Глава 12. «Генрих VI» (часть вторая)

Вторая часть «Генриха VI» начинается с того, чем заканчивается первая часть. Первая часть завершалась тем, что Уильям де ла Поль, граф Суффолк отплывает во Францию, чтобы договориться о браке Генриха VI с Маргаритой Анжуйской. Эта пьеса начинается возвращением Суффолка, успешно исполнившего свою миссию.

«Древний, славный Тур...»

Первая сцена происходит в лондонском королевском дворце. Король Генрих VI сидит на троне в окружении вельмож, Суффолк [в переводе — Сеффолк. — Е.К.], обращаясь к нему, говорит:

Когда меня вы, государь, послали
Во Францию, то повелели мне,
Чтоб я, ваш представитель, вместо вас
С принцессой Маргаритой обручился.
И вот явились в древний, славный Тур
Французский государь и Сицилийский
И герцогов четыре: Орлеанский,
Бретонский, Калабрийский, Алансонский,
Семь графов и четырнадцать баронов
И двадцать почитаемых прелатов;
При них в соборе был я обручен.

      Акт I, сцена 1, строки 2—9 (перевод Е.Н. Бируковой)

[В оригинале: «двенадцать баронов». — Е.К.]

Брак по доверенности¹ был заключен в Туре, центральная Франция. Этот город на реке Луаре находится примерно в 70 милях (110 км) к западу от стоящего на той же реке Орлеана, сыгравшего решающую роль в ходе Столетней войны.

Обручение состоялось 23 апреля 1445 г. Необходимо напомнить, в каком состоянии находились Англия и Франция в это время. После неудачной осады Орлеана в 1429 г. французские территории, принадлежавшие англичанам, начали медленно, но неуклонно сокращаться. К 1444 г. Англии принадлежали только Нормандия, расположенная южнее и непосредственно граничащая с последней провинция Мен, Кале на северо-востоке и область вокруг Бордо (Аквитания) на юго-западе. Если бы англичанам удалось удержать эти земли, они сохранили бы значительную долю того, что было завоевано Генрихом V.

Английские «голуби», лидером которых теперь был Суффолк, чувствовали, что удержать эти оккупированные территории можно будет только с помощью мирного договора. Несмотря на отчаянное сопротивление остатков «ястребов», призывавших к войне до победного конца, чего бы это ни стоило, они вели подготовку к такому миру.

В 1444 г. было заключено десятилетнее перемирие; этого времени должно было с лихвой хватить для заключения окончательного мира. Стремясь сделать перемирие более прочным, Суффолк начал переговоры о брачном союзе между английским королем Генрихом VI и французской принцессой Маргаритой Анжуйской.

Маргарита вела свою родословную от французского короля Иоанна (Жана) II (того самого, который проиграл битву при Пуатье Черному принцу). Ее отец, Рене Анжуйский, был номинальным королем Неаполя (см. в гл. 11: «...Карл, дофин») и шурином (братом жены) ныне царствовавшего Карла VII Французского. Поскольку Неаполь и Сицилия в разные периоды своей истории входили в одно королевство² (именно так было и в 1444 г.; беда заключалась лишь в том, что Неаполем и Сицилией правил король испанского Арагона, а не Рене), упомянутым в строке 6 «сицилийским государем» был отец невесты.

В это время Маргарите (как мы уже поняли, приходившейся французскому королю племянницей) было всего пятнадцать лет.

«Герцогство Анжу...»

Суффолк доставляет нареченную супругу Генриху VI, и тот радостно приветствует ее. Затем Суффолк передает королю документ, описывающий условия перемирия, заключенного им с французами.

Зачитать его доверено Хамфри Глостеру. Хамфри — единственный оставшийся в живых дядя короля и человек, ближайший к трону; иными словами, наследник престола, потому что детей у короля пока нет. Хамфри был назначен лордом-протектором короля, так как Генрих унаследовал корону в возрасте девяти месяцев.

Официально Глостер перестал быть лордом-протектором в 1429 г., когда королю было семь лет, но в некоторых отношениях Генрих оставался семилетним мальчиком всю свою жизнь и нуждался в опекуне постоянно. К тому времени влияние Глостера существенно уменьшилось, но он был ближайшим родственником короля, а потому продолжал считать себя лордом-протектором даже после того, как официально сложил с себя эти полномочия. В начале пьесы Шекспир еще называет его этим титулом, хотя королю Генриху в то время уже двадцать три года.

Хамфри, которому, как дяде короля, предоставлена честь прочитать договор, доходит до следующего пункта:

...далее, герцогство Анжу и графство Мен будут очищены от войск и переданы королю, отцу ее...

Акт I, сцена I, строки 50—52

Как указывалось выше, Мен — французская провинция, находящаяся к югу от Нормандии, а Анжу лежит к югу от Мена.

Условие это справедливо. Анжу и Мен были наследственными владениями отца Маргариты, Рене Анжуйского, так что он просил только то, что принадлежало ему по праву.

Обе провинции в ходе Столетней войны были ограблены английскими солдатами, но более южный Анжу оккупирован не был. Даже в период максимальной экспансии англичан Анжу оставался французским (хотя Шекспир усиленно пытается доказать обратное).

С точки зрения «голубей», уступка не так велика, как выглядит на первый взгляд, ибо вернуть предстоит только графство Мен, а это небольшая плата за возможность сохранить остальные английские завоевания.

Однако с точки зрения «ястребов» такое умиротворение подлых французов было недопустимо. Да, провинции всего-навсего возвращали их законному владельцу, который к тому же теперь становился тестем английского короля. Однако было ясно, что никакой реальной власти (кроме той, что дана французским королем) у герцога Анжуйского нет, а потому Карл VII, смертельный враг Англии, сразу же приберет к рукам уступленные провинции.

Действительно, Рене стал последним герцогом Анжуйским, при котором сохранялась видимость независимости Анжу. После его смерти в 1480 г. герцогство отошло к французской короне и с тех пор являлось неотъемлемой частью Франции.

«...Без какого-либо приданого»

Прочитав пункт об уступке Анжу и Мена, Глостер (последний из братьев короля-завоевателя Генриха V и главный «ястреб» Англии) теряет дар речи, и бумага выпадает из его рук. Ее поднимает Генри Бофорт, епископ Уинчестерский (см. в гл. 11: «Молитвы церкви...») и продолжает чтение. В царствование Генриха V Уинчестер какое-то время был кардиналом. По требованию Генриха V он был вынужден отказаться от этого титула, но в 1426 г. вновь получил его. Если в первой части «Генриха VI» его реплики были озаглавлены «Уинчестер», то здесь они озаглавлены «Кардинал». В этой пьесе я буду называть его кардиналом Бофортом.

В последнем пункте соглашения говорится, что Маргарита

...будет доставлена за собственный счет короля Английского, без какого-либо приданого.

Акт I, сцена 1, строки 60—62

Час от часу не легче. Согласно обычаю, невесте полагалось иметь приданое. При заключении брака будущий муж всегда принимал его в расчет. Если же речь шла о браке с королем, то приданым могли быть какие-нибудь города или провинция, переходившие во владение мужа.

Для англичан (которые все еще считали себя завоевателями и относились к французам с презрением) новость о том, что французская принцесса выходит замуж за их короля вообще без приданого, а король оплачивает доставку невесты и сам выплачивает ей приданое в виде двух провинций, означала слишком большое унижение. С этого момента они Маргариту возненавидели.

В более поздние годы возникла легенда (которую и использует Шекспир в своем толковании исторических событий), что уступка этих двух провинций неизбежно вела к потере Англией всех своих французских владений. Однако это не так. Анжу англичанам никогда не принадлежал; что же касается Мена, то Англия не соблюдала условия соглашения и удерживала это графство до последнего. Поэтому ни о каком «приданом мужа» говорить не приходилось; поражение Англии имело совсем другие причины.

«Францию удержим...»

Король доволен условиями. Он, Маргарита и Суффолк уходят, но оставшиеся тут же затевают громкую ссору.

Главный «ястреб» Глостер кричит громче всех. Он называет договор позорным; по его мнению, тем самым Англия отказывается от всех завоеваний во Франции. Он говорит:

Исчезнет все, как вовсе не бывало.

      Акт I, сцена 1, строка 103

Кардинал Бофорт, лидер «голубей» и единокровный дядя Глостера (см. в гл. 12: «Он взрослым стал...»), отрицает, что это приведет к «исчезновению всего»:

Мы Францию удержим за собой.

      Акт I, сцена 1, строка 106

Иными словами, ситуация описана точно так, как она выглядела в финале первой части «Генриха VI», где излагались условия перемирия, подписанного в 1444 г. Там дело изображалась так, словно Франция потерпела поражение и король Карл VII признал английского короля своим сувереном. Эта фантастическая трактовка событий сохраняется и в этой пьесе, призванной доказать, что Англия проиграла долгую войну только из-за глупого и невыгодного договора о браке с французской принцессой.

«...К Нормандии ключи»

Другой «ястреб» высказывает более разумную точку зрения:

Те герцогства — к Нормандии ключи.

      Акт I, сцена 1, строка 114

Нормандия, находящаяся на северо-западе Франции, была английской аристократии дороже всех остальных французских провинций, вместе взятых. Именно из Нормандии приплыл в Англию Вильгельм Завоеватель, именно там жили предки большинства английских пэров, и именно там находились их родовые владения. Иными словами, для английской знати Нормандия была родным домом.

