Глава I

Время происхожденія пьесы. Ея источникъ. Отношеніе пьесы къ источнику. Нѣчто по поводу вопроса объ идеѣ трагедіи Шекспира.

Время созданія Макбета нельзя опредѣлить съ точностью; оно колеблется между 1605 и 1607 г. Пьеса не могла быть написана раньше провозглашенія Іакова I королемъ Англіи, Шотландіи и Ирландіи, которое имѣло мѣсто 10 октября 1604 г., потому что въ первой сценѣ IV акта заключается ясный намекъ на это событіе¹. Съ другой стороны она не могла возникнуть и послѣ 1607 г., ибо въ комедіи Пуританка (Theh puritan or the widow of Waiting Street), вышедшей въ свѣтъ въ 1607 г., встрѣчаемъ не менѣе ясный намекъ на появленіе тѣни Банко на пиру у Макбета. Въ настоящее время въ наукѣ принято мнѣніе Мэлона, который относитъ Макбета къ 1606 г. Какъ бы то ни было, несомнѣнно, что пьеса принадлежитъ къ зрѣлой порѣ шекспировскаго творчества, къ періоду позднѣйшихъ трагедій (Отелло, Лиръ, Антоній и Клеопатра, Коріоланъ), когда изображеніе потрясеннаго страстью человѣческаго духа сдѣлалось главнымъ сюжетомъ его драмъ. Источникомъ Шекспиру послужила вышедшая впервые въ 1577 г. хроника Голиншеда, основанная во всемъ, что касается Шотладніи, на Historia Scotorum Бойса или по латинскому правописанію Боэція (1465—1536). Въ виду того, что сопоставленіе пьесы съ ея источникомъ можетъ навести на нѣкоторыя любопытныя соображенія относительно пріемовъ шекспировскаго творчества и даже дать намъ ключъ къ уразумѣнію художественнаго замысла поэта, мы считаемъ не лишнимъ разсказать легенду о Макбетѣ въ томъ видѣ, въ какомъ она встрѣчается въ хроникѣ Голиншеда.

По смерти короля Малькольма, умершаго безъ наслѣдниковъ мужескаго пола, престолъ Шотландіи перешелъ, по рѣшенію тановъ и народа, къ его внуку Дункану, сыну его дочери Беатрисы. Кромѣ Беатрисы, у Малькольма была другая дочь Доада, вышедшая замужъ за Гламисскаго тана Синелла; плодомъ этого союза былъ Макбетъ. Дунканъ былъ человѣкъ нрава кроткаго, болѣе склонный къ созерцательной жизни, чѣмъ къ престолу и сопряженнымъ съ нимъ заботамъ; напротивъ того, его двоюродный братъ Макбетъ отличался энергіей, храбростью, но вмѣстѣ съ тѣмъ былъ человѣкъ крайне жестокій; поэтому въ народѣ говорили, что если бы одинъ изъ двоюродныхъ братьевъ уступилъ другому честь своихъ качествъ, то изъ Дункана вышелъ бы прекрасный правитель, а изъ Макбета превосходный полководецъ. Вначалѣ Дунканъ правилъ мирно и счастливо, но въ скоромъ времени нѣкоторые безпокойные люди, разсчитывая на его мягкость и слабость, возстали; для усмиренія ихъ король послалъ своего полководца локхаберскаго тана по имени Банко Но инсургенты подъ предводительствомъ Макдовальда, соединившись съ пришедшими къ нимъ на помощь шайками изъ Ирландіи, разбили на голову Банко; та же участь постигла и другой отрядъ, высланный противъ нихъ королемъ. Приведенный въ немалое смущеніе этимъ вторичнымъ пораженіемъ, Дунканъ собралъ совѣтъ, на которомъ Макбетъ прямо заявилъ, что все зло происходитъ отъ крайней мягкости короля, что если поручить войско ему и Банко, то онъ ручается, что мятежъ будетъ скоро подавленъ. Предсказанія Макбета оправдались. Едва мятежники узнали, что на нихъ идетъ храбрый и безпощадный Макбетъ, какъ большая часть ихъ тотчасъ же оставила