра, а именно с Ричардом Бербеджем, Джоном Хемингом и Генри Конделом. Бербеджа, Кондела и Хеминга Шекспир упомянул в своем завещании, оставив каждому деньги на приобретение кольца в память о нем.

Первое место в труппе принадлежало Ричарду Бербеджу — лучшему актеру на роли героев. Память о его мастерстве жила долго. Первый историк английского театра Ричард Флекно писал через сорок лет после кончины Бербеджа: «Он был восхитительный Протей, так совершенно перевоплощавшийся в своей роли и как бы сбрасывавший свое тело вместе со своим платьем; он никогда не становился самим собой, пока не кончалась пьеса... Он имел все данные превосходного оратора, оживлявшего каждое слово, произносимое им, а свою речь — движением. Слушавшие его зачаровывались им, пока он говорил, и сожалели, когда он смолкал. Но и в последнем случае он все-таки оставался превосходным актером и никогда не выходил из своей роли, даже если кончал говорить, но всеми своими взглядами и жестами все время держался на высоте исполнения роли».

Автор элегии на смерть Бербеджа сожалел:

И юный Гамлет, старый Иеронимо,
Лир добрый, Мавр печальный и другие,
Что жили в нем, теперь навек скончались.

Об одаренности Бербеджа свидетельствует то, что он был не только замечательным актером, но и не плохим художником. Джон Дэвис из Хирфорда в поэме «Микрокосм» (1603) писал, что он любит и уважает актеров «одних за то, что они умеют хорошо рисовать, других за их поэзию». На полях поэмы сделана пометка против этого места. Здесь поставлены инициалы: W. S. и R. B., что явно означает Уильяма Шекспира — актера, писавшего хорошие стихи, и Ричарда Бербеджа — актера, умевшего хорошо рисовать. В другой поэме «Гражданские войны между смертью и судьбой» (1605) он опять пишет об актерах, которых он называет зеркалом, ибо, смотря, как они играют свои роли, люди могут увидеть, как в зеркале, свои пороки. Но есть другие актеры, глядя на которых можно видеть не пороки, а человеческие достоинства. Против этого места поэмы на полях опять поставлены те же инициалы: W. S. и R. B.

Известен случай, когда Шекспир и Бербедж приложили один — свое поэтическое воображение, второй — рисовальные способности. Видный вельможа Франсис Маннерс граф Ретленд заказал Шекспиру и Бербеджу сделать для него эмблему. Она нужна была графу для участия в рыцарском турнире. Такие турниры еще устраивались при дворе короля Джеймза. Тогда любили всякого рода аллегорические и символические изображения. Шекспир и Бербедж постарались как могли. Граф щедро расплатился с ними. В его расходных книгах управляющий записал: «31 марта (1613 года). М-ру Шекспиру золотом за эмблему для милорда — 44 шиллинга. Ричарду Бербеджу за рисунок и раскрашивание его золотом — 44 шиллинга. Итого 4 фунта 8 шиллингов».

Эту эмблему друзья рисовали уже тогда, когда Шекспир перестал играть в театре. Но его деловые отношения с труппой продолжались, и не прекращалась дружба с человеком, который делил с Шекспиром успехи, выпадавшие на долю ярких драматических образов, создаваемых ими совместно.

Из других членов труппы Шекспир особенно дружил с Хемингом и Конделом. Остальные актеры-пайщики, видимо, тоже были не просто коллегами Шекспира. Метрические записи хранят реальные знаки уважения, которое актеры питали к Шекспиру: среди их сыновей было несколько Уильямов, и нетрудно сообразить, кто был их крестным отцом.

В роли свата

Среди лондонских знакомых Шекспира была семья французских гугенотов Монжуа. Шекспир жил в их доме на Силвер-стрит примерно с 1601 по 1607 год. Иначе говоря, в этом доме Шекспир прожил как раз те годы, когда им были написаны его величайшие трагедии. Дом этот находился неподалеку от собора Святого Павла, который, как мы уже отмечали, был не столько церковным центром Лондона, сколько центром вполне мирских дел горожан.

У Кристофера Монжуа, занимавшегося прибыльным делом — изготовлением париков, был подмастерье Стивен Белотт. Проработав у Монжуа шесть лет, Стивен совершил, как это полагалось, путешествие, а затем, вернувшись в Лондон, опять поселился у хозяина, который решил женить его на своей дочери Марй, которую на английский лад переименовали в Мэри. Шекспир, как постоянный жилец и друг семьи, принимал участие в переговорах, предшествовавших браку: о приданом, наследстве и других имущественных делах. Дело было улажено, бракосочетание состоялось. Но через шесть или семь лет Стивен Белотт подал в суд на своего тестя за невыполнение им условий брачного договора. По словам Стивена выходило, что Монжуа должен был выплатить своему зятю около шестидесяти фунтов стерлингов, а по смерти оставить ему и его жене еще двести фунтов. Шестьдесят фунтов не были выплачены. Суд вызвал свидетелей, в числе которых был прежний жилец в доме Монжуа Уильям Шекспир. Протокол свидетельских показаний Шекспира был обнаружен американским ученым Ч.У. Уоллесом в 1910 году. Поскольку этот документ еще ни разу не публиковался на русском языке, мы приведем его полностью:

«Уильям Шекспир из Стратфорда-на-Эйвоне, в графстве Уорик, джентльмен в возрасте 48 лет или около того, был приведен к присяге и допрошен сего дня и года, как упомянуто выше, и в своих показаниях он сказал:

1. На первый вопрос свидетель показал, что он знает обе тяжущиеся стороны, как истца, так и ответчика, и знаком с ними обоими, сколь ему помнится, на протяжении десяти лет или около того.

