Кембридж и Оксфорд знали Потрясающего Копьем

Имя Шекспира в откликах современников стало встречаться вскоре после издания его двух поэм. Причем все отклики идут из околоуниверситетской среды: оказывается, именно в Кембридже и Оксфорде эти поэмы, а потом и пьесы внимательно читали и высоко оценивали.

Первый раз имя Шекспира упомянули в загадочной (как часто приходится употреблять этот эпитет шекспировским биографам!) поэме, напечатанной в 1594 году под названием «Уиллоуби, его Авиза, или Правдивый портрет скромной девы и целомудренной и верной жены». Некто Адриан Дорелл сообщает в предисловии, что предлагаемая читателям поэма была найдена им среди бумаг его университетского однокашника Генри Уиллоуби, отправившегося за границу. Поэма произвела на него такое впечатление, что он решил ее опубликовать без ведома автора. Имя Генри Уиллоуби действительно значится в списках студентов Оксфорда в 1591—1595 годах, но Адриан Дорелл нигде не обнаружен — это псевдоним.

В поэме повествуется о некоей Авизе, успешно отражающей притязания многочисленных поклонников, в том числе и самого Уиллоуби. Последнего наставляет и утешает его близкий друг W.S. (исследователи предполагают, что за этой аббревиатурой мог скрываться Шекспир или Саутгемптон), который сам только незадолго до того оправился от любовной страсти. В поэме много интригующих намеков на то, что посвященным известно подлинное имя автора, который «мог бы рассказать гораздо больше о своих героях, если бы только захотел». Ситуация с этими героями смутно напоминает ту, которая обрисована в шекспировских сонетах (тогда еще не появившихся), а в предварительных хвалебных стихах к поэме прямо — и впервые — указано на Шекспира и на его вышедшую в том же 1594 году «Лукрецию»:

«...Рвет гроздь Тарквиний, и воспел
Шекспир Лукреции удел».

Имя было напечатано через дефис — тоже в первый раз. Имена собственные тогда так не писались. Подчеркнуто этимологическое значение этого имени — «потрясающий копьем».

Так же, через дефис, транскрибировал имя Шекспира кембриджец Уильям Ковел в своей книге «Полимантея» (1595 г.), изданной в Кембридже. Перечисляя писателей и поэтов — воспитанников этого университета (Спенсер, Марло, Дэниел, Дрейтон), Ковел включает сюда и «сладчайшего Потрясающего Копьем». Выходит, Ковел считает Шекспира университетским писателем, своим однокашником?

Томас Эдуардс тоже в 1595 году причисляет Шекспира к лучшим современным поэтам вместе со Спенсером, Марло, Дэниелом. Поэт Джон Уивер в своей книге эпиграмм одно стихотворение адресует Шекспиру:

«Медоточивый Шекспир, когда я увидел твои творения,
Я готов был поклясться, что их создал
Не кто иной, как сам Аполлон...»¹.

Уивер в восторге не только от поэм Шекспира, он упоминает также «Ромео и Джульетту» и «Ричарда III». Джон Уивер — тоже воспитанник Кембриджа, получивший степень бакалавра в 1598 году; эта его книга датирована 1599 годом (но не регистрировалась).

В 1598 году поэт Ричард Барнфилд, имя которого мы уже встречали в связи с историей об украденном «оперении» Роберта Грина, дает высочайшую оценку шекспировским поэмам:

«Шекспир, твой медоточивый стих, прельщающий всех, снискал тебе всеобщую хвалу. Твоя "Венера" и твоя прелестная и целомудренная "Лукреция" вписали твое имя в книгу бессмертной славы; так живи же всегда. По крайней мере пусть вечно живет твоя слава — и если тело твое смертно, то слава бессмертна»².

В сатирической пьесе «Возвращение с Парнаса», написанной кем-то из кембриджских воспитанников и, возможно, поставленной в университете в 1599 году, имя Шекспира упоминается неоднократно, много прямых и скрытых цитат из его произведений. Персонаж по имени Галлио, разыгрывающий из себя шута, говорит о Шекспире особенно много, требует, чтобы ему читали стихи только в духе «сладостного мистера Шекспира», и объявляет: «Пусть другие хвалят Спенсера и Чосера, я же буду поклоняться сладостному мистеру Шекспиру и, чтобы почтить его, буду класть "Венеру и Адониса" под свою подушку...» Этой пьесой и ее героями нам еще предстоит заниматься, пока же заметим, что у некоторых кембриджских студентов и преподавателей Шекспир буквально не сходит с языка.