знамена Макдовальда. Разбитый Макбетомъ, Макдовальдъ заперся въ своемъ замкѣ и видя, что ему все равно не сдобровать, покончилъ жизнь самоубійствомъ, предварительно умертвивъ жену и дѣтей. Войдя въ незащищенный замокъ, Макбетъ увидѣлъ бездыханное тѣло врага, окруженнаго трупами его жены и дѣтей, но это печальное зрѣлище не смягчило его жестокаго сердца: онъ велѣлъ отрубить голову у мертваго Макдовальда, водрузить ее на шестъ и отправить королю, а трупъ мятежника прибить къ высокой висѣлицѣ. Приверженцы Макдовальда были либо перебиты, либо обложены тяжкой пеней. Жестокость Макбета вызвала сильное неудовольствіе обитателей острововъ; они называли его кровожаднымъ тираномъ и убійцей тѣхъ, кому самъ король даровалъ прощеніе. Узнавъ объ этомъ, Макбетъ пришелъ въ ярость и двинулся на острова, чтобы наказать виновныхъ, но послѣдніе купили его милосердіе богатыми подарками. Едва успѣлъ Макбетъ управиться съ мятежомъ Макдовальда, какъ пришло извѣстіе, что король норвежскій Свенъ, братъ великаго Канута, высадился въ Файфѣ со многочисленнымъ войскомъ съ цѣлью покорить своей власти Шотландію. Въ виду такой страшной опасности даже кроткій Дунканъ обнаружилъ большую энергію; онъ снарядилъ три арміи: командованіе первой поручилъ Макбету, второй — Банко, а третьей взялся командовать самъ. И на этотъ разъ Макбетъ спасъ Шотландію, ибо, когда разбитый норвежцами Дункатъ поспѣшилъ укрыться въ крѣпости Пертѣ, Макбетъ, неожиданно напавши на враговъ, истребилъ ихъ почти поголовно, такъ что Свенъ едва успѣлъ бѣжать съ десятью воинами. Но этимъ бѣда не окончилась. Могучій король Даніи Канутъ рѣшился отмстить Шотландіи за пораженіе брата. Дунканъ выслалъ противъ него Банко и Макбета, которымъ удалось окружить и истребить войско Канута, а его самого заставить бѣжать. Когда упоенные своей побѣдой шотландскіе полководцы ѣхали одни съ поля битвы въ Форесъ, гдѣ тогда находился король, имъ предстали три женщины страннаго вида, показавшіяся имъ представительницами иной, болѣе древней, эпохи (elder wold), «Да здравствуетъ танъ Гламисскій! Да здравствуетъ танъ Кавдорскій! Да здравствуетъ будущій король Шотландіи!» сказали поочередно онѣ, обращаясь къ Макбету. На вопросъ Банко, почему онѣ, предсказавъ его сотоварищу великія почести, не обѣщали ему ничего, одна изъ женщинъ отвѣчала, что хотя Макбетъ достигнетъ короны, но царствованіе его будетъ несчастливо, и онъ умретъ безъ наслѣдниковъ, тогда какъ потомки Банко будутъ много лѣтъ царствовать надъ Шотландіей. Послѣ этихъ словъ вѣщія женщины исчезли. Сначала Макбетъ и Банко не придавали случившемуся съ ними никакого значенія и даже подшучивали надъ предсказаніями вѣщихъ женщинъ: Банко въ шутку называлъ его родоначальникомъ королей. Но вскорѣ предсказанія стали сбываться; Макбетъ послѣ смерти своего отца унаслѣдовалъ титулъ тана Гламисскаго, а когда обвиненный въ государственной измѣнѣ танъ Кавдорскій сложилъ свою голову на эшафотѣ, король поздравилъ Макбета таномъ Кавдорскимъ. Вечеромъ въ этотъ достопамятный день за ужиномъ Банко шутя сказалъ Макбету: «Ну, Макбетъ, два предсказанія уже сбылись для тебя; теперь очередь за третьимъ!» Макбетъ ничего не отвѣтилъ на это, но сталъ думать о средствахъ достигнуть обѣщаннаго ему