2. На второй вопрос свидетель показал, что он знает истца с тех пор, как тот был в услужении у ответчика, и что в течение времени, пока истец служил у вышеупомянутого ответчика, он, ответчик, насколько известно свидетелю, вел себя хорошо и честно, но, насколько свидетель помнит, ему не приходилось слышать, чтобы ответчик говорил, что он получал большую выгоду и доход от услуг вышеназванного истца Свидетель говорит также, что он считает, что истец был хорошим и прилежным работником у своего хозяина Больше ничего на этот вопрос он не мог ответить.

3. По третьему вопросу свидетель показывает, что ответчик на протяжении службы у него истца относился к нему с большим расположением и доброжелательством, он слышал, что ответчик и его жена много раз отзывались об истце, как об очень честном человеке Свидетель показывает, что ответчик предложил истцу жениться на Мэри, являвшейся дочерью и единственной наследницей ответчика. И он очень хотел заключения этого брака в случае, если истец согласился бы на него Далее, свидетель показывает, что жена ответчика просила свидетеля уговорить вышеназванного истца согласиться на этот брак, согласно ее просьбе свидетель действительно уговорил истца вступить в этот брак. Больше ничего свидетель по данному вопросу показать не может.

4. По четвертому вопросу свидетель показал, что ответчик обещал истцу дать определенную сумму при женитьбе на его дочери Мэри, но свидетель не помнит, о какой сумме шла речь и когда она должна была быть уплачена, не знает он также о том, что ответчик обещал истцу и своей дочери Мэри 200 фунтов после своей смерти; свидетель показывает, что истец жил в доме ответчика и они много раз совещались по вопросу об этом браке, который впоследствии был заключен и освящен церковью. Больше ничего он не может показать.

5. На пятый вопрос свидетель ответил, что он ничего не может сказать касательно других пунктов настоящего вопросника, ибо ему не известно, какие предметы домашнего обихода ответчик дал истцу при заключении брака с его дочерью Мэри.

Уиллм Шексп.».

Эти показания Шекспир давал в 1612 году. Документ написан рукой клерка, но подписан самим Шекспиром в сокращенной форме, как это показано выше. Нас не интересуют тяжба и ее последствия. Документ этот любопытен тем, что показывает нам Шекспира в его повседневных отношениях с соседями. Видимо, он пользовался уважением в доме как у старших, так и у молодежи, о чем можно судить по тому, что жена Монжуа просила Шекспира быть посредником в заключении брака между ее дочерью и Стивеном Белоттом.

Незаконный сын?

Хотя Шекспир прожил почти все годы своей творческой жизни в Лондоне, ему нередко приходилось расставаться со столицей. Он часто навещал свой родной город, в котором он делал все большие приобретения недвижимой собственности — дома и земельные участки. Приходилось покидать Лондон и во время эпидемий чумы. Наконец, труппа Шекспира выезжала на гастроли в другие города. В частности, актеры труппы нередко давали спектакли в Оксфордском и Кембриджском университетах.

Во время этих поездок путь Шекспира из Лондона проходил через Оксфорд. Вообще это был самый удобный маршрут для поездок в Стратфорд.

В Оксфорде находилась гостиница «Корона», принадлежавшая Джону Давенанту. Давенант был состоятельным человеком, занимавшим главные должности в местной городской корпорации, и пользовался большим уважением. Антиквар Обри рассказывает, что Давенант был почтенным горожанином серьезного нрава. Другой антиквар, Энтони Вуд, сообщает, что его редко или почти никогда не видели смеющимся, но он же добавляет, что Давенант был большим любителем театральных представлений.

У Давенанта была красивая молодая жена Джейн. Обри описывает ее, как «очень красивую и очень остроумную женщину, с которой было очень приятно разговаривать».

В этом доме Шекспир нередко бывал. Энтони Вуд прямо говорит, что Давенант был большим поклонником Шекспира и что Шекспир «часто останавливался в его доме в своих поездках между Уорикшайром и Лондоном». Обри тоже пишет: «Уильям Шекспир по крайней мере раз в год посещал Уорикшайр и обычно по пути туда останавливался в этом доме в Оксфорде (то есть в гостинице Давенанта), где его чрезвычайно уважали».

У супругов Давенант было восемь детей — пятеро сыновей и три дочери. Второй из сыновей родился в 1606 году, и в честь друга дома был назван родителями Уильямом. Предание гласит, что Шекспир был крестным отцом этого мальчика. Впоследствии Уильям Давенант сам стал драматургом и при Карле II был даже поэтом-лауреатом.

Старший брат Уильяма, Роберт Давенант, стал видным богословом. Антиквар Обри беседовал с ним и записал: «Я слышал, как Роберт говорил, что мистер Уильям Шекспир целовал его сотни раз». После смерти Шекспира юный Уильям Давенант в 1618 году написал «Оду в воспоминание об Уильяме Шекспире».

Эти семейные предания Давенантов свидетельствуют о том, что Шекспир был действительно близким человеком в их кругу.

Существует мнение, что эта близость к семье Давенантов была более чем дружеской. Кажется, Шекспир был «другом дома» Давенантов в том смысле, в каком это понятие употребляется для обозначения адюльтерных отношений.