Генрих V завоевал Нормандию в ходе своей второй французской экспедиции 1417—1419 гг., и англичане сражались за нее с особым рвением. Даже в 1445 г. они владели Нормандией весьма уверенно. Поэтому угроза ей с юга казалась англичанам непереносимой.

Кстати говоря, произносит эти слова граф Солсбери.

В первой части «Генриха VI» упоминается граф Солсбери, но здесь речь идет о другом человеке. Предыдущий граф, Томас де Монтегью, был убит во время осады Орлеана, за шестнадцать лет до начала событий, описанных во второй части пьесы.

Томас де Монтегью сыновей не оставил, но имел от первой жены единственную дочь Алису (Элис), которая в 1428 г. (затри года до гибели Томаса) вышла замуж за Ричарда Невилла, сына графа Уэстморленда (того самого Уэстморленда, который был одним из главных действующих лиц первой и второй частей «Генриха IV», а также «Генриха V»).

После смерти Томаса де Монтегью Ричард унаследовал титул тестя. Именно Ричард является действующим лицом этой пьесы.

«...Уорик, храбрый сын мой»

Произнеся реплику о «ключах к Нормандии», Солсбери осекается и спрашивает:

Но что ж ты плачешь, Уорик, храбрый сын мой?

      Акт I, сцена 1, строка 115

Мы снова сталкиваемся с путаницей в именах. В первой части «Генриха VI» участвует граф Уорик, видный сторонник Ричарда Йорка, отвечавший за учебу Генриха VI, некоторое время занимавший пост регента Франции и бывший председателем суда, который приговорил Жанну д'Арк к сожжению на костре.

Тот граф Уорик уже умер. Он скончался в 1439 г. в возрасте пятидесяти семи лет, за шесть лет до начала второй части «Генриха VI». Точнее, он умер еще до конца первой части пьесы, но хронология там настолько перепутана, что Уорик присутствует при подписании перемирия 1444 г.

Новый граф Уорик — сын графа Солсбери; как и отца, его тоже зовут Ричардом Невиллом.

Ричард Невилл (он же граф Уорик), игравший важнейшую роль в последующие десятилетия, родился в 1428 г.; следовательно, в начале второй части «Генриха VI» ему всего семнадцать лет. Его жена была наследницей покойного Уорика, и Ричард получил свой титул благодаря ей (так же, как его отец получил свой). Строго говоря, титул перешел к нему только в марте 1450 г., так что называть сына Уориком в первой сцене пьесы Солсбери еще не имел права.

«Завоевала их моя рука...»

Уорик объясняет, что он оплакивает потерю двух провинций. Он говорит:

Завоевала их моя рука;
И города, что приобрел я кровью,
Возвращены французам с мирной речью!

      Акт I, сцена 1, строки 119—120

Конечно, это бред. Семнадцатилетний мальчик никогда не воевал во Франции, да и Анжу в том веке никто не завоевывал. Похоже, что Шекспир по небрежности спутал Ричарда Невилла-младшего с Ричардом Бошаном — графом Уориком из первой части «Генриха VI».

«...Добрый герцог Глостер»

Ричард Йорк тоже осуждает условия договора, но больше всех разгневан Хамфри Глостер. Он отменяет налог, который Суффолк провел через парламент для покрытия расходов на брак короля, и предсказывает, что вскоре Англия потеряет все свои французские владения.

Но стоит ему уйти, как кардинал Бофорт Уинчестерский возобновляет свою старую интригу. Он вполголоса говорит присутствующим, что Глостер, как наследник престола, будет недоволен любым браком Генриха, ибо в результате у того может появиться ребенок. Поэтому Глостера следует остерегаться,

Хотя его и любит чернь,
Зовет: «Наш добрый Хемфри, герцог Глостер!»

      Акт I, сцена 1, строки 158—159

Действительно, народ любил Глостера, несмотря на все его промахи как политика. В конце концов, тот был единственным оставшимся в живых братом великого Генриха V и, следовательно, напоминал о великой эпохе. Сам Глостер храбро сражался, прослыл великим патриотом, а патриотизм всегда высоко ценится.

Кроме того, он славился своим гостеприимством, покровительствовал ученым и делал щедрые пожертвования Оксфордскому университету. Поскольку историю писали именно ученые, помнившие своего покровителя с лучшей стороны, они и создали легенду о «добром герцоге Глостере».

«Он взрослым стал...»

Один из лордов, до сих пор молчавший, соглашается с кардиналом и говорит о Хамфри Глостере:

Зачем теперь протектор государю?
Он взрослым стал и может править сам.
Брат Сомерсет, соединись со мною,
И, к Сеффолку примкнув, мы вместе с ним
Проворно выбьем Хемфри из седла.

      Акт I, сцена 7, строки 165—169

[В оригинале: «Кузен Сомерсет...» — Е.К.]

Эти слова произносит тезка Глостера Хамфри Стаффорд, герцог Бекингем. Он тоже приобрел титул, женившись на единственной дочери графа Бекингема, а в 1444 г., незадолго до начала пьесы, стал первым герцогом Бекингемом.

В жилах Бекингема тоже текла королевская кровь. Его мать была дочерью Томаса Глостера, младшего сына Эдуарда III. Таким образом, Бекингем приходился этому плодовитому монарху правнуком, а Генриху VI — троюродным братом. Кроме того, Бекингем — троюродный брат Эдмунда Бофорта, второго герцога Сомерсета (см. в гл. 11: «...Разгром и смуты»), которого он здесь называет кузеном.

Однако вскоре выясняется, что возмущение, вызванное опекой лорда-протектора над королем, достаточно взрослым, чтобы править самостоятельно, — чистое лицемерие. Все знают, что возраст Генриха не имеет значения: самостоятельно король править не может и не сможет никогда, поэтому Бекингем тут же предлагает Сомерсету либо самому стать лордом-протектором, либо доверить этот пост ему, Бекингему.

«Твои в Ирландии деянья...»

Бекингем и Сомерсет уходят, и Йорк остается наедине с отцом и сыном — Солсбери и Уориком. Йорк — самый важный член королевской семьи, не являющийся потомком Джона Гонта. Поскольку по женской линии он возводит родословную к старшему брату Гонта Лайонелу (см. в гл. 11: «...За правду?»), то обладает большими правами на трон, чем Генрих VI.

Поэтому Солсбери, не одобряющий высокомерие кардинала Бофорта и разделяющий воинственные взгляды Глостера, обращается к Йорку как к своему естественному союзнику против кардинала и говорит:

Брат Йорк, твои в Ирландии деянья,
Где ты гражданский водворил порядок,
И в сердце Франции твои победы,
Когда ты был регентом в этом крае,
Внушили всем почет к тебе и страх.
Для блага родины объединимся...

      Акт I, сцена 1, строки 194—199

Йорк, действительно, славно потрудился во Франции в годы, предшествовавшие перемирию: он надежно удерживал Нормандию и в результате приобрел большую популярность. Однако это внушило страх сторонникам Ланкастеров, имевшим серьезные основания не доверять человеку способному и популярному, который мог предъявить преимущественные права на трон.

Поэтому, когда срок полномочий Йорка во Франции истек, его не продлили. Недаром чуть раньше в той же сцене, сразу после чтения рокового договора, король Генрих сказал:

Кузен наш Йорк,
Вас от регентства мы освобождаем...

      Акт I, сцена 1, строки 66—67

«Деянья в Ирландии», о которых говорил Солсбери, обращаясь к Йорку, также были достойными, однако их еще предстояло совершить. Это случилось позже; поездка Йорка в Ирландию еще сыграет свою роль в пьесе. Впрочем, он провел некоторое время в Ирландии в начале 1430-х гг., но тогда там никаких серьезных беспорядков не было.

«Как роковая головня Алфеи...»

Солсбери и Уорик тоже уходят, и наконец Йорк остается на сцене один.

Шекспир по-прежнему остается противником Йорка, что характерно для его времени, и заставляет Йорка размышлять над его попранным правом на престол. Оставшись наедине с собой, Йорк осуждает временщиков, отказавшихся от двух провинций:

Что их винить? Не все ли им равно?
Они дарят ведь не свое — чужое.

      Акт I, сцена 1, строки 220—221

Раздосадованный тем, что другие распоряжаются его собственностью, Йорк говорит:

Три королевства: Англия моя,
Ирландия и Франция — как будто
Так тесно с плотью связаны моей,
Как роковая головня Алфеи
Срослась когда-то с сердцем Мелеагра.

      Акт I, сцена 1, строки 232—235

Йорк имеет в виду Мелеагра Калидонского, жизнь которого зависела от сохранности полена, спрятанного у его матери Алтеи (Алфеи — см. в гл. 8: «Сон Алтеи!»). Ричард чувствует, что потеря королевства убьет его так же, как сгоревшая головня убила Мелеагра.

Поэтому Йорк решает бороться за корону, дождавшись подходящего момента и обзаведясь союзниками. Он говорит:

Ланкастер не похитит прав моих,
Не сдержит скипетр детскою рукою...

      Акт I, сцена 1, строки 244—245

Здесь Ланкастер — это король Генрих. Йорк мысленно лишает Генриха королевского титула и оставляет ему лишь титул, который тот унаследовал от своего прадеда Джона Гонта, герцога Ланкастера.

