Буря в степи и символический «суд» в трагедии «Король Лир»

Трагедия «Король Лир» — одно из самых глубоких социально-психологических произведений мировой драматургии. В ней использованы несколько источников: легенда о судьбе британского короля Лира, рассказанная Холиншедом в «Хрониках Англии, Шотландии и Ирландии» по более ранним источникам, история старого Глостера и его двух сыновей в пасторальном романе Филиппа Сиднея «Аркадия», некоторые моменты в поэме Эдмунда Спенсера «Королева фей». Сюжет был известен английскому зрителю, потому что существовала дошекспировская пьеса «Истинная хроника о короле Леире и его трех дочерях», где все кончалось благополучно. В трагедии Шекспира история о неблагодарных и жестоких детях послужила основой для психологической, социальной и философской трагедии, рисующей картину господствующих в обществе несправедливости, жестокости, корыстолюбия.

Богатство поэтических тропов в этой трагедии поразительно, даже если ее сравнивать с другими произведениями Шекспира. Метафоричность настолько органически связана с наиболее сложными психологическими конфликтами, что именно в особенностях поэтических образов часто можно почувствовать самое существенное в авторском замысле. Глубоко прав В. Клемен, когда видит в этой трагедии новую ступень в развитии шекспировской образности. Если в ранних произведениях тропы чаще всего иллюстрируют мысль автора, в драмах зрелого периода они чаще всего поясняют цели и состояние героя, то в речах персонажей трагедии «Король Лир» тропы приобретают самостоятельное значение. Благодаря богатству метафор страдания героев знаменуют распад всех связей в обществе, более того, именно метафоры преобразуют человеческие страдания в явления, связанные с законами мироздания; вторжение образов из жизни природы и космоса придает всему, что происходит, универсальный характер. Метафоры в начальных сценах часто содержат намеки на будущие трагические события, и позднее, когда эти события свершаются, сходные образы напоминают об этих ранних метафорах. В. Клемен прослеживает и еще одну важную функцию поэтических тропов — в них передана эволюция характера и миросозерцания короля Лира¹.

Более всего насыщена метафорами речь короля Лира, характер которого в значительной мере определяет содержание пьесы. В критических работах Лир назван деспотом, даже такой тонкий критик, как Н.А. Добролюбов, в начальной сцене трагедии видел проявление деспотизма короля. Между тем, на мой взгляд, подобная широко распространенная трактовка искажает существо конфликтов и уводит в сторону от замысла Шекспира. Если Лир по природе деспот, то и опасения двух его дочерей и их обращение с отцом могут быть в какой-то мере оправданы. Между тем ни о каком «деспотизме» в поведении Лира в первой сцене речи нет, есть лишь глубочайшее душевное потрясение от страшного открытия — ему кажется, что самая любимая его дочь Корделия, его надежда в старости, оказалась черствой и неблагодарной. Из ее ответа он сделал вывод, что дочь его не любит, — происходит резкий психологический срыв, настолько неожиданный для всех, что окружающие поражены его поведением, а Кент называет его безумным. Позднее Лир вспоминает, каким он был добрым отцом, а собственное поведение в начальной сцене считает искажением своей «природы». Если он с горечью признается, что мало думал о судьбе несчастных бедняков, то в этом еще нельзя видеть доказательство того, что Лир был деспотом.

Поэтические тропы в трагедии отличаются необыкновенным разнообразием. Исследователи установили, что среди них преобладают образы, связанные с жизнью животных, а также с внешними проявлениями эмоций. Были проведены подсчеты, и оказалось, что в тексте 133 раза упоминаются названия 64 животных². Вторая тема — жизнь человеческого тела, по мнению К. Сперджен, доминирует над другими: в ее исследовании приведены многочисленные примеры метафор, олицетворяющих душевные и телесные страдания Лира, Глостера, Эдгара, но также и эмоции гнева, раздражения, зависти в речах отрицательных персонажей³.