престола. По зрѣломъ размышленіи онъ рѣшилъ выжидать въ надеждѣ, что само Провидѣніе устроитъ его судьбу. Вскорѣ послѣ этого Дунканъ назначилъ наслѣдникомъ престола старшаго своего сына Малькольма, возведши его въ санъ герцога Кумберлэндскаго. Назначеніе это смутило Макбета: имъ сразу разрушились всѣ его надежды, ибо по стариннымъ законамъ страны въ случаѣ несовершеннолѣтія законнаго наслѣдника престолъ занимаетъ его ближайшій родственникъ. Съ этихъ поръ Макбетъ сталъ думать о томъ, чтобы добыть престолъ силою; его ободряли къ этому предсказанія вѣщихъ женщинъ и въ особенности настоянія жены, женщины честолюбивой и сгоравшей ненасытной жаждой носить титулъ королевы (burning in unquenchable desire to beare the name ot a Queene). Наконецъ, довѣривъ своей замыселъ своимъ ближайшимъ друзьямъ, главнѣйшимъ изъ которыхъ былъ Банко, Макбетъ убилъ Дункана и, провозгласивъ себя королемъ, отправился въ Сконъ, гдѣ съ общаго согласія возложилъ на себя всѣ принадлежности королевской власти. Сыновья Дункана Малькольмъ и Дональбайнъ поспѣшно бѣжали — первый въ Англію ко двору Эдуарда Исповѣдника, а второй въ Ирландію. Оставшись безпрепятственно царствовать въ Шотландіи, Макбетъ, желая привлечь на свою сторону тановъ, сталъ осыпать ихъ всякими милостями; когда же онъ почувствовалъ себя прочно на престолѣ, то рѣшился блюсти правосудіе и уничтожить злоупотребленія, вкравшіяся во время слабаго правленія его предшественника. Онъ освободилъ страну отъ разбойниковъ, смирилъ мятежныхъ тановъ, издалъ не мало полезныхъ законовъ и постановленій, прославился какъ защитникъ народа отъ всякихъ притѣсненій, такъ что, по словамъ лѣтописца, если-бы онъ продолжалъ до самой своей смерти итти по стезѣ справедливости, его можно было бы назвать однимъ изъ лучшихъ монарховъ, когда-либо царствовавшихъ на землѣ. Но все это было не болѣе какъ маска, надѣтая имъ для того, чтобъ снискать себѣ любовь народа. Вскорѣ онъ показалъ, каковъ онъ былъ на самомъ дѣлѣ, и замѣнилъ справедливость жестокостью. Подобно всѣмъ тиранамъ, онъ чувствовалъ угрызенія совѣсти и боялся, что и ему будетъ поднесена та же чаша, которую онъ поднесъ своему предшественнику. Слова вѣщихъ женщинъ, предсказавшихъ престолъ потомству Банко, не давали ему покоя. Онъ пригласилъ Банко и его сына къ себѣ на пиръ и нанялъ убійцъ, которые должны были умертвить ихъ на возвратномъ пути. Банко дѣйствительно палъ подъ ножомъ убійцы, но сыну его удалось бѣжать. Съ этихъ поръ счастье оставило Макбета; таны, боясь его гнѣва и коварства, старались держаться подальше отъ двора, а это еще болѣе раздражало Макбета, становившагося съ каждымъ днемъ жесточе и кровожаднѣе. Наконецъ онъ до такой степени вошелъ во вкусъ въ дѣлѣ убійства тановъ и присвоенія себѣ ихъ имуществъ, что удовлетворить его кровожадность не было никакой возможности. Чтобы обезопасить себя отъ внезапнаго нападенія и имѣть возможность еще больше угнетать своихъ подданныхъ, онъ построилъ себѣ невдалекѣ отъ Перта, на вершинѣ Донсинанской горы укрѣпленный замокъ. Постройка замка стоила большихъ издержекъ, которыя Макбетъ разложилъ на своихъ тановъ; каждый изъ нихъ поочередно долженъ былъ являться въ Донсинанъ и лично наблюдать за постройкой выпавшей на его долю части