Глава 2. Следствие по делу мавра («Отелло»)

Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет писал, размышляя о шекспировской драматургии: «У Шекспира непременно присутствует в качестве контрапункта рефлексии или коррелятора мысли почти невидимая линия связанных друг с другом концептов, служащих читателю опорой для понимания <...> череда понятий, помещенных на дальнем плане поэтического вдохновения, образует едва различимый транспарант, который тем не менее стремятся не выпускать из вида глаза читателя...»

Говоря иными словами, философ сообщил, что видит многослойность шекспировских произведений. Он прямо говорит о том, что «опорой для понимания» служат (должны служить) почти невидимые концепты. То есть смыслообразующие указания, выстроенные в определенную сюжетную линию. Этот скрытый шекспировский мессидж образует транспарант, ряд значений, находящихся СВЕРХУ — поверх внешней ткани повествования.

Вдумавшись в смысл приведенной цитаты, мы видим несомненное подтверждение того, что композиция трагедий Шекспира много сложнее, чем та, которую нам предлагает шекспироведение. Жаль, что испанец-интеллектуал не намекнул хотя бы, что ж видел он в «транспарантах», какие именно буковки и слова.

Миллиарды читателей и зрителей, обращаясь к трагедии «Отелло», в печатном или сценическом варианте, учились «культуре чувства», убеждались в том, что ревность приводит к печальной развязке, что трагедия ревнивца — это трагедия аффектированной личности, что любовь должна строиться на доверии... Да мало ли полезного для человеческой души было извлечено из поучительного опыта темпераментного мавра?

Но действительно ли мавр Отелло задушил собственными руками свое белокурое счастье — ни в чем не повинную Дездемону? Действительно ли он после злодеяния покончил жизнь самоубийством, заколовшись на глазах почтенной публики?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, рассмотрим итоги свершившегося в рамках изображенного события передела собственности.

Главными действующими лицами трагедии являются люди, составляющие некий клан. Во главе клана стоит главарь — имени он не имеет, только кличку: Венецианский Дож. Он — руководитель Венецианской республики. В состав республики, видимо, входят владения приближенных аристократов — Брабанцио, Грациано, Лодовико. В перечне действующих лиц они обозначены так: Брабанцио — сенатор, Грациано — брат Брабанцио, Лодовико — родственник Брабанцио.

При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что последний — возлюбленный кузен Дездемоны, которая тоже в родстве с Брабанцио: она его дочь.

Таким образом, мы видим СЕМЬЮ, где по законам мафиозной группировки главой, «крестным отцом», является Дож (он принимает решения). Судя по тем, кто к нему приближен, Дож — это Брабанцио-старший. Это — патриарх рода. У него есть два сына — Брабанцио и Грациано. У Брабанцио — дочь Дездемона, у Грациано — сын Лодовико. Если дети поженятся, собственность останется у СЕМЬИ.

На службе интересов этого клана оказывается некий чуждый элемент — он человек второго сорта, он груб и неотесан, и вообще — «ЧЕРНЫЙ». То есть хоть и похож на человека, но плебей и, по существу, зверь. Опасный зверь, поскольку не только недоразвит в культурном плане, но и потому, что он ВОЕНАЧАЛЬНИК (генерал), то есть изначально ориентирован на ахрессию, завоевание (имеет в подчинении войсковые части).

Автор трагедии «Отелло» не сообщает, по какой причине благородный мавр Отелло пошел на службу к Дожу. Может быть, хотел пород-питься с главарем влиятельного клана — женившись на Дездемоне. Может быть, мечтал, ощущая свою природную ущербность, хотя бы в лице своих детей стать «менее черным», влиться в венецианскую элиту...

Видимо, верхушка венецианского клана расценила эти замыслы как «черные замыслы». Однако умные люди и черные замыслы могут обращать себе на пользу.

Дездемона бежит во тьме ночной из родительского дома и становится женой Отелло. Отец ее — Брабанцио — возмущен. Это возмущение подвигает Дожа на то, чтобы отправить своенравную парочку подальше — на Кипр, где генерал может заняться своим прямым делом: биться с турками.