Автор специальной монографии, посвященной трагедии «Король Лир», Дж. Ф. Дэнби доказывает, что в тексте пьесы наиболее часто встречается слово «природа», и тема природы связана с общим философским замыслом Шекспира⁴. Слово «природа» в драмах Шекспира имеет сотни оттенков значений Сравнительно редко Шекспир употребляет его в философском понимании: «все, что существует в мироздании», все вещи, явления, события, как внешний по отношению к человеку мир, так и характер героя, его физическое и душевное состояние, страсти и ощущения. Наиболее часто оно означает противостоящий человеку мир с его собственными законами. При этом в понятие природы включается и понятие бога.

В трагедии почти все персонажи обращаются к природе, упоминают о ней, призывают ее в союзницы, обвиняют в своих несчастьях. В этом заключен глубокий смысл: человек во все моменты жизни находится в тех или иных отношениях с внешним миром. Многие метафоры возникают именно в связи с жизнью природы и человеческого общества. Особенно часто обращаются к силам природы Лир и старый герцог Глостер, потрясенные жестокостью неблагодарных детей. Лир вспоминает, как ничтожно малая вина Корделии, «подобно орудию пытки, вырвала его природу с ее обычного места, исторгла из сердца любовь и прибавила желчи», — вводятся признаки явления физиологии, когда под влиянием внезапного потрясения, страдания и гнева кровь отливает от сердца, а желчь как будто разливается по всему телу. Наставления и поучения Гонерильи Лир воспринимает как извращение человеческой природы: «неблагодарность — демон с мраморным сердцем», она более отвратительна, чем морские чудовища. И Лир призывает природу отомстить за попрание ее законов:

    Услышь меня, природа!
Бесплодьем порази ее ты лоно. Коль родит,
Создай дитя из гнева, чтоб росло
Невиданным злодеем ей на муку!
Пусть врежет в юное чело морщины,
Слезами щеки ей избороздит,
За материнскую любовь и ласку
Заплатит ей презреньем и насмешкой,
Чтоб знала, что острей зубов змеиных
Неблагодарность детища.
  (I, 4, здесь и далее перевод Т.Л. Щелкиной-Куперник)

Он стыдится слез, которые исторгла из его глаз Гонерилья, и обращается к глазам с угрозой: «Старые глупые глаза, если еще раз будете из-за этого плакать, я вырву вас с вашей водой, чтобы увлажнить глину».

Крайнее потрясение, испытанное Лиром, проявляется не только в гиперболических метафорах и проклятьях, но также в прерывистых возгласах, выражающих гнев, презрение, горестное сознание бессилия и беспомощности, хотя звучат страшные угрозы. «Мрак и дьявол!», «Подлый ублюдок!», «Презренный коршун!», «Жизнь и смерть!» — так обращается он к Гонерилье. Он все еще уверен в любви Реганы, когда рассказывает о том, как Гонерилья, забыв и долг природных связей и долг благодарности вонзила ему в сердце «острый зуб жестокости». Убедившись, что вторая дочь так же неблагодарна и жестока, Лир чувствует, что сходит с ума. Новый удар вызвал столь сильное потрясение, что Лир сравнивает свое состояние с «истерией», когда к сердцу поднимается тошнота, его скорбь «взбирается наверх».

В этот момент он обращается с упреком к богам, просит даровать ему терпение и внушить благородный гнев: не делайте меня таким глупцом, чтобы я покорно сносил это, не позволяйте «орудию женщин — каплям влаги — пятнать щеки мужчины». Когда Лир вместе с шутом покидает замок, старый герцог Глостер пытается пробудить жалость к королю, говорит о приближении бури, но Регана приказывает запереть ворота.