замка. Когда дошла очередь до тана файфскаго Макдуффа, то онъ нанялъ искусныхъ мастеровъ, послалъ съ ними все необходимое для постройки, но самъ не поѣхалъ изъ опасенія, что Макбетъ, не любившій его, легко можетъ воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы погубить его. Поступокъ Макдуффа привелъ въ ярость Макбета. «Я вижу, что этотъ человѣкъ никогда не будетъ слушаться моихъ приказаній, пока я не сотру его съ лица земли!» Онъ ненавидѣлъ Макдуффа, потому что файфскій танъ былъ очень могущественъ и въ особенности потому, что онъ узналъ отъ какихъ-то колдуновъ, которымъ онъ вѣрилъ (съ тѣхъ поръ какъ сбылось предсказанное ему вѣщими сестрами), что ему нужно бояться Макдуффа, который въ будущемъ постарается его погубить. Онъ давно бы покончилъ съ Макдуффомъ, еслибы одна вѣдьма (wich), къ предсказаніямъ которой онъ имѣлъ большое довѣріе, не предсказала ему, что онъ не погибнетъ отъ руки рожденнаго женщиной до тѣхъ поръ, пока Бирнамскій лѣсъ не двинется на Донсинанъ. Эта вѣра спасла Макдуффа, но сдѣлала Макбета еще смѣлѣе въ его злодѣйствахъ и въ дѣлѣ угнетенія своихъ подданныхъ. Между тѣмъ Макдуффъ, боясь его мести, убѣжалъ въ Англію, гдѣ жилъ старшій сынъ покойнаго короля Малькольмъ, и убѣждалъ его заявить свои права на шотландскій престолъ. Получивъ извѣстіе объ этомъ черезъ своихъ шпіоновъ, которыхъ онъ содержалъ при дворѣ всякаго тана, Макбетъ ворвался въ замокъ Макдуффа, умертвилъ его, жену и дѣтей и конфисковалъ все его имущество. Далѣе лѣтописецъ приводитъ разговоръ Малькольма съ Макдуффомъ, въ главныхъ своихъ чертахъ воспроизведенный Шекспиромъ (Актъ IV, сц. III). Малькольмъ и Макдуффъ раскрыли свои планы англійскому королю Эдуарду, который предоставилъ въ ихъ въ распоряженіе 10,000 отборнаго войска подъ начальствомъ графа Сиварда. Въ это время въ Шотландіи образовались двѣ партіи: одна стояла за Макбета, другая ожидала только прибытія англійскихъ войскъ, чтобъ объявить себя на сторонѣ Малькольма. Твердо вѣря въ предсказаніе колдуньи, Макбетъ заперся въ Донсинанѣ и тамъ сталъ ждать прибытія враговъ. Вечеромъ, наканунѣ рѣшительной битвы англійское войско вошло въ окружавшій замокъ Бирнамскій лѣсъ. На другой день утромъ Малькольмъ, чтобы скрыть движеніе войскъ, велѣлъ каждому солдату взять въ руки по большой вѣтви, и, держа ее въ рукахъ, подвигаться къ замку. Увидѣвъ надвигавшійся на него со всѣхъ сторонъ лѣсъ, Макбетъ понялъ, что пророчество колдуньи сбывается. Тѣмъ не менѣе онъ выстроилъ свое войско и убѣждалъ солдатъ сражаться храбро. Но лишь только воины Малькольма, бросивъ свои вѣтви, двинулись впередъ, какъ Макбетъ, пораженный ихъ многочисленностью, обратился въ бѣгство. Макдуффъ погнался за нимъ по пятамъ. «Ты напрасно преслѣдуешь меня, измѣнникъ, закричалъ онъ Макдуффу, соскакивая съ лошади, знай, что ни одинъ человѣкъ рожденный женщиной не можетъ меня убить!» Съ этими словами онъ бросился съ своимъ мечомъ на Макдуффа; послѣдній, уклонившись отъ удара, сказалъ: «ты правъ, Макбетъ, но теперь твой часъ насталъ! Я тотъ, о которомъ говорили тебѣ твои колдуны; я не родился, а былъ вырѣзанъ изъ чрева моей матери», Въ происшедшемъ затѣмъ единоборствѣ Макдуффъ убилъ Макбета и, отрубивъ ему голову, отправилъ ее къ Малькольму.

