Неужели вот это, собственно, и есть человек?

Трагические герои Шекспира много думают. Они не довольствуются старыми понятиями, установившимися оценками, догмами. Для них не существует вечных истин. Только то, что проверено разумом и жизнью, только то, что выстрадано ими самими, становится для них критерием мировосприятия.

Они стремятся объяснить жизнь. По-своему. Без этого они не могут жить. Без духовных исканий, без стремления осознать смысл происходящих событий и свою судьбу трудно себе представить Гамлета, короля Лира, Отелло. Это одно из великих художественных открытий: работа, борение мысли, столкновение идей становятся в трагедиях Шекспира частью драматического сюжета.

Вот Отелло ведет нелегкий разговор с Яго о Дездемоне. На миг Отелло мысленно отгораживается от своего собеседника. Это он прощается со своей прошлой жизнью, он вдруг понял, что пришел конец его счастью: «Прощай, душевный мир! Прощайте, армии в пернатых шлемах...» Здесь рядом Яго, но Отелло не видит его. Он наедине со своими думами.

Гамлет встретился с Гильденстерном и Розенкранцем, которые подосланы королем. Он догадывается об их неискренности, общение с этими «друзьями» только усиливает его грусть. И вот сквозь мрачные тучи блеснул луч солнца. Гамлет отвлекается от тяжелых раздумий и от навязчивых собеседников. Скорее для себя, чем для них, он произносит слова, полные веры в человека: «Что за мастерское создание человек! Как благороден разумом! Как точен и беспределен в своих способностях, обличьях и движениях! Как точен и чудесен в действии! Как он похож на ангела глубоким постижением! Как он похож на некоего бога! Краса вселенной! Венец всего живущего!»

Выразив столь вдохновенно и искренне свои высокие чувства, Гамлет тут же признается, что из людей его не радует ни один. Гамлет противоречив. Прославление человека врывается звонкой оптимистической темой в симфонию горестных переживаний, в рой тяжелых раздумий.

В трагедии «Король Лир» (1605) понимание человека достигается не умозрительно, а в ожесточенной борьбе, в страданиях. По этой причине и размышления и суждения Лира о людях мало похожи на радостное раздумье Гамлета. Они мучительны. Лир видит разделение в человеческом обществе. Одних он осуждает, другим сочувствует.

К этим зрелым заключениям, к народности суждений Лир приходит только после жесточайших испытаний. Только после разрыва со старым феодальным миром, на вершине которого он возвышался. Только в результате решительного неприятия новых отношений людей. В отличие от Гамлета Лир не знает колебаний и сомнений; он ни разу не задумывается над тем, какой путь избрать: бороться или покориться. Тем труднее ему отказаться от взглядов и привычек, обретших за восемьдесят лет его жизни жесткую устойчивость. Но то, что увидел и пережил Лир, заставило его по-иному взглянуть на мир, по-иному судить о людях. Осознание того, что старые истины оказались несостоятельными, ошеломило старого короля, выбило его из колеи. Лир назвал новое свое состояние «безумием». В известной степени он был прав. Вслед за высшей зрелостью мысли обнаружилось и расстройство ума.

История Лира была известна в Англии с давних времен. Впервые с ней могли познакомиться читатели, знавшие латинский язык, на котором Д. Монмоут написал «Историю Британии» (1135). В этой летописи приведен рассказ о Лире. Затем предание перекочевало в поэму Лаймона «Брут» (1200), написанную на английском языке. Впоследствии известная фабула не раз была использована в различных жанрах английской литературы и в хронике Холиншеда (1577), которая послужила источником для многих пьес Шекспира. Наконец, в 1594 году в лондонском театре «Роза» шла пьеса о Лире, принадлежащая перу неизвестного автора.

Таким образом, Шекспир воссоздал образ Лира, который издавна вошел в сознание англичан.

Драматург не мог механически перенести героя старой легенды в Англию на рубеже XVI—XVII веков, сделать его своим современником в полном смысле слова.

