Глава 18. В мир теней

Старики идут к смерти, а смерть приходит к молодым.

«Смерть не такой уж лютый враг», — писал Фрэнсис Бэкон в опыте «О смерти». «Но, главное, Nunc dimittis является прекраснейшей песнью, если человек достиг достойных целей и оправдал надежды. Также смерть открывает ворота для доброй славы и кладет конец зависти»¹.

Nunc dimittis — выражение из Евангелия от Луки. Им начинается фраза: «Ныне отпускаешь...»². Разрешение покинуть этот мир теперь стало главным желанием Фрэнсиса. Много лет назад, когда он писал это эссе, он заметил, что человек может умереть от скуки — «от одной усталости так часто вновь и вновь делать одно и то же»³. Не столкнулся ли он сам с этим в последние годы жизни? О ком он мог сказать подобное, кроме самого себя? Теперь лишь творчество поддерживало в нем жизнь.

Несмотря на то что он смертельно устал, он не позволял себе думать о внезапно постигшем его горьком крахе. Он давно научился жить только настоящим. Прошлое нужно было только для того, чтобы учиться. Это великолепное правило очень пригодилось ему сейчас: мы не должны долго раздумывать о том, что нас заботит и беспокоит. Мы должны жить сегодняшним днем, а не завтрашним, потому что тогда, когда наступит срок, наступит завтра и станет нашим сегодня. Если бы не будущее, то как бы мы вынесли груз настоящего?

Жажда служения у лорда Фрэнсиса не иссякла, но у него было тело смертного, которое начинало изнашиваться. К концу января 1626 года ему перевалило за шестьдесят пять, и он начал ощущать тяжесть лет и переживать невзгоды опалы. Он пытался облегчить страдания лекарственными травами и всевозможными «снадобьями», но они не приносили особого облегчения. Десятилетия трудностей, разочарований, частые болезни и бессонные ночи прочертили морщины усталости на его благородном лице. Даже его здоровый дух был не в состоянии стереть эти красноречивые знаки.

В Англии на его глазах осуществлялись перемены, что-то изменялось к лучшему, но многое — к худшему, что его огорчало. Уже умерло большинство его сверстников, представителей той созидательной смеси елизаветинцев — уверенных в себе, самонадеянных британских йоменов, лавочников, придворных, которые были одинаково убеждены в том, что их маленьким, лежащим рядом с материком островам небеса оказывают особое покровительство. Разве не Господь послал бурю, которая разметала Непобедимую Армаду? Здоровый оптимизм елизаветинцев теперь становился уделом ностальгических воспоминаний. Умер и Яков, скончавшийся от «трехдневной лихорадки» в марте 1625 года. И хотя он сидел на престоле, который прежде намеревался занять Фрэнсис, он все же состоял в родстве с Тюдорами. Наследный принц Чарлз не стал таким королем, которым мог бы стать его брат Генрих. Лорд Фрэнсис понимал это, ибо многие часы потратил, наставляя обоих принцев.

С приходом к власти Чарлза жизнь должна была измениться. Все были убеждены, что теперь страной правит Букингем. Молодой король, слабый и не слишком рассудительный, стал всего лишь марионеткой в его руках. Должно быть, Бэкон предвидел неизбежный финал его царствования — фактический крах монархии, вызванный коррупцией и аппетитами королей династии Стюартов.

Едва Чарлз сменил на престоле своего отца, как Бэкон вновь подал прошение об отмене его приговора, что позволило бы ему вернуться на свой пост. Другим было даровано полное прощение, и он знал, что Яков в конце концов простил бы и его. Но Чарлз медлил. «Надеюсь, что я не заслужил того, чтобы остаться единственным отверженным»⁴, — горько звучали эти слова одного из самых преданных слуг королевства. Однако помилования не последовало. К чему миловать? Разве Букингему не было спокойнее теперь, когда Бэкон ему не мешал? Завидовал ли ему Чарлз? Боялся ли его? Подозревал его? Этого мы не знаем, и, очевидно, не знал этого и лорд Фрэнсис. Какова бы ни была причина, он чувствовал, что дни его служения стране подходят к концу.