На Кипре и происходит все это недоразумение с заветным платочком Дездемоны. Итог трагедии предсказуем: «Грациано, примите дом, вступите в обладанье наследьем Мавра»¹. Это говорит Лодовико, сын Грациано.

О каком же наследии идет речь? Речь идет о Кипре!

Именно на Кипр отправляется Отелло, и смысл этой отправки становится ясным. Если уж «вопреки» родительской воле Дездемона вступила в брак с Отелло, то и жить она должна во владениях мужа. Тем более Отелло должен вернуться в родные пределы, что на его владения собираются напасть турки.

Впрочем, очень быстро выясняется, что никакие турки к острову не приближаются: их флот, дескать, разбился во время шторма.

Картина становится все более и более ясной.

Дож как «крестный отец» клана знает, что его внуки — Дездемона и Лодовико — любят друг друга. Однако он видит, что контролируемую территорию можно прирастить. Как? Выдать внучку за владельца Кипра, который из-за красавицы и торчит в венецианских гостиных, разглагольствует о своих воинских подвигах. Выдав внучку за киприота, следует отправить их на место постоянного проживания, найдя вымышленный предлог (приближение турецкого флота), показать, что Дездемона вступает во владение островом и в случае смерти мужа становится законной наследницей территории. Там, на далеком Кипре, вдали от чужих глаз, законный владелец Кипра должен быть умерщвлен.

Это и есть «невидимый транспарант».

Операция по устранению законного владельца Кипра представлена на поверхности сюжета как хорошо организованная провокация против начальника, реализованная недооцененным подчиненным.

В самом деле, из первого акта нам известно, что генерал Отелло должен был (по заслугам) взять в качестве лейтенанта Яго. Но Яго досталась должность, которую он давно перерос — поручик. На должность же лейтенанта взят Кассио, галантный кавалер, интеллектуал, завсегдатай венецианских салонов, покоритель женских сердец. Лейтенант Кассио, как оказывается впоследствии, получил свою должность не только за красивые глаза и ученость — именно его назначение «лоббировала» Дездемона. Она уговорила мужа Отелло нарушить служебную этику.

Яго, который мечтал о должности лейтенанта, затаил обиду — именно его руками было удобнее всего устранить мавра. Тем более что неотесанный Отелло, шепнули поручику, еще и к жене Яго по ночам захаживал, наставлял рога подчиненному. Ну как тут не отомстить чурбану в генеральской форме?

Таково — на поверхностный взгляд — исходное положение дел.

Однако, помня, что за этим двигателем трагедии — «желанием отомстить» — может находиться другой «невидимый концепт», мы вправе усомниться: действительно ли Яго злоумышлял против Отелло по личной инициативе? Или он просто «производил зачистку» территории под предстоящее убийство мавра?

До приезда на Кипр героев трагедии там, в замке Отелло, располагался небольшой гарнизон. Командовал им некто Монтано — Шекспир изображает сцену, где Яго с помощью сообщников нейтрализует Монтано, который мог бы поднять на защиту генерала гарнизон замка. После совместной попойки происходит инсценированная драка — как раз при приближении Отелло, — и Монтано, жалуясь на полученную смертельную рану, твердит о большой кровопотере. Отелло даже собирается самолично лечить начальника гарнизона. «Страдальца» уносят, а Отелло оказывается в такой ситуации, когда его охрана (гарнизон) обезглавлена. Некому в случае чего его защитить, некому правильно караулы расставить в замке...

Только ближе к финалу трагедии мы догадываемся, что Монтано оказался предателем. Он притворился смертельно раненным, он правильно понял из разъяснений Яго, что ему следует не мешать запланированной акции. Лечь в койку дома. А когда все будет кончено, Монтано не забудут.

Вот мы и видим на последних страницах трагедии, как «смертельно раненный» Монтано появляется уже не иначе как в обществе прибывших на Кипр убийц мавра — Грациано и Лодовико...