Сцена в степи во время бури воспринимается как символическая аллегория и кульминационный момент действия. Безымянный лорд из свиты короля рассказывает Кенту, в каком состоянии он видел короля Лира — тот сражался с бушующими ветрами, рвал на себе волосы, а порывы ветра в «безглазой ярости» уносили пряди волос в небытие. За этим описанием следует сцена, в которой Лир бросает вызов небесам и бушующим стихиям. Лир превращается в великого бунтаря, охваченного благородным гневом и скорбью. Образная стремительная речь короля обращена к стихиям, в ней уже идет речь не о частном случае, а о потрясении всего мироздания. Вся сцена — один монолог героя, прерываемый репликами шута и затем Кента.

Исследователи давно обратили внимание на необычную лексику и странные метафоры в речах Лира. Именно в моменты, предшествующие потере рассудка, Лир начинает беседовать со стихиями, как с живыми существами. В природе он видит могущественные силы, не только враждебные, но и помогающие человеку, поэтому обращается к ним с призывами, обвинениями, горестными упреками. Благодаря метафорической речи события его жизни принимают космические масштабы, символически соотносятся с грозными явлениями в мире природы.

Лир обращается к ветрам: «Дуйте, пока не лопнут щеки»; к ливням и ураганным потокам — «низвергайтесь, пока не затопите башни»; к молниям — «опалите мою седую голову». Молнии — «предвестники ударов грома, раскалывающие дубы», — в монологе Лира определены как «серные, действующие с быстротой мысли огни». Эпитет "thought-executing" получает и другое, менее правдоподобное, толкование в комментариях: «выполняющие мысль», как будто молния — исполнительница какого-то высшего приказа. Необычные метафоры завершают это обращение к стихиям: «А ты, все сотрясающий гром, расплющи плотную сферу мира» (Лир говорит о земном шаре употребляя крайне редкое слово "rotunbity"), «разорви все формы природы, уничтожь зародыши, производящие неблагодарных людей», «греми во всю утробу». Во всех этих призывах звучит мысль о возмездии людям и земле, где творятся злые дела. Лиру неожиданно приходит в голову мысль, что стихии в данный момент выступают союзниками его дочерей:

    Вот я здесь, ваш раб!
Старик несчастный, презренный и слабый!
Но вы, угодливые слуги, в помощь
Злым дочерям обрушились на голову —
        такую
Седую, старую. О, стыдно, стыдно!

В подлиннике последняя фраза "О! О! Tis foul", что означает «несправедливо», «нечестно», «подло», «неблагородно».

Шут пытается отвлечь короля от горестных мыслей пословицами, а Кент умоляет Лира укрыться в хижине от такой страшной бури. Лир охвачен мыслью о возмездии не только дочерям, но и всем злым и порочным людям на земле. Он призывает богов карать убийц, преступников, лицемеров, а о себе говорит Кенту, что его тело не чувствует страданий, потому что «буря в его мозгу отняла все другие чувства, кроме боли, которая бьется в мозгу»: «дочерняя неблагодарность», и добавляет, что это путь к безумию.

В критике отмечено, что изображение безумия, его причин и внешних проявлений, а также средств исцеления в драмах Шекспира соответствует медицинским представлениям того времени, а во многом и позднейшим медицинским открытиям⁵.

Незадолго до того момента, когда Лир утрачивает рассудок, он испытывает сочувствие ко всем страдальцам. Он просит шута первым войти в хижину, обращаясь к нему «бездомная бедность», и произносит свой знаменитый монолог о «бедных нагих несчастливцах», у которых нет крова и пищи: «Как защитят вас ваши бездомные головы и некормленное брюхо» ("your houseless heads and unfed sides"), и дальше следует непереводимая метафора: "your looped and windowed raggedness". Здесь причастия от слова "loop" — «дыра», "window" — «окно» относятся к существительному "raggedness" которое встречается только у Шекспира. Оно образовано от слова "rags" — «лохмотья», «лоскутки», «отрепья» и "ragged" — «одетый в лохмотья». Образ воплощает внешний облик и судьбу бездомных бродяг и нищих, наводнявших Англию в период первоначального накопления. Горемыка-нищий — это дом без крыши и без пищи в нем, разрушенный, с дырами и щелями. Как окна в доме — так выглядят дыры в его лохмотьях:

