Второй достоверный портрет Шекспира

Существует всего два портрета с достоверной надписью «Шекспир». Один на титуле Первого Фолио, другой — гравюра Уильяма Маршалла на обороте титула в небольшом томе ин-октаво «Poems: Written by Will. Shake-Speare. Gent.», 1640, издатель Джон Бенсон. В нем почти все сонеты, но расположены они в ином порядке, чем в сборнике 1609 года. Кроме сонетов, там есть еще много интересного, но об этом дальше. Дэйвид Пайпер, крупнейший специалист по елизаветинской иконографии, публикуя этот портрет в труде «The Image of the Poet», так его подписывает: «Shakespeare. By W. Marshall after Droe-shaut»¹. Лучше всего, наверное, перевести «По мотивам портрета Дрэсаута».

Сев писать статью о двух правых рукавах, я машинально перевернула страницу книги Мичелла с копией первого портрета, и взгляд мой упал на вторую гравюру — Маршалла. Меня поразило сходство портретов. Но, конечно, какая-то разница есть. Один, в собрании пьес — оплечный, другой, в томике сонетов — поясной. Последний в овальной рамке — такая рамка в то время символ зеркала. На лице и на остальной поверхности — отблески. Лоб не такой высокий, лицо меньше похоже на маску. Шекспир Дрэсаута слегка повернут левым плечом вперед, Шекспир Маршалла — правым. В руке у него лавровая ветвь, признак того, что изображенный на гравюре человек — поэт. Поскольку появились руки, то для гравера не безразлична лево-правая ориентация. Одна рука Шекспира Маршалла до самого плеча плотно занавешена плащом, ветвь Шекспир как будто держит в левой — для него — руке, что всегда вызывало недоумение: уж не был ли Шекспир левша.

Тут в наше рассуждение о гравюрах вторгается новая тема. Маршалл руководствовался каким-то своим соображением. Портрет 1640 — очевидно зеркальное отражение портрета Фолио. Подтверждает это, во-первых, начальное слово в стихе под портретом «The Shadow», что значит «зеркальное изображение». Во-вторых, стих подписан «I.B», т. е. Джон Бенсон, издатель тома. А под стихом к портрету Фолио стоит зеркальное «B.I.» — Бен Джонсон. (В то время вместо «j» часто писалось «i».) Имена авторов стихотворений, приложенных к портретам, представляют собой зеркальную конфигурацию: Бенсон Джон — Джонсон Бен. Это бесспорное указание, что издатель тома поэзии замыслил надоумить читателя, что тот видит перед собой не простую гравюру, а зеркальное изображение портрета Дрэсаута. Тогда все становится на свои места. Еще раз сравним портреты: во-первых — зеркальный ракурс; далее, рука с лавровой веткой соответствует правой руке на портрете 1623 года, там и там рукав с узким крылышком, тогда как рука с широким крылышком, на которую Дрэсаут натянул второй правый рукав (вторая пишущая), у Маршалла плотно укутана плащом, значит, вторая пишущая рука упразднена. Таким образом, на сборнике пьес у Шекспира две правых — пишущих — руки, а на сборнике стихов — одна, что соответствует действительности: у пьес два автора, у стихов — только один. Поэтические произведения Ратленд подписывал общим псевдонимом. Они так прекрасны, что никому и в голову бы не пришло, что написаны они Бэконом. А вот собственные пьесы второго десятилетия этим псевдонимом подписывать было нельзя: вдруг подумают, что и они написаны в творческом содружестве с Бэконом: вдруг и они «fruits of our mutual good will» — «плоды нашего общего благоволения», или, вернее, общей доброй воли.

Таким образом, оба портрета Шекспира (1623 и 1640 годов) — криптограммы, теперь прочитанные, что сводит на нет незыблемость Первого Фолио, одного из двух козырей стратфордианцев. Титульный лист указывает на двух авторов пьес. Ими были, согласно нашей теории, граф Ратленд и Фрэнсис Бэкон, лорд Веруламский. Участие Бэкона — это участие Учителя, который долго ведет ученика — сначала за руку, потом чуть подстраховывая и наконец отпускает на свободу. И еще одно дополнение. Кто-то из исследователей, я не могла найти в своих записях, кто именно, обратил внимание, что один из портретов Бэкона ракурсом, очерком головы и камзолом зеркально соответствует портрету в Фолио. Мне и самой бросилось в глаза сходство, но я побоялась даже мельком об этом упомянуть, пока не наткнулась на мнение специалиста.

Великий Набоков был тоже антистратфордианец. Он написал истинно гениальное стихотворение о загадке Шекспира. В нем нет и намека, кого Набоков мыслит Шекспиром, напротив, последние строки утверждают, что тайну поэт унес с собой безвозвратно:

Откройся, бог ямбического грома,
стоустый и немыслимый поэт!
...
Нет! В должный час, когда почуял — гонит тебя
Господь из жизни, — вспомнил
ты рукописи тайные и знал,
что твоего величия не тронет
молвы мирской бесстыдное клеймо,
что навсегда в пыли столетий
зыбкой пребудешь ты безликим, как само
бессмертие. И вдаль ушел с улыбкой.