Кромѣ исторіи о Макбетѣ въ хроникѣ Голиншеда, Шекспиръ пользовался для нѣкоторыхъ сценъ своей трагедіи другими отдѣлами той же хроники, а также хроникой Бойса (Boethius). Сцена убійства сложилась у него подъ вліяніемъ другого эпизода хроники Голиншеда, гдѣ разсказывается объ убійствѣ таномъ Донвальдомъ короля Дуффа въ 965 г. Обстоятельства убійства, роль жены, упрекающей мужа въ трусости, напаиваніе придворныхъ и ихъ умерщвленіе, чудесныя явленія въ природѣ, сопровождавшія убійство — всѣ эти подробности перенесены Шекспиромъ изъ указанныхъ источниковъ. Если мы прибавимъ къ этому сочиненіе Реджинальда Скотта «Разоблаченіе колдовства» 1584 г. (Discovery of witchcraft) и народныя преданія о вѣдьмахъ, весьма распространенныя въ Англіи въ эпоху Шекспира, то мы будемъ имѣть всѣ источники, которыми пользовался Шекспиръ при созданіи Макбета.

Въ способѣ пользованія этими источниками Шекспиръ показалъ себя истиннымъ художникомъ. Съ полной художественной свободой онъ бралъ изъ нихъ то, что было ему нужно для его цѣли, измѣнялъ матеріалъ, сообразно своему плану, создавалъ изъ намековъ цѣлые сцены и характеры. Сравненіе пьесы съ хроникой Голиншеда показываетъ, что поэту чаще приходилось сокращать свой источникъ, чѣмъ дѣлать къ сюжету собственныя добавленія изъ другихъ источниковъ. Творчество Шекспира состояло здѣсь не въ изобрѣтеніи сюжета, не въ пополненіи его новыми подробностями, но въ его обработкѣ, осмысливаніи его внутренними мотивами, озареніи его мыслію. Еще задолго до Шекспира историкъ Шотландіи Бьюкананъ находилъ легенду о Макбетѣ болѣе пригодной для сцены, чѣмъ для исторіи (theatris aptior quam historiae). Задумавъ обработать для сцены столь благодарный въ драматическомъ отношеніи сюжетъ, Шекспиръ отнесся къ своей задачѣ не только какъ драматургъ, но и какъ психологъ и моралистъ. Не упуская ни на минуту требованій сцены, онъ превратилъ наивный разсказъ Голиншеда въ психологическую драму, въ потрясающую трагедію человѣческой совѣсти, полную глубокаго нравственнаго смысла и тонкихъ психологическихъ наблюденій. Голиншедъ даетъ намъ только внѣшнюю исторію событій и совершенно оставляетъ въ сторонѣ ихъ внутреннюю сторону, ихъ психологическую подкладку. Выясненіе этой внутренней стороны и составляетъ одну изъ главныхъ задачъ Шекспира; вотъ отчего всѣ событія драмы вытекаютъ у него изъ характеровъ дѣйствующихъ лицъ по законамъ внутренней необходимости, связаны между собой какъ причины и слѣдствія. Въ хроникѣ напримѣръ ничего не говорится о томъ, какое впечатлѣніе произвело на Макбета и Банко предсказаніе вѣдьмъ; повидимому и тотъ и другой отнеслись къ этимъ предсказаніямъ одинаково, не придали имъ никакого серьезнаго значенія и даже обратили ихъ въ шутку. Въ пьесѣ Шекспира дѣло происходитъ иначе: лишь только вѣдьмы поздравили Макбета будущимъ королемъ, какъ въ душѣ его, очевидно сгоравшей и прежде честолюбивыми мечтами, произошелъ цѣлый переворотъ; по выраженію Банко, онъ сразу сталъ какъ бы внѣ себя (he seems rapt withal). Съ цѣлью лучше оттѣнить душевное состояніе Макбета, Шекспиръ, даетъ намъ понять, что Банко иначе отнесся къ предсказанному ему вѣдьмами, что это предсказаніе нисколько не нарушило его нравственнаго равновѣсія. То же различіе замѣчается между ними, когда предсказанія вѣдьмъ начинаютъ сбываться. Въ то время какъ Макбетъ, прильнувъ къ искушающей мечтѣ, помышляетъ объ убійствѣ, Банко предупреждаетъ своего товарища не вѣрить