Несчастные нагие бедняки,
Гонимые безжалостною бурей, —
Как бесприютным и с голодным брюхом,
В дырявом рубище, как вам бороться
С такою непогодой? О, как мало
Об этом думал я! Лечись, величье:
Проверь ты на себе все чувства нищих,
Чтоб им потом отдать свои избытки
И доказать, что небо справедливо.
        (III, 4)

Увидев Эдгара в обличье «бедного Тома» — сумасшедшего нищего, Лир говорит о том, что перед ним истинный человек — бедное, нагое двуногое животное. Он ничем не «задолжал» природе: «Ты не должен червяку за шелк, зверю за шкуру, овце за шерсть, кошке за ароматы». Уже утратив разум, Лир срывает с себя одежды, называя их «данные в долг».

Герцог Глостер, рискуя навлечь гнев Реганы и Корнуола, укрывает Лира и его спутников в доме рядом с замком. Помраченный рассудок Лира охвачен одной мыслью — о возмездии дочерям. Сцена суда над ними воспринимается как аллегория, насыщенная социальными обобщениями (III, 6). Суд вершат лишенный власти и крова сумасшедший король, его верный шут и Эдгар, в представлении окружающих — нищий бродяга, беглец из сумасшедшего дома. Лир ведет «судебный процесс» всерьез, его помощники играют роли, но картина суда полна глубокого смысла: суд над преступниками вершат те, кто стоит на низших ступенях социальной лестницы.

В начале сцены Кент поясняет Глостеру, Эдгару и шуту, в каком состоянии находится король Лир: «Все силы его ума подавлены его возбуждением» (так можно перевести слово "intempernace"). Лиру кажется, что тысячи демонов с шипением западают на невинных, — и он собирается судить этих демонов. Эдгара он назначает «ученым судьей», шута — его помощником, а Кента — одним из присяжных. Лир выступает обвинителем дочерей — «двух лисиц», которые выгнали своего отца. Внезапно ему кажется, что судья подкуплен, он призывает своих сторонников к оружию. Эдгар в этот момент едва удерживает слезы сострадания, но затем продолжает играть роль, и, когда Лиру почудилось, что на него залаяли собаки, Эдгар перечисляет их породы, убеждая короля, что он их прогнал. В этот момент Лир произносит один из своих метафорических приговоров: «Пусть они (собаки) анатомируют Регану; посмотрим, что рождается из ее сердца» (Шекспир вводит глагол "breeds", и некоторые комментаторы воспринимают метафору в более резком стиле — как будто там кишат змеи или черви, но для этого нет оснований). Следующий вопрос свидетельствует о прояснении в сознании короля: «Есть ли какая-либо причина в природе, порождающая эти жестокие сердца?». Вопрос остается без ответа. Лир засыпает, и когда Глостер приносит весть о том, что дочери собираются убить отца, Кент и шут на носилках уносят короля из дома, чтобы отправить в Довер, уже высадилась с войсками Корделия.

Между этой незавершенной сценой суда и следующим появлением короля, украшенного дикими цветами, происходит одно из самых жестоких преступлений, чудовищное даже по сравнению с другими жестокостями, изображенными в драмах Шекспира. Эдмунд, которому старый Глостер доверил, что он помог бежать королю, выдает отца. Регана, Гонерилья, Корнуол и Эдмунд отправляют погоню за королем. Корнуол и Регана допрашивают связанного Глостера, и, когда Регана вырывает ему бороду, Глостер на вопрос, почему он помог Лиру бежать, отвечает образными обличениями: «Я не хотел видеть, как твои жестокие ногти вырвут его бедные старые глаза, как твоя злобная сестра вонзит в его освященную плоть кабаньи клыки». Он напоминает, в какую бурную ночь Регана заперла ворота: «Даже если бы волки в такое суровое время выли у твоих ворот, ты должна была сказать: "Добрый сторож, отвори"».