Источником этой сплетни был не кто иной, как сам Уильям Давенант. Об этом рассказывает все тот же антиквар Обри. «Этот сэр Уильям (Давенант), иногда, сидя в приятном расположении за стаканом вина с самыми близкими друзьями, как, например, Сэм Батлер (автор «Гудибраса») и др., говорил, что, как ему кажется, он писал в том же духе, что и Шекспир, и ему нравилось, чтобы о нем думали, как о его сыне: и он рассказывал вышеприведенную историю, по которой получалось, что его мать считалась легкомысленной женщиной и ее будто бы даже звали шлюхой».

Историю о том, что Давенант был незаконным сыном Шекспира, рассказывает также антиквар Олдис. Вот его рассказ: «Если можно доверять преданию, то Шекспир часто останавливался на постоялом дворе или в таверне «Корона» в Оксфорде как по дороге в Лондон, так и из Лондона. Хозяйка гостиницы была женщиной большой красоты и живого ума, а ее муж, мистер Джон Давенант (впоследствии мэр этого города), был мрачным, меланхоличным человеком; но и он, как и его жена, любил проводить время в приятном обществе Шекспира. Их сын юный Уил Давенант (впоследствии сэр Уильям) был тогда маленьким школьником семи или восьми лет; и он так любил Шекспира, что, услышав о его приезде, убегал из школы, чтобы увидеть его. Однажды один старый горожанин, заметив, что мальчик, запыхавшись, бежал домой, спросил его, куда он так спешит. Мальчик ответил, что он бежит, чтобы поскорее увидеть своего крестного отца Шекспира⁷. «Ты хороший мальчик, — сказал горожанин, — только смотри, не упоминай имени бога всуе».

В 1749 году эта история была опубликована в печати неким Р. Четвудом, который писал: «Многие считали сэра Уильяма Давенанта побочным сыном Шекспира».

Установить достоверность этой истории теперь уже невозможно. Читатель может по своему вкусу принять ее или отвергнуть. Со своей стороны, я могу лишь сказать, что рассказ Давенанта интересен с точки зрения исторической.

Молодой Уильям Давенант пошел по стопам своего, скажем осторожно, крестного отца: он стал поэтом и драматургом. Но когда ему исполнилось тридцать шесть лет, в 1642 году, во время пуританской буржуазной революции все театры были закрыты. И так было на протяжении почти всех лет республики. Только под самый конец своего правления, в 1656 году, Кромвель устроил при своем дворе несколько спектаклей. Года четыре спустя произошла контрреволюция, к власти вернулись Стюарты. И одним из первых актов нового правительства было решение о возобновлении деятельности театров. Давенант, которому было тогда пятьдесят четыре года, создал свой театр. Он собрал несколько уцелевших актеров и обучил новых, чтобы создать приличную труппу. Давенант оказался человеком, который выступил в роли хранителя традиций английского театра конца эпохи Возрождения. Он много знал и много помнил и, готовя спектакли, передавал актерам сохранившиеся в его памяти навыки и приемы театральной работы. Давенант восстановил на сцене пьесы, шедшие в дни его молодости до закрытия театров. В частности, он поставил «Гамлета». Датского принца играл Томас Беттертон, который произвел огромное впечатление на современников. Давенант сам наставлял Беттертона, как играть роль. При этом он рассказал ему, как ее исполнял четверть века тому назад Томас Тэйлор, а Тэйлора ввел в эту роль сам Шекспир.

Не будет преувеличением, если мы скажем, что Давенант явился одним из преемников Шекспира в драматическом искусстве. Может быть, ему захотелось подкрепить свою роль в театре версией о том, что он был продолжателем не только дела, но и рода Шекспира.

Напомним еще об одном. Период Реставрации, начавшийся в 1660 году, отличался крайней распущенностью нравов. После почти двух десятилетий строжайшего пуританского режима в стране наступило время, когда безнравственность считалась, так сказать, выражением приверженности новым порядкам. Комедии периода Реставрации одна за другой изображают интриги, основанные на супружеской неверности, соблазнении чужих жен и совращении мужей. Рассказ Давенанта, можно сказать, соответствует стилю Реставрации.

Вот и все, что можно сказать по поводу пикантной истории, рассказанной в старости сэром Уильямом Давенантом, когда он был под хмельком.

Десятинные земли

Надеемся, что рассказанная только что история не повредила в глазах читателя репутации Шекспира. Если же мы невольно причинили ему ущерб, то спешим загладить его. Что бы там ни говорили легкомысленные люди вроде Давенанта, мистер Уильям Шекспир не забывал о своих деловых интересах и уделял им должное внимание.

Может быть, читатель не забыл, что в 1598 году земляки Шекспира, зная о его доходах, предложили ему приобрести десятинные земли. Тогда у Шекспира, по-видимому, еще не было достаточных средств для этого. Прошло несколько лет, и доходы от его пая в товариществе «слуг его величества» позволили Шекспиру заключить эту сделку.

Еще раз просим извинения за такие непоэтические подробности, но от фактов не уйдешь, и мы не имеем права скрывать их от читателей.

В средние века, когда церковь была крупнейшим феодальным эксплуататором крестьянства, она владела землями, которые обрабатывались фермерами. За это фермеры платили церкви одну десятую того, что заработали на этой земле. После реформации церкви и закрытия монастырей эти земли перешли во владение различных лиц. В стратфордской округе тоже были такие земли. Они принадлежали городской корпорации. Эти земли сдавались на откуп лицу, которое отдавало их в аренду фермерам, а эти последние платили десятину откупщику. Он, в свою очередь, часть дохода возвращал корпорации.