Это подтверждает и появившаяся в 1598 году книга еще одного кембриджца, магистра искусств обоих университетов Фрэнсиса Мереза. Пухлая (700 страниц) книга под названием «Сокровищница Умов»³ является частью серии^*, связанной с именем загадочного Джона Боденхэма. Книга Мереза заполнена скучноватыми — возможно, нарочито — наукообразными сентенциями и наблюдениями о разных предметах. Но вдруг на 16 страницах появляется «Рассуждение о наших английских поэтах сравнительно с греческими, латинскими и итальянскими поэтами». В списках английских поэтов, писателей и драматургов, составленных Мерезом, Шекспир упоминается несколько раз. Во-первых, Мерез оценивает его как поэта: «Подобно тому, как считали, что душа Эвфорба жила в Пифагоре, так сладостный, остроумный дух Овидия живет в сладкозвучном и медоточивом Шекспире, о чем свидетельствуют его "Венера и Адонис", его "Лукреция", его сладостные сонеты, распространенные среди его близких друзей... Подобно тому, как Эпий Столо сказал, что, если бы музы говорили по-латыни, они бы стали говорить языком Плавта, так и я считаю, что музы, владей они английским, стали бы говорить изящными фразами Шекспира...»

Важнейшим из того, что сказал в своей книге Мерез о Шекспире, является, конечно, абзац, содержащий не только высокую оценку Шекспира как драматурга, но и список его драматических произведений: «Подобно тому, как Плавт и Сенека считались у римлян лучшими по части комедии и трагедии, так Шекспир у англичан является самым превосходным в обоих видах пьес, предназначенных для сцены. В отношении комедий об этом свидетельствуют его "Веронцы", его "Ошибки", "Бесплодные усилия любви", "Вознагражденные усилия любви", "Сон в летнюю ночь" и его "Венецианский купец"; в отношении трагедий об этом свидетельствуют его "Ричард II", "Ричард III", "Генрих IV", "Король Иоанн", "Тит Андроник" и его "Ромео и Джульетта"».

Итак, Мерез называет целых двенадцать пьес, хотя к тому времени были напечатаны шесть из них, в том числе только три — с именем Шекспира на титульном листе. Некоторые из названных Мерезом пьес были изданы лишь через четверть века, а «сладостные сонеты» — через десять лет. Все это свидетельствует о том, что Мерез был чрезвычайно хорошо осведомлен о творчестве Шекспира, хотя источники его информированности остаются нераскрытыми. Зато шекспироведы много спорили о комедии, названной Мерезом «Вознагражденные усилия любви», — такая пьеса не известна; предполагается, что это могла быть пьеса, известная под другим названием, или же какая-то другая, позже утраченная...

Вскоре после опубликования книги Фрэнсис Мерез навсегда покидает Лондон, став приходским священником в графстве Рэтленд, но его высокие отзывы о Шекспире и особенно его удивительный список шекспировских пьес со временем заняли почетное место во всех шекспировских биографиях.

В 1599 году издатель и печатник У. Джаггард выпустил небольшой поэтический сборник под заглавием «Страстный пилигрим» с указанием имени Шекспира на титульном листе. Считается, что из двадцати стихотворений сборника бесспорно шекспировскими являются только пять; некоторые принадлежат перу Барнфилда, Марло, Рэли. В отношении авторства половины произведений сборника мнения расходятся. Вероятно, Джаггард издал попавший каким-то образом в его руки альбом или переписанные из альбома стихотворения, считая их шекспировскими. В 1612 году вышло уже третье издание этого сборника, куда Джаггард включил и два сонета, принадлежавших перу Томаса Хейвуда, автора весьма плодовитого и не без амбиций. Хейвуд не оставил этот факт литературного пиратства без внимания. Он вставил в свою книгу «Защита актеров», печатавшуюся в это время, специальное послание, в котором писал об очевидном ущербе, причиненном ему тем, что два его стихотворения напечатаны под именем другого автора, а это может «породить мнение, что я украл их у него, а он, чтобы доказать свое право на них, якобы был вынужден перепечатать их под своим именем». Далее Хейвуд пишет: «Я признаю, что мои строки не стоят почтенного покровительства, под которым он (Джаггард. — И.Г.) напечатал их, и я знаю, что автор был весьма сильно раздражен тем, что мистер Джаггард, с которым он совершенно незнаком, посмел позволить себе так дерзко обращаться с его именем».