Он пошел по сложному пути. В его пьесе сохранены некоторые внешние признаки патриархальной Англии, но сильнее всего ощутимы приметы позднего средневековья и переход к новому времени.

Герои трагедии «Король Лир» поклоняются языческим богам, как это могло быть в дохристианские времена. И они же располагаются на лестнице феодального здания позднейшей конструкции. Каждому отведено свое место согласно его знатности и близости к королю. Это абсолютная монархия, которая немыслима в дофеодальной Англии.

За этими внешними признаками следуют более существенные и точные «указатели» времени. Действительно, старшие дочери Лира цинично обнажают свои собственнические интересы, подобно добычливым людям эпохи первоначального накопления. Но этим же хищницам присуща чисто феодальная гордыня. В Гонерилье, Регане, герцоге Корнуэльском и Эдмонде обнаруживаются худшие черты уходящей и новой формации.

Переходное время отражено в драматических событиях нелегкой жизни Лира. Еще Н. А. Добролюбов отметил, что поначалу он совсем не трагический герой. Его деспотизм и непомерное самомнение отталкивают в не меньшей мере, чем лесть старших дочерей. Лир хорошо усвоил, что он занимает главенствующее положение в государстве. Он требует от своих подданных слепого преклонения, бездумного исполнения королевской воли. Он настолько уверен в своей власти, что, даже сняв с себя корону, будет не менее уверенно добиваться своего. Его воля всегда будет иметь силу закона. Так кажется Лиру.

Вначале он совершенно не способен понять свое время. Он думает, что все будет идти по-старому. Только испытав на себе жестокость, Лир понял, что был слеп. Ему открылась тщета его высокомерия и бессердечия. В борьбе с несправедливостью и с самим собой деспот стал человеком.

«Случай» с Лиром в совокупности с другими «случаями» дает возможность раскрыть «сдвинутое», или, если использовать терминологию Гамлета, вышедшее из колеи время, век, у которого вывихнуты суставы.

Прозрев, Лир начинает думать не только о своих личных невзгодах. Его кругозор расширяется, и король обрушивается на своих противников, потому что они отравляют жизнь не одному ему, а всему роду людскому. Он не только испытывает на себе действие зла, но и осмысливает его проникновение во все поры жизни. Вслед за Лиром и другие герои выражают тревогу, наблюдая за трагическими событиями;

Кент. Не это ли кончина мира!
Эдгар. О мир, о мир превратный! (IV, 1, 517)

В конфликте Лира с окружающим его обществом резко выделяются две стадии; соответственно этому главному разделению жизни героя обрисован и переход его с одних идейных позиций на другие.

Вначале он жесток, нетерпим к элементарному проявлению независимости, но отличается от других представителей своего класса равнодушием к богатству, щедростью. Это человек сильной воли. Положение, занимаемое им в обществе, обусловило одностороннее развитие его личности и до абсурда раздутое самомнение. Как самодур, он набрасывается на невиновного Кента. В не меньшей мере он отталкивает читателя, когда изгоняет Корделию.

Власть Лира столь же неограниченна, как и творимая им несправедливость. Таким рисуется нам король Лир в сцене раздела государства. И важнее всего то, что его психология не претерпевает существенных изменений до тех пор, пока он не выброшен дочерьми, пока он не превратился в бездомного бродягу. Но почему Лир добровольно сошел с трона? Почему он отдал все, чем владел, недостойным дочерям?

Выдающийся исполнитель роли Лира народный артист СССР С. Михоэлс считал, что герой шекспировской пьесы — прежде всего философ, что, по мнению английского короля, в этом мире все — суета сует. И мудрец принимает решение наградить зло (то есть Гонерилью и Регану) и наказать добро (Корделию)¹.

Если Лир так разочарован и равнодушен ко всему материальному, если он с олимпийским спокойствием устраивает столь рискованные эксперименты, то чем же объяснить горячую ненависть Лира к Корделии, а затем еще более страстное раскаяние? Чем объяснить его гнев, его проклятия, когда он наталкивается на неблагодарность дочерей?