Леди Элис предприняла поездку в Лондон, чтобы похлопотать за мужа перед Букингемом, ставшим теперь маркизом. Она могла бы избавить себя от этой необходимости, так как все оказалось тщетным. Она в прошлом пользовалась высоким положением жены лорд-канцлера, ставившим ее выше других придворных дам, кроме особ королевской крови, и, похоже, она сильно страдала от утраты подобной привилегии.

Из биографии Элис Бэкон, написанной А. Чеймберсом Бантеном, можно узнать, что маленькая Элис Барнхэм превратилась в гордую, исполненную чувства собственного достоинства женщину, не очень красивую, но до некоторой степени кичащуюся своим положением, что, возможно, придавало ей определенную привлекательность, пусть и не лишенную высокомерия. Она элегантно одевалась и разъезжала по Лондону в роскошнейших каретах. Она была одной из первых дам при дворе королевы Анны (жены короля Якова I. — Прим. пер.). Ее муж не возражал против этого; как нам известно, он всегда полагал, что окружение должно соответствовать рангу и положению — noblesse oblige (знатность обязывает (фр.). — Прим. пер.). Однако, в отличие от супруга, Элис не хватало великодушия, и она была унижена его падением.

Любила ли она его когда-нибудь? Похоже, едва ли. Возможно, он казался ей скучным стариком, если не во времена, когда они поженились, то позднее. По возрасту он больше подходил ее отцу, а не ей. Сонеты дают понять, что лорд Фрэнсис отлично понимал, что она чувствует по отношению к нему:

Что стар я, зеркало меня в том не уверит,
Пока ты с юностью ровесник; но, когда
Свой путь крылатое морщинами отмерит
И на твоем лице, — поверю я тогда.

(Сонет 22, пер. В. Лихачева)

У времени нет власти над любовью;
Хотя оно мертвит красу лица,
Не в силах привести любовь к безмолвью.
Любви живой нет смертного конца...

(Сонет 116, пер. М. Чайковского)

Если кто и менялся в своих чувствах, то только не Фрэнсис. Его любовь не «отступает, видя наступленье» (пер. А. Финкеля).

Чего тебе лукавить, если сила
Моя давно подчинена твоей! —
Дай оправдать тебя...

(Сонет 139, пер. М. Чайковского)

Бесчестен я, к тебе любовь питая;
Меня любя, бесчестна ты вдвойне:
Супружеские клятвы нарушая
И на вражду сменив любовь ко мне.

(Сонет 152, пер. А. Финкеля)

В течение некоторого времени лорд Фрэнсис и его супруга, по-видимому, проживали раздельно. В 1625 году Фрэнсис переписал свое завещание. Причина этого не ясна.

Первое завещание было составлено в 1621 году, когда он тяжко болел в период суда над ним. «Поручаю мою душу Всевышнему... Тело мое надлежит предать тихому погребению. Имя мое оставляю грядущим векам и чужим странам», — писал он. Будучи юристом, он оставил инструкцию о том, как распорядиться его имуществом, включающую подробные указания Элис, — средства для «законной возможности поддерживать состояние виконтессы».

Четырьмя годами позднее произошли явные перемены. Короткая и загадочная приписка к завещанию полностью отменяли прежние распоряжения относительно Элис: «Все, что я дал, подарил, назначил или утвердил за моей женой в прежней части этого моего завещания, ныне я, по справедливым и веским причинам, полностью отменяю и аннулирую, и оставляю ей только то, что ей полагается»⁵.

Британское законодательство предполагало определенное обеспечение вдовы. Кроме этого, Бэкон ничего не оставил Элис. Каковы были эти «справедливые и веские» причины? Не обнаружил ли лорд Фрэнсис чего-то недостойного в поведении его более молодой супруги?

Элис Барнхэм, жена Фрэнсиса Бэкона

Всего через одиннадцать дней после смерти сэра Фрэнсиса Элис вышла замуж за джентльмена — дворецкого в доме Бэконов, некоего сэра Джона Андерхилла. Чтобы нас не обвиняли в том, что мы судим Элис на основании случайного свидетельства, можно увидеть подтверждение в 138-м сонете:

Когда она клянется, что свята,
Я верю ей, хоть знаю — ложь сплошная.
Пусть мнит она, что я в мои лета
Неопытен и хитростей не знаю.
Хочу я думать, что она права,
Что юности не будет завершенья;
По-детски верю я в ее слова,
И у обоих правда в небреженье.
Зачем она не скажет, что хитрит?
Зачем скрываю возраст свой теперь я?
Ах, старость, полюбив, лета таит,
А лучшее, что есть в любви, — доверье.
Так я лгу ей, и лжет она мне тоже,
И льстим своим порокам этой ложью.