Шекспировский текст дает возможность усомниться и в том, что Отелло — человек страсти, безумный ревнивец (впоследствии и Лодовико говорит о том, что мавр страстям не подвержен!). Несмотря на все манипуляции с платочком, несмотря на все намеки Яго, Отелло довольно долго ведет себя сдержанно, никаких экстравагантных действий себе не позволяет. Разумеется, он пытается осмыслить то, что говорит ему Яго, и подозрительность делает его менее любезным, чем положено любящему мужу.

Но какого рода эта подозрительность? У нас есть все основания утверждать: Отелло ровно в такой же мере подозревает супругу в любовной измене, в какой — и в измене «политической». Свидетельство тому — резкий перелом, который происходит в поведении героя. Происходит этот перелом как раз в тот момент, когда на Кипр являются Грациано и Лодовико, вручившие генералу письмо, — именно это письмо повергает Отелло в гнев и ярость. Со слов других героев мы узнаем, что «мавра отзывают», что Кипр переходит под власть Кассио.

То есть, иначе говоря, Кассио занимает должность генерала! Войска, которые были до сей поры под командованием Отелло, теперь переходят под командование Кассио, ставленника Дездемоны!

То есть Отелло теряет свое значение ВОЕНАЧАЛЬНИКА: и гарнизон замка его предал, и высокое положение в войске он утратил. Его военная карьера уже закончена. Более его услуги Венецианской республике не нужны. Единственная «должность», которая у него осталась — должность мужа Дездемоны.

Именно в этот момент вспыливший Отелло бьет по лицу Дездемону — это свидетельство того, что он считает ее виноватой в своем служебном падении. По крайней мере, не исключает ее соучастия. Вспышке гнева мавра неискренне удивляется Лодовико: дескать, мавр был так выдержан до сих пор, страстям не поддавался... Усмешливый Яго поясняет: он очень изменился!

Оба явно не могут скрыть издевательского наслаждения от происходящего.

Именно после этой безобразной сцены Отелло является в покои, просит служанку запереть дверь и выясняет отношения с супругой. Он уже все понял! Недаром в этой сцене уже нет речи о злосчастном платке — мавр обвиняет супругу в лживости и демонической изворотливости! Она делает вид, что не понимает, о чем речь — все твердит о том, что хранила тело для мужа... Она твердит, что была честной женой... Но Отелло в ответ на эти кроткие реплики реагирует таким образом, что, по существу, обвиняет ее в предательстве!

Честна, как стая летних мух на бойне,
Кладущих яйца в мясо.

Дездемона опять делает вид, что не понимает напрасных обвинений и оскорблений, продолжает твердить, что она не блудница, не шлюха и не потаскушка... Поняв, что говорить с ней бесполезно, Отелло разговор заканчивает:

Тогда прошу простить меня. Я думал:
Вы та венецианская пройдоха,
Что вышла за Отелло.

Мавр уходит, сказав главное. Он понял, что на Кипре будет устроена бойня. Что он, потеряв возможность руководить войсками (их теперь возглавляет генерал Кассио) и призвать на помощь гарнизон (Монтано «смертельно ранен»), практически обречен. Его убьют. А его «мясо» (собственность, владения) станет достоянием «стаи летних мух» (Дездемоны): позволит детям Дездемоны (мушиные яйца в мясе) расти и размножаться...

В свете этих «невидимых концептов» следует более внимательно присмотреться к белокурой венецианке Дездемоне.

Эта девушка до замужества вела светскую жизнь. В ее доме собиралась интеллектуальная молодежь (частенько захаживал и Кассио), вокруг нее увивались сотни блестящих поклонников. В их числе был и ее кузен Лодовико. Впрочем, она и сама была к нему более чем неравнодушна. Знала ли она о том, что ее брак — это инструмент для завладения кипрской собственностью? Что брак с Отелло лишь небольшой спектакль, после которого начнется настоящая жизнь — с возлюбленным Лодовико?

