Счетчики






Яндекс.Метрика

Вступление

Почему мы обращаемся именно к этому шедевру Шекспира?

В свете поставленных в начале исследования задач нас здесь особенно волнуют две составляющие трагедии:

— психологическая коллизия с постоянно нарастающим эмоциональным накалом в душе Отелло, в итоге драмы неминуемо подводящая к проблеме обоснования справедливости как таковой;

— роль слова: в особенности инструментальное, по преимуществу, использование языка одним из важнейших персонажей — Яго.

За последние десятилетия — а точнее, с конца шестидесятых годов, что вполне объяснимо, — в литературе о Шекспире (прежде всего, американской) появилось немало работ с новой проблематикой: главным образом, о гомоэротических либо «расистских» мотивах в произведениях Шекспира. Разрабатывается также — в основном в итальянской литературе — получившее широкий резонанс предположение о тайном сочувствии Шекспира католицизму.

Мне не хотелось бы сводить анализ к какой-либо частной проблеме, как и рассматривать исторический контекст. В определенном смысле он может ввести нас в заблуждение. Ведь времена и нравы меняются, человеческая же природа и во многом суть общественных институтов остаются прежними.

Однако вопрос о религиозных симпатиях Шекспира безусловно интересен, но право расставлять акценты в таких вопросах должно быть предоставлено теологам и специалистам в области истории религии.

Все же мне кажется очевидным, что Шекспир относится с некоторой настороженностью к протестантизму как новому явлению: это явствует, например, из некоторых реплик Яго в связи с буквальным толкованием Библии; возможно, из несколько «феминистского» пассажа Эмилии, а главное — из позиции Отелло, который, скорее всего, неофит новой религиозной доктрины. Здесь заодно можно было бы затронуть вопрос о том, одержим ли Яго только собственными расчетами и страстями, или он проводник чьих-то установок, член тайной религиозной организации (не исключено, что и агент инквизиции: такое допущение тоже вполне возможно)1; но поскольку, как и Лодовико, мы можем только догадываться об этом, то для предстоящего анализа трагедии нам эта предпосылка не нужна: у Яго более чем достаточно собственных мотивов и стимулов для совершения описанных Шекспиром действий. Но если мы все-таки будем рассматривать религиозные платформы, то нам остается признать, что Яго — несмотря на языческий флер — представитель крайности католицизма, а уж он точно не вызывает симпатий у автора2. Но и в таком случае конфликт внутри христианского вероисповедания представлен большим числом позиций: та же Эмилия скорее тяготеет к неоплатоновской, полуязыческой позиции; Дездемона — к раннему, катакомбному и патристическому, христианству, которое ожидало, что не будет «ни Еллина, ни Иудея... ни варвара, Скифа, раба, свободного...», и в котором были развиты понятия любви к ближнему и совести; но даже последняя — вызывая, бесспорно, большую симпатию у читателей (зрителей) пьесы — со своей безответностью, готовностью если кто «ударит в правую щёку, обратить к нему и другую», не является выразителем взглядов самого Шекспира.

Авторский голос звучит — но не в речи героя-резонера (такового здесь нет), а в отдельных фразах различных персонажей, равно как и в не совсем понятных для нас пассажах. Например, в намеках Яго на Англию (читатель/зритель из этого заключает, что дело происходит, возможно, и не совсем в Венеции или на Кипре...) и в его песенке про короля Стефана; в песне Варвары про иву, в речах шута; думается, современники Шекспира узнавали эти фрагменты и у них возникали совершенно определенные ассоциации. Интересны также намеки на соперничество Венеции, Флоренции и Неаполя; они для нас тоже ясны не вполне.

Есть в «Отелло» пассажи (в частности, две сцены с шутом и еще некоторые), помещение которых автором в текст остается для нас непонятным. И вряд ли стоит слишком полагаться на объяснение, которое мы, может быть, найдем в книгах или попытаемся выстроить сами, — скорее всего оно будет произвольным...

Конечно, великая книга — та, в которой автор гениально переработал исходный материал; но это и та, в которую он вложил как можно больше (все возможное) своей жизни. Не исключено, что когда-нибудь, вернувшись к «Отелло», мы поймем в нем на два-три абзаца больше. Но мы никогда не сможем полностью понять книгу — как не можем и прочесть жизнь ее автора. Ведь и гамлетовское «живи, Горацио, чтобы рассказать людям обо мне» абсолютно нереалистично.

А теперь перейдем к самому тексту пьесы3. Читать надо будет акт за актом, сцену за сценой — дабы не дать деталям ускользнуть от нас...

Примечания

1. Яго также вполне мог быть подослан следить за Отелло соперничающим с Венецией городом-государством, или даже самим венецианским дожем, или сенатом (либо некоторыми его членами). Но это уже — проблема для историка.

2. В эпоху жесточайших религиозных распрей Шекспир не принимает очевидным образом той или иной стороны; мы ощущаем его скепсис в отношении самой этой борьбы с ее нетерпимостью.

3. В основу анализа положен текст издания: Shakespeare W. Othello. Edited by E.A.J. Honigmann. Walton-on-Thames: Thomas Nelson & Sons Ltd, 1997.

Русский текст приводится в пер. Б. Пастернака по изданию: Шекспир У. Полное собрание сочинений в восьми томах. М.: Искусство, 1957—1960. Т. 6.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница