Разделы
Счетчики
Глава 11. Клофелин и белые перчатки
Историю пишут победители.
Формирование исторического канона того или иного периода происходит не сразу. Хотя победители заинтересованы в том, чтобы максимально убедительно обосновать в глазах современников и потомков свою легитимность, первое время нахождения у кормила власти требует большой сдержанности в искусстве политического маневра. Приходится дожидаться того, чтобы некоторые свидетели и участники конкретных деяний ушли в мир иной.
В эти первые годы и десятилетия также есть настоятельная потребность хорошенько переформатировать документальную базу: некоторые документы убрать подальше в спецхраны, некоторые «переписать», некоторые — перетолковать в нужную сторону. Эта деятельность, если оставить в стороне ее моральную оценку, — залог будущей стабильности, она характерна для подобных исторических сюжетов во все времена и на всех территориях.
В этом мы можем убедиться и на примерах из недавней российской истории: переход к новой форме правления влечет за собой тотальную дискредитацию предшественников, но в одночасье укоротить память электората не получается. Здесь нужна выдержка и опора на воспитание новых поколений подданных, правильное самосознание которых обеспечивается соответствующими образовательными программами и написанием новых учебников истории.
Но побежденные, обреченные на политическое небытие, не считают себя лишенными права голоса в Истории. У них тоже есть своя правда. Проигравшие в исторической схватке вправе потребовать, чтобы их судил не победитель, а третья, независимая сторона. Такой стороной для верующего человека может быть Всевышний. Но на земле такой стороной является будущее: «Потомки рассудят» — эта поговорка, никогда не теряющая своей актуальности, призывает грядущие поколения не уповать на Суд Божий, а здесь, на земле, предъявлять обвинения победившей власти. Если она победила, это еще не значит, что она действовала наилучшим с моральной точки зрения образом: «Политика не делается в белых перчатках», — говорят триумфаторы. Может быть, они и победили потому, что проигравшие были более человечными и менее неразборчивыми в средствах. Имеет ли это значение?
Русская история считает, что имеет. Нельзя в фундамент дворца всеобщего счастья заложить слезинку замученного ребенка. Это все знают. Так погибла идея коммунистического рая на земле отдельно взятой страны. Почему же погибла прекрасная монархия, созданная династией Романовых?
Может быть, потому, что ее история не столь безупречна в ее истоках, как следует из написанных проромановскими историками трудов.
Историография, рожденная усилиями множества интеллектуалов прежних веков, не смогла прочно породнить власть Романовых с потомками их подданных. Социум, невзирая на совокупные усилия государства и церкви, с трудом воспринимает праздник единства, связанный с окончанием Смутного времени. Еще сто лет назад значительная часть историков отрицала выдающуюся роль Д.М. Пожарского в освобождении Москвы от польско-литовских интервентов, считала его личностью бесталанной.
Отчетливый след «ножниц», с помощью которых отсекалась лишняя информация от образа К. Минина, можно увидеть и сейчас: традиционная (школьная) версия его вклада в победу Романовых повлекла за собой и значительные лакуны в его жизнеописании.
Еще более странной в глазах потомков выглядит историческая страница, связанная с образом Лжедмитрия II. Тушинский вор исчез из поля зрения историков, как призрак. Вместе с ним исчезли и какие-либо документы, связанные с его активной деятельностью на протяжении нескольких лет. Пронырливые шпионы всех разведок мира не смогли переправить своим западным начальникам ни одного донесения из его лагеря. Более того, ни один из россиян, коих в окружении Тушинского вора были сотни, не оставил потомкам описания его внешности, и ни один монах, обретающийся поблизости от самозванца, не поделился впечатлениями с общением с ним... А ведь еще за несколько лет до этого, во времена Лжедмитрия I, информирование европейцев о событиях в Московии было налажено самым оперативным образом!
Стоило только в 1605 году взойти на трон Самозванцу, как испанский монах, подвизавшийся в околокремлевских сферах, молниеносно переправил подробнейшее донесение за Пиренеи, а плодовитый драматург Лопе де Вега на основе полученных разведданных создал поэтическую трагедию «Димитрий, князь Московский» и издал ее в 1606 году! Нынешние историки, разумеется, отрицают достоверность многих фактов, размещенных драматургом в его сочинении — ведь в их распоряжении есть только те отфильтрованные данные, которыми снабдила их победившая в Смуте сторона.
Активный период драматургического творчества Шекспира тоже связан с хронологическими рамками Смутного времени: 1590-е — 1613 годы. Первое десятилетие XVII века, отмеченное выдающимися достижениями театра «Глобус», в котором посчастливилось служить Великому Барду, оставило нам еще недостаточно хорошо изученный «русский след» в шекспировском каноне.
Мы уже говорили о том, что хроникальная составляющая комедии «Бесплодные усилия любви», привязывающая основную коллизию к реальным событиям 1602—1603 годов, позволяет читателю обратить внимание на возможные лакуны и в традиционном освещении периода царствования Бориса Годунова. Значит ли это, что среди произведений Шекспира, написанных в период 1602—1612 годов есть и другие сюжеты, навеянные автору драматическими событиями в Московии? Может быть, и у него, как у Лопе де Вега, были свои информаторы и поставщики достоверных данных о героях русской Смуты?
В указанное десятилетие Шекспиром были написаны произведения, которые автору исторических хроник были как бы несвойственны: как будто демонстративно объявляющие свою антиисторичность и декларирующие невинную фантастическую сказочность. В их числе «Буря», которой открывается Первое фолио, а также «Зимняя сказка», в которой главной героиней является дочь русского императора... Действительно ли эти произведения не имеют под собой конкретной событийной основы? Есть ли в поздних произведениях Шекспира «годуновский» след? Почему царь Борис внезапно скончался во цвете лет? Почему так долго держится в памяти народной подозрение, что его отравили? Почему респектабельная историография утверждает, что он отравился сам? Почему наш национальный гений и сам историограф А. Пушкин в трагедии «Борис Годунов» показал народное неприятие ликвидации годуновской династии?
И есть еще один вопрос, который не имеет ответа: почему единственная, выжившая в мясорубке Смуты свидетельница и участница важных событий этого периода, дочь Годунова Ксения (ум. в 1622 году) также осталась вне поля зрения европейских спецкоров той поры? Почему эта несомненная красавица, похожая на полноватую смуглянку Розалину, пленившую огромными черными глазами юношу Бирона в «Бесплодных усилиях любви», несмотря на множество принцев, которым Борис Годунов щедро раздавал уделы (русские территории) в надежде выдать дочь замуж, так и осталась безмужней царевной до сорока лет? Почему от брака с ней отказался даже П. Басманов, которому, по слухам, делал такое предложение царь? Почему ей была уготована участь наложницы то ли Лжедмитрия, то ли Григория Отрепьева?
Первая страница текста трагедии У. Шекспира «Цимбелин». Лист из Фолио-1623 г.
Смутное время потребовало создания Смутной истории. Конечно, она не могла быть написана руками в белых перчатках — руками в белых перчатках историю могли написать только проигравшие. Потомки некоторых из них, как мы видели в «Бесплодных усилиях любви», осели как сознательные невозвращенцы в Британии. Эти «новые британцы» писали историю своей «старой Британии» (Московии). И если они ее писали в соавторстве с Уильямом Шекспиром из Стратфорда, то, вполне возможно, в наследии драматурга мы сможем найти если не русские слова (понятия), то хотя бы их английские кальки. А если мы такие русские «маркеры» найдем, это станет еще одним подтверждением не только смущающего нас утверждения Э. Брентона, но и явным доказательством причастности к созданию шекспировского канона талантливейших московитов, сохранивших для нас свою правду о Московской Руси.
Историю ее гибели в результате происков римлян (Романовых) мы можем увидеть еще в одной поздней пьесе Шекспира — ею и завершается Первое фолио! — в трагедии «Цимбелин». К ней мы здесь и обратимся. Пьеса привлекла нас в числе прочего и тем, что ее заглавным героем является король древней (старой) Британии Цимбелин. Но если в описании истории этой «старой Британии» принимали участие и «новые британцы» (русские невозвращенцы), то мы и в ней найдем «русский след».