(Пер. А. Финкеля)

А в 139-м сонете говорится следующее:

Не требуй оправданья для обмана,
Прощенья нет жестокости твоей.
Не взглядом — словом наноси мне раны,
Не хитростью, а силой силу бей.
Признайся мне открыто в новой страсти,
Но не гляди так нежно на него
И не лукавь — твоей могучей власти
Не выставлю напротив ничего.
Иль думать мне, что ты, меня жалея,
Спасая от врагов — от глаз своих,
Их от меня отводишь поскорее,
Чтоб бросить их на недругов других?
Не делай так: сраженных не щадят.
Уж лучше пусть добьет меня твой взгляд.

(Пер. А. Финкеля)

Прошел год с тех пор, как Фрэнсис переписал завещание. Погода в начале апреля 1626 года была совсем непохожа на весеннюю. Воздух был сырой и промозглый, на земле еще лежал снег. Тем не менее виконт Сент-Олбанский, сопровождаемый врачом-шотландцем д-ром Уизерборном, выехал в карете из Лондона, чтобы подышать более приятным воздухом в Хайгейте, на окраине столицы. Внезапно, сообщает Обри в «Кратких жизнеописаниях» (написанных много лет спустя), «...в голову милорду пришла мысль, почему нельзя сохранять мясо в снегу подобно тому, как его сохраняют в соли». Наверное, Бэкон тотчас же велел кучеру остановиться напротив деревенского домика, вышел из кареты, постучался в дверь и попросил продать ему цыпленка. Когда хозяйка умертвила, ощипала и выпотрошила птицу, Бэкон принялся засыпать ее снегом, чтобы провести эксперимент с замораживанием. При этом он внезапно ощутил, что простудился, причем слишком сильно, чтобы доехать до дома. Он приказал отвезти его в дом его друга лорда Арундела в соседнем Хайгейте⁶.

Арундела не было дома, так как он отбывал наказание в Тауэре за то, что позволил сыну тайно жениться на девице королевских кровей, и Бэкону должно было быть известно, что его нет дома. Верный эконом Арундела встретил нежданного гостя и поспешно уложил его в постель. К несчастью, той кроватью не пользовались около года, и она была сырой. Сочетание простуды с сырой постелью оказалось роковым — у лорда Фрэнсиса началась лихорадка, «при которой сильный насморк» стал причиной его смерти. Это случилось в пасхальное утро, 9 апреля 1626 года. Больше д-р Уизерборн ничего не сообщил.

На смертном одре Фрэнсис продиктовал письмо отсутствующему хозяину дома: «Похоже, что меня постигла судьба Кая Плиния Старшего, который лишился жизни, пытаясь экспериментировать с огнем горы Везувий». Далее он объяснял, что желал провести один-другой эксперимент «касательно сохранности тел»⁷. Однако Бэкон уже говорил о влиянии холода на сохранность тел в «Sylva Sylvarum». Зачем ему понадобилось проводить еще один эксперимент во время прогулки, совершаемой в сопровождении врача холодной весной?

Отчет Обри — одно из немногих сообщений о смерти Фрэнсиса Бэкона, имеющихся в нашем распоряжении. Сообщение Роули также подтверждает, что Бэкон умер от сильнейшего «насморка». В третьем сообщении указывается, что он умер от «длительной, изматывающей болезни»⁸. В еще одном указывается, что Бэкон умер в другом месте⁹. Как могла возникнуть такая путаница?