Но в статье «The Play's the Thing», недавно опубликованной в «Спектейтере»², ее автор Джудит Фландерс приводит вот такие слова Набокова (абзац с цитатой начинает статью, привожу ее в своем переводе): «Имя его меняется как Протей. Он на каждом повороте рождает сомнения. Сырым утром 27 ноября 1582 года он — Shaxpere, а его будущая жена — Whateley of Temple Grafton. Но через пару дней он — Shagsper, а она — Hathaway of Stratford on Avon. Кто же он? William X, хитро состряпанный из двух левых рук и маски. Кто еще? Тот, кто сказал (и не однажды): "Слава Бога — прятать вещи, а слава человека — отыскивать их"». Последнее предложение — бесспорная аллюзия на Фрэнсиса Бэкона. Это его любимое библейское выражение, что отмечается всеми исследователями, в нем ему слышался призыв доискиваться тайн, сокрытых в природе. Значит, Набоков тоже подумывал о Бэконе как о возможном авторе шекспировского наследия. В этих последних строках стихотворения меня особенно занимает фраза «Твоего величия не тронет молвы мирской бесстыдное клеймо». Почему Шекспиру грозило бесстыдное клеймо молвы? Что виделось Набокову, когда на бумагу ложились эти строки? Может, и здесь есть весьма заметный намек на Бэкона?

Будучи в Нью-Йорке, я говорила с самыми, пожалуй, крупными нынешними стратфордианцами: Дэвидом Скоттом Кастеном, редактором третьей серии Арденского Шекспира, и профессором Колумбийского университета Джеймсом Шапиро. Американцы работают в потрясающих условиях. У профессора университета отдельный кабинет, все стены заставлены книгами, за которыми мне надо ехать в лучшем случае в Библиотеку иностранной литературы или Ленинку, а в худшем лететь в Вашингтон или Лондон — на самом деле это лучшие варианты. Так я летала в Фолджеровскую библиотеку, чтобы работать с книгой «Аргенис» Джона Барклая (1625), а в Лондон — с книгой того же автора «Сатирикон Юфор-мио» (1603)

Кастен и Шапиро слушали меня сначала с суховатой вежливостью (Джеймс Шапиро, узнав о моем приезде в Нью-Йорк и желании побеседовать с ним, послал моей подруге и-мейл такого содержания: «Ехать в Америку с новой идеей об авторстве Шекспира — все равно что везти известие, что земля плоская». (У меня сохранилась копия этого и-мейла.) Обязал их встретиться со мной президент Колумбийского университета, к которому было письмо от ректора МГЛУ Ирины Ивановны Халеевой. Но разговаривать с ними мне было легко: они прекрасно владеют материалом, хотя «Аргенисом» никогда не занимались, а про «Сатирикон», кажется, и вообще не слыхали. Постепенно интерес у них возрастал, а когда я показала им портреты (они взяли соответствующие книги с полок) и кончила рассказ, меня поразили их лица: они, закоренелые стратфордианцы, не знали, с каким выражением лица воспринять услышанное, потому что возразть им было нечего. И тогда Шапиро нашелся. Он сказал: «But it is very beautiful»³. На что я ответила: «Truth is always beautiful»⁴ (шекспировское «truth and beauty»⁵). Они заулыбались, настоятельно посоветовали написать статью, а Шапиро даже щедро подарил название для статьи «Up my sleeve» («У меня в рукаве тайна», английская пословица). Статью я написала, перевела на английский. Но из соображений преждевременного рассекречивания публиковать не стала. Теперь опубликую, после выхода в свет этой книги. Расстались друзьями. Шапиро подарил мне свою книгу о «Венецианском купце» с теплой надписью: «Вдохновенному исследователю Шекспира». Все документы, относящиеся к встрече, сохранились. Я была счастлива, что разговор этот состоялся, по-моему, это первая положительная реакция ортодоксальных шекспироведов на открытие явного еретика. Хоть и небольшая, но все же брешь. Дальше будет легче отстаивать правоту. Лиха беда — начало.

Очевидно, что если в титульный лист Первого Фолио кто-то внес зашифрованное сообщение, то есть подверг его неким целенаправленным действиям, Фолио перестает быть незыблемым свидетельством и правомерно предположить, что с авторством не все ладно.

Дело теперь за вторым незыблемым свидетельством — стратфордским памятником.

Примечания

1. Piper D. The Image of the Poet. N.Y., 1982. P. 38.

2. «The Spectator». 21 August 2004. Р. 34. Материал найден и передан мне уже после того, как книга была написана и находилась в стадии редактирования, профессором МГЛУ В.К. Ланчиковым, за что большое ему спасибо.

3. «Но это очень красиво» (англ.).

4. «Правда всегда красива» (англ.).

5. «Истина и красота» (англ.). См. сонет 101 и «Плач» из «Жертвы любви», подписанный «William Shake-speare».