Обращает внимание, что, хотя имя автора джаггардовского сборника — У. Шекспир — было напечатано на титульном листе этой книги и речь могла идти только о нем, Хейвуд почему-то избегает называть его по имени, а употребляет безликое слово «автор». Об этом «авторе» Хейвуд, человек тогда в литературе не последний, пишет с чрезвычайный почтением, даже с подобострастием. Он не просто говорит, что стихи напечатаны под именем другого автора, а использует слово patronage, то есть высокое, почтенное покровительство. В этом коротком пассаже многое звучит странно. Удивительно, что в 1612 году Шекспир оказывается «совершенно незнакомым» с Джаггардом, который дважды до этого печатал сборник под его именем (первый раз — 13 лет назад). Выражение «посмел позволить себе так дерзко обращаться с его именем» тоже звучит необычно и как будто говорит об очень высоком (по крайней мере по отношению к известному печатнику Джаггарду) социальном положении «автора», то есть Шекспира. А ведь Джаггард был солидный издатель и типограф (именно ему через несколько лет будет доверено печатание первого собрания шекспировских пьес — Великого фолио) и социальный статус его был не ниже, чем у члена актерской труппы Уильяма Шакспера из Стратфорда. Отметим также, что после этого имя Шекспира (которое в то время безусловно привлекало покупателей) вообще исчезло с титульных листов печатавшейся позже части тиража «Страстного пилигрима», хотя, наверное, проще и логичнее было бы изъять из книги два хейвудовских сонета; так поспешно и радикально отреагировал на весьма умеренное и вежливое «послание» Хейвуда издатель. Вероятно, что с ним, как и в случае с Четлом, «поговорили» люди, за словами которых стояла немалая сила.

В 1609 году друг и доверенное лицо уже знакомого нам Эдуарда Блаунта, издатель Томас Торп, выпустил в свет первое издание шекспировских сонетов — 154 стихотворения, так и назвав книгу: «Шекспировы сонеты» («Shake-Speares Sonnets» — имя разделено на два слова дефисом). Книга была надлежащим образом зарегистрирована, но все указывает на то, что издание осуществлено без согласия автора и без его участия. В отличие от тщательно отпечатанных первых шекспировских поэм, в «Сонетах» много опечаток. Судя по упоминанию Мереза и «Страстному пилигриму», по крайней мере некоторые из сонетов были написаны еще в 90-х годах и известны близким друзьям поэта, но по каким-то причинам Шекспир не собирался их печатать. Неизвестно также, соответствует ли последовательность, в которой они расположены в этом знаменитом собрании, авторскому замыслу, тем более что через 30 лет сонеты были отпечатаны совсем в другой последовательности, тематически сгруппированными по три — пять стихотворений.

Каким образом к Томасу Торпу попали эти сонеты, неизвестно (я полагаю, что Эдуард Блаунт мог бы кое-что просветить в этой истории). Однако издатель счел необходимым (издатель, а не автор) напечатать на отдельной странице загадочное посвящение:

«Тому. единственному.
кому. обязаны. своим. появлением.
нижеследующие. сонеты.
мистеру W.H. всякого. счастья.
и. вечной. жизни.
обещанной.
ему.
нашим. бессмертным. поэтом.
желает. доброжелатель.
рискнувший. издать. их. в свет.
Т.Т».