Лорд Фрэнсис Сент-Олбанский был знаменит и в то же время пользовался дурной репутацией. С тех пор, как он предстал перед судом, были люди, которые преклонялись перед ним, как, например, Бен Джонсон, «чуть ли не делая из него кумира», но были и те, кто презирал его. Как бы то ни было, он не был тем человеком, которого можно было бы не замечать, — и все же о его смерти почти ничего не было написано, а те документы, которые имеются в нашем распоряжении, противоречат друг другу. Как проходила погребальная служба? Кто шел в траурной процессии? Об этом известно очень мало. Если прибегнуть к словам из «Гамлета», «подгнило что-то в Датском государстве» (пер. Т. Щепкиной-Куперник).

В завещании Фрэнсис Бэкон пожелал, чтобы его похоронили в церкви Св. Майкла близ Сент-Олбанса. Он объяснил, что хочет этого потому, что «там была похоронена моя мать ...и это единственная христианская церковь в стенах старого Верулама»¹⁰. Эта церковь была заложена в память героического Св. Олбана. Фрэнсис пожелал, чтобы его похоронили в той же церкви, что и леди Анну Бэкон, единственную женщину на свете, которая никогда не оставляла его. Таков был сделанный им для себя выбор места последнего упокоения.

Однако похоронен ли он в церкви Св. Майкла? Никому не удалось определить, где находится его гроб. В начале XX столетия тогдашний граф Веруламский сообщил уважаемой бэконианке миссис Генри Потт о том, что он проверил захоронения в склепе, когда хоронили его отца. Гроба сэра Фрэнсиса Бэкона он не обнаружил¹¹.

Ранее считалось, что Бэкон, вероятно, был похоронен под статуей, которую в его честь установил его преданный слуга сэр Томас Мотис (за свой счет) в алтаре церкви Св. Майкла. Весьма странно, что слова, которые изначально были выбиты на памятнике, оказались затерты, — намеренно или случайно¹²? Джин Овертон Фуллер подчеркивает, что надпись гласит: «здесь сидит» вместо привычного «здесь покоится», что в ходе недавно проведенных раскопок захоронение не было обнаружено и что семья нынешнего графа Веруламского утверждает, что Бэкона никогда там не хоронили¹³. Отсутствует и соответствующая страница с записью о совершении погребения в церковной книге. Фуллер считает, что невозможно отыскать какие бы то ни было упоминания о его похоронах¹⁴.

Арундел-Хаус, в котором, как считается, испустил дух Бэкон, находился на Хайгейтском холме, у самой окраины Лондона. Когда-то он принадлежал католику, наставнику Марии, и, предположительно, служил укрытием для отказывавшихся отречься от своей веры католиков в период правления Елизаветы¹⁵. Именно оттуда бежала леди Арабелла Стюарт, когда ее заподозрили в намерениях претендовать на корону Стюартов.

Было известно, что некий архитектор Оуэн устроил в доме «всевозможные сдвижные панели, двойные двери, ложные двери, невинного вида шкафы, задние стенки которых отходили, стоило только извлечь деревянные гвозди, и открывали путь в убежище, наклонные туннели, прочные веревки, на которых беглецы могли быстро спуститься в подвал и подземные переходы, длина которых составляла милю, а то и больше»¹⁶. Иными словами, он был специалист по тайным укрытиям и ходам. Автор одной из публикаций в «Бэкониане» полагает, что этому человеку было поручено устроить в Арундел-Хаусе некоторые или все подобные вещи. Одним из его излюбленных приемов было устройство узких, вытянутых убежищ за изголовьями массивных кроватей с пологом¹⁷, которым отдавали предпочтение в те времена. Возможно, такое убежище существовало и за той сырой кроватью, на которой устроили простудившегося Бэкона. Возможно, оттуда вел подземный ход к расположенному неподалеку дому сэра Юлия Цезаря. Сэр Юлий приходился Бэкону племянником по линии своей жены.

В некоторых рассказах о смерти Бэкона упоминается, что рядом с ним находился сэр Юлий. Бэкон либо умирает на его руках в Арундел-Хаусе, либо в доме самого сэра Юлия¹⁸. Обладатель необычного имени сэр Юлий Цезарь был женат на внучке сэра Николаса Бэкона, а лорд Фрэнсис, ее «дядюшка», был посаженным отцом на ее свадьбе. Обри также сообщил, что лорд-канцлер, «пребывая в нужде», получил сто фунтов от сэра Юлия¹⁹. Самым интересным является то, что говорили, будто Цезарь «обладает секретом долголетия», что бы под этим ни понималось²⁰. Все это заставляет предполагать, что они вдвоем пытались проникнуть в некоторые тайные законы духовной свободы, которые всегда привлекали лорда Фрэнсиса.