Да ведь она же сама под покровом ночи пришла к Отелло, фактически вынудив его признать ее своей женой! Может быть, он и не собирался на ней жениться — а после ее «греха» отказаться уже не мог! Почему ж белокурая красавица не стала ждать официального предложения вступить в брак? Видимо, потому что этого предложения могло не последовать, а кипрскую собственность получить во владение хотелось!

Текст трагедии дает нам возможность не раз убедиться в том, что белокурая венецианка обслуживала интересы своего клана и исполнение супружеского долга понимала только как временное обязательство «хранить тело».

Начнем с того, что именно она вынудила Отелло взять заместителем «нужного человека» — ученого Кассио. То есть она знала, что на Кипре возникнет необходимость поставить кого-то на генеральскую должность, а Яго как «неученый» занять ее не вправе.

Далее следует внимательно присмотреться к ключевой сцене, где венецианка теряет платок. Сцена построена так, чтобы у думающего человека возникло множество вопросов.

Утомленный мавр жалуется на головную боль. Заботливая жена пытается положить платок на его лоб. Неловким движением руки мавр платок сбрасывает. Он уходит. Уходит и Дездемона, совершенно забыв об упавшем платке. В дальнейшем именно эта сцена запускает механизм перемещений «улики» и объяснений по поводу исчезновения вещицы.

Яго говорит мавру, что видел, как Кассио вытирал губы платком, «расшитым алой земляникой». Отелло отвечает, что это первый его подарок невесте.

Однако, явившись к супруге, он, похоже, спрашивает о другом платке! Ни слова — о землянике! Его, видимо, более всего волнует, не потеряла ли Дездемона другой платок! Поэтому он вновь описывает историю платка.

Оказывается, это фамильная ценность, принадлежавшая еще матери Отелло. Платок был получен матерью Отелло из рук цыганки и обладал необыкновенными свойствами. Состав его волшебен, поскольку ткала его сивилла, находившаяся в «пророческом наитье». Более того:

Шелк выпряден заклятыми червями
И выкрашен в составе, извлеченном
Из девичьих сердец.

Теперь следует ответить на вопрос: похоже ли описание этого чудесного платка на «платок, расшитый алой земляникой»? Не похоже!

Более того, становится совершенно ясно, что такую фамильную драгоценность Дездемона не могла носить в кармане, класть на лоб Отелло. Отелло, в свою очередь, не мог небрежным движением руки его смахивать... И совершенно ясно, что оба не могли уйти из помещения, оставив фамильную драгоценность валяющейся на полу.

Значит, на лоб Отелло заботливая Дездемона возлагала простой платок, «расшитый алой земляникой», об упавшей на пол вещице мавр, ясное дело, не беспокоился. Это только Дездемона думала (вместе с сообщниками), что любой пропавший платок, обнаруженный у «соперника», может вызвать ярость мавра. Мавр был, однако, много умнее: его «платок, расшитый земляникой», не интересовал — мало ли упавших и потерянных безделиц пропадает в доме!

Мавр отправляется к супруге, чтобы узнать о том, не потеряла ли она что-нибудь более существенное — фамильную драгоценность! (Это еще раз говорит о том, что Отелло на провокации Яго не поддался.) И косвенным подтверждением этого является указание на то, что мавр перед вопросом о платке не может скрыть своих «династических» тревог. Жена говорит ему, что отдала ему руку и сердце, он же ей отвечает: «Теперь в гербах лишь руки, не сердца». То есть он сомневается в том, что супруга бескорыстно, по любви, вступила с ним в брак!

Диалог в этом месте выстроен удивительно изящно. Он блистает тончайшими проявлениями неопределенных состояний.

Отелло

...Позволь мне твой платок. (Он говорит о платке фамильном.)

Дездемона

Возьми, мой друг. (Она думает, что речь идет о платке «с земляникой».)

Отелло

Тот, что тебе я подарил когда-то. (А он подарил оба!)

Дездемона

Он не при мне сейчас. (Она думает о платке с «земляникой».)

Отелло

Не при тебе? (Он думает о фамильном и недоумевает: ясно, что не при ней.)