Нет, Лир все принимает очень близко к сердцу. И философом он выступает не с первой сцены, а только обретя великий опыт жизни. Опыт нескольких недель, оказавшийся неизмеримо более значительным, чем наблюдения и знания всех предшествующих восьмидесяти лет.

На первых порах Лир, сталкиваясь со своими дочерьми, кое в чем похож на них. Он требует почета. Свита из ста человек должна его повсюду сопровождать.

Он вовсе не собирался потакать злу, наградив его, и наказывать добро. Разделив власть и богатство между дочерьми, Лир добивался того, чтобы мир остался таким, каким был: коленопреклоненным перед прежним властителем. И теперь, в новой обстановке, Лир оказался рабом своих старых представлений. По крайней мере, вначале так было. Лир полагал, что Гонерилья и Регана сочтут за счастье для себя оказать гостеприимство отцу и его челяди.

После самоотречения Лир не был для них страшен. Он не мог лишить их отданной им власти и богатства. А что до любви к отцу, то она у Гонерильи и Реганы была показной. Вообще надежды Лира на милосердие с самого начала были иллюзорны. Не кто иной, как сам Лир, беспощадно порвал с любимой дочерью, которая ему не угодила.

Как же восьмидесятилетний король мог так грубо ошибиться? Л. Н. Толстой находил, что заблуждение Лира противоестественно: «...Читатель или зритель не может верить тому, чтобы король, как бы стар и глуп он ни был, мог поверить словам злых дочерей, с которыми он прожил всю их жизнь, и не поверить любимой дочери, а проклясть и прогнать ее...»².

Между тем у Шекспира все оправданно. Лир, обожествляя себя, не мог не заблуждаться в людях. Он просто не знал их. Он видел только себя, слышал только себя. От Гонерильи и Реганы он услышал вначале то, что сам о себе думал. Самообольщение Лира по инерции продолжалось некоторое время и после того, как он снял с себя корону. Почести, которые некогда оказывались ему как монарху, он считал добровольной платой общества Лиру-человеку. Лир не понимал, что его былой авторитет создавали власть и богатство. Он не понимал, какое опасное оружие против себя он отдал дочерям. И до того, как критики стали толковать об ошибках Лира, их объяснил шут.

Лир потерял всякое влияние и стал совершенно беспомощен. У него, ранее самого богатого человека Англии, нет средств к существованию. Это было столь ошеломительно, что Лир отказался верить в то, что он... Лир. «Кто я? Видно, я не Лир». Лиру все еще мерещится, что перемена, возможно, произошла не столько в его положении, сколько в нем самом, в его характере, в его интересах.

От шута он узнал, кто он: «Тень Лира» (I, 4, 457). Человек без звания и богатства, он лишен прежней силы, независимости, свободы. Он, следовательно, потерял свою плоть. Он тень. И шут, развлекавший некогда Лира, балагур, «дурак» (Fool, как его называет Лир), учит короля. Первый урок шут дал ему сразу после раздела королевства, сказав, что Лир совершил величайшую глупость в своей жизни.

Оказавшись в положении бесправного изгнанника, Лир отметает привычные для него представления о величии и отказывается от прежних интересов. Его начинают волновать подлинно значительные проблемы жизни. Так кончается его трагическое заблуждение.

Завершается первый этап трагедии. И начинается трагедия не короля, а человека. Лир вначале осознает ее как трагедию отца. Он обличает бесчеловечность дочерей. Дважды рвутся семейные узы, но по-разному. Феодальный монарх по прихоти отлучает от себя Корделию. При этом он ничего не выигрывает. Он наказывает ослушницу лишением любви. А затем Гонерилья и Регана рвут с Лиром, потому что они не могут терпеть опустившегося бедняка. Да еще не простого, а с претензиями. Они пользуются своими собственническими правами, своими слугами, как это «принято» у людей нового времени. Старшие дочери, изгоняя Лира, цинично думают о выгоде, о том, сколько они сэкономят, избавившись от расходов на отца и его свиту.