Что мы можем извлечь из этих разнородных сведений, касающихся исчезновения столь знаменитого человека²¹?

Одним из основных догматов розенкрейцеров было положение о том, что следует стремиться не к похоронам в гробницах с надписями на могильных памятниках, а к «тихим похоронам», чтобы все их добрые дела были записаны на небесах, а не на земле. В первом завещании Бэкон выразил желание, чтобы его тело было предано «тихому погребению», а имя оставлено «грядущим векам». Некоторые, однако, идут гораздо далее этого.

Розенкрейцеры говорят о «философской смерти», которая не является физической кончиной, но смертью для мира. Человек, который «умирал» таким образом, уединялся для ведения созерцательного образа жизни в тайном месте или для того, чтобы продолжать свою деятельность инкогнито. Ряд исследователей предполагает, что Фрэнсис Бэкон поступил именно таким образом. Он разыграл свою смерть и, изменив внешность, покинул любимую Англию, чтобы поселиться в некой стране по другую сторону Ла-Манша, которая была более дружелюбна к нему, чем родина.

В 1671 году в предисловии к «Resuscitatio» Роули, написанном Чарлзом Моллоем, было сказано, что Бэкон

...с головой, переполненной мыслями, а также печалью и мудростью, убеленной и украшенной сединой, совершил святой и смиренный уход в прохладную сень покоя, восторжествовав над роком и фортуной, в ожидании времени, когда небесам будет угодно призвать его, чтобы даровать ему более достойное упокоение²².

Особенно интересно узнать, что как раз в то время, когда Бэкон, предположительно, умер, некий Томас Мотис вознамерился отправиться в заграничное путешествие. Не идет ли речь о том Томасе Мотисе, который был секретарем Бэкона? Или это был дальний родственник его секретаря, носивший такое же имя? Ответить на эти вопросы мы не можем, так как мнения исследователей о личности этого человека расходятся. Однако если Бэкон намеревался тайным образом покинуть Англию, то ему, конечно же, потребовалась бы помощь некоторых преданных друзей и единомышленников²³.

Через два столетия после этого события д-р Оуэн (открывший Шифровальное Колесо) и д-р Прескотт (пламенный бэконианец) обнаружили шифрованный отрывок, в котором рассказывается об исчезновении Бэкона. Он находится в «Аркадии графини Пембрук» 1638 года издания.

Памятник Фрэнсису Бэкону в церкви Св. Майкла в Сент-Олбансе. «На локоть опершись, я начинаю...»

Титульный лист этого издания был явно помечен изображением геральдического символа. Это кабан, фигурирующий на гербе Бэкона, расположенный между изображениями медведя, геральдического животного семейства Дадли (он соответствует Роберту Дадли, лорду Лестеру, его подлинному отцу), и льва, геральдического животного Елизаветы (его матери). Интересно, что у кабана имеются иглы дикобраза, а это животное обозначает Филиппа Сидни, автора «Аркадии». Не говорит ли нам этот полукабан-полудикобраз о том, что Фрэнсис (или его шифровка) скрывают нечто в книге Сидни? Или, может быть, даже о том, что Бэкон надевает на себя маску Филиппа Сидни²⁴?

Можно представить себе, в какое волнение пришли оба доктора, расшифровав запись и поняв, что перед ними — рассказ о том, каким образом лорд Бэкон покинул Англию в 1626 году. К сожалению, в нашем распоряжении нет экземпляра труда Прескотта, мы имеем лишь сообщение миссис Прескотт о том, что это было обнаружено. Вот что она рассказывает о дешифрованном тексте:

Опасаясь за свою жизнь, чтобы король Чарлз не лишил меня жизни, я сымитировал свою смерть, усыпив себя опиумом. Меня зашили в саван и отнесли в церковь Св. Майкла, где семнадцать часов спустя меня нашел сэр Томас Мотис, вернувший меня к жизни, сделавший мне впрыскивание паслена в прямую кишку. Я покинул Англию, переодевшись служанкой леди Делавер²⁵.