Знаток и популяризатор шекспировского канона Э. Берджесс пишет: «Сама пьеса — самая любопытная из шекспировских смесей. Перед нами древняя Британия, в которую вторглись римляне, но сам Рим — столица Италии эпохи Возрождения. В пьесе есть Постум, но есть также Якимо, а Филарио наводит мост через пропасть времен. Основа сюжета та же, что у Бомонта и Флетчера: муж, уверенный в добродетели своей жены и, кажется, теряющий уверенность, когда претендент его обманывает; он наказывает жену самым жестоким образом. Герои "Хроник" Холиншеда и рассказов Боккаччо образуют весьма причудливую компанию. Здесь снова, как в "Перикле", Шекспир явно работает на пару с кем-то. Почему? Неужели он не мог создать ничего лучшего в своей полуотставке»?1
Российские исследователи (А. Аникст, А. Смирнов, Б. Пуришев) не противоречат зарубежным (С. Шёнбаум, Г. Брандес): написание и постановку «Цимбелина» они относят к 1610—1611 годам. Согласно их точке зрения, трагедия, как бы мы сейчас сказали, близка к «развлекалову»: именно в указанные годы такие облегченные, на потребу невзыскательной публике, пьесы создавали талантливейшие коллеги Шекспира, перехватившие у него эстафетную палочку признания — Бомонт и Флетчер.
Предположение о том, что Шекспир писал «Цимбелина» в соавторстве, заставляет вспомнить, что сама фамилия Флетчера отсылает нас к принадлежности его к «дипломатической династии», деятельность которой связана с историей Московии. Это дает нам право гипотетически трактовать трагедию, как результат осмысления информации, поступившей к драматургам по дипломатическим каналам. Такую информацию могли поставлять, естественно, английские специалисты, служащие в качестве врачей и учителей вблизи московского трона, а переправлять ее на постоянной основе к берегам Альбиона должны были торговые агенты совместных кампаний, привечаемые на российской земле со времен Ивана Грозного. Примечательно, что саму пьесу Э. Берджесс оценивает снисходительно-иронично, а сюжет ее трактует максимально упрощенно.
Упоминание рядом с «Цимбелином» трагедии «Перикл»2, написанной и поставленной тремя годами ранее, намекает на то, что период соавторства не так уж и связан с успехами молодых конкурентов. Эта параллель привязывает «Цимбелина» к «древнегреческой» проблематике, наличие которой в шекспировском каноне традиционно ведет к оценке текста как «неудачного». Например, и поэт У.-Х. Оден в курсе лекций объединил разговор об этих двух произведениях в пределах одного академического часа. В самом начале лекции он подчеркивает: «Шекспиру было только сорок пять, когда он создал "Перикла" и "Цимбелина". — И далее утверждает: — Поздние произведения должны отличаться от остальных работ автора».
Поэт считает, что близость смерти накладывает определенный отпечаток на творческую манеру пишущего пьесы. Какой? «В них не ощущается стремление к славе, тяга к художественной изощренности или желание стяжать похвалы критиков. Поздним произведениям присуща также непрозрачность, отличная от той, что встречается в работах молодых художников».
Лектор трактует безразличие пишущего как качество, прибретенное в результате жизненного опыта: пишущий не столько заботится о смысле, сколько об отделке деталей и небольших пассажей, не обращая внимания ни на значение произведения в целом, ни на его кульминацию. Далее У.-Х. Оден иллюстрирует сказанное конкретными примерами из «Перикла» и «Цимбелина» — цитат-деталей в лекции приведено такое множество, что собственно лекторский текст выглядит более чем минимизированным.
Из этой лекции, утверждающей, что стареющий гений понял, что главное в жизни — это человеческие отношения, ни любой студент-филолог, ни рядовой современный читатель не поймет: а о чем, собственно, эти произведения написаны? Мы отчетливо видим, что поэт вообще уклоняется от того, чтобы связно изложить фабулы обоих произведений. Неужели это такая сложная задача? Неужели мы имеем дело с признанием У.-Х. Одена, что и для него текст «Цимбелина» непрозрачен?
Попытку изложить содержание «Цимбелина» предпринимает современный исследователь:
«Трагедия у него ограничена до одного мотива. Пусть даже этот мотив главный: король Британии Цимбелин склонен к тому, чтобы следовать наговорам и наветам своей злобной Королевы. У нее нет имени, поскольку нет личности. У нее есть лишь функция — злой интриганки, пекущейся о пользе своего наглого и придурковатого сына Клотена. Она задумала женить его на дочери Цимбелина от первого брака — Имогене. Та, правда, недавно замужем, но, по навету, ее муж Леонат Постум изгоняется. Он отправляется в Рим, который идет войной на Британию, отказавшуюся (Королева еще и скупа) платить дань.
Материала вполне хватает на трагикомедию. Сюжет найден в хронике Холиншеда. Однако Шекспир не готов этим удовлетвориться, поскольку ему недостаточно наказать злодеев и привести действие к условному финалу. Ему нужны истинный героизм и испытание истинной любви. Героизм ему предоставит тот же Холиншед, но в другой части своего повествования, шотландской: старый воин и два его юных воспитанника (они окажутся похищенными в малолетстве принцами, сыновьями Цимбелина), останавливают римлян, уже празднующих победу.
А любовь, как часто бывало, подарит итальянская новелла. В данном случае — "Декамерон" Боккаччо (девятая история второго дня)»3.
Об источниках «Цимбелина» сообщает и М. Елиферова: «"Цимбелин": "Хроники" Холиншеда (историческая часть). Кроме того, называют также "Зерцало владык" Вильяма Болдуина (1559) — собрание драматических поэм о королях.
Сюжет заключения пари насчет соблазнения чужой жены: в качестве источника обычно называют "Декамерон" Боккаччо (9-я новелла 2-го дня, не переведенная на английский язык).
Однако ничто в "Цимбелине" не заставляет предположить, что Шекспир читал "Декамерон". Имена, эпоха, социальная среда и остальные события у Шекспира ничем не напоминают Боккаччо. Собственно с "Декамероном" пьесу объединяет только само пари, когда спорщик предъявляет мужу ложные доказательства измены его жены (добытые хитростью), и оклеветанная героиня оказывается в изгнании. Впечатляющее сходство демонстрирует всего одна деталь: родинка под левой грудью героини, служащая доказательством ее неверности. Но родинка Джиневры из "Декамерона" окружена шестью золотыми волосками, а родинка Имогены состоит из пяти красных точек. "Пять" у Шекспира обозначено итальянским словом cinque, что вызывает соблазн истолковать это как следы чтения Боккаччо в оригинале, но, во-первых, у Боккаччо нет числа 5, во-вторых, слово cinque — устойчивое заимствование в английском, обозначающее пять очков на игральной кости. Возникает ощущение, что Шекспир знал текст Боккаччо очень приблизительно и не по первоисточнику.
Наиболее правдоподобное объяснение — устный пересказ только этой части новеллы кем-то из друзей Шекспира, знавших итальянский язык (скорее всего, Беном Джонсоном или Марстоном). Существует также предположение, что сюжет попал к Шекспиру через посредство памфлета "Фредерик Дженненский" 1560 г.
Сюжетная линия с Беларием возводится к анонимной пьесе 1589 года "Редкие победы любви и удачи", но Дункан—Джонс указывает на "Филастра" Бомонта и Флетчера (1609), где появляется персонаж по имени Беларио; она также демонстрирует ряд композиционных и тематических параллелей между пьесами и показывает, что, в конечном итоге, обе пьесы по трактовке человеческих отношений восходят к "Аркадии" Сидни. В истории пропавших сыновей короля усматривают также параллель с историей "британца" Тристрама в VI книге "Королевы фей" Спенсера»4.
Как следует из сказанного исследовательницей, основной метод добывания информации относительно содержания «Цимбелина» — произвольное «усматривание» похожих сюжетов в других текстах, что открывает широчайший простор для множества бездоказательных предположений. Персонаж по имени Беларио, в русском переводе Беларий, рассматривается исключительно с точки зрения жертвы-страдальца, несправедливо изгнанного с детьми в лес. Дают ли эти правдоподобные параллели хоть что-то для уяснения смысла произведения? В этом есть большие сомнения.
Поэтическая технология У. Шекспира, сделавшая его драматургию непревзойденной, хотя и давно описана исследователями, но не вполне ими осмыслена. Перечень источников, использованных драматургом при написании той или иной пьесы, ясно о ней свидетельствует.