В конце монолога Йорк приходит к выводу, что его час пробил:

Лишу венца того, кто безрассудно
Правленьем книжным губит остров чудный.
ф1Акт I, сцена I, строки 258—259

Следует повторить: история не сохранила свидетельств того, что Йорк питал далекоидущие планы в начале своей карьеры. Судя по поведению Йорка во Франции до перемирия, которым начинается пьеса, а после перемирия по его поведению в Ирландии, он был искренне предан короне.

«...В Сент-Олбенс»

Действие перемещается в дом герцога Глостера, где он беседует с женой, герцогиней Элеонорой (Элинор).

Психологический настрой у супругов совершенно противоположный. Хамфри подавлен и напуган. Он мечтает избавиться от своего поста. Напротив, Элеонора возбуждена: она мечтает стать королевой (в конце концов, Хамфри — наследник престола).

Глостер бранит жену, но он слишком добродушен и быстро меняет гнев на милость.

Прибывает гонец и объявляет:

Милорд, его величеству угодно,
Чтоб вы сегодня прибыли в Сент-Олбенс,
Где будет королевская охота.

      Акт I, сцена 2, строки 56—58

[В оригинале: «...соколиная охота». — Е.К.]

Сент-Олбанс [в переводе — Сент-Олбенс. — Е.К.] — город примерно в 20 милях (32 км) к северо-западу от центра Лондона; он был назван в честь первого английского мученика, святого Альбана, который, согласно легенде, умер там в 303 г. н. э. Именно в Сент-Олбансе жил Иоанн (Жан) II Французский, взятый в плен после битвы при Пуатье. В царствование Генриха VI этому городу было суждено стать местом двух решающих сражений.

«...Новоиспеченный герцог Сеффолк»

Хамфри Глостер торопится присоединиться к королю; герцогиня обещает приехать следом. Однако она немного задерживается, чтобы посоветоваться с Джоном Юмом [в оригинале — Хам. — Е.К.], расстриженным священником, играющим на честолюбии герцогини. Он связан с ведьмами и колдунами, которые, как считает герцогиня, помогут ей достичь исполнения желаний: стать королевой. Элеонора отдает Юму деньги и уходит.

Юм остается один и произносит монолог, из которого выясняется, что он играет роль двойного агента. Он говорит:

А деньги
Всегда ведь кстати нам, хотя б от черта.
Но и другие руки деньги дарят.
Осмелюсь ли сказать? То кардинал
И новоиспеченный герцог Сеффолк.

      Акт I, сцена 2, строки 93—95

Иными словами, враги Глостера знают об интригах несчастной герцогини и готовят ей ловушку, надеясь вместе с Элеонорой погубить и ее мужа.

В пьесе Суффолк становится герцогом, как только привозит Маргариту в Англию. После прочтения рокового договора довольный король говорит Суффолку:

Маркиз, склони колени.
Отныне герцог Сеффолк будешь ты.
Тебе вручаем меч.

      Акт I, сцена 1, строки 64—65

В действительности Суффолк получил этот титул тремя годами позже, причем в куда менее благоприятный для себя момент.

«...Законный наследник престола»

Мы вновь возвращаемся в королевский дворец. Жалобщики ждут выхода лорда-протектора, который должен ответить на их челобитные и разрешить спорные вопросы. Но вместо Глостера выходят Суффолк и королева Маргарита, и Суффолк заявляет, что он сам примет петиции.

Один из жалобщиков — подмастерье оружейника, пришедший с доносом на своего хозяина. Он говорит, подавая Суффолку челобитную:

...на моего хозяина, Томаса Хорнера, сказавшего, что герцог Йорк — законный наследник престола.

Акт I, сцена 3, строки 26—28

Конечно, Йорк попадает в опасное положение. Согласно строгому порядку престолонаследия он действительно был законным наследником, и многие англичане, недовольные неудачным правлением короля и имевшие множество доказательств компетентности Йорка, помнили это.

Несмотря на свою лояльность, Йорк не мог запретить людям возлагать на него свои надежды; одного этого было достаточно, чтобы укрепить подозрения сторонников Ланкастеров. В конце концов эти подозрения должны были заставить Ланкастеров предпринять какие-то действия против Йорка и подвигнуть его на мятеж. Это было неизбежно.

«К святости стремится он...»

Естественно, королева Маргарита теряет терпение. Если законный король — Йорк, то каково же ее положение? Маргарита разрывает петиции и прогоняет жалобщиков.

Обиженная Маргарита заявляет Суффолку, что верховная власть, которая вынуждена выслушивать какие-то петиции, расписывается таким образом в собственной слабости. Она недовольна тем, что ее муж проявляет слабость и находится под башмаком у лорда-протектора. И наконец она с жаром заявляет, что, когда Суффолк сватал ее от имени короля, все выглядело иначе:

Я думала, что Генрих схож с тобою
Любезностью, и мужеством, и ростом.
Но к святости стремится он...

      Акт I, сцена 3, строки 55—57

Честно говоря, в этом браке мужу и жене следовало поменяться ролями. Из Маргариты Анжуйской, будь она мужчиной, получился бы властный государь, а Генрих, родись он женщиной, стал бы прекрасной королевой. К несчастью, судьба распорядилась иначе.

Маргарита, презиравшая мужа (и, судя по всему, сексуально неудовлетворенная), с горя занялась политикой. Естественно, как француженка, она выступала за мир с Францией, неустанно поддерживала Суффолка и кардинала Бофорта и со всей присущей ей энергией боролась с «ястребами» Глостером и потенциально опасным соперником Йорком.

Однако в результате Маргарита утратила возможность сохранять позицию «над схваткой», втянула Генриха в борьбу политических партий, закончившуюся гражданской войной, вызвала к себе ненависть противников Суффолка и стала козлом отпущения для всех, кто не мог простить поражения во Франции.

Приходится признать, что злобность и мстительность Маргариты во многом способствовали развязыванию гражданской войны, а ее энергия и упрямство стали причиной того, что война оказалась чрезвычайно продолжительной и привела страну к катастрофе.

«...Гордая протектора жена»

Королева Маргарита перечисляет лордов, которые не нравятся ей по тем или иным причинам, но главный объект ее ненависти — женщина. Королева говорит:

Но все они [пэры Англии. — Е.К.] не так мне досаждают,
Как гордая протектора жена.

      Акт I, сцена 3, строки 77— 78

Эта ненависть вполне естественна, если учесть, что герцогиня претендует на титул королевы, а Маргарита боится потерять корону. Более того, герцогиня намного богаче Маргариты. Несомненно, она выставляет напоказ свое богатство и издевается над нищей француженкой, которой посчастливилось на какое-то время стать королевой.

Шекспир искусно обыгрывает антагонизм двух женщин; может быть, с точки зрения драматургии это гениально, но с точки зрения истории абсолютно неверно. Печальный конец настиг герцогиню за четыре года до брака Маргариты и Генриха. Когда Маргарита прибыла в Англию, Элеонора уже умерла; королева и герцогиня не только не были соперницами, но даже не знали о существовании друг друга.

Однако нам приходится следовать шекспировской версии Войны Алой и Белой розы.

«...Пока Париж измором не был взят»

Снова входят придворные, обсуждая вопрос, сможет ли Сомерсет разумно распоряжаться остатками британских владений во Франции, или следует продлить срок регентства Йорка.

Король Генрих пытается погасить намечающуюся ссору, но королева Маргарита с жаром вмешивается в спор, помогая партии кардинала и Суффолка сместить Хамфри Глостера с его поста. Глостер, затравленный окружавшими его со всех сторон противниками, покидает зал.

После его ухода Маргарита, притворившись, что приняла герцогиню за служанку, дает ей пощечину. Разгневанная герцогиня также удаляется.

Хамфри Глостер, справившись со своим гневом и не зная об оскорблении, нанесенном его жене, возвращается и просит, чтобы его стороннику Йорку продлили срок полномочий во Франции.

Однако Йорк понимает, что Глостер беспомощен и что партия Суффолка одержала победу. Он объясняет, что возвращаться во Францию нет смысла. Даже если его вновь назначат на пост регента, положение дел не изменится:

Лорд Сомерсет меня удержит здесь
Без отпуска, без денег и оружья,
Пока дофин не заберет весь край.
Уж я плясал под дудку Сомерсета,
Пока Париж измором не был взят.

      Акт I, сцена 3, строки 170—174

Ричард Йорк был регентом Франции дважды — с 1437 по 1439 и с 1440 по 1445 г. Его первый срок завершился настоящей катастрофой, и Йорк объяснял это отсутствием поддержки из Лондона. Но Париж был взят раньше. Французы отбили у англичан Париж еще в 1436 г., за год до назначения Йорка на пост регента. Второй же срок Йорка оказался успешным, и тогда на отсутствие поддержки он не жаловался. (Именно этот второй срок и истек в настоящий момент.)

Однако пост регента достался Сомерсету, потому что Суффолк вовремя дал ход жалобе подмастерья на оружейника Томаса Хорнера и заставил ученика повторить свое обвинение против хозяина, якобы утверждавшего, что Йорк законный английский король. Разгневанный Йорк называет всех сторонников этой точки зрения изменниками, но дело уже сделано. Даже Глостер вынужден признать, что, если такое мнение получило широкое распространение, поручать Йорку ответственный пост во Франции опасно.