Очевидно, эта леди Делавер была дочерью сэра Фрэнсиса Ноллиса (родственника Фрэнсиса) и женой Томаса Веста, барона де ла Варра, близкого друга Бэкона и члена Виргинской Компании. Некоторые полагают, что перед тем как покончить с этой частью своей жизни, Бэкон присутствовал на собственных похоронах, возможно, переодетый служанкой.

Миссис Прескотт, вспоминая высказывание Бэкона о том, что он оставил по книге на каждом из известных языков, полагала, что он также подразумевал и книги эмблем, рисунки которых были универсальным языком. Она рассказывает о том, как д-р Оуэн приобрел испанскую книгу эмблем в лондонском книжном магазине и был вознагражден, обнаружив в ней два поразительных изображения. На одном рисунке изображен стол, на котором лежат четыре игральные кости, дающие анаграмму Ф. Бэк., или, если их расположить в ином порядке, цифры 1623 (дату выхода в свет Первого Фолио). На другом рисунке изображена фигура в наряде служанки, но лицо, как это ни поразительно, очень похоже на Фрэнсиса Бэкона — с бородой и так далее²⁶. Под рисунком напечатаны следующие слова: «Soy hic and hac and hoc». «Soy» по-испански означает «Я есть». «Hic, hac hoc» взяты из маленькой шутки по поводу латинской грамматики в «Виндзорских насмешницах»:

Эванс

Хорошо, Уильям. А ну, скажи от какой части речи происходят члены?

Уильям

От местоимений и склоняются так:
hic, haec, hoc.

Эванс

Правильно. Singulariter nominativo: hic, haec, hoc. И, пожалуйста, запомни — родительный, genetivo — hujus.
Ну, а как будет винительный падеж — accusativo?

Уильям

Accusativo — hinc.

Эванс

Запомни же, дитя мое, accusativo — hunc, hanc, hoc.

Миссис Х

унк, хок!.. Не понимаю, что это за язык

Куикли

такой — не то лай, не то хрюканье.^*

(Акт IV, сц. 1, пер. С. Маршака, М. Морозова)

Для публики времен Бэкона это должно было восприниматься как веселый каламбур, заставляющий вспоминать о том, как со школьной скамьи они мучились, постигая латинские склонения. Легко понять, почему д-р Оуэн был окрылен своей находкой.

Эта содержащаяся в «Аркадии» шифровка — последняя из обнаруженных шифрованных записей Бэкона. Все, что мы имеем, помимо этого, является догадками и результатами детективных расследований, связанных с лордом Фрэнсисом. Есть много намеков на то, что инкогнито он вел деятельную, приносящую удовлетворение жизнь. Стал ли он одним из таинственных писателей, чьи труды по мистицизму, оккультизму и духовной алхимии постоянно сходили с печатных станков в Голландии, Германии и других странах Европы? Не отправился ли он к героям «Зимней сказки», королю и королеве Богемии, чьи стремления были так близки его собственным? Или же он жил в Париже? Он влюбился в этот город в юности, а жившая в нем на протяжении всей жизни любовь к мистическим таинствам, наверное, не раз увлекала его туда. Ездил ли он в Америку? Миссис Прескотт относится к числу убежденных в том, что ездил²⁷.

Разумеется, предстоит еще многое, plus ultra^**, узнать о лорде Фрэнсисе. Его смерть, как и рождение, оказалась окутанной тайной.

Примечания

Эпиграф: Sir Francis Bacon's Apophthegms, no. 119

*. В оригинале миссис Куикли высказывается в том смысле, что по-латински «ханг-хог» — так она на свой лад произносит незнакомые слова — означает «бекон» (англ. Hang-hog буквально переводится как «повесь хряка»), — Прим. пер.)

**. Plus ultra — латинское выражение, означающее «многое помимо».

1. Bacon, Essays, pp. 64, 65—66.

2. Лука 2:29—31.

3. Bacon, «Of Death» Essays, p. 65.

4. Francis Bacon, приводится в: Church, Bacon, p. 169.

5. Francis Bacon, приводится в: Bowen, Francis Bacon, p. 224.

6. Aubrey, Brief Lives, pp. 15—16.

7. Bowen, Francis Bacon, pp. 225—226. Биографы строят предположения об эксперименте Фрэнсиса по поводу «консервации и сохранения» тел.