вѣдьмамъ, ибо духи мрака часто говорятъ правду, чтобъ завлечь человѣка въ бѣду. У Голиншеда Банко является сообщникомъ Макбета, который ему первому открываетъ свои планы; у Шекспира Банко стоитъ совершенно въ сторонѣ отъ преступленія: когда въ ночь убійства Макбетъ, встрѣтившись съ Банко, намекаетъ, что будущее принесетъ ему много чести, — послѣдній говоритъ, что онъ готовъ на все, что не противно совѣсти и долгу. Узнавъ объ убійствѣ короля, Банко въ присутствіи Макбета и другихъ тановъ даетъ обѣщаніе возстать противъ вѣроломнаго злодѣйства, кѣмъ бы оно ни было совершено (Актъ II, сц. III). Слова такого правдиваго и энергическаго чаловѣка должны были сильно потрясти Макбета, который не могъ чувствовать себя безопаснымъ пока существуетъ Банко. «Боюсь я сильно Банко; въ его царственной душѣ много страшнаго. Онъ способенъ дерзнуть на многое; непреодолимое мужество его духа соединяется въ немъ съ мудростью, которая даетъ ему возможность дѣйствовать вѣрно. Кромѣ его, въ цѣломъ мірѣ нѣтъ существа, котораго бы я боялся; духъ его подавляетъ мой, какъ нѣкогда Цезарь подавлялъ Антонія» (Актъ III, Сц. I). Результатомъ этого разсужденія было рѣшеніе подослать убійцъ къ Банко. Такимъ образомъ убійство Банко, совершенно не мотивированное въ хроникѣ (ибо со стороны Макбета было нелѣпо и жестоко убивать человѣка, содѣйствовавшаго его возвышенію и бывшаго десять лѣтъ его вѣрнымъ подданнымъ), является въ пьесѣ Шекспира совершенно понятнымъ и необходимымъ. Что касается до самаго убійства, то слѣдуетъ обратить вниманіе на одну подробность, показывающую съ какимъ искусствомъ пользовался Шекспиръ своими источниками и видоизмѣнялъ ихъ показанія ради своихъ художественныхъ соображеній. Въ хроникѣ Банко погибаетъ послѣ пира у Макбета на возвратномъ пути домой. Заставивъ погибнуть Банко до пира по дорогѣ во дворецъ, Шекспиръ получилъ возможность создать поразительную по своей силѣ и эффекту сцену появленія на пиру окровавленной тѣни Банко, которая видима только человѣку его погубившему. Критики догадываются, что, облагороживая характеръ Банко, Шекспиръ хотѣлъ сдѣлать этимъ любезность Іакову I, считавшему себя потомкомъ Банко. Догадка эта имѣетъ свои основанія, но дѣло не въ облагороживаніи характера Банко, а въ томъ, насколько это облагороживаніе послужило на пользу драмѣ, насколько оно оправдывается художественными соображеніями. Особенно поучительно въ этомъ отношеніи сравненіе Шекспировскаго Макбета съ легендарнымъ. Макбетъ хроники — это человѣкъ храбрый, энергичный, но жестокій, кровожадный и корыстолюбивый; его имя наводитъ ужасъ; еще задолго до убійства Дункана его называютъ тираномъ и убійцей. Убійство Дункана онъ совершаетъ отчасти подъ вліяніемъ своей жены, безъ всякой душевной борьбы, а по совершеніи его, повидимому, не ощущаетъ никакихъ терзаній совѣсти. Какъ только онъ почувствовалъ, что крѣпко сидитъ на престолѣ, какъ немедленно дѣлается образцовымъ правителемъ, водворяетъ порядокъ въ странѣ, искореняетъ злоупотребленія, пріобрѣтаетъ популярность въ народѣ, который считаетъ его своимъ покровителемъ и защитникомъ. Это продолжается цѣлыхъ десять лѣтъ, по прошествіи которыхъ оказывается, что все это была маска, что совѣсть мучила Макбета, что онъ постоянно боялся, чтобы съ нимъ не поступили такъ же, какъ онъ поступилъ съ своимъ предшественникомъ. Безъ всякаго разумнаго основанія, по истеченіи цѣлыхъ десяти лѣтъ, когда народъ не только простилъ ему его