Когда Шекспиру было девятнадцать лет, вскоре после того, как он женился, стратфордские десятинные земли отошли к некоему Ральфу Хаббарду. Двадцать два года спустя их перекупил у него Шекспир.

Сделка произошла летом 1605 года. Согласно контракту Шекспир уплатил прежнему владельцу Ральфу Хаббарду четыреста сорок фунтов стерлингов. За это он получал право на доход с этих земель, которые приносили в год шестьдесят фунтов стерлингов. Правда, из этих шестидесяти Шекспир должен был вносить семнадцать в кассу стратфордской корпорации и пять фунтов — первому откупщику этих земель, тому, у кого перекупил это дело Хаббард. Шекспиру оставалось чистыми тридцать восемь фунтов стерлингов дохода. Как подсчитал Ф. Халидей, один из новейших биографов Шекспира, такой доход составлял девять процентов годовых на вложенный капитал. За десять-одиннадцать лет, таким образом, можно было полностью вернуть потраченные на это деньги, после чего десятинные земли приносили владельцу все новый и новый доход.

Сделка с десятинными землями еще более упрочила положение Шекспира в Стратфорде. Не забудем, что у него жила здесь семья — жена и две дочери. Сам он тоже все чаще и дольше оставался в Стратфорде.

Джон Уорд, бывший священником в Стратфорде, сорок пять лет спустя после смерти Шекспира беседовал с теми из его земляков, кто знал его, и записал следующее: «Я слышал, что мистер Шекспир был человеком врожденного ума без какого бы то ни было образования. В молодые годы он постоянно был в театре, а в более зрелые годы жил в Стратфорде и снабжал сцену двумя пьесами ежегодно, и это приносило ему такой большой доход, что он тратил, как я слышал, около тысячи фунтов стерлингов в год». Это он выяснил в порядке знакомства с городом, в котором занял важную должность духовного пастыря большой общины. Понимая, что Шекспир — предмет гордости своих сограждан, Уорд после только что приведенной записи сделал для себя особую пометку: «Запомнить, что надо почитать пьесы Шекспира и знать их так, чтобы не оказаться неосведомленным по этой части...»

Как видим, Уорд относился серьезно к своим обязанностям. Тем не менее он не очень надежный свидетель: в поздние годы Шекспир уже не писал по две пьесы в год. Уорд преувеличил в два раза. Вероятно, он преувеличил и расточительность Шекспира. Стратфорд становился все более пуританским городом. Если в детские годы Шекспира его отец, в бытность городским головой, охотно разрешал актерам давать представления, теперь в городской корпорации преобладали пуритане, и по их требованию театральные представления в городе были запрещены.

Своими доходами и приобретениями недвижимого имущества Шекспир показывал землякам-пуританам, что его занятия вполне респектабельны и приносят ему такой доход, о каком многие из них и мечтать не смели. Вероятно, пуританские сквалыги еще больше сердились на Шекспира за это. Но вреда они не могли причинить ему, богатому домовладельцу, землевладельцу, джентльмену и личному слуге его величества, не раз бывавшему при дворе самого короля.

Три шедевра

Если бы архивы сохранили нам больше документов об этих годах жизни Шекспира, то сколько бы их ни было, по важности они все равно не могли бы идти ни в какое сравнение с тем, что мы знаем и без них. В годы, о которых мы рассказали только что, то есть между 1604—1606 годами, Шекспир написал три пьесы, которые наряду с «Ромео и Джульеттой» и «Гамлетом» составляют вершину его мастерства в жанре трагедии.

В дневнике дворцовых развлечений за 1604 год имеется запись: «Актерами его королевского величества. День всех святых, то есть первого ноября. В Банкетном зале дворца Уайтхолл пьеса, называющаяся «Венецианский мавр». Если это и не была премьера «Отелло», то, во всяком случае, пьеса была новой.

Сохранились любопытные свидетельства успеха трагедии. Поэт Леонард Диггз вспоминал много лет спустя: «Как наслаждались зрители, с каким восхищением уходили они оттуда (из театра. — А.А.), тогда как в другое время они не стали бы слушать ни строки из «Катилины»; «Сеян»⁸ был тоже слишком утомителен, им больше нравились «честный» Яго или ревнивый мавр...» И уж совсем трогательное открытие сделал один шекспировед, обнаруживший в метрических записях округа Шордитч в Лондоне регистрацию крестин. Некто Уильям Бишоп, по-видимому, большой любитель театра, под впечатлением трагедии Шекспира окрестил свою дочь, родившуюся в 1609 году, Дездемоной, хотя в святцах такое христианское имя не числится.

Так как дневников шекспировской труппы не сохранилось, то дворцовые записи о спектаклях часто оказываются единственными источниками сведений о том, когда впервые появилась та или иная пьеса Шекспира. При этом приходится делать поправку во времени: представления во дворце не обязательно были премьерами. Наоборот, вероятнее другое: при дворе показывали то, что уже завоевало признание публики общедоступного театра. С этим примечанием мы переходим к следующей записи, извлеченной из реестра Палаты торговцев бумагой, где издатели Натаниел Баттер и Джон Бэшби регистрировали рукопись: «Книга под названием: мистер Уильям Шекспир, его история короля Лира, как она исполнялась перед его королевским величеством в Уайтхолле прошлым рождеством, в ночь на Св. Стивена актерами его величества, обычно играющими в «Глобусе» на том берегу Темзы». Запись сделана в 1607 году. Произведя соответствующий отсчет, установили, что представление «Короля Лира» при дворе состоялось 26 декабря 1606 года. По-видимому, на сцене «Глобуса» пьеса уже шла до этого, на что указывает приведенный документ.