Поэтому во Францию едет Сомерсет.

«Тот герцог жив...»

Герцогиня Элеонора, взбешенная полученной пощечиной, теряет всякую осторожность и устраивает в саду у своего дома спиритический сеанс, который проводит некая Марджери Джорден. Герцогиня хочет узнать будущее — очевидно, для того, чтобы выбрать правильную линию поведения, — и с этой целью вызывает демонов.

Как часто бывает в пьесах Шекспира, демоны, вызванные с помощью черной магии, действительно приходят. В данном случае появляется Дух и отвечает на заданные вопросы в классическом стиле оракула. Первый вопрос задает Роджер Болингброк — астролог, которому покровительствует Глостер. Он спрашивает о судьбе короля Генриха. Ответ гласит:

Тот герцог жив, что Генриха низложит,
Однако он переживет его,
И смертью он насильственной погибнет.

      Акт I, сцена 4, строки 31—32

Фраза нарочито темна и составлена двусмысленно, как все ответы оракулов, которые сбываются в любом случае. Благодаря недостаточной флективности английского языка, первая строка пророчества может означать и «еще жив герцог, который низложит короля», и «еще жив герцог, которого низложит король». Выбор значения зависит от того, кто задал вопрос. Только он может решить, кто кого переживет, а затем погибнет насильственной смертью.

Собственно говоря, оба варианта оракула верны или почти верны (в таких вопросах елизаветинская публика разбиралась лучше нас). В каком-то смысле ныне живущий герцог действительно низложит короля, но затем сам будет низложен королем; а насильственной смертью умрут оба.

«От воды...»

Следующий вопрос касается будущего герцога Суффолка; Дух дает следующий ответ:

Он от воды свою кончину примет.

      Акт I, сцена 4, строка 34

Тоже звучит двусмысленно. By water по-английски значит и «поблизости от воды», и «посредством воды» (то есть утонув в воде). Впоследствии выяснится, что и это предсказание исполнится, но сформулировано оно так, что его подлинный смысл становится ясным лишь в последний момент.

«...Избегает замков»

Последний вопрос относится к судьбе герцога Сомерсета. Дух отвечает следующее:

Пусть избегает замков.
Он безопаснее в степях песчаных,
Чем там, где замки громоздятся.

      Акт I, сцена 4, строки 36—37

Это может означать, что Сомерсету грозит опасность либо погибнуть при осаде замка, либо угодить в темницу, либо быть казненным в замке, но какой толк от такого прорицания? Грядущее событие угадать заранее невозможно. Как всегда бывает с оракулами, их предсказания правдивы, но бесполезны.

«Aio te, Aeacida...»

Но сеть вокруг герцогини уже сплетена. Агенты короля Генриха предупреждены заранее и находятся поблизости, чтобы поймать герцогиню с поличным.

В пьесе подготавливают ловушку Йорк и Бекингем. Позиция Йорка здесь выглядит довольно странно, поскольку в данном случае он служит интересам клики Сомерсета—Суффолка, а все считали, что Йорк в этом никак не заинтересован. И в самом деле, присутствие Йорка на месте преступления — выдумка Шекспира.

Йорк читает три пророчества, записанные участниками спиритического сеанса, и делает паузу, чтобы посмеяться над первым, посвященным герцогу и королю. Он видит явную двусмысленность ответа о том, кто кого низложит, и говорит:

Звучит совсем как
«Aio te, Aeacida, Romanos vincere posse».

      Акт I, сцена 4, строки 62—63

Такой ответ получил от оракула Пирр, царь Эпира, когда в 282 г. до н. э. готовился к вторжению в Италию и наступлению на римлян. В переводе прорицание звучит так: «Говорю тебе, потомок Эака, что римская победа возможна».

Как по-латыни, так и по-английски эта фраза может означать и «ты можешь победить римлян», и «тебя могут победить римляне». И здесь тоже оказалось правдиво и то и другое, потому что Пирр победил римлян в двух битвах, а римляне Пирра — только в одной, однако эта единственная победа была последней.

В каком-то смысле описание ареста герцогини верно, но не во всем. На самом деле попытка колдовства и арест Элеоноры случились в 1441 г., за четыре года до брака Генриха VI и Маргариты. Более того, Йорк не присутствовал при аресте герцогини и не мог при нем присутствовать; в 1441 г. он был во Франции и пытался сохранить Нормандию.

Однако Шекспир, поручив эту миссию Йорку, с точки зрения драматургии поступил совершенно правильно. То, что Йорк получил возможность прочитать пророчества, добавило сцене драматизма. Елизаветинская публика прекрасно знала, что таинственным герцогом, которому суждено сместить короля, является сам Йорк, что по прошествии некоторого времени Йорк, в свою очередь, будет смещен королем и умрет трагической насильственной смертью. (Однако это случится только в следующей пьесе.)

«Хоть зрение...»

Во время ареста герцогини король и королева находятся на соколиной охоте в Сент-Олбансе. Кардинал и Глостер тоже здесь; как обычно, они яростно ссорятся и готовы вызвать друг друга на дуэль. (Во время ареста герцогини Хамфри Глостеру пятьдесят лет, а кардиналу за шестьдесят, так что искусно орудовать мечами они вряд ли могли бы.)

За этим следует комический эпизод, в котором некий деревенский житель Симпкокс притворяется, что произошло чудо: якобы он был слеп от рождения и неожиданно прозрел.

Король изображен в этой сцене доверчивым простофилей, потому что каждая его фраза говорит о набожности святоши, что несовместимо с его светским положением и не соответствует настроению всех остальных (а особенно кардинала). Так, услышав, что слепой внезапно прозрел, король говорит:

Как велика его земная радость, —
Хоть зрение грехи его умножит...

      Акт II, сцена 1, строки 70—71

Иными словами, вновь обретенное зрение увеличит количество соблазнов, которые раньше слепого не тревожили, поэтому везение может превратить его в грешника. Эта мысль почерпнута в Евангелии от Иоанна: «Иисус сказал им: если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас» (Ин., 9: 41).

В Библии речь идет о слепоте символической. Фарисеи, к которым обращается Иисус, претендуют на значение истины, а потому не хотят внимать учению и остаются грешниками. Если бы они признали, что ничего не знают (то есть слепы), то стали бы учиться и перестали бы грешить.

Однако поводом для этой фразы является предыдущий эпизод, в котором Иисус излечивает слепого от рождения; видимо, набожный король вспомнил именно его.

«В Бервике...»

Король спрашивает Симпкокса, где он родился, и тот отвечает:

На севере, в Бервике, государь.

      Акт II, сцена 1, строка 83

Город Берик [в переводе — Бервик. — Е.К.] находится на побережье Северного моря всего в 3 милях (5 км) от границы с Шотландией.

Но тут Глостер устраивает обманщику перекрестный допрос, подробности которого Шекспир заимствует из книги под названием «Деяния и памятники этих последних и опасных дней», написанной англичанином Джоном Фоксом и опубликованной в 1563 г. Фокс собрал все доступные ему легенды о людях, которых преследовали, подвергали пыткам и убивали за их религиозные убеждения, поэтому вскоре его труд стали называть «Книгой мучеников».

Глостер заставляет Симпкокса называть цвета, которых слепой от рождения и прозревший лишь полчаса назад знать не может. Самозванца приговаривают к наказанию, хотя его жена восклицает:

Ах, сэр, мы от нужды пошли на это.

      Акт II, сцена 1, строка 157

Эта фраза очень важна. Столетняя война легла тяжелым бременем на плечи англичан и создала им множество дополнительных трудностей. Слабость верховной власти при Генрихе VI позволяла лордам (в том числе Глостеру и кардиналу) создавать собственные армии, которые воевали друг с другом и терроризировали население. Более того, основу английского сельского хозяйства составляло овцеводство, которое нуждалось в обширных пастбищах. Но если раньше эти пастбища предназначались для выпаса стада, принадлежавшего городу или общине, то теперь лорды огораживали их для выпаса своих собственных стад.

Положение английских крестьян неуклонно ухудшалось в течение нескольких десятилетий; простой народ терял доверие к верховной власти и стремился сменить ее. Страна созрела для революции, гражданской войны или того и другого вместе.

Глостера хвалят за то, что он разоблачил Симпкокса, но тут приходит известие об аресте жены Глостера, занимавшейся колдовством. Глостер, ошеломленный этой новостью, уже не помышляет о дуэли с кардиналом. Бедняга может сказать только одно: если его жена действительно занималась колдовством, пусть она отвечает за это по всей строгости закона.

«Когда б Глендаур...»

Тем временем в Лондоне Ричард Йорк снова мечтает о троне. Во время тайных переговоров с Солсбери и Уориком он раскрывает природу своих династических притязаний, снова повторяет рассказ о семи сыновьях Эдуарда III и снова подчеркивает свое происхождение (по материнской линии) от третьего сына, в то время как Генрих является потомком лишь четвертого сына. (Трудно представить себе, что Солсбери и Уорик этого не знают, но публике нужно напомнить об этом.) Когда Ричард упоминает Эдмунда Мортимера, графа Марча (брата его матери) и «законного» преемника Ричарда II, Солсбери, прервав его, говорит:

Тот Эдмунд в царствованье Болингброка,
Как я читал, потребовал корону
И стал бы королем, когда б Глендаур
До смерти не держал его в плену...

