«Время сточит стратфордский твой "монимент"»

Историческое прошлое для людей, обремененных сиюминутными заботами, как бы не существует. Но окаменелые его свидетельства повсюду окружают нас, не будя воображения. Иногда изваяние вдруг оживает, начинает взывать к нам, и мы сознаем, что опутаны многослойными тенетами прошлых лет, и они не безвредны, они сковывают мысль, а значит, действуют на поступки, совокупность поступков, то есть на политику в самом широком смысле слова. Одна из таких окаменелостей — Шекспир, подобный вулкану: молчит, молчит и вдруг взорвется, грозя затопить лавой ближайшее и дальнее окружение.

Речь, ясное дело, идет о «шекспировском вопросе». Как ни странно, его активность особенно сильно проявляется на стыке веков. Первый раз в конце XVIII — начале XIX вв.; затем — когда на смену девятнадцатому шел двадцатый. Особенно сильные толчки сотрясали тогда Англию, США, Бельгию и Германию, волны от них расходились по всему миру, достигая России, Аргентины, Индии, Австралии. Газеты и журналы захлебывались от споров, доходивших до брани. На смену периодическим изданиям пришла тяжелая артиллерия — толстенные волюмы.

Тогда претендентов было двое — стратфордский мещанин Уильям Шакспер и Фрэнсис Бэкон, величайший английский гений, зовущий человечество заглянуть в седую древность для разгадки тайн жизни и, вооружившись ими, пойти в поход на природу, чтобы она служила на благо рода человеческого, большая часть которого барахталась, да и по сию пору барахтается в грязи, болезнях, кровавых междоусобицах. С продвижением вперед бурного XX века страсти поутихли, но подспудно вулканическая деятельность шла. Появились новые претенденты, число их перевалило за сотню. И конец XX века озарили новые вспышки сомнений.

В России последнее десятилетие ознаменовалось книгой И.М. Гилилова «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса», которая вызвала беспрецедентную читательскую реакцию. На нее в течение первых трех месяцев откликнулось более сорока газет и журналов, телепередачи. Книга переведена на иностранные языки, издана в Англии, Америке, Болгарии и других странах. Это и понятно: у нас истинные масштабы «шекспировского вопроса» до этой книги оставались неизвестны.

Но ценность книги состоит в другом. Илья Гилилов сделал три важнейших открытия, тех самых, которых так ждал Генри Джеймс. В упомянутой выше статье американский писатель говорит, что пока не найдены новые материалы, не родились новые идеи, мы так и будем вынуждены, страдая, мириться с авторством столь не походящего на роль Шекспира человека. И книга Гилилова как раз и содержит те новые идеи, которые позволили далеко продвинуться в раскрытии этой загадки.

Илья Гилилов, во-первых, убедительно доказал, что поэтический сборник Роберта Честера «Жертва любви, или Жалоба Розалины»¹ — реквием по графу Ратленду и его платонической жене Елизавете Сидни.

Второе замечательное открытие: Томас Кориэт, путешественник, писатель и великий чудак — не кто иной, как Роджер Мэннерс, пятый граф Ратленд. Это открытие величайшей ценности. Книга «Coryats Crudities» (1611) — третий достоверный источник, дающий понятие о Шекспире как о человеке, о его друзьях, его интересах, знаниях. Так, я с удивлением обнаружила, что друзья, посвятившие ему шутливые панегирики, посмеиваются над его слабым знанием латыни и греческого. И, таким образом, знаменитая строчка из оды Бена Джонсона «Памяти моего любимого автора м-ра Уильяма Шекспира»: «And though thou hadst small Latin, and lesse Greeke...»² вызывает совершенно иные ассоциации. У стратфордианцев фраза «Small Latin and less Greeke» стала крылатой, доказывающей, что Шекспиром был Шакспер, не имевший университетского образования. Но эта пара древних языков, «Latin and Greeke», появляется в половине панегириков в «Кориэте». Джонсон, учившийся в Вестминстерской школе у Кэмдена, великолепно знал латынь, там она была хорошо поставлена, не удержался и лягнул-таки Шекспира в хвалебной оде. Классические языки хорошо знали те елизаветинцы, кто изучал их с детства. Ратленд-Кориэт знал латынь, но не так уж блестяще, с греческим было хуже. Видно, в его медвежьем углу, на севере Йоркшира, грамматической школы не было; образование он получил дома, родители древних языков не знали, а если и знали, то учить таким тонкостям недосуг — огромная семья, да и незачем — амбициозных перспектив у детей младшего сына старинной феодальной семьи не было. Панегирики бесспорно доказывают, что Кориэт был поэт, ученый, музыкант и кроме того имел какое-то касательство к копью. Все это мы знаем благодаря И.М. Гилилову, открывшему, что Кориэт — это Ратленд.

И третье важное открытие Гилилова — поэтический сборник «Salve Deus Rex Iudaeorum»³ (1611). Гилилов утверждает, имея веские основания, что автор этого сборника не Эмилия Лэйниер, как сказано на титульном листе, а Елизавета Ратленд, жена Ратленда-Шекспира.

Это эпохальные открытия. Без них докопаться до истины в шекспировском вопросе было бы невозможно. Это настоящий научный подвиг, свидетельствующий не только об исполинской смелости и трудолюбии исследователя, но и о светоносной интуиции. Огромное ему спасибо.

Примечания

1. Chester R. Loves Martyr, or Rosalins Complaint. 1612 (1613?).

2. Хотя ты плохо знал латынь и еще хуже греческий (англ.).

3. «Славься Господь Царь Иудейский» (лат.).