Неблагодарность дочерей лишь частное проявление закона нового времени, распространяющегося на всю жизнь. Как в таких условиях могла сложиться судьба Лира? Ему оставалось либо смириться с участью раба своих дочерей, либо восстать против несправедливого мира.

Лир предпочел бунт. Он проклял Гонерилью и Регану. Он вырвал из своей души все, что связывало его с прошлым. Его больше не прельщало королевское величие.

Его мучили страдания народа. Ему покоя не давала безнаказанность тех, в чьих руках была неправедная власть.

Он дошел до этого человеческого величия своим беспокойным умом, лишь став нищим и бесправным. Устами шута, его афоризмами, его едкими шутками выражал свое неприятие несправедливости обездоленный народ. Нагота бедного Тома открывала Лиру трагедию отверженных людей, составлявших большинство нации. Лир услышал голос народа и увидел его трагедию:

Бездомные, нагие горемыки,
Где вы сейчас? Чем отразите вы
Удары этой лютой непогоды —
В лохмотьях, с непокрытой головой
И тощим брюхом? Как я мало думал
Об этом прежде! (III, 4, 499)

Думы Лира благородны, полны исторического смысла, тревоги за судьбу «горемык». Этот монолог — «самостоятельный» идейно-психологический центр трагедии. Конечно, в действительности переживания Лира неотъемлемы от всего «тела» трагедии, они лучше всего демонстрируют, как высоко поднялся он в своем духовном развитии. Но в них заключен и тот объективный исторический смысл, который сам по себе важен. В приведенном отрывке социальные противоречия выражены столь остро, что даже Г. Брандес, по традиции усматривавший истоки трагедии в предательстве дочерей, заметил все же: «Страдание наиболее обездоленных, как проблема, — уже существовало для Шекспира»³.

Как избавиться от гнетущего неравенства, как освободить бедняков от страданий? Шекспир не мог ответить на этот вопрос. Идеи «Утопии» Томаса Мора не могли быть претворены в жизнь, а лозунги левеллеров и диггеров об изменении социального строя Англии появились через несколько десятилетий после смерти драматурга. Этим объясняется апелляция Лира к морали правящего класса, призыв облегчить участь народа путем некоторого самоограничения:

Богач надменный! Стань на место бедных,
Почувствуй то, что чувствуют они,
И дай им часть от своего избытка
В знак высшей справедливости небес.

Этот призыв неизбежно звучит как глас вопиющего в пустыне. Обратиться к милосердию Гонерильи и Реганы? Лир достаточно твердо установил, что у них неприступные, «каменные сердца». Тем самым логика драматического повествования и логика истории отвергают возможность нравственного облагораживания богачей, к которым обращался Лир. Вот почему мысли об облегчении судьбы народной скорее необходимы, чтобы понять священное беспокойство Лира, чем для обозначения исторической перспективы. И чтобы ощутить слияние судьбы человеческой и судьбы народной, Лир думал об участи всех горемык земли. И он пытливо всматривается в бедного Тома, обращается к единичному.

Увидев измученное полуголое существо, Лир задает себе вопрос: «Неужели вот это, собственно, и есть человек?»

Лир духовно свободен, его не ограничивают теперь предрассудки собственника. И он судит о бедняке Эдгаре так, как судит народ. Подлинный, «неприкрашенный человек — и есть именно это бедное, голое двуногое животное, и больше ничего». Не так давно Лир молил об облегчении трагической участи народа, а теперь он занят другим. Он открывает в народе ту истинность, которой лишены «поддельные» люди, рядящиеся в шелка.