Титульный лист первого издания «Отелло». 1622

К 1605 году относится еще одно свидетельство славы Шекспира у современников. В этом году было напечатано сочинение выдающегося ученого — филолога и историка Уильяма Кемдена под названием «Дополнения к большому сочинению о Британии» (название объясняется тем, что у него была книга «Британия», впервые вышедшая в 1586 году). Эти дополнения содержали суждения Кемдена о старых английских поэтах. Завершая данный раздел, он написал: «Этого достаточно, чтобы дать представление о поэтических описаниях наших древних поэтов. Я хотел бы иметь возможность дойти до нашего времени. Какой мир мог бы я вам показать из сочинений сэра Филиппа Сидни, Эдм. Спенсера, Семюэла Дэньела, Хью Холланда, Бена Джонсона, Т. Кемпиона, Майк. Дрейтона, Джорджа Чапмена, Джона Марстона, Уильяма Шекспира и других плодотворных умов нашего времени, которыми грядущие века справедливо будут восхищаться».

Шекспиру в этом отзыве досталось последнее место. Возможно, потому, что для Кемдена он был только автором двух напечатанных поэм. Зато кое-кому в этом списке повезло не по заслугам. Хью Холланд напечатал всего лишь томик стихов. Но он, как и Бен Джонсон, был учеником Кемдена, поэтому они оказались в списке впереди и Чапмена и Шекспира.

Имя Шекспира упоминается Кемденом еще и по другому поводу. Почтенный исследователь британских древностей рассказывает, между прочим, о происхождении фамилий. Некоторые фамилии, сообщает он, «происходят по названию того оружия, какое тогда обычно носили: например, Long-sword (длинный меч), Broad-speare (широкое копье), Fortescu (острое копье), то есть Shake-speare (потрясающий копьем)...» и т. д.

Вполне возможно, что Шекспир читал это первое разъяснение происхождения его имени. Мы догадываемся об этом не потому, что Кемден излагает здесь легенду о короле Лире. Шекспиру его рассказ уже не был нужен, так как трагедия к тому времени, вероятно, была написана. Зато вполне вероятно, что Шекспир обратил внимание на притчу Менения Агриппы о том, как живот поссорился с другими членами тела. Она была использована Шекспиром в первом акте пьесы, написанной вскоре после этого, — «Кориолан».

В 1606 году Шекспир написал «Макбета». Об условиях возникновения этой трагедии известно сравнительно много.

Труппа «слуг его величества» должна была оправдывать свое название и прославлять царственного покровителя. В 1604—1605 годах на сцене «Глобуса» была поставлена пьеса «Гаури»; в ней изображалось, как незадолго до вступления на английский престол Джеймз, еще в бытность только шотландским королем, счастливо избежал покушения заговорщиков, возглавляемых Гаури Публика с интересом смотрела пьесу. Но властям не понравилась уже самая идея — изобразить заговор против короля. Не посмотрели на то, что заговор не удался и что заговорщики осуждались как злодеи, заслуживающие виселицы.

О судьбе пьесы стало известно из сохранившегося письма одного современника, Джона Чемберлена: «Трагедия «Гаури» была дважды полностью сыграна актерами короля при большом стечении народа. То ли из-за того, что тема недостаточно хорошо разработана, то ли потому, что считается недозволенным изображать на сцене монарха при его жизни, высокопоставленные советники (то есть министры. — А.А.), как я слышал, недовольны пьесой, и все считают, что она будет запрещена».

Так и случилось.

С этого времени перед «слугами его величества» стояла необходимость, так сказать, реабилитироваться в глазах короля и министров. Надо было поставить что-нибудь такое, что могло бы понравиться им. Мы уже знаем по истории с пьесой о Томасе Море, что в затруднительных случаях такого рода обращались к Шекспиру. Так произошло и на этот раз.

Шекспир подошел к делу серьезно. Он стал читать историю Шотландии с целью найти в ней подходящий сюжет. Если товарищи по профессии и считали Шекспира «дипломатом», то в данном случае они, пожалуй, ошиблись. Он не нашел ничего лучшего, как инсценировать историю шотландского вельможи, который убил своего короля и захватил его престол.

Нельзя сказать, что Шекспир совсем забыл, для чего нужна была его труппе пьеса на шотландский сюжет. Необходимая норма придворной лести была автором трагедии выполнена. Но сделано это было тонко и со вкусом. Во-первых, так как король считал себя большим знатоком магии и колдовства, ему предоставлялась возможность увидеть на сцене настоящих шотландских ведьм. Во-вторых, в пьесе выведен отдаленный предок Джеймза — шотландский тан⁹ Банко. Макбет приказывает убить его. Потом в одном из кошмарных видений, терзающих короля-убийцу, ему является призрак Банко. Следом за ним он видит его потомков:

    Иные
Со скипетром тройным, с двойной державой¹⁰.

Тройной скипетр был у Джеймза, как правителя Англии, Шотландии и Ирландии; двойная держава была у него, как у короля Англии и Шотландии. Он первый обладал всеми этими многочисленными знаками королевского величия, которые должны были перейти к его наследникам, — поэтому комплимент не в единственном, а во множественном числе: он относится ко всей последующей династии Стюартов.