Лайза Джардин и Алан Стюарт в опубликованной ими в 1999 году биографии «Заложник Фортуны» (Hostage to Fortune) высказали предположение, что Бэкон проводил на себе эксперименты по продлению жизни и делал себе ингаляции некоего лекарственного вещества, возможно, селитры или опиатов, и умер от передозировки (рр. 505—511). Паркер Вудвард также полагает, что Бэкон проводил эксперименты с опием или иным веществом, чтобы достигать «испускания духа», симулируя тем самым похожее на смерть состояние, из которого он мог быть выведен впоследствии, когда факт его «смерти» будет подтвержден теми, кто находился у его одра. Он полагает, что эксперимент завершился успехом и что похороны были ненастоящими. (См. двухтомное издание: Dodd, Personal Life-Story, p. 541.)

8. Джеймс Хауэлл — д-ру Томасу Притчарду, приводится в: Jardine and Stewart, Hostage to Fortune, p. 504.

9. См. двухтомное издание: Dodd, Frances Bacon's Personal Life-Story, p. 542.

10. Завещание Бэкона от 19 декабря 1625, в: Jardine and Stewart, Hostage to Fortune, p. 518.

11. Prescott, Reminiscences of a Baconian, p. 84.

12. См.: Harold Bayley, The Tragedy of Sir Francis Bacon (New York: Haskell House Publishers, 1970), p. 142.

13. Fuller, Sir Francis Bacon, p. 345. С течением времени появилась новая информация относительно «погребения» сэра Фрэнсиса. Мы не проводили независимой экспертизы следующих двух сообщений, но предлагаем проверить их читателям. В статье Родерика Игла, опубликованной в одном из номеров «Бэконианы», говорится, что при похоронах друга Бэкона сэра Томаса Мотиса (1649) в церкви Св. Майкла были раскрыты останки Бэкона, и некий д-р Кинг из Сент-Олбанса осматривал череп, отделившийся от тела. Он пишет, что этот случай подробно описан в двух книгах, Истории короля Карла Г.Л. Эсквайра (1656) и Достойных Фуллера (1662). По-видимому, Мотис был похоронен рядом со своим любимым господином. Другие считают, что тело и череп не принадлежали сэру Фрэнсису Бэкону.

В другом сообщении Обри пишет: «В октябре 1681 по всему Сент-Олбансу разнеслось известие о том, что сэр Харботтл Гримстон, владетель Ролле, переместил гроб достопочтенного лорд-канцлера, чтобы освободить место в склепе церкви Св. Майкла для самого себя». Обри ничего не говорит по поводу того, где именно в результате оказался гроб. См.: «The Tomb of Sir Francis Bacon» на http://www.sirbacon.org/links/tomb.html

14. Fuller, Sir Francis Bacon, p. 345.

15. См.: Alicia Amy Leith, «Something about Arundel House» b: Baconiana, vol. XII, no. 46 (April 1914), p. 99.

16. Ibid.

17. Ibid., p. 100; Bowen, Francis Bacon, p. 226.

18. См.: «Highgate» на http://www.sirbacon.org/highgate.htm; Leith, «Something about Arundel House», p. 101.

19. Aubrey, Brief Lives, p. 12.

20. Leith, «Something about Arundel House» p. 101.

21. Додд пишет, что, по сообщениям личных друзей Бэкона, он умер в четырех разных домах. См. двухтомное издание: Dodd, Frances Bacon's Personal Life-Story, p. 542.

22. См.: Чарлз Моллой, приводится в двухтомнике Dodd, Frances Bacon's Personal Life-Story, p. 542.

23. См.: Parker Woodward, «Did Bacon Die in 1626?» в: Baconiana, third series, vol. XII, no. 46 (April 1914), p. 111.

24. Prescott, Reminiscences of a Baconian, pp. 56, 57.

25. Ibid., p. 84.

26. Ibid., pp. 92, 93.

27. Ibid., p. 85. См. также Fuller, Sir Francis Bacon, p. 345.