Мы уже знаем, что существует огромная литература, посвященная шекспировским сонетам, что предпринимались и предпринимаются многочисленные попытки найти в этих стихотворениях лирического характера какие-то конкретные автобиографические реалии, о противоречивых выводах, к которым пришли исследователи. Расходятся мнения о времени создания того или иного сонета, о том, какие личности скрываются за образами героев сонетов — Белокурого юноши и Смуглой леди, каков был характер их отношений с поэтом, какие исторические события послужили фоном в различных случаях и т. д.

Но особенный интерес ученых всегда вызывало странное посвящение и загадка таинственного W.H. — «единственного», кому эти сонеты (или книга сонетов, или и то и другое) «обязаны своим появлением». По смыслу фразы (а его раскрытие затрудняется и произвольно поставленными везде точками, заменяющими пунктуацию) этот таинственный незнакомец — тот самый «Белокурый друг», которому Шекспир обещал бессмертие в своих стихах (сонеты 55, 61, 65). Некоторые ученые склонны с этим не соглашаться: они предполагают, что издатель имеет в виду человека — вероятно, одного из высокопоставленных покровителей Шекспира, — передавшего Торпу хранившиеся у него (или как-то попавшие к нему) сонеты для публикации. Однако я не вижу здесь противоречия — анализ посвящения показывает, что, вероятно, правы и те и другие. Торп получил сонеты от того самого человека, которому Шекспир в сонетах обещал бессмертие. Но кто же он? Понятно, что разгадка тайны W.H. позволила бы приблизиться к пониманию смысла многих сонетов, а следовательно, к самому неуловимому Барду. Предложено немало кандидатур современников Шекспира, чьи инициалы совпадают с W.H. Наиболее известные из кандидатов — Уильям Герберт, граф Пембрук; Генри Ризли, граф Саутгемптон; и Уильям Харви. У каждого из них есть сторонники среди шекспироведов, особенно прочные позиции у Пембрука — его инициалы подходят без всяких перестановок, его знали в издательском мире, он был покровителем Шекспира, ему будет посвящено и Великое фолио. В поддержку Пембрука высказывались такие крупнейшие ученые, как Эдмунд Чемберс и Довер Уилсон. Некоторые оппоненты Пембрука и других знатных кандидатов сомневаются, что Торп мог обратиться к высокопоставленному аристократу с малопочтительным «мистер». Я не нахожу это возражение серьезным: ведь такое обращение адресовано человеку, скрытому за псевдонимом — аббревиатурой, понятной только посвященным, и является дополнительным элементом маскировки (или игры в маскировку).

Титульный лист «Шекспировых сонетов», изданных Т. Торпом. 1609 г.

В пользу кандидатуры Пембрука говорят и другие факты, которые станут известны читателю в дальнейшем, пока же подчеркнем странности, окружающие появление на свет этой книги. Почему Шекспир не хотел издавать сонеты, как это делали другие поэты? Ведь занятие поэзией считали достойным для себя самые высокородные аристократы, и даже король Иаков разрешал печатать свои стихи под собственным августейшим именем! Кроме того, Шекспир, не допуская публикации своих поэтических (и не только поэтических) произведений, тем самым лишался определенного дохода, в то время как Шакспер не пренебрегал ради него, как мы теперь знаем, занятиями суетными, мелкохлопотными, а то и сомнительными — для поэта по крайней мере. Высказывались предположения, что этому «из ревности могла препятствовать миссис Шакспер», но авторы таких предположений, кажется, не учитывают, что эта женщина была неграмотна и — насколько известно — никогда не покидала Стратфорда. Не мог Шекспир и опасаться, что кто-то узнает в лицо его поэтических героев: опыт многих поколений исследователей показывает, как мало конкретных нитей для такой идентификации оставил поэт в сонетах, к тому же не содержащих какого-то криминала, опасных разоблачений и т. п. Но о каком риске говорит в своем посвящении издатель? И что вообще может означать вся эта таинственность вокруг такой, в сущности, простой и безобидной вещи, как издание томика лирических стихотворений? Тайна личности Великого Барда довлеет и над его сонетами...