Шекспир брал несколько опорных сюжетных конструкций из исторических и литературных произведений и складывал их, наподобие конструктора лего, в новое художественное единство. При соединении разнородных частей за счет привнесения конкретной хроникальной составляющей приходилось кое-что из использованного деформировать, но кое-где все равно оставались пустоты, сколы и швы. Соответственно, при использовании разножанровых источников (например, хроники и поэзии Овидия) деформировалась и заявленная драматургом форма. Это авторитетные исследователи тоже фиксируют, стараясь найти объяснение тому, почему в Первом фолио в тот или иной раздел поставлены не соответствующие ему тексты.
Подобная ситуация описана и И. Шайтановым. «"Цимбелином" завершается античный цикл и начинается поздний Шекспир, писавший для закрытой сцены с искусственным освещением, для зрительного зала, где преобладали джентри, за успех у которых он конкурировал с драматургами нового поколения. <...> В этом соперничестве рождался новый жанр».
О каком новом жанре идет речь? О трагикомедии. Сам Шекспир и его издатели ни разу не употребили такой кентаврической формы при публикации текстов. Но очевидное — очевидно. Некоторые пьесы Шекспира являют несомненный синтез комического и трагического, поэтому современные исследователи и комментаторы драматургии Великого Барда объявляют ряд его поздних произведений трагикомедиями, не обращая внимания на то, что такая атрибуция противоречит Фолио.
И. Шайтанов ссылается на авторитетного предшественника: «Трагикомедия получает свое название не от того, что в ней сочетаются веселье и убийства, а от того, что в ней нет изображения смертей, поэтому она не является трагедий, но героям иногда угрожает смерть, и поэтому она не превращается в трагедию»5. (Определение трагикомедии дал Флэтчер в предисловии к одному из своих опытов в этом жанре. Пер. А. Смирнова.)
Автор биографической книги о Шекспире пишет: «В трагикомедии проблема власти — исключительно политическая интрига. Страсти в трагикомедии аффектированы, сюжетные ходы непредсказуемы, хотя известно, что, пройдя по роковой грани, действие устремится к условно счастливому концу. Сопровождаемое превосходной музыкой».
Аффектированные (преувеличенные и по мнению Л.Н. Толстого) страсти шекспировских героев, сопровождаемые музыкой, есть и в «Цимбелине». Другой вопрос, что это за музыка? Это музыка триумфа? Или музыка гибели? Что в руках у музыканта — любовная лютня или кимвал бряцающий, свидетельствующий, по мнению апостола Павла, об отсутствии любви? И если проблема власти — исключительно политическая интрига, какое отношение к ней имеет история романтической любви героини трагедии?
На эти вопросы мы не смогли найти ответов лишь потому, что, кажется, ни один исследователь не пожелал внятно изложить содержание пьесы. Восполним этот пробел.
В название трагедии вынесено имя главного героя. Мы расскажем о том, как показана история этого персонажа не в британской истории, а в пьесе Шекспира. Точнее говоря, согласно установкам М.М. Бахтина, изложим передний план смысла пьесы — тот, который видят читатели. Напомним, что этот передний план смысла вовсе не является истинным, истинным является первый — топографический. Но для его обнаружения и понимания мы должны осознать существо второго плана — борьбы за власть. В такой последовательности мы и попробуем двигаться в нашем волонтерском исследовании.
Итак, передний план.
Экспозиция пьесы сразу нас погружает в сложившуюся ситуацию при дворе короля Британии Цимбелина: один дворянин рассказывает другому, вновь прибывшему, что двадцать лет назад у короля были выкрадены два сына. Одному было три года, второй еще лежал в колыбели.
Второй дворянин
Украсть детей у короля? Неужто
Так плохо стерегли их и искали,
Что не нашли следов?Первый дворянин
Да; как ни странно,
Как ни смешна подобная небрежность,
Но это так...(Перевод П. Мелковой6)
Действительно, странно. Но вовсе не смешно. Знакомясь с первым диалогом в первой сцене, читатель еще не подозревает, что на всем протяжении пьесы Цимбелин ни разу не вспомнит о пропавших детях, потенциальных наследниках. Почему? Кто же унаследует впоследствии трон? Об этом тоже король не заботится: он беспокоится о судьбе Имогены, дочери от первого брака, и планирует выдать ее замуж. Потенциальный жених — юный Клотен. Теперь он вроде бы сводный брат Имогены. Мать Клотена — как бы ее мачеха, названная драматургом Королевой. Правда, поскольку Шекспир не оснастил и эту трагедию перечнем действующих лиц, то не вполне ясно: вступила ли героиня в брак с Цимбелином, или она обрела статус Королевы еще в результате первого брака? Это момент принципиальный, ибо от его трактовки зависит и понимание дальнейших событий.
Очень быстро выясняется, что непокорная дочь, вопреки воле отца, вступила, как она считает, в брачные отношения с Леонатом Постумом. Однако король Цимбелин явно не считает эти отношения дочери законным браком, он продолжает поощрять Клотена к активным действиям, способным привести пару под венец. Тем более, что, по приказу Короля, неблагодарный Леонат изгнан из дворца.
Из последующего читатель получает информацию о сироте Леонате. Возлюбленный Имогены — сын воина по имени Сицилий, у которого были еще два сына, которых отец потерял в битвах. Нищий Леонат вырос при дворе Цимбелина и сумел очаровать принцессу Имогену. Неблагодарный воспитанник вступил в непозволительно близкие отношения с ней: при прощании изгнанник дарит ей браслет, а Имогена вручает ему на память перстень с алмазом, принадлежавший ее покойной матери. Девушка намерена поддерживать «почтовую» связь с «мужем» с помощью его слуги Пизанио, который остается при ней в королевских апартаментах. Что несостоявшиеся супруги намерены делать дальше? Об этом никакой речи не идет. Леонат отправляется в Рим, к другу своего отца Филарио, поклявшись принцессе в вечной верности.
Цимбелин грозится отправить дочь под замок и держать ее взаперти до самой смерти. Имогена дерзко отвечает отцу, что выбрала орла (Леоната) и отвергла коршуна (Клотена). Королева увещевает девушку и просит не грубить отцу.
Далее нам показывают лицемерно-издевательское подхалимство придворных, приставленных к принцу: вельможи сопровождают Клотена, который пытался побить уходящего Леоната.
Оказавшись в Риме, Леонат в теплой мужской компании похваляется своей возлюбленной. Его старший собеседник Якимо не верит в высоконравственность дочери Цимбелина и утверждает, что он без усилий добьется ее взаимности. Леонат и Якимо заключают пари. Якимо узнал перстень первой жены Цимбелина, красующийся теперь на руке гостя, и предложил в качестве заклада 10 тысяч дукатов. Цена умопомрачительная! Сама сцена, в которой подробно показан этот диалог, не только вызывает сомнения в большом уме юного сироты, но и дает возможность заподозрить его в том, что таким нетривиальным способом нищий изгнанник намерен заполучить немаленькое состояньице. Читатель с трудом верит в моральную чистоплотность Леоната, который дает потенциальному соблазнителю «жены» рекомендательное письмо (!), способное облегчить для Якимо проблему проникновения в спальню Имогены.
А в это время во дворце Королева, освоившая благодаря придворному врачу Корнелию искусство фитотерапии, занимается сбором трав и просит у доктора дать ей ядовитые зелья для опытов над животными, чтобы испытать противоядия. Медик Корнелий, под руководством которого Королева осваивала методы целительства, признается, что Королеву не любит. Поэтому обманывает женщину и вместо ядовитых зелий дает ей снотворное, способное на время «оглушить» пациента, ненадолго притупив его чувства, а затем его воскресить. «Я обману ее, служа обманом правде» (Корнелий здесь не слишком отличается от монаха Лоренцо (Lawrence) из трагедии «Ромео и Джульетта»). Королева вроде бы планирует начать испытания с того, чтобы попотчевать зельем слугу Пизанио. Она просит его убедить Имогену в привлекательности своего сына Клотена, прельщает вознаграждениями, обещает возвышение. А пока вручает первый стимул:
Королева
Но в награду
За труд возьми себе. Здесь мой состав,
Пять раз от смерти короля спасавший.
Такого укрепляющего средства
Нет больше в мире. — Ну прошу, возьми
В залог тех благ, что я тебе готовлю.
Эта сцена принципиально важна для понимания дальнейших событий, ибо в ней содержится явное логическое противоречие. С одной стороны, Королева просит Пизанио оказать ей содействие, с другой — дает ему яд. Как же он сможет ей помочь, если помрет?