Дездемона

Нет, друг мой. (Она все еще думает о платке с «земляникой».)

Тут-то Отелло и начинает рассказывать чудесную историю фамильной драгоценности. А поскольку из рассказа следует, что эту драгоценность он подарил жене на свадьбу, то вряд ли он, делая подарок, умолчал о его свойствах, так что они были уже Дездемоне давно известны!

Тем не менее она реагирует неадекватно, время от времени вставляя растерянные реплики: «О, неужели?», «И это — правда?» — как будто впервые слышит о ценности платка. А все потому, что она-то думала, что Отелло ведет речь о другом платке, о брошенном на пол «платке, расшитом земляникой».

А тут оказывается, что тем платком муж не интересуется. Он требует принести другой — фамильную драгоценность! Дездемона явно растеряна: принести или не принести? Признаться в пропаже или нет? Репликами затягивает разговор... Думает.

Если она его принесет, она утеряет возможность разжечь в муже ревность.

Если она скажет, что потеряла платок, выглядеть будет полной дурой. Одно дело — терять простой платочек «с земляникой», а совсем другое дело — терять фамильную драгоценность! Тут уж не объяснишь мужу, что возлагала драгоценность на его лоб, а он сам смахнул ее на пол... Действительно, убить может.

Выдержке Дездемоны остается только позавидовать — ведь разговор идет в присутствии служанки, которой она только что жаловалась на то, что где-то обронила платок... А муж тем временем продолжает допытываться, не пропал ли платок.

Что делать? Дездемона принимает правильное решение.

Она уверяет мужа, что платок на месте. (А фамильная ценность, разумеется, на месте.) Но тут же пытается, отказавшись платок предъявить, спровоцировать ярость мужа.

Дездемона

Он не пропал. А если бы пропал?

Отелло

Что?

Дездемона

Я говорю тебе, он не пропал.

Видимо, ярость, прозвучавшая в вопросе «Что?», была нешуточной. Дездемона умело отступает и переводит разговор на Кассио, за которого продолжает хлопотать. Муж требует принести платок — жена отказывается, показывая, что просьбы мужа, беспокоящегося о фамильной драгоценности, для нее ничто по сравнению с интересами Кассио.

Дездемона добивается того, что Отелло покидает ее в неописуемом бешенстве.

Теперь остается сказать о том, что произошло после последнего объяснения Дездемоны с Отелло — того, где он сравнил ее со «стаей летних мух на бойне, кладущих яйца в мясо».

Когда Отелло уходит, служанка быстренько приводит в покои Яго. Дездемона после кокетливых жалоб на плохие слова, которыми осыпал ее неотесанный муж, велит Яго идти за Отелло. Сама же отправляется в столовую, где уже накрыт ужин для венецианских послов Лодовико и Грациано. Ее дяди и любимого кузена.

Обратим внимание еще на один «скрытый концепт». Именно после решительного объяснения с мужем, который распознал в ней инструмент передела собственности, Дездемона, уже считающая мужа «покойником» (генеральских погон лишился, владения его уже практически у нее в кармане), готовится, вернувшись с ужина, отдаться возлюбленному. Она велит служанке подготовить постель.

Сегодня постели мне мои девичьи простыни.

(М. Лозинский)

Застелешь свадебными простынями постель сегодня.

(Б. Пастернак)

Оба варианта перевода говорят о том, что Дездемона готовится к первой «брачной ночи». С кем же? Белокурая красавица весело болтает со служанкой: дескать, Лодовико очень мил и говорит прекрасно. Служанка хитро намекает, что сия тайна ей известна: «Я знаю в Венеции одну даму, которая босиком пошла бы в Палестину, лишь бы прикоснуться к его нижней губе».

Дездемона напевает песенку об иве... Затем болтовня продолжается... Разумеется, речь идет о любви и изменах...

То есть из этой сцены мы ясно видим: Дездемона считает свою задачу выполненной. Теперь она может принимать ночью на «свадебных простынях» любимого. А служанка уже давно догадалась, что госпожа ее готова за возлюбленным хоть в Палестину босиком идти... Чтобы прикоснуться к его нижней губе...