В 1610 году поэт и каллиграф, учитель наследного принца Джон Дэвис из Хирфорда включил в свою книгу «Бичевание глупости» интересную эпиграмму: «Нашему английскому Теренцию мистеру Уиллу Шекспиру». Мало кто из шекспироведов не ломал голову над этой эпиграммой. И действительно, есть над чем:

«Вслед за молвой тебя пою я для забавы, мой Уилл,
Иль не играл ты для забавы царственную роль,
Ты с королем как с равным говорил;
Король средь тех, кто ниже, чем король...»

Как это понять — «Король средь тех, кто ниже...»? Как мог Шекспир говорить с королем «как с равным»?! Некоторые шекспировские биографы осторожно предполагают, что Дэвис, возможно, имеет в виду выступление Шекспира в роли короля в какой-то пьесе; но ведь о том, какие роли играл на сцене Шекспир и играл ли вообще, ничего достоверного не известно. Есть в эпиграмме и другие загадки.

Весьма интригующе само заглавие — «Нашему английскому Теренцию мистеру Уиллу Шекспиру». Казалось бы, ничего особенного в том, что Шекспира сравнивают с крупнейшим римским комедиографом Теренцием, нет (хотя к тому времени были поставлены на сцене и напечатаны «Гамлет» и «Лир», не говоря уже о шести трагедиях, названных Мерезом в 1598 г.). Но дело не в том, что Дэвис не уподобил Шекспира Сенеке, а предпочел ему мастера комедий. Важно, какого именно комедиографа он выбрал для уподобления Шекспиру.

Публий Теренций (II век до н. э.) по прозвищу Афр попал в Рим в качестве раба и находился в услужении сенатора Теренция Лукана, который дал ему образование, а потом отпустил на волю, разрешив одаренному вольноотпущеннику взять свое родовое имя. После появления комедий Теренция его литературные соперники стали распространять слухи, что он является лишь подставным лицом, а подлинные авторы комедий — влиятельные патриции Сципион и Лелий, его покровители. Теренций этих слухов не опровергал, и они дошли до потомков. В эпоху Ренессанса мнение древних (почерпнутое у таких авторов, как Цицерон и Квинтилиан), что Теренций был лишь подставной фигурой, маской для подлинных авторов, было очень хорошо известно; об этом писали и английские историки-елизаветинцы. Независимо от того, как в Древнем Риме обстояло дело с авторством Теренция в действительности, превосходный латинист Джон Дэвис и многие его читатели были хорошо знакомы со слухами вокруг имени этого комедиографа; выбирая для уподобления Шекспиру именно Теренция (а не Плавта, как Мерез), Дэвис отлично представлял, какие ассоциации это имя вызывает, и рассчитывал на них. Намек тонкий, но для посвященных вполне достаточный, — именно так понимает его большинство сегодняшних нестратфордианцев.

Эшборнский портрет Шекспира. Фальсификация

В 1616 году Бен Джонсон среди других своих произведений опубликовал и интереснейшую эпиграмму «О поэтической обезьяне», которую многие западные ученые (в том числе и стратфордианцы) считают направленной против Шекспира (то есть Шакспера). Речь в ней идет о некоей «обезьяне», про которую «можно подумать, что она у нас главная» (первый поэт). Сначала она довольствовалась тем, что присваивала перелатанные старые пьесы, но потом осмелела и стала хватать все ей приглянувшееся, а ограбленным поэтам остается только печалиться. Попавшее к «обезьяне» объявляется сотворенным ею, и со временем все могут в это поверить, хотя «даже одного глаза достаточно», чтобы увидеть истину.

Те стратфордианцы, которые согласны, что эпиграмма нацелена в Шакспера, считают, что Джонсон обвиняет его (как ранее Р. Грин) в плагиате, в использовании и переработке чужих пьес. Но можно понять этот желчный выпад и в несколько ином смысле: джонсоновская «обезьяна» (гриновская «ворона», «Джон-фактотум») — вообще никакой не писатель и даже не плагиатор, а всего лишь подставная фигура, живая кукла, которую кто-то специально «разукрашивает чужими перьями» (приписывает ей авторство литературных произведений), чтобы люди потом принимали украшенную такой маской «обезьяну» за большого поэта. Идет необыкновенная Игра. Еще раз напомним, что эпиграмма появилась только в 1616 году, уже после смерти Шакспера, хотя была написана, вероятно, несколькими годами раньше.