Он видит, что на Эдгаре «все свое». Беспокойный Лир не довольствуется и этими новыми наблюдениями. Он хочет стать таким же, как народ. Идея переходит в действие... Но действие это по-детски наивно и конкретно. Лир кричит: «Долой, долой с себя все лишнее!» И срывает с себя все одежды. Но как чиста эта наивность! Ведь Лир, духовно очистившийся, порвавший со своим прошлым, хочет теперь освободиться и от тех одежд, которые носят его противники. От одежд, которые он сам прежде носил. Роскошному платью соответствуют ложь и нищета души. Под внешней позолотой скрыт порок.

Итак, в сознании Лира произошел перелом.

Столкновение с враждебной действительностью, перемена социального положения, личная трагедия Лира и социальная трагедия бесправного человека — все это нашло свое отражение в изменившемся взгляде Лира на мир. Но нельзя сказать, что сражение с невзгодами и несправедливостью обошлось для него безболезненно, без потерь. Острая мысль Лира перестала улавливать некоторые жизненные связи, а те, которые она оценивала, представали перед ней фантастически преображенными, разорванными.

Хаос явлений, проносящихся в больном воображении Лира, содержателен, не бессмыслен. Видения Лира не абсурдны, это не бред сумасшедшего. Значительность фантастических образов, рожденных больным сознанием Лира, состоит в том, что они иносказательно отражают чудовищность мира. Сама хаотичность их появления и исчезновения иногда есть воспроизведение самой жизни.

Противоречивое психологическое состояние Лира лучше всего выражено им самим. Он говорит шуту, что сходит с ума. Если бы он совершенно обезумел, он не мог бы заниматься столь точным самоанализом. Но не подлежит сомнению и некоторая отстраненность Лира: он видит и не видит, он узнает и не узнает своих собеседников, он проявляет величайшую мудрость и непонимание простейших событий.

Некоторые критики упускают из виду это противоречие и пытаются установить некую последовательность в эволюции умственной деятельности Лира: вначале он был нормальным человеком, а затем обезумел. Тогда нет противоречия.

Есть и другая крайность в объяснении психологической драмы Лира. Кинорежиссер Г. Козинцев, написавший несколько интересных работ о Шекспире, пришел к выводу, что Лир понял мир только тогда, когда сошел с ума: «Король ошибался во всем: не разбирался в своих детях, ему была неизвестна жизнь его страны. Но стоило только Лиру потерять рассудок — он начал понимать истинный смысл происходящего»⁴.

Неужели и Шекспир мог считать, что результатом разрушения психики будет... расцвет умственных способностей? В своей кинотрагедии «Король Лир» (1970) Г. Козинцев несколько по-иному трактует шекспировскую пьесу. Исполнитель главной роли Ю. Ярвет толкует мудрость Лира как результат тех жестоких уроков, которые он получил от жизни. Эта концепция знаменует углубленное проникновение в социально-философский смысл великой трагедии.

Но полученные Лиром удары («Я ранен в мозг!») привели к умопомрачению, которое не усилило, а обессилило Лира. Первый признак раздвоенности мышления мы обнаруживаем после того, как Лир познал истинную цену Гонерильи и Реганы, после того, как он проникся симпатией к «бездомным, нагим горемыкам».

Однако наступают моменты, когда образы-мысли Лира совмещают в себе его реальные переживания и их преломление в «раненом мозгу» или когда за остро отточенной мыслью неожиданно следует бессмыслица. Трагедия смятенного ума достигает наивысшего напряжения в сцене «суда» Лира над неверными дочерьми.

Он выступает как суровый обвинитель «лисиц» и «кошек» и как пострадавший от них изгнанник. Мудрец Лир обличает «двуличье» хищников, а безумец жалуется на то, что на него лают «маленькие шавки». Реальное и фантастическое, логическое и иррациональное — все это вспышки одного трагически расщепленного сознания. Таким его, Лира, сделало время: мудрым и безумным. И поэтому сцена «суда» над Гонерильей и Реганой могла быть решена только с помощью двойного освещения.

Шут, Эдгар и Кент действуют в унисон Лиру, Они сопереживают с ним его трагедию. Однако тождества между Лиром и другими персонажами нет. Эдгар, например, дан, как Лир, — в двух планах, но он откровенно играет роль безумного, его раздвоенность мнимая.