Глостер завершает речь предсказанием, что увидит, как неблагодарных детей поразит «крылатое возмездие». «Увидеть ты никогда не сможешь», — объявляет Корнуол и добавляет, что растопчет глаза Глостера. Когда он вырывает один глаз, Регана советует вырвать и другой. Слуга вмешивается и ранит Корнуола, но падает, убитый в спину Реганой. В этот страшный момент Глостер узнает правду о сыновьях — Регана злорадно сообщает, что его выдал Эдмунд. Глостер понимает, что Эдгар был оклеветан.

При виде изувеченного отца Эдгар произносит глубокую философскую сентенцию: «О боги! Кто может сказать: "Мне хуже всего"? Мне хуже, чем было раньше. И может быть еще хуже. Худшее не наступит, пока мы еще можем сказать "Это — худшее"». Смысл этой горькой игры слов в трагическом обобщении — предел человеческих страданий только в смерти, а до тех пор, пока человек жив, мера его страданий неизвестна. Слепой Глостер высказывает мысль о несправедливости в мироздании: «Боги убивают нас для развлечения, как шалуны-мальчишки мошек», — и призывает небеса более справедливо распределить земные блага.

Диалог слепого Глостера и короля Лира, утратившего разум, содержит особенно много сентенций и метафорических образов, насыщенных социальным протестом. Это наиболее глубокая философская сцена в трагедии. В первые моменты охватившего его безумия Лир начал суд над своими дочерьми и задумался о причинах, порождающих жестокость. В диалоге Лирa и Глостера Шекспир сам вершит суд над обществом и раскрывает некоторые причины господствующего в мире зла. Глостер узнает голос короля, а Лир, не узнавая Глостера, рассуждает о порочности мира, о своем положении, о законах природы и общества — и в его темных, подчас загадочных образах проявляется напряженная работа мысли, пробиваются скрытые от большинства людей истины.

Лир говорит о «настоящих» и «поддельных» людях, вспоминает о лести, которой был окружен. Услышав вопрос слепого Глостера, не король ли перед ним, он восклицает: «Король, в каждом дюйме король», — и Лиру начинает казаться, что он снова вершит суд. Как судья он прощает супружескую измену, — ведь его выгнали дочери, рожденные в законном браке, ведь все женщины подобны кентаврам. Внезапно в его воображении вор и судья меняются местами, а стражник, истязающий шлюху, сам заслуживает кнута. Лир завершает монолог выводом, основанным, по его признанию, на собственном опыте:

Сквозь рубище порок ничтожный виден, —
Парча и мех все скроют под собой.
Позолоти порок — копье закона
Сломаешь об него, одень в лохмотья, —
Пронзит его соломинка пигмея.

В этот момент он узнает старого Глостера и утешает его, призывая терпеть страдания. «Мы все появляемся с плачем на этой великой сцене глупцов», — обращается он к Глостеру, но сразу же разумные речи сменяются странными образами, в его смятенном сознании снова побеждает мысль о возмездии. «Это хорошая плаха», «тонкая хитрость подковать коней войлоком» — так Лир готовит месть зятьям, собирается незаметно захватить их, дает воображаемым воинам приказ: «Убивайте». Появление посланного Корделии Лир воспринимает как поражение в бою со своими врагами, ему кажется, что он захвачен в плен, он обещает выкуп, просит позвать хирурга, потому что ему нанесли рану в мозг.

Посланец Корделии, охваченный состраданием к Лиру, говорит о своей госпоже, что она «спасает природу от всеобщего проклятья, навлеченного на природу двумя другими дочерьми Лира». Мысль о том, что жестокость — искажение природы, проклятие, угроза жизни, повторяется в трагедии несколько раз. Сходная мысль возникает и в репликах слуг герцога Корнуола, ставших свидетелями ослепления Глостера, и в проклятиях Лира, и в словах Глостера.