      Акт II, сцена 2, строки 39—42

Снова повторяется старая путаница. В плену у Оуэна Глендаура находился не граф Марч и наследник престола, а его дядя и полный тезка (см. в гл. 7: «Мортимер...»). По крайней мере, здесь говорится о его смерти в плену, что соответствует истине; точнее, он умер в Уэльсе, сражаясь на стороне Глендаура, зятем которого стал. В первой части «Генриха VI» описана смерть Эдмунда Мортимера в лондонском Тауэре, но это не имеет никакого отношения ни к дяде, ни к племяннику.

Шекспир опускает одну важную деталь: Ричард Йорк женат на Сесили Невилл, сестре графа Солсбери. Ричард Йорк и Солсбери — зять и шурин, так что у Невиллов есть все основания быть сторонниками Йорка.

«...Йорка возведет на трон»

Солсбери и Уорик становятся союзниками Йорка и обещают поддержать его притязания на трон. Йорк убеждает их не торопиться и ждать подходящего момента. Действуя в духе Макиавелли, Йорк предлагает дождаться падения Глостера, предсказывая, что оно пойдет на пользу его сторонникам. (Шекспир, симпатии которого на стороне Ланкастеров, намеренно приписывает Йорку поступки в духе Макиавелли; исторических подтверждений этому нет.)

Собеседники соглашаются, и Уорик говорит:

Подсказывает сердце мне, что
Уорик Однажды Йорка возведет на трон.

      Акт II, сцена 2, строки 79—80

Это одно из пророчеств оракула, которые сбываются всегда, но лишь наполовину. Уорик действительно сплотил сторонников Йорка и в свое время был известен под прозвищем «делатель королей», но королем он сделал вовсе не Ричарда Йорка.

Йорк отвечает:

А я, мой Ричард, глубоко уверен,
Что Ричард Уорика поставит первым
В земле английской после короля.

      Акт II, сцена 2, строки 82—83,5

Это еще одна полуправда. В свое время Уорик действительно станет вторым человеком в Англии после короля, но этим королем будет не Ричард Йорк.

«В Смитфильде...»

В следующей сцене король Генрих судит герцогиню Элеонору. Ее помощники из простонародья осуждены на страшную смерть. Король Генрих говорит:

Колдунью эту в Смитфильде сожгут,
А вас троих на виселицу вздернут.

      Акт II, сцена 3, строки 7—8

Смитфилд [в переводе — Смитфильд. — Е.К.] — восточный район центрального Лондона. Сначала там проводили рыцарские турниры, затем ярмарки, а потом публичные казни. Сейчас на этом месте находятся главные мясные рынки.

Ведьму Марджери Джорден действительно сожгли на костре. Однако из троих оставшихся всю строгость закона испытал на себе лишь астролог Роджер Болингброк. Его повесили и четвертовали — иными словами, вздернули на виселицу, затем живым сняли с нее и отрубили руки и ноги. Один из его помощников умер в тюрьме, но доносчика Хама простили.

«...На Мене»

Что же касается Элеоноры, то ее наказание значительно мягче, поскольку она знатная дама и тетка самого короля. Король Генрих говорит ей:

Трехдневному подвергшись покаянью,
В изгнании должны вы поселиться
На Мене, под надзором Джона Стенли.

      Акт II, сцена 3, строки 11—13

Остров Мэн [в переводе — Мен. — Е.К.], имеющий 30 миль (48 км) в длину и 10 миль (16 км) в ширину, расположен в Ирландском море между северной Англией и северной Ирландией. Когда-то Мэн принадлежал Шотландии, но Эдуард III захватил его.

Впоследствии остров сначала принадлежал роду Монтегью (представителями которого были Солсбери из «Ричарда II» и Солсбери из первой части «Генриха VI»).

Затем дядя Солсбери из «Ричарда II» продал остров Уильяму Скрупу (ле Скроупу), графу Уилтширу (см. в гл. 6: «К графу Уильтширу...»), наследники которого утратили это владение после казни графа во время восстания Болингброка. В 1406 г. Болингброк (в то время уже Генрих IV) передал остров сэру Джону Стенли; с тех пор Мэн стал их родовым владением.

Этот удаленный остров был дикий, пустынный и малонаселенный, он служил англичанам Сибирью.

«...Соберется в Бери»

Падение Глостера происходит быстро. Его жена осуждена, и король приказывает ему оставить должность лорда-протектора.

После комического эпизода, в котором оружейник Томас Хорнер опровергает обвинение в измене, выдвинутое против него собственным подмастерьем, вновь возникает тема Глостеров.

Убитый горем герцог встречается с измученной герцогиней, которой предстоит пережить публичное покаяние. Герцогиня, босая и обернутая в белую простыню, к которой прикреплена бумага с перечислением ее грехов, должна пройти по лондонским улицам, подвергаясь насмешкам толпы.

Глостер пытается утешить жену, а Элеонора пытается предупредить мужа о новых происках врагов, но их разговор прерывает прибытие герольда, который сообщает:

Призываю вашу светлость в парламент его величества, который соберется в Бери первого числа будущего месяца.

Акт II, сцена 4, строки 70—71

Здесь Шекспир, как обычно, уплотняет время. Хроника падения Глостера выглядит примерно так:

1. В 1440 г., несмотря на все возражения Глостера, был освобожден из плена Карл Орлеанский; это сильно подорвало влияние Глостера.

2. В 1441 г. была осуждена и сослана герцогиня Элеонора, что явилось для Глостера большим унижением. Герцогиню отправили на остров Мэн, где она прожила два года и умерла в 1443 г.

3. В 1445 г. Маргарита Анжуйская вышла замуж за Генриха VI и стала самым непримиримым врагом Глостера, потому что тот, несмотря на все поражения и унижения, оставался наследником престола до тех пор, пока Маргарита не родит ребенка.

В 1447 г., когда Маргарита, пробыв замужем два года, оставалась бесплодной, от Глостера решили избавиться раз и навсегда. С этой целью созвали парламент, но собраться он должен был не в Лондоне; жители столицы любили Глостера и не дали бы его в обиду.

Поэтому сессия парламента состоялась в Бери-Сент-Эдмундсе, в 60 милях (96 км) к северо-востоку от Лондона. Бери находился в графстве Суффолк, то есть на территории врага Глостера герцога Суффолка.

Более того, парламент был созван в спешке и без предварительного уведомления Глостера, чтобы тот не успел собрать людей для своей защиты. Услышав о вызове на сессию парламента, изумленный Глостер говорит:

Не испросивши моего согласья,
Решили тайно! Хорошо, приду.

      Акт II, сцена 4, строки 72—73

Если бы парламент действительно созвали сразу после серии постигших Глостера катастроф, его, несомненно, ожидал бы арест (если не что-нибудь похуже), и Глостер постарался бы держаться от парламента как можно дальше.

Однако в пьесе Глостер изображен человеком поразительно наивным. На самом деле парламент был созван через шесть лет после осуждения герцогини, и Глостер, уже униженный и лишенный власти, не ожидал, что враги предпримут против него какие-нибудь новые меры. Поэтому он отправился на сессию парламента, не ожидая ничего дурного.

«...Погибло все»

Парламент собрался, но Глостер опаздывает. Королева тут же обращается к Генриху и называет Глостера изменником. Шекспир еще раз показывает, что английская аристократия способна только на ссоры и раздоры. Подчеркивая это, драматург поручает Сомерсету сообщить королю новость. В последний раз мы встречались с Сомерсетом, когда его назначили регентом Франции. Теперь, когда король спрашивает его о тамошних делах, Сомерсет мрачно отвечает:

Вы всех владений ваших в этом крае
Лишились, государь; погибло все.

      Акт III, сцена 1, строки 84—85

Это говорит прежде всего о некомпетентности самого Сомерсета. Однако в свете подлинной истории заявление Сомерсета выглядит несколько преждевременным.

К моменту сессии парламента в Бери (1447) Англия еще владела Нормандией и областями вокруг Бордо. Решающее французское наступление, в ходе которого англичан изгнали из Нормандии (1450) и Бордо (1451), началось только через год. Последняя попытка отвоевать Бордо, закончившаяся гибелью Толбота у Кастильона, провалилась лишь в 1453 г. Таким образом, «все погибло» только через шесть лет.

Тем не менее с точки зрения драматургии было вполне логично отнести окончательное падение Глостера к времени полного банкротства его курса на войну до победного конца.

«За измену...»

Наконец Глостер появляется, и Суффолк приветствует его так:

Тебя я за измену арестую.

      Акт III, сцена 1, строка 97

В действительности Глостера арестовали на второй день сессии парламента, 11 февраля 1447 г.

Но сам арест не имел особого значения. Признать человека виновным в государственной измене мог только суд, а предъявить такое обвинение Глостеру было бы трудно, учитывая его популярность у простого народа. Поэтому королеве и ее партии было гораздо проще организовать смерть Глостера. Идея убийства носится в воздухе.

«Я прибыл из Ирландии...»

Внезапно прибывает гонец с неутешительными известиями из-за границы. Он говорит:

Я прибыл из Ирландии, милорды,
Вам сообщить: мятежники восстали,
Подняв оружие на англичан.