Что это за губа такая необыкновенная, что является предметом мечтаний? Почему эта губа вызывает такие эротические припадки — полная и выпуклая?

Современному читателю и зрителю слова эти ни о чем не говорят, а между тем в шекспировское время все «просвещенные» люди знали, что оттопыренная нижняя губа, надменная и чувственная, — это отличительный родовой признак Габсбургов! Так что в ночь убийства мужа Дездемона ожидает в спальне красивого кузена, в жилах которого течет кровь императоров Священной Римской империи.

Здесь трагедия «Отелло» фактически заканчивается. Поужинав в кипрском замке, возлюбленные — Дездемона и Лодовико — отправляются в постель. Ненавистный мавр убит. Передел собственности завершился. Четвертый акт закончился.

А что же происходит в пятом акте? Неужели Отелло не вернулся в спальню и не совершил всех тех непоправимых действий, которые мы привыкли от него ожидать?

Подобно тому, как в трагедии «Ромео и Джульетта» мы встретились с «фантомным финалом», такой же финал мы имеем и здесь!

Но если в случае с веронскими любовниками мы можем трактовать гибель героев как кошмарное сновидение, то в случае с «Отелло» драматург избрал другой прием!

Пятый акт — это попытка реконструкции событий на Кипре, предпринятая «следователем», опрашивающим свидетелей по делу об убийстве Отелло.

Из пятого акта со всей очевидностью следует, что свидетели слишком путались в показаниях, поэтому осталось много нестыковок. Укажем на некоторые.

Из показаний свидетелей следовало, что венецианские послы вместе с Отелло и его женой мирно поужинали, а затем Отелло отправился их провожать. (Из «скрытых концептов» первых четырех актов ясно, что он не мог этого сделать — добровольно идти на убой!)

Из показаний свидетелей следует, что Отелло проводил послов и возвращался домой, когда во тьме ночной услышал крики Кассио — к нему и бросился. Якобы убедившись в том, что Яго выполнил обещанное и убил-таки Кассио, любовника Дездемоны, Отелло и устремился домой, в спальню, душить жену.

Однако из тех же показаний следует, что крик «раненого» Кассио (который не был убит) был просто-напросто приманкой, на которую пришел Отелло. Еще удивительнее то, что послы, которых вроде бы Отелло проводил и которые уже должны почивать, внезапно оказываются там же, где кричал Кассио и где был Отелло.

Из показаний свидетелей вырисовывается и весьма странная картина произошедшего в спальне. Только со слов врагов Отелло мы знаем, что он в спальню вернулся. Только со слов его врагов мы знаем, что служанка (ее убили сразу) нашла мавра у постели бездыханной жены. Отелло якобы Дездемону задушил. И даже, злодей, задернул предусмотрительно полог, чтобы никто трупа не увидел. Более того, он проявлял все признаки безумия, говорил об отклонениях луны... Но тут внезапно из-за полога удушенная жена... заговорила...

Нет, душил и недодушил мавр свою супругу! Там, за пологом, она не только испускала предсмертные стоны, по до последнего вздоха клялась в любви мужу. Даже говорила, что это она сама себя... задушила... А муж, этот неотесанный обезумевший мавр, не только отрицал свое преступление, но даже ссылался на показания якобы умершей за пологом жены...

Только служанка сохранила ясность ума. Служанка якобы и созвала всех, в том числе и венецианских послов, — они опять же, вместо того чтобы спать в том месте, куда их якобы проводил Отелло, оказались в замке! Лодовико и Грациано вместе с предателем Монтано якобы пытались обезоружить безумного мавра. Мавр бросился на Яго — но только ранил его.

В материалах следствия написано, что венецианцы рассказали Отелло обо всех происках Яго, который якобы задумал отомстить начальнику, и Отелло якобы покончил с собой, бросившись на меч. А венецианцы, оказывается, и не знали, что он вооружен!