преступленіе, но успѣлъ даже полюбить его, Макбетъ хроники вдругъ радикально мѣняется, изъ образцоваго правителя дѣлается жестокимъ и кровожаднымъ тираномъ, подсылаетъ убійцъ къ Банко, начинаетъ угнетать своихъ подданныхъ и т. д. Въ своемъ изображеніи Макбета Шекспиръ уничтожилъ этотъ скачокъ и возвратилъ его характеру нарушенную психологическую цѣльность. Въ началѣ драмы Макбетъ является передъ нами героемъ, возбуждающимъ своею личностью энтузіазмъ своихъ товарищей по оружію; онъ самъ одинъ-на-одинъ сражается съ ужаснымъ Макдовальдомъ и побѣждаетъ его. Предсказанія вѣдьмъ возбуждаютъ въ немъ затаенныя мечты честолюбія, пустившія глубокіе корни въ его душѣ; у него даже мелькаетъ мысль объ убійствѣ, но она тотчасъ же заглушается добрыми инстинктами его природы. Чтобъ человѣкъ подобнаго героическаго закала могъ пойти на гнусное преступленіе, мало искушеній честолюбія, мало увѣренности въ успѣхѣ, основанномъ на предсказаніи вѣдьмъ; нужно, чтобъ рядомъ съ нимъ стояла другая личность, болѣе сильная, которая подчинила бы себѣ его волю, заставила бы на время замолчать въ его душѣ голосъ чести и совѣсти. Для этой цѣли, на основаніи двухъ, строчекъ хроники, Шекспиръ создалъ демоническую личность лэди Макбетъ, эту настоящую богиню зла, страстную, энергическую, не разбирающую средствъ для достиженія цѣли и способную сбить съ толку не имѣвшаго твердыхъ нравственныхъ убѣжденій мужа. Но уже сцена убійства показала, чего стоило Макбету совершеніе преступленія, противъ котораго такъ возставали лучшія стороны его природы. Съ этихъ поръ совѣсть не даетъ ему покоя; нравственное равновѣсіе его нарушено навсегда; ему слышатся голоса, видятся видѣнія, онъ имѣетъ видъ человѣка душевно-больнаго. При такомъ состояніи духа онъ, конечно, не можетъ, подобно своему легендарному соименнику, заниматься государственными дѣлами, вводить полезныя реформы и думать о пріобрѣтеніи популярности. Разъ ступивъ на скользкій скатъ преступленія, утративъ честь и спокойствіе духа, онъ логически идетъ отъ преступленія къ преступленію; подозрѣвая вездѣ измѣну и предательство, онъ ожесточается, рубитъ направо и налѣво, пока наконецъ измученный, одураченный судьбой, не погибаетъ отъ руки Макдуффа.

Преобразованія, которыя совершилъ Шекспиръ въ фабулѣ драмы, невольно приводятъ къ вопросу объ его художественномъ замыслѣ и объ такъ называемой основной идеѣ пьесы. Послѣдній терминъ такъ дискредитированъ нѣмецкой философской критикой, что употреблять его нужно съ нѣкоторой оговоркой. Извѣстно, что подъ словомъ основная идея (Grundidee) нѣмецкая философская критика разумѣетъ тезисъ или отвлеченное понятіе, которое Шекспиръ будто бы хотѣлъ доказать своей драмой. Теорія идей, которыя должны быть воплощаемы въ драматическомъ произведеніи, очень недавняя; она возникла впервые въ тридцатыхъ годахъ на почвѣ Гегелевой философіи абсолютнаго идеализма. Ни Аристотель, ни Лессингъ ни слова не говорятъ объ идеѣ, какъ основѣ драмы, ея душѣ, которая опредѣляетъ собою ея постройку, ходъ дѣйствія и характеры. Гегель въ своей Эстетикѣ сталъ впервые доказывать, что сущность драматическаго предполагаетъ борьбу великихъ нравственныхъ началъ семьи, религіи, государства и т. д., воплощаемыхъ то тѣми, то другими героями; драматическій характеръ постольку интересенъ, по скольку онъ является представителемъ нравственной идеи, сдѣлавшейся его личнымъ паѳосомъ. Эту теорію столкновенія идей ученики и послѣдователи Гегеля примѣнили