      Акт III, сцена 1, строки 282—284

В этом нет ничего удивительного. Восстания в Ирландии не прекращались начиная с эпохи Эдуарда III. А поскольку четыре поколения англичан тщетно тратили все усилия на завоевание Франции, это мешало им как следует закрепиться в Ирландии.

Даже сам железный Толбот, воин-супермен из первой части «Генриха VI», лорд-наместник Ирландии с 1414 по 1419 г. (когда Генрих V сражался при Азенкуре и завоевывал Нормандию), не сумел справиться с ирландцами.

Однако Англия никогда не отказывалась от прав на Ирландию и время от времени направляла туда войска для подавления очередного восстания.

У членов партии Суффолка появляется блестящая идея: отправить в Ирландию Йорка.

«...В Ирландию их переправить»

Положение Йорка как «законного наследника» представляет для Ланкастеров серьезную угрозу. Арест и близкая смерть Глостера только приближают Йорка к трону, он становится старшим членом королевской семьи, вторым после самого короля (поскольку считается, что Бофорты унаследовать трон не могут). Поэтому лучше отправить его как можно дальше.

Ирландия — идеальное место для этой цели, тем более что там легко подорвать репутацию Йорка как блестящего полководца, завоеванную во Франции. Он и сам может погибнуть там, как его дед по материнской линии, Роджер Мортимер (см. в гл. 7: «Мортимер...»). Йорку остается только подчиниться. Он говорит:

Лорд Сеффолк, через десять дней я буду
В Бристоле поджидать своих солдат,
Чтобы в Ирландию их переправить.

      Акт III, сцена 1, строки 327—329

На самом деле для этого потребовалось куда больше времени. Йорк сумел оттянуть свой отъезд в Ирландию на два года и отплыл туда лишь в 1449 г.

«Джон Кед...»

Дело в том, что у Йорка (описанного Шекспиром предвзято) есть свои планы. Негласная ссылка не помешает ему насолить своим врагам. Для этого у него уже есть средство. Йорк говорит:

Я смельчака из Кента подстрекнул:
Джон Кед из Эшфорда
Поднять в стране восстание сумеет,
Принявши имя Джона Мортимера.

      Акт III, сцена 1, строки 356—359

Кент — графство, расположенное на юго-восточной оконечности Англии, а Эшфорд — довольно крупный город примерно в 40 милях (64 км) к юго-востоку от Лондона. Именно там семьдесят лет назад бушевало восстание Уота Тайлера, и народ этого не забыл. С тех пор положение там ничуть не улучшилось, поэтому Кент был готов восстать. Однако, как всегда происходит в таких случаях, те, против кого готовится восстание, уверены, что во всех бедах виноваты внешние подстрекатели.

Нет никаких доказательств того, что Джон Кед служил орудием в руках герцога Йоркского. Конечно, позднейшая ланкастерская пропаганда, ставшая во времена Шекспира, если так можно выразиться, официальным партийным курсом, сообщала, что Кед был урожденным ирландцем и приехал в Кент во время пребывания Йорка в Ирландии. В этом утверждении содержался намек на то, что Кеда заслал в Кент именно Йорк. Сам герцог говорит, что в Ирландии Кед был его шпионом:

Не раз, одевшись как лохматый керн,
Ходил он разговаривать с врагами
И возвращался к нам, никем не узнан,
И мне об их злодействах сообщал.

      Акт III, сцена 1, строки 367—370

(Но когда это могло случиться? Йорк только сейчас взял курс на гражданскую войну. Во время своего предыдущего пребывания в Ирландии он был молодым человеком лет двадцати с небольшим и ездил туда осмотреть свои тамошние имения, а не воевать.)

«На умершего Джона Мортимера...»

Более того, если Кед действовал как агент Йорка, то он наверняка не стал бы называть себя его соперником в борьбе за трон.

Однако Йорк говорит о своем намерении назвать Кеда Джоном Мортимером, то есть членом семьи Мортимер и законным наследником престола. Это придало бы словам Кеда намного больший вес в глазах крестьян, которых всю жизнь учили уважать королевский титул, но едва ли пошло бы на пользу самому Йорку.

Можно возразить, что таким образом было удобно напомнить народу о правах семьи Мортимер, не называя прямо самого Йорка. Однако на каждый довод есть контрдовод: если бы восстание было подавлено (а оно действительно было подавлено), эти права были бы дискредитированы бесчинствами толпы и интересы Йорка пострадали бы.

В изображении Шекспира Йорк — сознательный последователь Макиавелли (которого из него сделала официальная пропаганда сторонников Ланкастеров), но все это лишено практического смысла.

В подкрепление своего утверждения Шекспир вкладывает в уста Йорка следующие слова:

На умершего Джона Мортимера
Лицом, походкой, речью он похож.

      Акт III, сцена 1, строки 372—373

Конечно, в этом нет никакой необходимости. История учит, что от самозванца, претендующего на престол, внешнего сходства не требуется. В то время фотографии еще не существовало, и мало кто из простых людей знал, как выглядят члены королевской семьи. Радио тоже не было, а потому никто не знал их голосов. Люди готовы были признать любого самозванца, лишь бы он обещал улучшить их жизнь.

«...Спровадили мы Хемфри»

Действие снова переносится в Бери-Сент-Эдмундс. По сцене пробегают люди. Один из них говорит другому:

Беги к милорду Сеффолку; скажи,
Что, как велел, спровадили мы Хемфри.

      Акт III, сцена 2, строки 1—2

Как указывалось выше, Хамфри [в переводе — Хемфри. — Е.К.] Глостер был арестован 11 февраля 1447 г. Суд над ним так и не состоялся. Утром 28 февраля его нашли мертвым в собственной постели.

Безусловно, было объявлено, что герцог умер естественной смертью; в доказательство предъявили труп, на котором не было следов насилия. Конечно, в пятьдесят шесть лет Глостер вполне мог умереть от сердечного приступа, особенно учитывая тяжелые поражения и огорчения, которые он пережил за последние семь лет.

С другой стороны, избавление от Глостера было до такой степени выгодно его врагам, что в его естественную смерть никто не поверил. Вся страна единодушно решила, что герцога приказал убить Суффолк.

Глостер был популярен и раньше, а после смерти его популярность только возросла. Соответственно упала популярность Суффолка. Поскольку прямых наследников Глостер не оставил, его собственность было легко присвоить. Суффолк, проявив такую же непростительную близорукость, как и Ричард II после смерти Джона Гонта (см. в гл. 6: «...Всю движимость, казну, доходы, утварь»), тут же захватил львиную долю земель Глостера, раздав остальное своим родным и друзьям. А в 1448 г. по настоянию королевы он получил титул герцога.

Конечно, трудно представить себе более необдуманные действия. Люди и так считали Суффолка убийцей, а теперь он стал в глазах народа еще и разбойником, ограбившим убитого. Но окончательно подорвали его репутацию слухи о том, что Суффолк — любовник королевы.

Через три года после смерти Глостера ненависть к Суффолку достигла апогея и грозила вот-вот разразиться восстанием. Этот взрыв и произошел после известия о потере Нормандии.

Однако в пьесе изображено, что Нормандия была потеряна еще до ареста Глостера, а Суффолк стал герцогом сразу после того, как доставил Маргариту Анжуйскую в Англию. Поэтому Шекспиру остается только одно решение (динамичное и одновременно сценичное): причиной падения Суффолка становится убийство Хамфри Глостера.

«Просит вам сказать народ...»

Узнав о смерти Глостера, король Генрих падает в обморок, а когда приходит в себя, тут же заявляет, что это убийство. Королева Маргарита в длинном и страстном монологе безуспешно пытается разубедить мужа.

Входит Уорик и публично обвиняет Суффолка в убийстве, после чего оба хватаются за шпаги. Наконец появляется Солсбери (отец Уорика) и сообщает, что у парламента собирается народ. Он говорит Генриху:

Властитель, просит вам сказать народ,
Что, если Сеффолка не обезглавят
Иль не изгонят из страны родной, —
Они его отсюда вырвут силой...

      Акт III, сцена 2, строки 243—246

Генрих тут же прогоняет Суффолка, приказывая ему покинуть Англию в трехдневный срок.

На самом деле это произошло не сразу после смерти Глостера, а через три года. Когда в январе 1450 г. собрался парламент, палата общин потребовала ареста Суффолка. 17 марта он был приговорен к пятилетней ссылке и получил предписание покинуть Англию до 1 мая.

«Бофорт умирает...»

Но Суффолк — не единственный из врагов Глостера, кого ждет смерть. Не успевают огласить решение о высылке Суффолка, как входит придворный и сообщает:

...кардинал наш Бофорт умирает,
Недугом тяжким он сражен внезапно.

      Акт III, сцена 2, строки 369—370

Король торопится к нему, и, когда кардинал Бофорт с трудом произносит последние слова, Генрих говорит:

Лорд-кардинал, коль думаешь о рае,
Приподними хоть руку в знак надежды.
Кончается, не подавая знака.

      Акт III, сцена 3, строки 27—29

В пьесе кардинал Бофорт умирает от сознания собственной вины перед убитым Глостером и, как прямо говорит Шекспир, отправляется в ад.