Из материалов следствия видно главное: свидетели лгали и всеми силами пытались скрыть преступление. Всеми силами старались доказать, что во всем случившемся виноват сам покойник, владелец Кипра Отелло! Ну и еще немного Яго...

Что же произошло на самом деле в пятом акте? Каково содержание «невидимого транспаранта», протянутого поверх профанной версии?

Дездемона, попрощавшись с мужем, который не только сравнил ее со стаей «летних мух на бойне», но и обозвал венецианской пройдохой, вызвала Яго и дала ему команду завершить дело. Она уж не боялась встретиться с мужем! Знала, что в спальню он не придет! Поэтому и велела стелить свадебные простыни и мечтала о Лодовико...

Видимо, во дворе замка, в ночной тиши, поджидали уже мавра заговорщики... Было темно, но время ужина еще не настало. Отелло дышал свежим воздухом — и вдруг услышал из тьмы крик Кассио, своего заместителя, лейтенанта. Бросившись на крик, он попал в засаду и был убит (правда, сопротивлялся и ранил Кассио в ногу и Яго). Тут же оказались и венецианские послы, пришедшие удостовериться в том, что дело сделано... Потом со спокойной душой отправились ужинать в замок с кузиной и племянницей Дездемоной...

Из текста пятого акта следует, что вся лживая версия следствия изложена Кассио. Он же обязывается венецианским хозяином (Грациано) произвести дознание... Действовать решительно. Выяснить «правду». Вплоть до применения пыток.

«Правда» рисует нам содержание официальной версии случившегося: генерал в силу своей неотесанности (черный, дикий человек!) попался на провокацию Яго, которого сам же и обидел, не дав ему заслуженного поста. Этот мавр из-за ревности попытался задушить жену, но ее вовремя спасли (когда все пришли, она была за пологом и говорила). Хотели объяснить тупому служаке и ревнивому мужу возникшее недоразумение, но он, думая, что погубил невинную жену, сам закололся... Припрятанным оружием — так всегда делают коварные дикари, да еще свихнувшиеся в полнолуние от ревности... А Яго в общем-то не виноват — он был незаслуженно обижен, да к тому же и так уже наказан: ранен безумцем.

Каков результат всего произошедшего?

Кипрские владения Отелло переходят к Грациано, то есть оказываются в собственности ВЕНЕЦИАНСКОГО КЛАНА. Кузены могут вступить в брак — Дездемона и Лодовико, сын Грациано. У Дездемоны оказывается хорошее приданое — Кипр.

Верный венецианцам Монтано остается командовать гарнизоном замка.

Генералом вооруженных сил Кипра становится «ученый» Кассио. Таким образом, освобождая место лейтенанта, которого так добивался негодяй Яго. И хотя в материалах следствия написано, что Яго будет наказан за свои происки, можно ожидать, что венецианцы оценят труды злодея: ведь он смог успешно организовать всю грязную работу, даже жену-свидетельницу убрал. Так что, видимо, в виде «наказания» Яго и получит вожделенную должность лейтенанта!

Обобщая все вышесказанное, следует повторить, что и трагедия «Отелло» может быть прочитана теми, кого интересуют вопросы укрепления власти и умножения собственности как развернутый сценарий, который может быть успешно применен во всех тех случаях, когда собственник-жертва слишком много значения придает чувствам. Чувства его (любовь, которую ныне принято называть адреналиновой зависимостью) могут быть использованы для того, чтобы глупца уничтожить. А владениями его пополнить богатства своего королевства или своей республики.

Остается только понять, был ли в этой трагедии свой «Горацио» — автор-разработчик сценария но переводу чужой собственности в собственность, принадлежащую СЕМЬЕ. То есть кто именно из героев рассказал нам эту душераздирающую и лживую историю? Кто работал с материалами, полученными в ходе дознания по убийству мавра? Кто измыслил технологию, которую сегодняшние экономисты назвали бы «принудительное банкротство в форме слияния»? Кто учил нас искусству фальсификации следственных дел? Кто был настоящим Шекспиром?

Примечания

1. Здесь и далее перевод М.Л. Лозинского. — Авт.