Многие образы в гневных монологах Лира, обращенных к Регане и Гонерилье, выражают его негодование и отвращение к неблагодарности и жестокости: нарыв, чумная язва, карбункул, порча, болотные испарения, туманы. Зритель должен почувствовать крушение основ мироздания, чудовищное состояние мира, в котором творятся такие жестокие дела.

Один из второстепенных персонажей — герцог Олбени — изобличает жестокость своей жены Гонерильи в нескольких сложных метафорах как человек ученый, далекий от той подлости, с которой он столкнулся. «О Гонерилья, ты не стоишь той пыли, которую грубый ветер бросает тебе в лицо», — говорит он жене и предостерегает ее: «Природа, отвергнувшая своих родителей, не может считать себя огражденной даже от себя; ветка, которая сама себя оторвала от ствола и лишила жизненного сока ("material sap", IV, 2, 35), должна увянуть и умереть». Привожу наиболее точное, на мой взгляд, изложение мысли. Однако в подлиннике есть текстологическая загадка, которую окончательно не решили комментаторы. В тексте фолио и кварто стоит "material sap", но еще в XVIII в. это сочетание показалось непонятным, и Теобальд предложил заменить эпитет "material" простым и всем понятным "maternal", т. е. материнский. Тогда вся метафора приобретает логически ясную форму. Известно, однако, что Шекспир часто превращал простые, давно знакомые словесные образы в более сложные, он обновлял избитые метафоры, насыщал их более глубоким смыслом. В данном случае речь, по-видимому, идет о том, что разрыв с «материальной сущностью» вещи, явления, чувства приводит к гибели. Поэтому эпитет "material" означает связь с силой, порождающей «природу» данной вещи, питающей ее развитие, определяющей ее «материальное» существование.

Гонерилья не понимает речей мужа и относится к ним с презрением. На ее реплику «Проповедь глупа» герцог Олбени отвечает кратким изречением, выражающим его отвращение: «Мудрость и доброта порочным кажутся пороком, гниль обоняет лишь собственный запах» ("Filths savour but themselves", IV, 2, 39). Слово "filths" может означать «нечистоты», «грязь»; примененное к людям как существительное, это слово в лексиконе шекспировской эпохи выражало крайнее презрение и отвращение. Герцог Олбени призывает небеса отомстить. Если этого не произойдет, «человечество будет пожирать себя подобно морским чудовищам».

Финальная сцена — появление Лира с мертвой Корделией на руках — вызывает чувство глубокой скорби. Сообщение о смерти Реганы и Гонерильи, о смерти Эдмунда воспринимается как «пустяк», «безделица», — так откликается на эти известия Олбени. Все охвачены состраданием к Лиру; когда Эдгар пытается привести Лира в чувство, думая, что король еще жив, Кент удерживает его многозначительной репликой: «Тот ненавидит его, кто хотел бы, чтобы продолжалась его пытка на дыбе этого грубого мира». В этой метафоре — мера страданий короля Лира.

И следователей трагедии давно поражает богатство и сочность поэтических образов в речи шута. Шут воплощает народную мудрость, ту глубоко скрытую правду о жизни, которая открылась королю Лиру только ценой страданий и безумия. С самого начала он выступает как человек, любящий короля и Корделию, преданный Лиру в его несчастьях. Его иносказания, пословицы, притчи, песни насыщены своеобразной философией, высказанной в метафорической и аллегорической форме. Когда шут предлагает Лиру попросить у дочерей шутовской колпак, Лир намекает, что за такую дерзость можно получить удар кнутом, — и шут мгновенно парирует угрозу: «Правда — это дворовый пес, который должен быть в конуре. Его туда загоняют кнутом, в то время как леди сука может сидеть у камина и вонять» (I, 4). Аллегория порождена конкретной ситуацией, однако в этой реплике заключено обобщение.