То, что Королева вручает слуге некий препарат, не вызывает сомнений — но дает ли она ему яд? Из текста этого не следует. Поэтому филологи, занимавшиеся «улучшением» шекспировского текста, самовольно добавили ремарки: «Подает ящичек» — при беседе Корнелия с Королевой; и: «Роняет ящичек» и «Пизанио поднимает его» — в ходе диалога Королевы и слуги. У Шекспира никаких ящичков в тексте нет, и что подает слуге Королева не ясно — может быть, и не то, что принес Корнелий. Укрепляющий бальзам, пять раз спасавший короля, она могла изготовить и сама.
Дальнейший монолог венценосной целительницы дает возможность толковать слово Labour (работа, усилие, труд) как сделанное, сработанное ею зелье (состав) — но, впрочем, и как нечто наркотическое, опьяняющее, лишающее сил и способности действовать... Может быть, это просто хорошее вино. И зелье, и состав не мешают такому прочтению. Тем более, что сразу вслед за этим придворные дамы приносят Королеве ингредиенты для будущих снадобий: фиалки, примулы и анемоны. Именно эти цветы свидетельствуют о главных заботах Королевы. Фиалка (трехцветная) — символ Святой Троицы, Примула — составляющая любовного напитка и символ замужества, Анемон — символ страдания. В совокупности этот сбор — весенняя молитва-ворожба об удачном замужестве Имогены, то есть мечта о том, как сподвигнуть девушку на брак с Клотеном.
Надо отметить, что верный Леонату Пизанио и не подозревает Королеву в попытке его отравить, он бесстрашно принимает подаренное зелье и впоследствии дарит его Имогене как необходимую для здоровья панацею, в реальности усыпившую девушку, своеобразный клофелин...
Вскоре в покои королевской дочери прибывает из Рима Якимо с рекомендательным письмом от Леоната. Пизанио приводит его к Имогене, встречающей гостя чрезвычайно сердечно. Заметим, что все это происходит без разрешения короля Цимбелина, который велел запереть дочь на ключ. Якимо напористо пытается подвигнуть королевскую дочь на измену ее «мужу», но, увидев неподдельное негодование, заявляет, что, по просьбе Леоната, испытывал ее верность и невинность. Истинная цель его визита якобы другая: он везет из Галлии подарок Цезарю — сундук с драгоценностями. Но боится, что его могут до завтрашнего дня украсть. Поэтому просит разрешения внести на предстоящую ночь этот сундук в спальню к девушке: там на дары Цезарю никто не покусится. Имогена дает согласие.
Узнав о прибытии во дворец итальянца Якимо, принц Клотен собирается на него посмотреть — принца волнует только возможность с кем-нибудь подраться или выиграть в шары, сопровождающие вельможи продолжают изощренно издеваться над ним, вполголоса величая его круглым дураком. Вельможи считают тираном отца Имогены, злокозненным ее врагом Королеву и мысленно желают героической девушке выдержать разлуку с любимым. Как видим, дворяне и вельможи фактически служат не королю, а Леонату.
Ночью, не дочитав историю о Филомеле, афинской царевне, Имогена засыпает, а из сундука вылезает Якимо. Он не только запоминает все детали обстановки в спальне королевны, но и умудряется разглядеть родинку у нее на груди и снять с ее руки браслет, подаренный Леонатом. Замысел удался: теперь у него есть вещдоки и возможность, выиграв пари, получить перстень с алмазом!
Сцена третья, акт второй. Утром перед запертой дверью спальни Имогены сын Королевы исполняет серенаду, но никакого отклика не получает. Не отзывается девушка и на появление отца. Однако тут входит гонец с вестью о том, что прибыли послы из Рима, и Цимбелин удаляется для встречи с Каем Луцием. Вскоре к настырному Клотену выходит Имогена. Она не желает слушать упорного ухажера, называет его дураком, признается, что ненавидит его. Клотен прямо заявляет ей, что ее брак с безродным нищим не брак, что принцесса не должна пятнать свой сан узами с такой чернью, с таким наемником и приживалой, с таким грязным отребьем, как Леонат Постум.
Разъяренная Имогена отвечает не менее сильно: «Будь ты хоть сыном Юпитера, ты недостоин называться даже рабом Постума». Она утверждает, что даже обноски Леоната дороже ей волос Клотена, хотя бы из каждого из них родился принц!
Оскорбленный Клотен дважды повторяет: «Его обноски...» Пока Имогена зовет слуг и велит им отыскать потерянный браслет, Клотен еще дважды повторяет возмутившие его слова: «Его обноски...» «Подайте в суд!» — ответствует Имогена. Но обиженный Клотен обещает пожаловаться королю, а затем отомстить...
Заметим, что королевская дочь ведет себя как неродная, о чем и свидетельствует смысл ее имени (латинский): она дерзит и грубит всем домочадцам, не соблюдает никаких приличий. Заметим также, что король Цимбелин совершенно не понимает того, что в его дворце сконцентрировалось слишком много по виду услужливых вельмож, которые, по существу, противодействуют замыслам Короля. Благовидного вида заговорщики активно вмешиваются в вопросы престолонаследия — ведь Имогена единственная наследница Цимбелина. Он заинтересован в том, чтобы ее супруг был по статусу равен ей. Но окружение короля, видимо, стремится возвести на британский престол какое-то отребье «в обносках»...
В четвертой сцене второго акта в Риме Леонат Постум и Филарио беседуют о том, что Цимбелин, верно, уж принял послов Августа, в том числе Кая Луция. Читатель с удивлением узнает, что Луций отправился с визитом в Британию для того, чтобы получить от британцев дань, собрать все недоимки. Ежели послу не удастся решить этот финансовый вопрос, римляне на британцев нападут, то есть возьмут свое силой. Из этого следует, что король Цимбелин утратил суверенитет — его «крышуют» римские вельможи и лично цезарь (Октавиан Август). Леонат заявляет, что британцы когда-то платили дань Юлию Цезарю, а теперь британцы ее платить не согласны. Придется римлянам, видимо, применить силу.
Тут появляется один из римских послов — Якимо. Мы думали, что этот персонаж — итальянский вельможа, но, может быть, именно он и появился во владениях Цимбелина под римским (латинским) именем Луций?
Филарио интересуется, не прибыл ли при Якимо в Британию Луций? Вот что отвечает циничный герой-соблазнитель:
Якимо
Там его все ждали,
Но он не прибыл.
Читатель не успевает задуматься над странноватым смыслом прозвучавшего заявления, поскольку его интересует развитие любовной интриги. Но мы отметим здесь эту странность, чтобы вспомнить о том, что совсем недавно в королевском дворце гонец объявил о явлении Луция, и Цимбелин, стоявший перед запертой дверью вместе с неудачливым соискателем руки Имогены Клотеном и Королевой, покинул покои дочери именно в связи с объявленным неожиданным визитом. Ушел чуть позже и настырный жених Клотен, которому по очереди нахамили служанка Имогены (Леди), а затем и она сама.
Это — одна из интереснейших сцен трагедии, и содержание ее гораздо объемнее поверхностного значения диалога.
Возникает вопрос: так явился Луций в Британию или не явился?
Логичным выглядит вариант, что в момент прихода гонца Якимо все еще находился в спальне Имогены, куда его тайком провел соотечественник Пизанио. Прятаться Луций—Якимо в присутствии служанки Доротеи мог, конечно, в сундуке королевны, но одновременно (с такой же вероятностью) мог и принести девушке ларчик-сундучок с драгоценностями. Однако утром он, заплатив и Имогене, и некоей Леди (Доротее?), уже не прятался в девичьем сундуке: недаром героиня беспокоилась о том, что ее браслет — якобы потерянный — расскажет Леонату, что она целовала другого. Да, она его целовала, а вот выпустить из спальни не могла: перед дверью стояли отец и Королева с ненавистным сыном. Они стучали в дверь и требовали ответа, однако королевна не могла впустить их в опочивальню: пришлось бы объяснять явление чужого сундука. А если б сундук был открыт... Короче, для того, чтобы выпустить итальянца-соблазнителя, надо было удалить от дверей настойчивых родственников... Поэтому в данном случае в роли Гонца выступил, скорее всего, тот же Пизанио. Именно он понимал сложность утренней ситуации у дверей спальни Имогены, ибо сам был причастен к ее созданию.
Это небольшое отступление поможет нам лучше понять содержание дальнейшего разговора Леоната и Якимо. Становится понятно, что Якимо благополучно выбрался из спальни Имогены, но в то же время и Луций к британцам «не прибыл»... То есть маневр удался, а сообщение гонца было ложным.