къ древней и новой драмѣ и между прочимъ къ Шекспиру. Такъ Ульрици утверждаетъ, что основная идея Ромео и Юліи есть идеи столкновенія правъ и обязанностей; идею Венеціанскаго Купца Гервинусъ выражаетъ формулой: отношеніе человѣка къ богатству, на которой будто бы основано все дѣйствіе пьесы, а Рётшеръ идетъ еще дальше по пути отвлеченія и, превращая драму въ аллегорію, увѣряетъ, что сущность Венеціанскаго Купца есть раскрытіе діалектики абстрактнаго права. Въ другомъ мѣстѣ и по другому поводу мы уже имѣли случай сдѣлать посильную оцѣнку взглядовъ нѣмецкой философской критики². Отсылая къ этой статьѣ желающихъ, замѣтимъ, что допуская въ драмѣ основную идею въ томъ значеніи, въ которомъ этотъ терминъ употребляется философской критикой, мы вмѣстѣ съ тѣмъ допускаемъ, что поэтъ дѣйствуетъ дедуктивнымъ путемъ, отправляется не отъ факта, а отъ отвлеченной мысли и, сообразно съ ней, придумываетъ или приспособляетъ фабулу, составляетъ планъ своего произведенія, создаетъ тѣ или другіе характеры. Но противъ подобнаго предположенія возстаетъ вся художественная практика. По мнѣнію Фрейтага всякая драма создается въ душѣ художника на основаніи разсказа или описанія какого-нибудь событія; конфликтъ двухъ характеровъ, столкновеніе героя съ средой, борьба его съ своей совѣстью, — все это преобразовывается въ душѣ художника, логически связывается между собой, осмысливается психологическими мотивами, окрашивается поэтическимъ колоритомъ; и въ результатѣ получается нѣчто цѣлое и поэтическое. Это-то новое единство, какъ результатъ работы творческаго духа надъ матеріаломъ, Фрейтагъ называетъ идеей драмы. Эта идея дѣлается внутреннимъ центромъ, куда сходятся всѣ лучи будущихъ открытій; она кристаллизуетъ матеріалъ, сообщаетъ дѣйствію единство, характерамъ то или другое значеніе и въ концѣ концовъ опредѣляетъ собой всю постройку драмы. Если сравнить идею драмы, какъ понимаетъ ее Ульрици и какъ ее понимаетъ Фрейтагъ, то разница выйдетъ громадная. Въ первомъ случаѣ точкой отправленія служитъ отвлеченная идея философская или нравственная, и старанія драматурга состоятъ главнымъ образомъ въ томъ, чтобы найти или самому составить фабулу, гдѣ бы имѣло мѣсто пресловутое столкновеніе нравственныхъ началъ. Во второмъ случаѣ точкой отправленія служитъ впечатлѣніе отъ факта или событія, драматизмъ котораго поразилъ художника; здѣсь процессъ не логическій, а психологическій и художественный; здѣсь главную роль играетъ не мышленіе, а фантазія; здѣсь идея понимается не въ философскомъ, но въ эстетическомъ смыслѣ. Она есть психологическое объясненіе событія, раскрытіе его общаго смысла, подыскиваніе мотивовъ совершившемуся событію, возстановленіе его въ фантазіи художника въ такой формѣ, въ которой ему всего естественнѣе совершиться и произвести возможно большее впечатлѣніе на сценѣ. Разсматриваемая съ этой точки зрѣнія, идея драмы есть первый актъ творчества, первый опытъ приспособленія сюжета къ драматической обработкѣ. Въ какой мѣрѣ высказанныя нами соображенія примѣнимы къ Макбету, мы увидимъ на разборѣ самой пьесы.

Примечания

1. Мы разумѣемъ сцену, въ которой вѣдьмы заставляютъ проходить передъ Макбетомъ восемь королей, потомковъ Банко; послѣдній изъ нихъ держитъ въ рукахъ зеркало, въ которомъ отражается цѣлая вереница лицъ съ двойными державами и тройными скипетрами, а извѣстно, что Іаковъ считалъ себя потомкомъ Банко.

2. «Вѣстникъ Европы» 1869 г. октябрь и ноябрь.