Испытывал кардинал муки совести или нет, неизвестно, но в отличие от Суффолка Бофорт действительно умер сразу после Глостера. Он умер в своем дворце 11 апреля 1447 г., через шесть недель после смерти своего единокровного племянника. В то время кардиналу было около семидесяти лет; это был последний из сыновей Джона Гонта и внуков Эдуарда III.

Теперь последними представителями ветви Ланкастеров, являвшимися прямыми потомками Джона Гонта по мужской линии, оставались лишь Генрих VI (правнук Гонта от его первой жены) и Эдмунд Сомерсет (правнук Гонта от его третьей жены), а также сыновья Гонта.

«...От воды умру я»

Однако отправиться в ссылку Суффолку толком так и не пришлось. Народный гнев против него все нарастал, и у многих (особенно в Лондоне) вызывало возмущение то, что Суффолк избежит смерти и отправится в ссылку, из которой еще может вернуться. Казалось, что беспорядками охвачена вся Англия. Чтобы избежать народного восстания, судно, на котором Суффолк отплыл 1 мая, перехватил военный корабль. Герцог перешел на борт военного корабля, и 5 мая его казнили — видимо, по приказанию властей, которые решили пожертвовать им, чтобы избежать худшего. В то время Суффолку было пятьдесят четыре года; этот возраст плохо согласуется с любовными сценами, где Шекспир изображает его рядом с двадцатилетней королевой.

В пьесе судно, везущее замаскированного Суффолка (что должно было уберечь его от ярости толпы по дороге в порт), действительно останавливает военный корабль. Герцога передают человеку, который называет себя Уолтером Уитмором.

Суффолк потрясен; он объясняет свой испуг так:

Мне страшно это имя — в нем погибель.
Один мудрец мой гороскоп составил
И говорил, что от воды умру я.

      Акт IV, сцена 1, строки 33—35

Это намек на предсказание, полученное на спиритическом сеансе (который на самом деле состоялся за девять лет до ссылки Суффолка). В Средние века имя Уолтер часто произносили как Уотер, так что его распространенная сокращенная форма была Уот (например, Уот Тайлер). Широкое распространение имени Уот привело к возникновению распространенной фамилии Уотсон.

Итак, Суффолку было суждено умереть не только «by water» — «от воды» (то есть в море), но и «by Water» (от руки человека по имени Уолтер).

«Как честолюбивый Сулла...»

Ясно, что Суффолку грозит смерть, но он отказывается просить пощады. Герцог спрашивает командира захватившего его корабля, почему он должен умереть, и получает ответ: он был жаден и присвоил значительную часть королевской казны, был любовником королевы и убил Глостера.

Командир корабля говорит Суффолку:

Возвысился ты хитростью бесовской,
И, как честолюбивый Сулла, ты
Пресыщен, сердце матери пожрав.

      Акт IV, сцена 1, строки 83—85

Сулла один из римских полководцев, в последний век существования Римской республики он способствовал уничтожению ее конституции и проложил путь к созданию империи. В 82 г. до н. э. Сулла повел армию против своих врагов, которые тогда владели городом Римом. Он был первым полководцем, штурмовавшим Рим силами римской армии, и именно в этом смысле пресытился, пожрав сердце собственной матери. Более того, после победы Сулла конфисковал движимое и недвижимое имущество своих врагов и за счет этого обогатился сам и обогатил своих сторонников. Все это напоминает то, как Суффолк получил владения Глостера.

«Разбойник, гладиатор...»

Суффолк все еще бросает вызов своим врагам. Он говорит, что многие великие люди погибли от рук ничтожных убийц:

Разбойник, гладиатор, римский раб
Зарезал Туллия; бастардом Брутом
Заколот Юлий Цезарь; дикарями —
Помпей, а Сеффолка убьют пираты.

      Акт IV, сцена], строки 135—138

Туллий — это Цицерон, которого убили солдаты, посланные Марком Антонием. А Брута многие считали незаконным сыном Юлия Цезаря. Помпей был убит не свирепыми дикарями, а цивилизованными жителями Египта эпохи Птолемеев.

Суффолк называет своих убийц пиратами, потому что те захватили его судно в открытом море.

После смерти Суффолка два дворянина, сопровождавшие его в поездке, отвозят его тело обратно в Лондон.

«Подонки Кента, мразь...»

Настала пора описать восстание Джека Кеда (или Джона Кеда), которого Йорк отправил в Кент перед своим отъездом в Ирландию (см. в гл. 12: «Джон Кед...»).

После смерти Суффолка у Ланкастеров не осталось никого, кроме Сомерсета, который благодаря своей неудаче во Франции был почти так же непопулярен, как и Суффолк, кто мог бы руководить недалеким королем.

Поэтому многие возлагали надежды на Ричарда Йорка. Он хорошо зарекомендовал себя во Франции и был последним способным администратором периода окончания Столетней войны; более того, он сумел добиться успеха и в Ирландии. Ему удалось усмирить тамошних повстанцев и продемонстрировать такую смесь решительности с мягкостью, что в ходе последовавших за этим гражданских войн симпатии большинства ирландцев были на стороне партии Йорка.

Мало того, он был единственным Плантагенетом (потомком Эдуарда III исключительно по мужской линии), не принадлежавшим к ветви Ланкастеров. Ему не требовалось подкупать людей: все и без того говорили, что Йорк должен стать вторым человеком в стране после короля. То, что после 1450 г. в стране возобладали настроения сторонников Йорка, вовсе не означает, что за спиной восставших стоял Йорк; просто люди сохранили здравый смысл и видели то, что само бросалось в глаза.

Примерно тридцать тысяч жителей Кента и Суссекса под командованием Джека Кеда отправились в Лондон, чтобы передать королю петицию с требованием вернуть Йорка. Они требовали изменения внутренней политики и хотели, чтобы страной правил Йорк. Сначала у людей были исключительно мирные намерения; они вели себя прилично; в толпе было много мелких землевладельцев, искренне преданных короне и доброму королю (но не чужеземной королеве).

Как все движения фермеров, крестьян и ремесленников, на это восстание возвели напраслину тогдашние летописцы, которые были связаны с учеными; ученые же пользовались поддержкой аристократии и ассоциировали себя с ней. Поэтому объективную картину происходившего составить трудно. Но конечно, Шекспир, не упускавший возможности посмеяться над ремесленниками и крестьянами, превращает восстание в настоящий фарс.

К середине июня 1450 г. (примерно через пять недель после казни Суффолка — жертвы, посредством которой партия королевы тщетно пыталась предотвратить народные волнения) армия Кеда разбила лагерь в Блэкхите [в переводе — Блекхит. — Е.К.], находившемся южнее Темзы, примерно в 5 милях (8 км) к востоку от центра Лондона.

Королевский двор выигрывал время, получая петиции и отвечая на них, и делал вид, что сочувствует народу, а сам тем временем втайне поспешно собирал войска. Как только армия была собрана, против кентцев выслали отряд под командованием двух братьев Стаффорд [в переводе — Стеффорд. — Е.К.].

Жалобщики, смущенные и напуганные появлением вооруженных людей, явно не помышляли о сражении и начали быстро отступать в направлении Кента. Но в местечке Севеноукс (Семь Дубов), расположенном в 23 милях (37 км) к юго-востоку от Лондона, солдаты их догнали.

В пьесе об отступлении не говорится ни слова. Дело изображено так, словно люди Кеда по-прежнему находятся в Блэкхите. Старший Стаффорд кричит им:

Подонки Кента, мразь, мятежный сброд!
Сложить оружье, висельники! Живо!

      Акт IV, сцена 2, строки 119—120

Аристократы, посланные против восставшего простонародья, привыкли обращаться к нему именно так. Существовала теория, что собаки должны знать свое место; достаточно быть решительным и показать простым людям ваше презрение, как они убегут поджав хвост. Это срабатывает, но не всегда.

Иногда в отместку аристократов разрывают на части.

«...Дочку Кларенса»

В данном случае Кед хвост не поджал. Наоборот, он тоже называет себя аристократом; более того — претендентом на престол. Он говорит:

...Эдмунд Мортимер, граф Марч,
Взял в жены дочку Кларенса, не так ли?

      Акт IV, сцена 2, строки 133—134

Упомянутый Кларенс — это Лайонел Антверпенский, третий сын Эдуарда III. У него была дочь Филиппа, которая действительно вышла замуж за Эдмунда Мортимера, третьего графа Марча. Стаффорды вынуждены признать это.

Кед продолжает объяснять, что у Филиппы родились близнецы — факт, который Стаффорды категорически отрицают. Кед говорит, что старшего из близнецов украла нищенка. Когда тот вырос, стал каменщиком, а сам Кед — сын этого старшего сына Эдмунда Мортимера.

Если бы дело обстояло так, то Кед был бы двоюродным братом Эдмунда, пятого графа Марча, но имел бы преимущественное право на престол. Кроме того, Кед стал бы двоюродным братом Ричарда Йорка, однако и в этом случае преимущественное право было бы у Кеда.

Все же из уважения к отцу нынешнего короля, Генриху V, Кед согласен не претендовать на трон. Он удовольствуется и должностью лорда-протектора.

«...Голову лорда Сея»

Один из подручных Кеда предъявляет дополнительное требование:

[[А вдобавок мы требуем голову лорда Сея за то, что он продал герцогство Мен.