Наглый Якимо расхваливает прелесть Имогены и передает Леонату от нее письмо. Якимо утверждает, что провел с девушкой незабываемую ночь и поэтому выиграл пари: то есть перстень теперь принадлежит ему. Готов поклясться в этом. (Напомним, этот перстень — знак обручения, брака, семейная реликвия, перешедшая от матери к дочери.)
Якимо
Я выиграл и честь ее, и перстень
И не обидел ни ее, ни вас,
Раз действовал с согласия обоих.
С согласия? Леонат требует доказательств того, что друг Якимо насладился его женой и разделил с ней ложе. Кроме доказательств косвенных Леонату, предъявляется и прямое — подаренный им браслет. Якимо требует от юноши проигранный перстень, обещая вместе с браслетом его хорошенько спрятать.
Леонат отдает соблазнителю перстень, который, по словам Якимо, сама Имогена ему подарила, шепнув, «что прежде он ей дорог был». (Действительно, почему б в обмен на сундучок-ларчик с драгоценностями не отдать какой-то жалкий браслет? Ведь прежний «муж-сожитель» ходил в «обносках», а новый — явно богаче...)
Однако легковерие Леоната пытается разрушить Филарио: а вдруг девушка потеряла браслет или его украла подкупленная служанка? Леонат таких возможностей не допускает, но требует, чтобы Якимо назвал
Какую-нибудь тайную примету
У ней на теле.
Якимо сообщает, что под грудью Имогены видел «пятнышко» (родинка?) — пленительное местечко. Эта деталь добивает Леоната, убедившегося, что ему наставили рога. В неописуемой ярости он грозится явиться во дворец Цимбелина и покончить с шлюхой Имогеной на глазах короля... (Отказаться от брачных отношений с ней?) Но пока он удаляется с проклятиями всему женскому роду, собирается мстить всем женщинам и молить о том, чтобы «дать во всем им волю» — это будет пытка хуже дьявольской...
Не будем здесь углубляться в размышления о «родинке под грудью» — это вполне расхожий образ тайного знака. Здесь он лишь свидетельствует о том, что оба — и Леонат, и Якимо, — имели неформальные отношения с девушкой. А вообще этот знак неоднократно обыгрывался в мировой литературе дошекспировского времени...
Заметим, что хотя Имогена и написала письмо Леонату, которое он читает, взяв из рук соперника, но далее о содержании этого письма ничего не говорится. Девушка уверяет Леоната в своей верности? Читатель, задумавшийся над этой мизансценой, начинает подозревать, что в чистоте чувств Имогены был по своей наивности уверен лишь Леонат, а старшие товарищи, видимо, знали, что девушка готова на интим с любым щеголеватым краснобаем, внесшим в ее спальню ларчик с драгоценностями... Недаром, видимо, Якимо так нагло и смело заключал пари с сироткой Леонатом. Возможно, знал конкретную дорожку в спальню красавицы, да и проводника туда долго не искал... Возможно, именно потому ни один достойный жених и не стремился под венец с этой девушкой легкого поведения, только безродный сиротка «в обносках» и позарился на то, чтобы считать красавицу «супругой»...
В третьем акте мы видим наконец явление Луция в Британии. Из текста становится ясно, что когда-то дядя Цимбелина дал обещание Цезарю выплачивать ежегодную дань Риму в размере трех тысяч фунтов. Ныне, когда Цезаря больше нет в живых, Британия платить Риму не намерена. Об этом прямо заявляют участники переговоров Цимбелин, Королева, Клотен.
Луций от имени Цезаря объявляет Британии войну.
Цимбелин, учтиво принимающий Луция как дорогого гостя, напоминает, что сам служил Цезарю за то, что он возвел его когда-то в рыцари. Но теперь Цимбелин будет сражаться насмерть за свою честь. На этом переговоры завершаются.
Возможно, вместе с Луцием добралось до королевского дворца и письмо от Леоната, в котором юноша потребовал от Пизанио убить за неверность Имогену. Лицемерно осуждая Леоната за доверчивость к чужой клевете и сокрушаясь о незаслуженно обиженной добродетельной девушке, Пизанио передает появившейся Имогене личное письмо от «мужа». В этом послании Леонат, как ни в чем ни бывало, клянется в любви своей бесценной возлюбленной и назначает ей тайное свидание. Место свидания — Камбрия, Мильфордская гавань (Milford-Hauen).
Воодушевленная Имогена жаждет встречи. Она не знает, где этот Мильфорд. Далеко ли до него, как объяснить отлучку, ускользнуть из дворца? Девушка собирается идти со своей служанкой якобы к ее больному отцу, переодевшись в крестьянское платье. Но верный Пизанио охлаждает ее пыл: надо дело обдумать.
В третьей сцене третьего акта появляются Беларий и его подопечные — юноши Гвидерий и Арвираг. («Улучшатели» шекспировских текстов обозначили в ремарке место действия: «Уэльс, гористая местность и пещера — место обитания героев».) Живущие в дикой природе герои охотятся и скрываются от общества. Из текста следует, что все трое находятся в этом долговременном «схроне» под чужими именами. Беларий теперь зовется Морганом, а юноши тоже сейчас носят неприродные свои имена: Гвидерий теперь зовется Полидором, а Арвираг — Кадвалом.
Беларий рассказывает о том, что живет здесь двадцать лет. Предыстория его такова. Когда-то он находился в зените славы и сам Цимбелин его любил. Однако два лжеца нашептали монарху, что Беларий вступил в тайный сговор с Римом, и из-за этой клеветы Беларий был изгнан и лишен всего. В отместку Цимбелину Беларий выкрал его двух детей вместе с кормилицей. Наследником Цимбелина должен был стать Гвидерий. Теперь оба юноши не знают, что они царского происхождения и зовут отцом Белария.
Так в середине трагедии мы узнаем о причинах похищения младенцев из дворца Цимбелина — впервые вспомнив аналогичный рассказ-инструктаж на первой странице пьесы. Так мы вновь возвращаемся к вопросу о том, почему король ничего не предпринимает для поиска своих наследников? Так мы можем задуматься о том, почему бездействию Цимбелина не удивляется и похититель детей Беларий?
Беларий отправляет на охоту юношей и сам заявляет в конце автобиографического монолога: «Да, началась охота!». (Помните, в «Бесплодных усилиях любви» Принцесса начинала охоту за Королем Наваррским Фердинандом — богатым наследником, а здесь, в «Цимбелине», Беларий объявляет охоту — на кого? — на Имогену, богатую наследницу царства?)
Прибыв в Мильфорд, Пизанио знакомит Имогену с содержанием письма, полученного им от Леоната. В письме возлюбленный «муж» королевны пишет бывшему слуге, что письмом завлечет распутницу в Мильфордскую гавань, а Пизанио должен ее там убить. Пораженная Имогена не только горячо отрицает свою неверность, но даже мысленно обращается к свидетельству Якимо: его, ложно обвинявшего Постума в неверности, назвала подлецом. (По логике, Якимо должен был засвидетельствовать и верность Имогены! — иначе он подлец.) Но женская логика всегда неожиданна: обвинение Леоната убеждает Имогену, что он сам ей изменил с какой-нибудь римлянкой... Девушка считает виноватым в том, что честным людям ныне не верят, лжеца Энея. Она вынимает свой меч и просит Пизанио убить ее.
Оказалось, Пизанио привел ее в Мильфорд обманом. Что он ей наговорил? Речь, вероятно, шла не о тайном свидании, незаметной отлучке, а о чем-то другом. Она уверена, что после побега во дворец не вернется. Да, Пизанио состряпал свой план. Он предлагает сообщить Леонату, что выполнил просьбу и убил изменницу. Об исчезновении Имогены из дворца Леонат всяко услышит, а в подтверждение умерщвления девушки Пизанио пошлет заказчику убийства «кровавую улику вашей смерти». Имогена же переоденется в мужской наряд и присоединится к свите Луция, который завтра прибудет в Мильфорд. То есть на пути в Рим заберет ее с собой, где она будет жить вблизи от Леоната, ежедневно слышать о нем... План прекрасный! Имогена согласна, в чем, видимо, не сомневался Пизанио: он предусмотрительно сунул в дорожный мешок «камзол, штаны и шляпу, и другое, что будет нужно». Более того, слуга прихватил для беглянки и «средства к жизни на чужбине». Обещает и в дальнейшем финансировать ее пребывание в Риме: присылать денежные переводы. Оригинально! Наследница Британии — на данный момент единственная! — переходит на содержание римлян-итальянцев. А бедолага-король Цимбелин о таком исходе войны с Луцием и не подозревает!