В 1790 году был найден деловой дневник театрального предпринимателя Филипа Хенслоу; записи охватывают важнейший для шекспировских биографов период с 1591 по 1609 год. В этих заметках (с подсчетами и расписками) встречаются имена практически всех современных Шекспиру драматургов, больших и малых, которым Хенслоу платил за их пьесы. Дневник Хенслоу является чрезвычайно важным источником, из него ученые узнали многое о театральной действительности того времени, об актерских труппах и пьесах. Только одно имя ни разу не попадается в записях за все эти годы — годы, когда было создано большинство шекспировских пьес, — имя

Янсеновский портрет Шекспира. Фальсификация

Уильяма Шекспира. Хенслоу, знавший в тогдашнем театральном Лондоне всех и со всеми имевший дело, ни разу не упоминает Шекспира: такого человека Хенслоу не знал, хотя в дневнике и встречаются названия шекспировских пьес, к постановке которых Хенслоу имел отношение! Удовлетворительного объяснения этому странному факту до сих пор дать не удалось...

При чрезвычайно высокой, восторженной оценке Шекспира многими его современниками как первого среди поэтов и драматургов можно было бы ожидать, что мы найдем у них какие-то слова не только о его произведениях (говоря современным языком, литературную и театральную критику), но и о самом прославленном авторе как о конкретном человеке, о его личности, обстоятельствах жизни, круге друзей и знакомых, то есть хотя бы такие свидетельства, какие мы имеем о других поэтах и драматургах эпохи, чьи произведения пользовались несравненно меньшей славой. Но нет. Об этом — и именно об этом — авторе как о живущем рядом с ними человеке, имеющем определенное место жительства, возраст, внешность, привычки и друзей, — никто из современных ему писателей и вообще никто из современников нигде при его жизни не упоминает ни в печатных изданиях, ни в сохранившихся многочисленных письмах и дневниках людей, которые не могли его не знать. Нет не только каких-то личных впечатлений, но и сведений, полученных от других, слухов и даже сплетен — ни строки, свидетельствующей, что речь идет о личности прославленного поэта и драматурга.

Впрочем, как будто бы исключение составляет найденная в 1831 году запись в дневнике адвоката Джона Мэннингхэма, которую можно теперь встретить во всех шекспировских биографиях. Мэннингхэм пересказывает в этой короткой записи услышанный от кого-то тяжеловесный анекдот из актерской жизни. Бербедж, игравший Ричарда III, понравился одной горожанке, и она пригласила его к себе домой, условившись, что он представится под именем этого короля. Подслушав их уговор, Шекспир якобы пошел туда раньше, был хорошо принят и обласкан. Когда же хозяйке доложили, что Ричард III дожидается у дверей, то Шекспир велел передать ему, что Уильям Завоеватель опередил Ричарда. Для того чтобы соль лихого ответа «Завоевателя» была понятной, Мэннингхэм делает для себя пометку: «Имя Шекспира — Уильям». Мэннингхэм, как видно из его дневника, был человек образованный, знаток античной, итальянской и современной ему английской драмы. Так, в записи о спектакле, состоявшемся в его юридической корпорации Миддл Темпл 2 февраля 1602 года, он отмечает: «На нашем празднике давали пьесу "Двенадцатая ночь, или Что вам угодно", весьма похожую на "Комедию ошибок" или "Менехмы" Плавта, но еще более похожую и более близкую к итальянской пьесе, называющейся "Подмененные". В пьесе есть интересная проделка, когда дворецкого заставляют поверить, что его вдовствующая госпожа влюблена в него; сделано это при помощи поддельного письма, якобы исходящего от нее...»

Флауэровский портрет Шекспира. Фальсификация

Но образованный человек, знаток драмы и любитель театра, наслышанный и о закулисной жизни актеров, Мэннингхэм не пишет и не дает каким-то прямым или косвенным образом понять, что речь в анекдоте идет об известном драматурге и поэте, авторе ряда пьес, в том числе и «Двенадцатой ночи», ему понравившейся. Эта единственная дневниковая запись современника подтверждает только, что Шакспер был членом актерской труппы лорда-камергера, куда входил и актер-трагик Ричард Бербедж (эти факты и не оспариваются никем), и что в труппе и среди части зрителей имели хождение анекдоты об их любовных похождениях в духе Боккаччо. О личности писателя Уильяма Шекспира — нигде ни звука, ни слова...