У Лира же, по словам Эдгара, «бессмыслица и смысл — все вместе». Точнее не скажешь. Лир обращается к «судье»: «Я требую медицинского вскрытия Реганы. Исследуйте, что у нее в области сердца, почему оно каменное». Суд придуман Лиром, «судьи» — шут и Эдгар (бездомный Том) — играют свою роль. Регана жива, и ей не угрожает никакое «вскрытие». Но это нарушенное «правдоподобие» реальных обстоятельств не ослабляет глубокой логики действия и вполне реалистического раскрытия протеста Лира. Сердце у Реганы, у всех людей ее круга действительно каменное. А Лиру на самом деле необходимо выяснить, почему люди перестали быть людьми.

Так через фантастику и гротеск проглядывает жестокая реальность. Удивительна мощь Шекспира, который последовательно проверяет концепцию Лира, используя ее в оценке всего мира каменных сердец и отдельных его составных частей. «Лисицы» и «кошки» — тоже символ всего общества хищных людей. Подсчитано, что в трагедии «Король Лир» действия людей уподоблены инстинктивным движениям двадцати восьми разновидностей хищных животных, птиц, рыб, насекомых. Такая насыщенность пьесы остро нацеленными метафорами — важнейшее средство создания определенной атмосферы. Не одни только переживания и раздумья Лира и Глостера дают нам представление о природе окружающего их мира. Образные характеристики, которые этот мир получает и которые вплетены в речь действующих лиц, служат той же цели.

Мир, каким он представляется Лиру, — хищный, ненормальный, безумный, вызывающий отчаяние. В нем все перевернуто: честность осуждена, порок торжествует, закон попран, палач безнаказанно терзает невинную жертву, семья распадается, любовь обращена в похоть, народ бедствует в нищете, знать ненасытна в роскоши.

Нарисованная Шекспиром картина не воспроизводит равновесия сил: пороки противников Лира не нейтрализуются его достоинствами. Зло агрессивно. Не довольствуясь ранением Лира, враждебные силы наносят ему последний, смертельный удар.

Для Лира было счастьем разделить тюремное заточение с великодушной Корделией, где они будут знать, что толстые стены и решетки защищают их от «лисиц». Только бы их не видеть, только бы не терпеть от них унижений. Быть вдвоем. Об этом мечтал Лир:

Там мы, как птицы в клетке, будем петь.
Ты станешь под мое благословенье,
Я на колени встану пред тобой,
Моля прощенья. Так вдвоем и будем
Жить, радоваться, песни распевать... (V, 2, 553)

Оторвавшись от жестокой действительности, Лир представил себе будущее в идиллическом свете. Однако у него хватило трезвости, чтобы тут же обнаружить иллюзорность желанной свободы. Он предвидит беду, ожесточение врагов. Но он еще силен, он не склонится перед тюремщиками. Корделия тоже не должна показывать свою слабость: «Утри глаза. Чума их сгложет, прежде чем мы решимся плакать из-за них».

Лир, потерявший власть и богатство, перестал быть «тенью». Истина, открытая шутом, устарела. Лир стал сильнее от сознания своей человеческой правоты. И тогда его решили убить. Казнить успели Корделию, У Лира отняли величайшее и единственное сокровище. Тем самым у него отняли жизнь. В тот момент, когда его сердце было преисполнено не одной ненависти к «лисицам» и «кошкам», но и любви — к народу, к Корделии. Любви, которой он никогда прежде не знал.

В трагических пьесах Шекспира героя убивают с помощью оружия или яда.

Лир умирает от душевной муки, от страдания, к которому его приговорили «лисицы». Эта казнь более изощренная, чем та, которую придумал Клавдий в «Гамлете».

Однако трагедия «Король Лир» вовсе не вызывает ощущения, что борьба против несправедливости бессмысленна и обречена.