Венчал все комплимент совершенно особого рода. Джеймз, веря в божественное происхождение королевской власти, был убежден, что от бога ему дана сила исцелять больных прикосновением своей царственной руки. Шекспир ввел сцену, в которой рассказывается о том, как английский король лечит своих подданных.

      Толпа несчастных
У двери ждет. Болезнь их, от которой
Не знает средств наука, он врачует —
Так укрепил господь его десницу —
Одним касаньем рук...

И дальше:

Король творить способен чудеса.
Я сам, с тех пор как в Англию приехал,
Их наблюдал не раз. Никто не знает,
Как небо он о милосердье просит,
Но безнадежных, язвами покрытых,
Опухших, жалких, стонущих страдальцев,
На шею им повесив золотой,
Своей молитвою святой спасает,
И, говорят, целительная сила
В его роду пребудет. Сверх того,
Ему ниспослан небом дар провидца,
И многое другое подтверждает,
Что божья благодать на нем¹¹.

Когда актеры произносили эти слова, король Джеймз с довольной улыбкой оглядывал зал, чтобы убедиться, все ли поняли, о ком идет речь, и придворные подобострастно кивали головами, шепотом выражая одобрение.

Зная это произведение, мы можем только восхищаться тем, как умудрился драматург ввести в трагедию мотивы, выражающие его отнюдь не подобострастное отношение к королю. Шекспир — «слуга его величества» выполнил заказ своей труппы. Шекспир-гуманист сказал свое слово о том, какой должна быть высшая власть в государстве. Он представил во весь рост ужасный облик короля-деспота, каким является Макбет. Не ограничившись этим, в той самой сцене, где он сказал все, что полагалось о короле, осененном «божьей благодатью», Шекспир высказал свое мнение о том, каким должен быть тот, кому вручено право жизни и смерти в стране.

Напомним этот эпизод.

После убийства короля Дункана его сын Малькольм бежал в Англию. Затем, спасаясь от преследования кровожадного Макбета, туда же бежит Макдуф. Он приходит к Малькольму и просит его возглавить войну за освобождение Шотландии от кровавого узурпатора. Малькольм, желая проверить, не подослан ли Макдуф Макбетом, говорит ему, что он сам не безгрешен, и возводит на себя напраслину:

    Все то, что красит короля, —
Умеренность, отвага, справедливость,
Терпимость, благочестье, доброта,
Учтивость, милосердье, благородство, —
Не свойственно мне вовсе. Но зато
Я — скопище пороков всевозможных.

И когда после этой мнимой исповеди Малькольм спрашивает Макдуфа:

Сознайтесь же, что не достоин править
Такой, как я.

Честный Макдуф отвечает:

Не то что править — жить¹².

Тираны не достойны жить — вот мысль Шекспира-гуманиста И мы слышали от него, каких качеств он требует от главы государства: справедливости, терпимости, мужества, доброты... Что можно было против этого возразить? Король аплодировал Шекспиру, не сомневаясь в том, что он считал его именно таким монархом. Зрители общедоступного театра тоже аплодировали Шекспиру. При этом они молчали, и каждый из них прикидывал в уме, какой им достался новый король.

Мы коснулись здесь лишь внешних обстоятельств, связанных с появлением трех великих трагедий. В этих произведениях гений Шекспира достиг высшей зрелости. Мы отсылаем читателей к трудам критиков, в которых он найдет анализ и оценку социально-философского и психологического значения этих гениальных творений. Мы же ограничимся тем, что отметим все более обостряющееся у Шекспира сознание противоречий и несправедливости всего жизненного уклада. Особенно заметно это в «Короле Лире», но и две другие трагедии также выражают трагическое мироощущение, владеющее в эти годы Шекспиром.

Семейные радости и горести

Мы привыкли представлять себе Шекспира как участника литературной и театральной жизни. Нам нетрудно вообразить его среди таких людей, как Марло, Бен Джонсон, Бомонт и Флетчер. Но если их имена навсегда соединены в памяти потомства, то для самого Шекспира они были людьми сравнительно далекими, в лучшем случае друзьями, как Бен Джонсон, а скорее всего просто знакомыми.

Но был у Шекспира круг близких, с которыми он общался чаще и ближе, — его многочисленная родня.

В Стратфорде жила мать Шекспира. Здесь же была его сестра Джоан, вышедшая замуж за шляпочника Уильяма Харта. Когда в 1600 году у них родился сын, его окрестили Уильямом. Крестный отец опекал мальчика и позаботился о его будущем. Уильям Харт стал актером.

Актером стал и другой член семьи — младший брат Шекспира Эдмунд. Шекспир устроил его в своем театре, где он, надо полагать, сначала был «учеником», а затем актером, получавшим плату. В списках пайщиков его имя ни разу не встречается.

1607—1608 годы были полны всякого рода событий в семье Шекспиров.

Началось с того, что старшая дочь Шекспира Сьюзен наконец-то, в двадцать четыре года, вышла замуж. Ее супруг был на восемь лет старше. Около 1600 года он поселился в Стратфорде, где завоевал всеобщее уважение как отличный врач. Джона Холла и Сьюзен Шекспир обвенчали в стратфордском храме Святой Троицы 5 июня 1607 года. Шекспир не мог не быть при этом.