Мы уже знаем, что от Уильяма Шекспира не осталось — в отличие от большинства его литературных современников — не только никаких рукописей, но и вообще ни строки, написанной его рукой (что из себя представляют подписи стратфордца, мы видели). Нет ни одного документа (юридического или любого другого), из которого было бы ясно, что речь в нем идет именно о поэте и драматурге Уильяме Шекспире.

Шекспировская эпоха была временем расцвета портретной живописи. До нас дошли портреты (живописные полотна, миниатюры, гравюры, рисунки) множества знатных особ в разные периоды их жизни, а также поэтов, драматургов, актеров. Лишь от самого великого писателя эпохи не осталось ни одного достоверного прижизненного портрета и нет указаний, что они когда-либо существовали, хотя тогда творили такие талантливые и плодовитые портретисты, как Николас Хиллиард, Исаак Оливер, Роберт Пик, Уильям Сегар, Джон Бетс, Пауль ван Сомер и их ученики. Только через несколько лет после смерти Барда были созданы (или сконструированы) два изображения, которые биографам надлежит принимать как «подтвержденные», хотя они и не похожи одно на другое. Этих двух изображений мы коснемся дальше. Все остальные так часто помещаемые в различных изданиях «портреты Шекспира» являются или изображениями его неизвестных современников, или позднейшими подделками^** (я не говорю об иллюстрациях художественного толка в позднейших изданиях, когда право живописца или рисовальщика на свободу воображения разумеется само собой).

Чандосский портрет Шекспира. На самом деле — портрет неизвестного

Из всего этого складывается впечатление, будто все следы великого человека вне его произведений были кем-то обдуманно и тщательно уничтожены или что всю жизнь он по непонятным причинам скрывал от всех — и это ему удалось как никому другому в истории — свою личную причастность к литературному творчеству, хранил эту причастность в такой глубокой тени, куда не смог проникнуть никто из его современников. Найденные же позднее документальные свидетельства об Уильяме Шакспере из Стратфорда, как мы видели, никакой связи с шекспировским (и вообще с каким-либо) творчеством не имеют и даже противоречат допущению о возможности такой связи.

Вот это удивительное, странное обстоятельство — полное отсутствие достоверных прижизненных следов Уильяма Шекспира не как обывателя и приобретателя, а как писателя, поэта вне его произведений — и принято называть «шекспировской тайной», причем этот термин применяется как нестратфордианцами, так и стратфордианцами. Осознание беспрецедентной несовместимости между стратфордскими документами и шекспировскими произведениями многократно углубляет эту тайну, не позволяя пытливому человеческому разуму успокаиваться на паллиативах. Никаким авторитетам мира сего не удастся «закрыть шекспировский вопрос» — проблему личности Великого Барда, пока эта тайна и эта несовместимость не получат убедительного научного решения.

Примечания

*. К этой серии (1597—1600 гг.) относятся издания, упоминавшиеся в первой главе: «Государство Умов», «Театр Умов», «Бельведер, или Сад муз», «Английский Геликон».

**. В последние десятилетия экспертизой с применением рентгеновских лучей было установлено, что хранившиеся в авторитетных коллекциях и приобретенные в свое время за немалые деньги «портреты Шекспира» являются позднейшими (XVIII—XIX вв.) подделками. В том числе такие знаменитые, как янсеновский, эшборнский и флауэровский портреты, репродукции которых долгие годы украшали престижные шекспировские биографии и собрания сочинений на всех языках мира.

1. Weever J. Epigrams in the oldest cut and newest Fashion. 1599. Repr. 1911 by R.B. McKerrow, p. 75 — Ad Gulielmum Shakespeare.

2. Barnfield R. Remembrance of Some English Poets. L., 1598.

3. Meres F. Palladis Tamia. Wits Treasure. L., 1598.