Пизанио оставляет Имогену одну в Мильфорде — ему надо срочно вернуться во дворец, иначе его заподозрят в том, что он соучастник побега королевны из родительского дома. Само собой разумеется, по логике отлучка слуги Пизанио не могла длиться более двух-трех часов... Следовательно, Мильфорд находился не так уж далеко от королевского дворца... Там и была «гавань» (Hauen). На прощанье Пизанио вручает будущей эмигрантке ларчик — дар королевы. А в нем — «состав бесценный» от недугов. То есть изготовленный королевой бальзам. И, конечно же, это не яд, которым можно было бы устранить наследницу Цимбелина. Зачем Риму труп? Живая Имогена — залог и гарантия получения дани от Британии!
Утром король Британии Цимбелин любезно прощается с Луцием и велит своим вельможам проводить посла. Затем интересуется, где дочь и почему не вышла проводить гостя. Королева говорит, что девушка стремится к уединению, скучает по изгнанному Леонату, по утрам не выходит из-за плохого самочувствия... Сидит взаперти, да и слугу ее Пизанио не видно... Цимбелин охвачен нехорошим предчувствием и идет в покои дочери. Клотен следует за королем. Королева говорит, что отсутствие Пизанио может быть объяснено тем, что он взял ее зелье... «Ведь он в его целительность поверил»... То есть отсутствует, потому что заболел тоже? Лечится? Но наши переводчики трактуют понятие «Drugge» как ЯД. Хотя в нынешнем английском слово DRUG означает «медикамент», «лекарство», «наркотик»...
Далее Королева пускается в более странные откровения. Она желает, чтобы Имогена умчалась к «мужу» и опозорилась или умерла. Королеве все равно — ей нужен лишь венец Британии! Разве у нее нет королевского венца, если она супруга Цимбелина? Или она еще не его супруга? Видимо, это так.
Бегство Имогены ставит под угрозу продолжение королевского рода Цимбелина даже по женской линии... А об украденных двадцать лет назад наследниках мужского пола ни Король, ни Королева и не вспоминают. Как же в этом случае меняется ситуация с престолонаследием? Клотен становится игроком ненужным, а Королева должна вступить в брак с Цимбелином и попытаться родить нового наследника. Только в таком случае у нее будет венец — других вариантов нет.
Вернувшийся Клотен сообщает о побеге Имогены и начинает допрашивать Пизанио: куда подевалась девушка? Пизанио передает Клотену письмо, в котором Леонат назначает свидание «жене» в Мильфорде. Клотен намерен пуститься за ней в погоню — понимает, что без брака с беглянкой не овладеет короной Британии: «Я за нею // До трона Цезаря намерен гнаться». Понимает, что сбежала к римлянам? Сам собирается тоже эмигрировать в Рим?
Клотен предлагает Пизанио служить теперь ему, покладистый итальянец согласен — и тут же получает увесистый кошелек. Далее Клотен просит исполнительного итальянца о первой услуге: принести ему одежду Леоната, его платье. Зачем? Оказывается, в этих «обносках» Леоната Клотен и собирается убить соперника и потом насильно овладеть Имогеной. А чтоб ее еще больше унизить, насилие совершит именно в дорогих ее сердцу «обносках». Это будет акт мести за все унижения. Потом принц намерен погнать красавицу пинками домой, то есть во дворец.
Услужливый Пизанио приносит «обноски» Клотену и собирается вместе с ним тайно отправиться в Мильфорд. Однако лицемерный Пизанио продолжает служить интересам Леоната и Имогены, он радуется, что беглянка уже в пути...
Два дня шла Имогена до Мильфорда, ночевала на земле. Путь ей указали два бедняка. Мильфорд это и есть, видимо, пещера Белария, то есть какое-то отдаленное убежище. В пещеру девушка и входит.
Перед пещерой появляется после охоты Беларий, он объявляет лучшим охотником Полидора. (Напомним, что под этим псевдонимом показан нам похищенный сын Цимбелина, его наследник Гвидерий.)
Трое проголодавшихся мужчин замечают в пещере незваного гостя — в обличье юноши выходит Имогена. Она извиняется, что без разрешения вошла и взяла еду. Она называется вымышленным именем — Фиделе. Любезные отшельники осыпают псевдоюнца комплиментами. Имогена мысленно сожалеет, что юноши не ее братья. Будь они братьями, ей не пришлось бы тяготиться ролью наследницы престола и она бы могла сравняться с Леонатом...
В это время в Риме объявляется дополнительная мобилизация для похода на Британию.
В четвертом акте одетый в «обноски» Клотен (ровесник Леоната) добирается до места встречи Леоната и Имогены, как описал его Пизанио. Если это и Мильфорд вместе с его сомнительной гаванью, то для принца он предстает в виде пещеры Белария. Выйдя из пещеры на охоту, юноши едва ли не в любви клянутся женоподобному гостю. Прихворнувший Фиделе—Имогена возвращается в пещеру отдохнуть, а взорам оставшихся является Клотен. Морган—Беларий узнает пришельца и вместе с Арвирагом—Кадвалом удаляется; в разговор с принцем вступает Гвидерий.
Диалог идет на повышенных тонах, свободолюбивый Гвидерий не признает власти принца, осыпает его непочтительными возражениями и насмешками, считает дурнем... Клотен собирается убить наглеца. А затем и двух других, Белария и Арвирага, а головы этих дикарей повесить на городских воротах. Оба уходят со сцены, сражаясь...
Вскоре все три отшельника встречаются вновь перед входом в пещеру — в руках Гвидерия голова Клотена! Победитель объясняет, что снес голову грубияну-принцу, чтобы тот его не убил. Беларий опасается, что у Клотена есть «хвост», что он пришел с кем-то. Гвидерий уходит, чтобы бросить в залив отсеченную голову Клотена. Потом докладывает Беларию:
Я вплавь отправил во дворец гонцом
Башку пустую Клотена, а тело
В залог оставлю здесь.
В этот момент из пещеры, в которую прежде вошел Арвираг—Кадвал, раздаются звуки лютни — она последний раз звучала при оплакивании умершей матушки юношей (на самом деле — кормилицы!). Затем из пещеры выходит Арвираг с бездыханным телом Фиделе—Имогены на руках. Внезапно скончавшегося от тоски гостя отшельники собираются похоронить рядом с матерью-кормилицей. Беларий же считает, что и Клотена надо похоронить по-человечески и отправляется за мертвым телом врага. Юноши исполняют отходную собственного сочинения, а затем в эту же могилу опускают безголовое тело Клотена. Милосердный Беларий намерен в полночь еще украсить могилу росистыми цветами... Скорбящие отшельники уходят.
Долго ли, коротко ли — но внезапно Имогена просыпается от «вечного сна», воспетого в куплетах пещерных юношей, и видит рядом с собой мужской труп. Распознает платье Леоната (обноски), руку его, ногу и тело — все это ей прекрасно известно. Но где же голова любимого? Имогена призывает проклятья на голову Пизанио. Она считает, что он вместе с Клотеном коварно убил ее «мужа». Она подозревает, что Пизанио умышленно дал ей «питье живительное», чтобы усыпить ее на время совершения злодейства... То есть бальзам, изготовленный Королевой и подаренный ею Пизанио, был все-таки не ядом в ларчике, а хорошим снотворным (наркотиком? вином?)
«Вечный сон» Имогены оказался крутым «ширяловом» — такой целительной настойкой, которая погрузила девушку в надежное бесчувствие... Теперь очнувшаяся героиня, считающая безголовый труп Леонатом, собирается «твоею кровью окрасить щеки бледные мои»... Зачем? Чтоб устрашить тех, кто найдет в этой «могиле» любящую парочку. Затем экстравагантная дочь Цимбелина «припадает к трупу»...
Заметим — специально для читателя — что вырытая юношами якобы «могила» находится на поверхности земли Мильфорда. Поэтому появившийся вскоре на сцене Луций сразу обнаруживает бездыханные тела, украшенные цветами. Но сначала он принимает рапорты военачальника о прибытии в Британию войск Цезаря, а персонаж по имени Прорицатель предвещает римлянам скорую победу.
Луций разглядывает «труп» мальчика/Имогены, вовсе его не страшась, и спрашивает о том, что служит несчастному «кровавым изголовьем»... Будущий паж Луция аттестует труп, на груди которого возлежит, так: «То господин мой, // Британец храбрый, добрый человек, // убитый жителями гор»... То есть Беларием и его приемными сыновьями. А как же обвинения в тайном сговоре и злодействе Пизанио и Клотена?
