А. Михеев. «Механизм Фортуны, или "Сон в зимнюю ночь"»

Ян Котт. «Шекспир — наш современник» / Пер. с польского В. Климовского. — СПб.: Балтийские сезоны, 2011. — 352 с.

Впервые эта книга польского шекспироведа (1914—2001) Яна Котта была издана в середине 60-х годов, тогда же ее перевели на многие европейские языки, а в 1987 году появилось второе польское издание. В предисловии к этому изданию автор пишет, что и для него самого, и для Польши Шекспир — это автор особенный: «"Гамлет" был всегда наиболее польским Шекспиром, и не только из-за Полония и из-за того "жалкого клочка" польской земли, на завоевание которого выступает со всей своей армией Фортинбрас, хотя клочок этот, "кроме названия, ничего больше не значит". "Гамлет" был пьесой о Польше...» Котт имеет в виду прежде всего тот факт, что уже в постановке 1798 года во Львове Гамлет был принцем, у которого захватчики отобрали трон и родовое владение, в середине XX века именно эта тематика стала для Польши вновь актуальной, и рецензия автора на постановку 1956 года в Кракове называлась «"Гамлет" после XX съезда» — там начитавшийся Сартра и Камю Гамлет возвращается в польский Эльсинор из экзистенциального Виттенберга.

Впрочем, «современность» Шекспира вовсе не исчерпывается для Котта привязкой к каким-то конкретным политическим событиям. Напротив, автор подчеркивает и подвергает всестороннему анализу универсализм Шекспира — то есть защищает тезис о его «современности» во все эпохи. Историей правит то, что в Средневековье называли Колесом Фортуны, а Котт в этой книге именует Великим Механизмом, который движет и королями, и узурпаторами, и тиранами, и их преемниками: На одном и том же троне поочередно сидели шекспировские Ричарды и Генрихи и надевали одну и ту же корону.

Книга Котта дает понять, что универсализм Шекспира объясняется в большой степени способностью строить свои пьесы на комбинации отдельных элементарных — и всегда актуальных — мотивов и тем. Базовыми темами являются, по сути, три: власть (а точнее, борьба за власть), эротика и безумие (или шутовство). В одних пьесах некоторые темы акцентируются особо (например, в «Короле Лире» — власть и безумие, а в «Макбете» — власть и эротика), а вот в «Буре» или в «Гамлете» все три более или менее равноправны.

Весь мир — театр, а люди в нем — актеры — это классическое высказывание Шекспира давно стало ключом к пониманию его творчества. Но можно вспомнить и другую метафору из книги шекспировского соотечественника Льюиса Кэрролла в «Алисе в стране чудес»: Все вы — всего лишь колода карт. Действительно, именно эта метафора оказывается чуть ли не более адекватной для анализа структуры шекспировских пьес. И трем базовым темам соответствуют здесь четыре «одушевленные» игральные карты: Король, Дама, Валет (соперник Короля) и Джокер (шут).

Как архетипическую модель в этой связи, безусловно, можно рассматривать «Гамлета». Гамлет, играющий с Королем (Клавдием) и Дамой (Гертрудой), здесь выступает в роли более слабого Валета, который, чтобы победить Короля, оборачивается сильным Джокером-шутом. Впрочем, сама по себе эта изначально рефлексивная ролевая игра — в сочетании с благородной жаждой мести — постепенно приводит к глобальной трагедии: стремление к возмездию за убийство, в свою очередь, порождает убийство — но уже невиновного (Полония). Справедливость в итоге «торжествует» только благодаря гибели всех действующих лиц: помимо собственной воли Гамлет включается в разыгрывание вечно повторяющегося сюжета в качестве винтика безжалостного Великого Механизма — нажатие кнопки «Быть» (в смысле «Действовать») приводит к прямо противоположному результату (Небытию).

Котт отмечает, что подчеркнутая театральность, условность шекспировских пьес часто акцентируется и намеренной иллюзорностью происходящего. Конечно, это характерно прежде всего для комедий (самый яркий пример — «Сон в летнюю ночь»); однако, если взглянуть под этим углом на того же «Гамлета», можно и здесь увидеть и потенциально неоднозначные интерпретации. Вспомним начало пьесы, когда об убийстве отца Гамлет узнает от призрака убитого. Мы почему-то склонны безоговорочно верить этому сверхъестественному явлению, хотя с точки зрения здравого смысла достоверным свидетельством его считать как-то странно. А если призрак — это лишь плод больного воображения убитого горем сына, то вполне вероятно, что и убийства-то никакого не было; и тогда Гамлет из благородного и вызывающего сочувствие героя превращается в кровавого злодея, несущего смерть и друзьям, и родным, и любимым.

В современной отечественной массовой культуре тоже обнаруживается сверхпопулярное произведение, которое, если разобрать его структуру, оказывается скроенным по тем же шекспировским лекалам. Его можно назвать «Сном в зимнюю ночь», и стал этот «Сон» безоговорочным национальным мифом: вот уже несколько десятилетий он снится всей стране вечером 31 декабря. В «Иронии судьбы» есть действующий Король — Ипполит; есть его Дама, Надя, и есть его соперник, Женя, который, изначально выступая в роли Джокера, оказывается способен Короля победить — что вполне соответствует правилам карточной игры, где именно Джокер может побить любую карту. Однако следует помнить, что Джокер — это всего лишь карта, сила которой ограничена рамками игры, новогоднего «Сна», за рамками которого карета неизбежно превратится в тыкву, а Женя — в скучного и слабого Валета.

Хотя в оригинальном польском названии книги («Szekspir wspötczesny») вообще-то слова «современник» нет (буквальный перевод: «Шекспир современный»), однако Шекспира все-таки действительно можно считать отчасти нашим современником. «Mark me», — будто говорит он нам как Призрак в пятой сцене первого акта «Гамлета»; что Пастернак переводит как «Следи за мной», а Лозинский — «Так слушай».