Реплики шута варьируют одну тему — неразумное решение короля: шут предлагает разбить яйцо и взять пустую скорлупу вместо короны; отказавшись от власти, Лир «взвалил себе на спину осла и понес его по грязи», «сделал дочерей своей матерью», дал им в руки плеть и стал спускать штаны, «разрезал свой ум на две части, а в середине ничего не оставил»; при виде Гонерильи заканчивает метафору: «Вот идет один отрезанный кусок». Наставления Гонерильи шут комментирует пословицей: «Воробьиха так долго кормила кукушонка, что тот откусил ей голову».

Шут сопровождает Лира на пути к другой дочери и в нескольких репликах намекает королю, что другая дочь по внешности отличается от этой, как дикое яблоко от садового, но по вкусу обе одинаковы, как два диких яблока. На первый взгляд своими замысловатыми сравнениями шут просто отвлекает Лира от мрачных мыслей: «Если бы мозг находился в пятках,, можно натереть мозоли», «улитка не отдает свой дом дочерям, а укрывает в нем рожки», но в этих и других репликах высказаны психологические и социальные наблюдения.

Увидев Кента в колодках, шут реагирует сравнениями: «Лошадей привязывают за голову (уздечкой), собак и медведей— за шею, обезьян — за чресла, а людей — за ноги: если У человека слишком резвые ноги, ему надевают деревянные чулки». Когда Кент спрашивает, почему свита короля так уменьшилась, шут иронически отвечает иносказаниями: даже муравьи не трудятся зимой, все носы чуют дурной запах, нужно держаться за колесо, когда повозка поднимается в гору, но если большое колесо скатывается с горы вниз, то лучше отнять руку, иначе рискуешь быть раздавленным.

Аллегорическое «пророчество», произнесенное шутом в сцене бури, содержит смесь вымысла и злободневных намеков на явления своего века: пустословие попов, безделье лордов, сожжение еретиков, несправедливость судей, засилие ростовщиков, воровство, клевета, пороки. Этот краткий перечень завершается предсказанием, что если когда-либо все это изменится, то Альбион ожидает великое потрясение, но все-таки придет время, когда все «будут ходить ногами», т. е. вещи примут естественное состояние. Нарочитая двусмысленность образа скрывает горькое признание, что существующее искаженное устройство мира вряд ли можно изменить.

За несколько минут до смерти Лир вспоминает о своем вер. ном шуте: «И мой бедный шут повешен» ("And my poor fool is hang'd"). Некоторые комментаторы думают, что Лир говорит о Корделии, ласкательно называя ее «глупышка» ("fool") поэтому они удивляются «исчезновению» шута, о котором якобы все забыли. Это восприятие слов Лира, на мой взгляд, не имеет оснований. Лир был настолько привязан к своему шуту, что вспоминает и об этой утрате — и сразу же возвращается к мыслям о смерти Корделии.

Если проследить развитие преобладающих в тексте трагедии метафор, то возникает вывод о намерении Шекспира предельно обострить ненависть зрителей к злодеям, усилить сострадание к Лиру и Глостеру, вызвать чувство протеста не только по отношению к жестоким и подлым людям, но и по отношению ко всем земным и небесным силам, допускающим преступления, угрожающие жизни, — об этом в отчаянии кричит Лир за несколько минут до смерти: «Нет, нет, нет жизни!» В символико-аллегорических сценах Лир выступает судьей общества, правда, обличителем безумным и лишенным власти. Однако злые силы сами себя уничтожают в моменты, когда происходит решительное противоборство между двумя мирами.

Примечания

1. Clemen W. The development of Shakespeare's imagery. 2nd ed. London, 1977. P. 133, 137.

2. См.: Muir K. Introduction // Shakespeare W. King Lear / Ed. by К. Muir. Repr. London, 1969. P. LX.

3. Spurgeon С.F.E. Shakespeare's imagery and what it tells us. Boston, 1958 (1st ed. Cambridge Univ. Press, 1935). P. 339—343.

4. Danbу J.F. Shakespeare's doctrine of nature. A study of "King Lear". London, 1949.

5. Muir K. Madness in "King Lear" // Shakespeare Survey. 1960. Vol. 13.