Отметим, что девушка здесь совсем завралась — она же прибыла в Мильфорд, именно для свидания с «мужем», он ее и завлек письмом в эту гавань-пещеру... Существо свидания мы и видим — красавица лежит в объятиях мужчины, облаченного в платье Леоната. Зачем же она утверждает, что якобы Леоната убили Беларий и его псевдодети?
Вдобавок к тому, что она представляется Луцию вымышленным именем Фиделе, окровавленная принцесса и трупу Леоната/Клотена присваивает новый псевдоним — Ричард дю Шан (Richard du Champ)! Луций, совершенно не удивленный галльским именем безголового трупа, но пораженный верностью хозяину, продемонстрированной псевдоюношей, приглашает его на службу. Фиделе/Имогена соглашается, но прежде собирается похоронить мертвое тело: «Но прежде господина я зарою // В могилу так глубоко, как смогу; // Листвой ее засыплю и цветами, // Произнесу над нею сто молитв, // Слезами орошу, вздыхая тяжко...»
Благородный римлянин Луций велит своим воинам мечами вырыть могилу для безголового покойника, как воина его похоронить и почтить его память.
А в это время в королевском дворце Цимбелин перечисляет свои напасти: дочь сбежала, принц Клотен исчез, Королева впала в безумие... Пизанио и еще один придворный клянутся, что ничего не знают о беглецах. Зато оба все знают об интервентах из Рима и ждут приказа к активным действиям от Цимбелина. Но мы-то знаем из всего предыдущего текста, что их активными действиями на деле руководят Леонат и его друзья-покровители, враждебные королю.
Удивительно, что Цимбелин озабочен не нападением римлян, а семейными проблемами. Эти проблемы его связаны с невозможностью обеспечить престолонаследие. Его династии приходит конец, придворные даже Королеву обвинили в безумии, внушив несчастному, что потомство от нее будет нежизнеспособным... Конечно, авторитетом в этом вопросе обладал врач Корнелий и вездесущий Пизанио...
Пизанио в свою очередь, оставшись один, беспокоится о Леонате и Имогене — от них известий нет. А если их нет, то его действия по окончательному добиванию Цимбелина и его потомства становятся затруднительными. Пизанио ждет инструкций из Рима — от римлянина Луция, от бежавших в Рим Леоната и Имогены, а также, видимо, от Белария, еще двадцать лет назад обвиненного в сговоре с римлянами и теперь плотно с ними сотрудничающего в укромном Мильфорде, как мы только что видели.
Внедренный в ближайшее окружение Цимбелина Пизанио сообщает: «Война докажет, как верно я служу своей отчизне». Да, для этого служивого итальянца отчизной является не Британия, а Рим. Верность ему он уже доказал в полном объеме.
В преддверии предстоящей войны размышляют о будущем и Беларий с сыновьями. Беларий предлагает юношам скрыться. Если сюда придут римляне, они казнят отшельников как потенциальных врагов-британцев. Если сюда придут британцы, они казнят отшельников за содействие римлянам, узнав давнего заговорщика Белария, и за убийство принца Клотена... Беларий заявляет, что его в войсках знают многие. Юноши не желают пассивно скрываться, они жаждут воевать.
Соглашается пойти на битву и Беларий — уж он-то знает, что в его руках сильный козырь: легитимный наследник британской короны Гвидерий. Но вот на чьей стороне намерены сражаться эти обитающие в гавани-пещере «жители гор»? Этого читатель не понимает.
Последний, пятый акт, живописует ход войны Рима и Британии.
В первой сцене мы видим Леоната Постума с окровавленным платком в руках. Вроде бы это и есть доказательство смерти Имогены, присланное в соответствии с придуманным планом слугой Пизанио. Но мы-то знаем, что никакого кровавого насилия над девушкой не было совершено. Значит, кровь на платке оставлена Клотеном — себя этой кровью умышленно измазала Имогена. Затем эти кровавые улики видел явившийся Луций возле пещеры Белария. Теперь этот кровавый платок в руках Леоната, а сам он уже не в Риме, а в лагере Луция, среди врагов Британии. Соответственно, многозначительный платок, присланный Пизанио, свидетельствует о том, что Пизанио здесь же.
Леонат, хоть и находится в войске римлян, собирается переодеться в одежду британского крестьянина и сражаться против интервентов — с целью погибнуть в бою за Имогену. Вместе с британцами он отражает нападение римлян и становится свидетелем небывалого героизма, проявленного тремя соотечественниками — старым воином и двумя его юными спутниками. Под напором этой отважной группы римляне отступают. Однако Леонат недоволен — он не погиб, как мечтал! Поэтому он теперь вновь облачается в одежду римлянина, чтобы британцы-победители его захватили и казнили. Мечта юноши тут же сбывается!
Тупые британцы не узнают в Леонате воина, который обеспечил им победу вместе с пещерной троицей. Тут же появляется Цимбелин, сопровождаемый своей свитой, в составе которой сплошь служащие Риму герои, и пленные римляне (Enter Cymbeline, Bellarius, Guiderius, Aruiragus, Pisanio). Король Цимбелин, как следует из дальнейшего хода событий, увидев Леоната в римском наряде, велит заключить его в тюрьму.
В тюрьме в ожидании предстоящей казни Леонат размышляет о своей любви к Имогене, взывает к ней. Но вместо девушки в узилище входят в виде явлений (as in an Apparation) его отец Сицилий Постум, его пожилая мать и два молодых погибших брата. Призраки окружают спящего Леоната. Они призывают Юпитера явиться и совершить правый суд. Оказывается, жалобы родственников Леоната Юпитер услышал и принес с небес свиток с вердиктом.
Приснилось ли Леонату это волшебное событие? В этом можно сомневаться, если учесть, что проснувшийся Леонат обнаружил на своей груди конкретный документ о своем светлом будущем. Кучерявым поэтическим слогом, насыщенным символами, свиток сообщает, что старый ствол кедра (Cedar) зазеленеет, когда к нему прирастут отсеченные ветви. Тогда бедствия Леоната Постума закончатся, а в Британии воцарится мир.
В королевском шатре Цимбелин скорбит о том, что не смог разыскать бедного героя-воина, который вместе с тремя другими спас его трон. Цимбелин вручает награды пещерной троице и называет Белария, Гвидерия и Арвирага, бедных камбрийских дворян, весьма высокопарно: «...спасители страны, // Земли британской мозг, душа и печень». Как видим, добродушный король Цимбелин не узнает того, кого двадцать лет назад изгнал по подозрению в сотрудничестве с римлянами. Не подозревает, что рядом с похитителем королевских детей стоит законный наследник британского трона — Гвидерий.
В этот торжественный момент является придворный врач Корнелий и сообщает, что Королева умерла в муках, а перед кончиной призналась доктору в своих грехах. Во-первых, она не любила Цимбелина, а только хотела завладеть троном. Во-вторых, планировала заставить короля назначить наследником принца Клотена. В-третьих, она ненавидела Имогену и собиралась ее отравить. В-четвертых, собиралась попотчевать ядом и самого Цимбелина. В-пятых, злостная грешница перед смертью сожалела лишь о том, что чудовищные замыслы свои не успела осуществить. В-шестых, всех напоследок прокляла. В общем — умерла в явном безумье.
Король Цимбелин говорит:
То знала лишь она одна. И если б
Она пред смертью в этом не призналась,
Я б не поверил.
Король Цимбелин, окруженный плотным кольцом римлян, вынужден поверить предъявленным обвинениям, но у читателя есть право расценивать их как системную клевету. Вот этот виртуальный яд, который отравил Королеву. Натуральный яд-то был в распоряжении врача Корнелия, и мы помним, что в самом начале пьесы женщина просила его дать ей немного отравы, чтобы найти противоядия. Но он не дал.
Король Цимбелин оправдывает свое доверие к Королеве ее красотой и льстивостью, а также сожалеет, что из-за него пострадала Имогена. Он хочет хоть как-то исправить зло, причиненное дочери.