Но уже в декабре того же года мы видим его в Лондоне участником печальной церемонии отпевания. Умер его брат актер Эдмунд Шекспир. Отпевание происходило в храме Святого Спасителя в Саутуорке, неподалеку от театра «Глобус». Шекспир не поскупился на расходы. За похороны на кладбище достаточно было заплатить два шиллинга с добавлением еще одного шиллинга за звон малого колокола. Шекспир устроил брату пышные похороны и заплатил за то, чтобы прах Эдмунда был положен под алтарем храма. Обо всем этом узнали из церковноприходской книги, где есть запись: «1607 г. 31 декабря. Эдмунд Шекспир, актер, похоронен в церкви с утренним звоном большого колокола — 20 шиллингов».

Бербедж, Хеминг, Кондел и другие актеры стояли рядом с Шекспиром, когда под звон большого колокола гроб с телом двадцатисемилетнего Эдмунда опускали в землю. Они видели, как поверх легла тяжелая каменная плита алтаря. Шекспир похоронил брата так, как он потом завещал похоронить себя.

Новый, 1608 год начался с более приятного события. Прошло около десяти месяцев с тех пор, как Сьюзен вышла за доктора Холла, и в положенный срок (не так, как это случилось, когда появилась на свет сама Сьюзен) она родила дочь, которую окрестили Элизабет. Крестины состоялись 21 февраля 1608 года. Едва ли Шекспир упустил случай присутствовать при крещении внучки.

Осенью опять произошло печальное событие. 9 сентября 1608 года в стратфордской церкви отпевали вдову Джона Шекспира, урожденную Мэри Арден. Она пережила мужа ровно на семь лет. Похоронив мать, Шекспир остался самым старшим в роду.

Он не уехал из Стратфорда сразу после похорон. В этом мы уверены. В конце месяца его сестра Джоан, жена шляпочника Харта, родила сына Майкла, а в следующем месяце по просьбе одного из стратфордских олдерменов, Генри Уокера, Шекспир крестил его сына. Это было 19 октября 1608 года. Своих крестников Шекспир, как мы знаем, не забывал. Перед смертью он завещал «моему крестному сыну Уильяму Уокеру 20 шиллингов золотом».

Кроме того, у Шекспира было в Стратфорде также еще денежное дело. Некоторое время тому назад он одолжил одному горожанину шесть фунтов стерлингов. Тот не вернул денег в срок. Подождав немного, Шекспир подал на него в суд. Должник Джон Аденбрук объявил о том, что у него нет денег. Тогда Шекспир подал на его поручителя Томаса Хорнби, и суд присудил взыскать эти деньги с него.

«Мелочность» Шекспира объясняется просто. Как раз в это время (1608—1609) «слуги его величества» приобретали новое помещение для спектаклей. Шекспир был одним из пайщиков этого предприятия. С какой стати должен был он прощать долги, когда его театр нуждался в средствах!

Еще три трагедии

Что бы ни происходило, Шекспир продолжал творить. Эти годы, полные семейных событий и деловых забот, не оторвали его от главного дела.

Мы уже знаем достаточно об условиях работы Шекспира в театре, чтобы понимать, почему он не мог прямо касаться современной жизни. Вместе с тем мы все более научаемся видеть, как Шекспир ухитрялся косвенным образом все же касаться острых проблем современности. Он брал сюжеты, дававшие ему возможность затрагивать темы, имевшие одновременно и злободневное и «вечное» значение.

Так раскрывается нам связь его следующей трагедии — «Антоний и Клеопатра» (1607) — со временем, когда жил Шекспир. Он был сыном века, когда кончалась островная замкнутость феодальной Англии. Ее купцы добрались до далекой России и Леванта, а морские разбойники грабили Америку. Дипломаты английского правительства плели интриги почти при всех европейских дворах, а шпионы шныряли во всех портах Атлантики и Средиземноморья. Войны, в которые была вовлечена Англия, протекали на территориях Фландрии, Франции, Испании. Словом, история позаботилась о том, чтобы у Шекспира могло появиться чувство драматизма борьбы, охватывающей разные страны в едином клубке сложного международного политического конфликта.

Вместе с тем у него не было холопского преклонения перед лицами, стоящими на вершине власти. Он понимал, что они ничем не отличаются от других людей, кроме тех возможностей, какие доставляет им их положение. В остальном же они подвержены законам, общим всей человеческой породе. Они могут быть велики и низки. Шекспир видел, как женщина правила страной, хитря и изворачиваясь среди тысячи опасностей. Он знал, что государственные заботы шли об руку с мелким женским тщеславием. Видел он и государственных мужей, Среди них тоже не было гениев. Успеха достигали самые бессовестные и холодные карьеристы. Бывали среди этих людей, очарованных мечтой о могуществе, люди мужественные, способные проявить чудеса храбрости, но бессильные перед лицом хитрости, коварства, интриг.

Из этих наблюдений и родился величественный замысел «Антония и Клеопатры». Здесь нет портретов современников Шекспира. Елизавета — не Клеопатра, Эссекс — не Антоний, лорд Бэрли — не Октавиан. Но если нет портретного сходства, то дух эпохи, ее характеры, страсти изумительно отразились в трагедии, в которой романтически настроенные читатели находят лишь историю любви двух царственных героев. Между тем это совсем не романтическая драма, и, хотя действие относится к прошлому, в ней много косвенных отголосков шекспировского времени. И, кажется, есть в ней отзвуки чего-то личного, сугубо интимного для Шекспира. Я имею в виду давно замеченное сходство между Клеопатрой и загадочной смуглой дамой сонетов.

Следующая трагедия Шекспира более непосредственно связана с событиями его времени.

В 1607 году в средних графствах Англии вспыхнуло восстание фермеров. Огораживания земель, производимые помещиками, лишали их возможности заниматься землепашеством и добывать пропитание. Фермерам не оставалось иного выхода, как бунтовать. Восстание было жестоко подавлено.