Лир не затем задумывался над сущностью человека, чтобы удовлетвориться мысленным разделением людского рода на «лисиц» и страдающих «нагих горемык». Напористости Гонерильи, Эдмонда, Реганы противостоят неподатливость и возрастающее сопротивление Лира.

В критике часто проводятся параллели между Лиром и Глостером, отмечается также, что в древнем предании и в пьесе неизвестного автора о Глостере ничего не говорится. Шекспир ввел этот образ.

Одни шекспироведы считают, что история Глостера нарушает единство действия и ослабляет трагедию (Бредли). А другие придерживаются мнения, что конфликт между Глостером и Эдмондом указывает на распространенность зла и страданий, на то, что трагедия Лира не единична; на этом основании говорят о единстве и художественной силе действия и всей композиции шекспировской пьесы (Морозов). Уместно будет отметить, что Глостер необходим в трагедии не только как параллель страдающему Лиру.

Лир противопоставлен смирившемуся и растерявшемуся Глостеру. И мы видим, что наступлению хищных сил общества сопутствует не одно непротивленчество Глостера.

Вначале Корделия, шут и Кент (бессознательно) образуют единство людей непокорных, неподдающихся внешнему влиянию. Затем встает во весь рост фигура страдающего, но борющегося Лира. К нему тянутся Кент и шут, но они, как и Корделия, даны без существенных изменений в характере. Это статичные фигуры. Динамика развития Лира как-то мало сообразуется с неподвижностью этих характеров. Ей больше соответствует быстрое формирование качеств борца, наблюдаемое у Эдгара, и эволюция герцога Альбанского, осудившего Гонерилью.

И Эдгар не раз проявляет непримиримость по отношению к врагам Лира. Достаточно вспомнить его участие в «суде» над ними, его расправу с Освальдом и поединок с Эдмондом.

Из малоопытного юноши он становится человеком действия. И что особенно привлекательно в нем, так это необычайно изобретательный и глубокий ум. Он так перевоплощается в бедного Тома, что перед нами встает новый типический характер необычайной трагической силы.

Перевоплощение необходимо Эдгару, чтобы обезопасить себя, чтобы на его след не напал Эдмонд. Вместе с тем оно еще в меньшей мере только тактический прием, чем «безумие» Гамлета. Бедный Том — необходимый элемент сюжета. Это созданный Эдгаром портрет человека из народа. Бесправие сделало Тома безумным. Он нарисовал картину, изумившую Лира. Но и сам Лир был учителем Эдгара. Король, разделивший участь обездоленных, не идеализированный монарх из народной утопии, реальный Лир внушил Эдгару истину, которая должна стать правилом жизни. Правда, не только Лир:

Какой тоской душа ни сражена,
Быть стойким заставляют времена.
Все вынес старый, тверд и несгибаем.
Мы, юные, того не испытаем. (V, 3, 568)

После гибели Лира остается не один Эдгар. Есть еще упоминаемые им «юные».

Отрекаться от ложного величия, проникать в суть вещей, как бы горька она ни была, не поддаваться «лисицам» и «кошкам» — в этом сущность человека, открытая Лиром. Это понял Эдгар. Это понял безыменный Первый слуга, поднявший меч на палача — герцога Корнуэльского. Он сказал: «Придется драться за правый гнев!»

«Будем драться!» Вот «конечный вывод мудрости земной, высшее предначертание человека, суть, которой доискивался и которую нашел Лир. Спустя двести с лишним лет шекспировская идея получила новое развитие у Гете. Автор «Фауста» с высоты своего времени смог огласить великий закон:

Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!

Примечания

1. См.: Михоэлс С. Современное сценическое раскрытие трагических образов Шекспира. — «Шекспировский сборник». M., 1959, с. 469.

2. Л. Н. Толстой о литературе. М., 1955, с. 516.

3. Брандес Георг. Шекспир, его жизнь и произведения, перевод с датского, т. 2, 1901, с. 131.

4. Козинцев Г. «Король Лир». — «Шекспировский сборник». М., 1959, с. 222.