Тут появляются пленные римляне во главе с Луцием. Цимбелин заявляет, что его победа освобождает Британию от выплаты дани Риму. Луций должен умереть. Римлянин согласен, но грозит тем, что Цезарь отомстит. Но сначала просит Цимбелина помиловать своего юного пажа-британца, предлагает внести за него выкуп. Цимбелин охотно исполняет просьбу Луция, паж ему нравится. Великодушный король готов даже по просьбе юнца, в котором не признал родной дочери, спасти от смерти какого-нибудь римлянина. Пока Имогена что-то шепчет на ухо отцу, Беларий и его героические сыновья радуются тому, что умерший и похороненный ими Фиделе внезапно воскрес. И, конечно, королевскую дочь в мужском костюме мгновенно узнает ее личный костюмер и имиджмейкер Пизанио.
Далее в присутствии всех явных и тайных римлян Якимо якобы принуждается к признанию в том, что оболгал Имогену и что она не изменяла Леонату. Вновь в расследовании фигурирует перстень с алмазом. Вышедший вперед Леонат клеймит дружбана-обманщика и признается, что дал приказ убить Имогену, которую безумно любит. Это не мешает ему ударить неузнанную возлюбленную — да так, что лжепаж Фиделе грохается на пол! Тут уж на помощь поверженной королевне бросается Пизанио и заявляет, что он не убивал ее, и лишь теперь ее убил сам Леонат. Впрочем, очнувшаяся после нокдауна принцесса гонит Пизанио: считает, что он преступник-отравитель, дал ей яд. (А мы знаем, что это было снотворное.)
Пизанио говорит, что это снадобье ему дала Королева. Врач Корнелий подтверждает. (Но мы помним, что он давал Королеве именно снотворное.) Находчивый Корнелий тут же придумывает еще одно предсмертное признание Королевы — о том, что именно она дала Пизанио яд. Сам-то доктор давал ей только снотворное, следовательно, он ни при чем — яд изготовила сама Королева.
Но как же яд, принятый Имогеной, повлек лишь ее глубокий сон? Как же она преодолела настоящую смерть? Она твердит, что была мертва. То есть римские подельники явно заврались в попытках обвинить Королеву и оправдать друг друга. И пока сбитый с толку этим театрализованным представлением Цимбелин не начал задавать ненужные вопросы, положение спасает герой, названный «британским мозгом». То есть в разговор вступает Беларий с псевдосыновьями и переключает внимание собравшихся на легенду о внезапном появлении в пещере юного пажа Фиделе. В этом пересказе участвует и Пизанио, рассказавший, как принц Клотен угрозами заставил его открыть местонахождение Имогены, и Гвидерий, рассказавший, что убил Клотена, угрожавшего всем отшельникам...
Однако, невзирая на эту массированную психологическую атаку, король Цимбелин сохраняет все-таки ясность ума. Пусть Гвидерий трижды герой, но и ему, обычному камбрийскому дворянину, не позволено безнаказанно убивать принцев. Цимбелин приказывает казнить Гвидерия. Как и следовало ожидать, преступника спасает Беларий. Он сообщает Цимбелину об истинном происхождении убийцы:
Он выше принца родом и не ниже,
чем ты.
За такую наглую ложь Цимбелин намерен казнить и героя-старика Белария.
Но Беларий открывает королю еще одну тайну. Напоминает о том Беларии, который был изгнан двадцать лет назад. Оказывается, Цимбелин великолепно помнит историю этого предателя и велит схватить его. Но Беларий требует сначала заплатить ему за воспитание сыновей Цимбелина.
Пораженный наглостью старика король переспрашивает: «За сыновей моих?» Беларий заявляет, что юноши — потомство Цимбелина.
Пораженный наглостью старика король переспрашивает: «Они — мое потомство?»
Странная реакция... Цимбелин великолепно помнит события двадцатилетней давности, повлекшие изгнание Белария за измену... Почему ж он удивляется явлению своих детей-наследников, пропавших тогда же? Удивительная частичная амнезия, связанная именно с королевским потомством и двадцатилетней бездеятельностью короля, не искавшего похищенных младенцев.
Впрочем, из разъяснений Белария становится ясно только то, что он велел украсть королевских детей, но были ли это дети Цимбелина?
Король Цимбелин признается, что «потерял детей». И если предъявленные юноши его сыновья, то лучших и желать невозможно.
Беларий готов предъявить доказательство — одеяльце, вытканное рукой царицы, в которое был завернут младший ребенок.
Однако Цимбелин хочет видеть другое доказательство:
Постой! Был у Гвидерия на шее
Знак наподобье звездочки кровавой,
Чудесная примета.
Вообще-то эта фраза Цимбелина в Первом фолио звучит несколько по-другому: «Vpon his necke a Mole, a anguine Starre, It was a marke of wonder». Смысл этой фразы таков: «Поверх его шеи родимое пятно, змеевидная неподвижность. Оно было удивительной меткой». Как видим, никаких кровавых звездочек в шекспировском тексте нет. Зачем же русские переводчики убирают из текста неподвижное змеевидное пятно на поверхности шеи ребенка и заменяют его мифической звездочкой?
Впоследствии мы увидим, что это якобы поэтическое украшение, эта нахальное «улучшение» Шекспира является неслучайным. Эта злостная эмендация призвана скрыть от читателя важную информацию.
Однако Беларий подтверждает наличие на шее Гвидерия особого знака. Поэтому счастливый Цимбелин радуется чудесному обретению трех детей, не забыв сразу указать Имогене, что теперь она лишается престола. Впрочем, эта потеря девушку не огорчает — вместе с найденными принцами она радуется обретенному родству и союзу с Леонатом. Юноши также клянутся любить ее как сестру.
Цимбелин намеревается пойти в храм, чтобы вознести хвалы небесам за благополучное завершение этой войны.
Итог войны таков: пленные римляне освобождены. Цимбелин объявляет братом Белария, а Имогена собирается Белария называть отцом. Кроме того, принцесса собирается служить теперь Луцию.
Счастливый Леонат сообщает Цимбелину, что именно он — тот скромный неизвестный герой, который обеспечил британцам победу в битве. Кто подтверждает это заявление? Все тот же Якимо — раскаявшийся злодей просит прощения и возвращает перстень и браслет Леонату.
Но на этом чудеса не заканчиваются! Принц Арвираг сообщает, что рад иметь братом Леоната! Что называется — тюремный сон в руку. Мы-то думали, что покойный отец и погибшие братья являлись сиротке Леонату в сновидении в виде призраков... Ан нет! Живехонькие родственники Леоната радостно обнимают его. Из этого следует, что и он, и его отец Беларий, и братцы — все они принадлежат к царскому роду Британии...
В завершение по просьбе Леоната явившийся с Луцием Прорицатель по имени Филармон разъясняет смысл сообщения, присланного Юпитером в свитке. Оказывается, выражение «львенок, объятый струей нежного воздуха», говорит о том что нежная Имогена обнимет Леоната, ведь смысл его имени — рожденный львом, то есть Львенок. Это ясно. Но на основании чего отождествляются нежный воздух и Имогена? На основании того, утверждает Прорицатель, что эти слова схожи. Таким образом, нам дается некий алгоритм чтения. А вот схожи ли эти слова — английское mollis аег и латинское mulier? Вообще-то латинское слово означает, по утверждению Прорицателя, «верная супруга», но английское словосочетание связано с понятием бабочки-мотылька, что для русского сознания неотделимо от представления о неком порхании, то есть легкомыслии... Но к этому ироничному прорицанию мы еще впоследствии вернемся, чтобы понять его истинный смысл...
Далее прорицатель сравнивает Цимбелина с кедром, а его сыновей — с приросшими к стволу ветвями.
Радостный Цимбелин добровольно признает власть Рима и Цезаря и обещает регулярно платить дань.
Примечания
1. Берджесс Э. Уильям Шекспир. Гений и его эпоха. Пер. с англ. Г.В. Бажановой. М.: ЗАО Изд-во «Центрполиграф», 2001.
2. Трагедия «Перикл» не вошла в состав Первого фолио — Авт.
3. Шайтанов И.О. Шекспир. Серия ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2013.
4. Елиферова М.В. Сколько языков знал Шекспир? Один миф и три аспекта реальности. Шекспировские штудии XIV: Шекспир: разноязычный контекст // Сб. науч. трудов. Исследования и материалы научного семинара 27 августа 2009 года / Отв. ред. Н.В. Захаров, Вл.А. Луков; Моск. гуманит. ун-т. Ин-т фундамент. и прикл. исследований; MAH (IAS). М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2009.
5. Бомонт Ф., Флетчер Дж. Пьесы. Т. 1. М., 1965.
6. Перевод П. Мелковой. Цит по: Весь Шекспир. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003.
| Предыдущая страница | К оглавлению |