Впечатления от этих событий выражены Шекспиром в пьесе, написанной как раз в это время, — «Кориолан» (1607). Обычно обращали внимание в первую очередь на гневные речи героя-патриция, в которых он на все лады хулит народ, обзывая его «чернью». Но разве мог Шекспир написать иначе? Он помнил, что произошло с пьесой, в которой изображался бунт ремесленников. А Шекспиру все же хотелось изобразить на сцене мятежный народ. И он достиг этого, пойдя на неизбежный компромисс. Бунтарство народа всячески осуждается в пьесе. Но все же в ней сказано, из-за чего бунтует народ. Пьеса начинается с того, что на сцену выходит толпа горожан. Они готовы «скорее умереть, чем голодать». Один из них предлагает: «Сами цену на хлеб установим». Уже в этих репликах горожан можно распознать намерение Шекспира. Сюжет этой трагедии он заимствовал из биографии Кориолана, рассказанной Плутархом в его «Сравнительных жизнеописаниях». Шекспир довольно точно следовал за Плутархом. Но в этом именно пункте он кое-что изменил. У Плутарха волнения римлян вызваны жадностью и жестокостью ростовщиков. Шекспир заменил это недовольством народа на почве дороговизны и голода.

Он вложил в уста одного из римских плебеев слова, которые мог бы сказать любой англичанин-бедняк. «Достойными нас никто не считает, — говорит этот простой «римлянин», — ведь все достояние — у патрициев. Мы бы прокормились даже тем, что им уже в глотку не лезет. Отдай они нам объедки со своего стола, пока те еще не протухли, мы и то сказали бы, что нам помогли по-человечески. Так нет — они полагают, что мы и без того им слишком дорого стоим. Наша худоба, наш нищенский вид — это вывеска их благоденствия. Чем нам горше, тем им лучше Отомстим-ка им нашими кольями, пока сами не высохли, как палки Клянусь богами, это не месть во мне, а голод говорит!»¹³

Шекспир углубился еще дальше в античность в своем «Тимоне Афинском», где он перенес действие в древнюю Грецию, в V век до рождества Христова. Но отдаленность во времени только кажущаяся. Шекспир подошел здесь к основным социальным противоречиям своего времени ближе, чем в любом другом произведении. Главное зло, как говорит он устами героя, заключается в неравенстве состояний, в том, что одни бедны, а другие богаты, и в том, что человек ценится не по своим личным достоинствам.

Золото растлевает души людей, извращает сущность вещей, оно превращает все в свою противоположность и способно

...черное успешно сделать белым,
Уродство — красотою, зло — добром,
Трусливого — отважным, старца — юным,
И низость — благородством...¹⁴

Золото — «причина вражды людской и войн кровопролитных», «орудье распри меж отцом и сыном», «осквернитель чистейшего супружеского ложа», «испытатель душ», жалкими рабами которого являются все люди. Герой трагедии произносит много страстных речей против человеческой порчи, возникшей под влиянием золота. «Тимон Афинский» — произведение большой мысли, особенно ценное тем, что оно открывает нам, насколько глубоко проник Шекспир в реальные причины страданий и бедствий человека в современном ему обществе.

В связи со всем, что мы знаем о Шекспире, может возникнуть вопрос: как согласовать тирады против золота, вложенные Шекспиром в уста Тимона, с житейской практикой самого драматурга, который копил деньги и постоянно заботился об умножении своего состояния? Это противоречие было замечено биографами Шекспира еще в прошлом веке. Что можно сказать о нем?

Шекспир, как и другие великие деятели культуры в классовом обществе, оказался одной из жертв неизбежной двойственности, возникающей из необходимости творить, чтобы зарабатывать, и зарабатывать, чтобы спокойно творить. Мы не считали нужным скрывать от читателей факты, но читатель поступит разумно, если поймет, что даже такой гений, как Шекспир, творил в условиях, которые не им были созданы. Но заработок никогда, по-видимому, не был для Шекспира целью. «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать», — писал Пушкин. Думается, что это мог бы сказать о себе и Шекспир. В «Тимоне Афинском» он и сказал это устами персонажа, который назван просто Поэтом. Он говорит:

        Родились
Стихи непроизвольно у меня.
Поэзия похожа на камедь,
Струящуюся из ствола-кормильца.
Не высекут огонь — он не сверкнет,
А пламень чистый наш родится сам
И катится лавиной, все сметая
Со своего пути¹⁵.

Примечания

1. «Король Лир», I, 2. Перевод Б. Пастернака.

2. «Макбет», II, 3. Перевод Ю. Корнеева.

3. «Гамлет», I, 2. Перевод М. Лозинского.

4. Там же, I, 4.

5. То есть для импровизации.

6. «Гамлет», II, 2. Перевод М. Лозинского.

7. «Крестный отец» по-английски «god-father» — «отец по богу».

8. Обе пьесы — трагедии Бена Джонсона на сюжеты из римской истории.

9. То есть вождь племени.

10. «Макбет», IV, 1. Перевод Ю. Корнеева.

11. «Макбет», IV, 3. Перевод Ю. Корнеева.

12. «Макбет», IV, 3. Перевод Ю. Корнеева.

13. «Кориолан», I, 1. Перевод Ю. Корнеева.

14. «Тимон Афинский», IV, 3. Перевод П. Мелковой.

15. «Тимон Афинский», I, 1. Перевод П. Мелковой.