Акт IV, сцена 2, строки 158—159

Лорд Сей — это Джеймс Финнее: его полный титул — лорд Сей и Сил. Он был очень близок к покойному Суффолку и служил Генриху VI в качестве лорд-камергера и лорд-казначея. Поскольку Джеймс Финнее ведал финансами, было логично обвинять его в высоких налогах. (Его потомок участвовал в колонизации Новой Англии, и его имя сохранилось в названии города Олд-Сейбрук, Коннектикут.)

8 июня состоялось сражение, в котором победу одержали сторонники Кеда, убившие обоих Стаффордов. Однако отряд под командованием Стаффордов был лишь авангардом армии, главные силы которой еще находились в Блэкхите.

«...В Саутуорке»

Тем временем в Лондоне мягкосердечный король Генрих размышляет, как следует вести себя с Джеком Кедом, чтобы не допустить кровопролития, в то время как безутешная королева Маргарита прижимает к себе голову казненного Суффолка, оплакивая его.

Быстро входит гонец и говорит:

Враг в Саутуорке. Спасайтесь, государь!

      Акт IV, сцена 4, строка 27

Победа над Стаффордами оказала на врагов Кеда сильное психологическое воздействие. Когда люди Кеда снова двинулись вперед, никто не посмел остановить их. В начале июля мятежники достигли Саутуорка, находящегося на другом берегу Темзы прямо напротив центра Лондона.

Казалось, восставшие без помех могут войти в Лондон, но позволить им захватить короля было бы верхом глупости. Поэтому Бекингем говорит Генриху:

Мой государь, укройтесь в Киллингуорте,
Пока сберем войска, чтоб их сломить.

      Акт IV, сцена 4, строки 39—40

Киллингуорт (точнее, Кенилуорт) — замок, расположенный к югу от Ковентри, примерно в 90 милях (144 км) к северо-западу от Лондона. Сегодня он хорошо известен по роману «Кенилуорт» сэра Вальтера Скотта, в котором описаны романтические события, происшедшие там именно в эпоху Шекспира.

Король готовится к побегу, но в это время прибывает второй гонец и кричит:

Кед овладел уж Лондонским мостом.
Бегут, дома бросая, горожане...

      Акт IV, сцена 4, строки 49—50

3 июля 1450 г. Джек Кед, не встретив сопротивления, вошел в Лондон. Это действительно был подвиг.

«...Тауэр захватить»

Джек Кед вошел в Лондон не только без всякого кровопролития (что было согласовано с лорд-мэром), но и сумел удержать своих людей от грабежей и тому подобных эксцессов.

Напротив, в пьесе Кед приказывает своим людям сжечь Лондонский мост и взять Тауэр. Действительно, надолго овладеть Лондоном, не захватив Тауэр, нельзя, но Тауэр надежно удерживает лорд Скейлс [в переводе — Скелс. — Е.К.], объявляющий собравшимся горожанам:

Могу лишь дать вам небольшой отряд;
Ведь и меня враги тревожат здесь:
Они пытались Тауэр захватить.

      Акт IV, сцена 5, строки 7—9

Лорд Скейлс мельком упомянут в первой части «Генриха VI», поскольку после битвы при Патэ он попал в плен вместе с Толботом. Со дня той битвы прошло двадцать лет, но лорд Скейлс был полон сил и прожил до 1460 г. Действительно, во время восстания Джека Кеда Толбот тоже еще был жив. Он погиб при Кастильоне лишь три года спустя, в 1453 г.

«Если они не умели читать...»

Однако люди Кеда каким-то образом сумели захватить лорда Сея; видимо, король отправил лорда в Тауэр ради его спасения. Как повстанцам удалось взять его в плен, Шекспир не объясняет; исторические источники тоже хранят молчание.

Кед устраивает пародийный суд над лордом Сеем, обвиняя его главным образом в поддержке грамотных. Таким образом Шекспир высмеивает воинствующий антиинтеллектуализм простонародья.

Однако следует признать, что антинеинтеллектуализм тоже существует; во всяком случае, простые люди эпохи Шекспира считали, что ученые наказывают их только за то, что они неграмотны. Так, Кед говорит Сею:

...ты сажал их [бедняков. — Е.К.] в тюрьмы, а если они не умели читать — вешал их.

      Акт IV, сцена 7, строки 45—47

Здесь речь явно идет о знаменитой системе «неприкасаемости духовенства», следующей из 104-го псалма (14—15): «[Господь] никому не позволял обижать их [своих служителей], и возбранял о них царям: / «Не прикасайтесь к помазанным Моим, и пророкам Моим не делайте зла».

Этот тезис служил священнослужителям охранной грамотой от светских властей. В Средние века его использовали для защиты священников от мирского суда, поскольку даже король не должен причинять вреда пророкам Божьим (это понятие трактовалось расширительно и относилось ко всему духовенству). Это шло священникам на пользу, так как церковные суды (единственные, которые могли судить священнослужителя) не имели права приговаривать человека к смертной казни.

Постепенно система «неприкасаемости духовенства» распространилась на всех, кто умел читать (поскольку в Средние века грамотными были почти исключительно священники). Если человек, обвиненный в убийстве, мог прочитать фрагмент из Библии, он не подлежал смертной казни; дело ограничивалось клеймом на руке. Однако второе убийство уже каралось смертью. Иными словами, грамотность позволяла человеку безнаказанно совершить только одно убийство.

Грамотных это вполне устраивало, но неграмотные возмущались несправедливостью: почему за то же преступление неграмотного наказывают сильнее? Поэтому для людей Кеда это было не просто проявлением мракобесия, но чем-то вроде мести.

«В своих «Записках»...»

Лорд Сей пытается защищаться и начинает свою речь так:

В своих «Записках» пишет Цезарь: Кент —
На острове приятнейшая область...

      Акт IV, сцена 7, строки 62—63

[В оригинале: «Кент — самая цивилизованная часть острова». — Е.К.]

Это завуалированная попытка польстить восставшим.

Во время завоевания Англии Цезарь высадился именно в Кенте, так как Кент — ближайшая часть острова по отношению к континенту. А поскольку он был ближайшим к континенту, то имел налаженные торговые связи с Галлией и опосредованно испытывал влияние далекого Рима. Поэтому вполне естественно, что Цезарь считал Кент наиболее цивилизованной частью острова.

«...Генриха Пятого»

Что бы ни говорил Сей в свое оправдание, это ему не помогает: люди Кеда отрубают лорду голову. На следующий день, 4 июля, Кед уже не смог удерживать своих сторонников, и несколько домов было разграблено. Возмущенные этим лондонцы организовали сопротивление и призвали на помощь солдат, находившихся в Тауэре.

Армия Кеда провела ночь на противоположном берегу реки, а когда рано утром 5 июля она снова попыталась войти в Лондон, ее встретили разъяренные горожане и заставили отступить. После этого двор решил прибегнуть к дипломатии. Были даны обещания исправить недостатки, и те, кто еще верил в такие обещания, разошлись по домам. В версии Шекспира люди Кеда изображены сбродом, который грабил Лондон. К ним выходят придворные Бекингем и Клиффорд, предлагают прощение и дают щедрые обещания. Клиффорд (восьмой барон Уэстморленд) использует и другую тактику: он произносит магическое имя Генриха Пятого:

Кто любит короля и ждет прощенья,
Пусть шапку бросит вверх и закричит:
«Бог, короля храни!»
Кто враг ему, не чтит его отца³,
Перед которым Франция дрожала,
Взмахни мечом и мимо проходи.

      Акт IV, сцена 8, строки 14—18

Упоминание Генриха V производит на сторонников Кеда сильное впечатление. (Именно это мешало Йорку предъявить свои права на трон. Имя Генриха V все еще пользовалось популярностью у народа, и хотя бездарное правление Генриха VI уменьшило уважение к королевской власти, однако это уважение все еще было достаточно сильным, а потому восстание, основанное только на защите прав законного претендента, не имело бы ни малейшего шанса на успех.)

Кед пытается сплотить своих сторонников, но Клиффорд выкрикивает имя человека, одержавшего великую победу при Азенкуре, и произносит воинственную антифранцузскую речь, спекулируя на патриотизме. После этого почти все сторонники покидают Кеда, и ему приходится спасаться бегством.

На самом деле все было далеко не так просто. После ухода части сторонников у Кеда оставалось достаточно людей, чтобы продержаться в Лондоне еще два дня, но затем они перессорились между собой, а лондонцы по-прежнему были настроены против восставших. После этого Кед сдался, сел на коня и галопом поскакал на юг, к побережью. Сомневаться не приходится: он надеялся бежать во Францию.

«Эсквайр из Кента...»

За голову Кеда была назначена награда в тысячу марок. В пьесе говорится, что умиравший с голоду Кед доскакал до Кента и забрался в чей-то сад, надеясь после пяти дней бегства найти что-нибудь съестное. Там его обнаруживает хозяин — мелкий землевладелец, образцовый английский йомен, который отказывается звать людей на помощь и сражается с Кедом в одиночку, произнеся следующие слова:

Покуда Англия стоит, никто не скажет,
Что Айден Александр, эсквайр из Кента,
Вел с голодающим кровавый бой.

      Акт IV, сцена 10, строки 44—46

Получив смертельное ранение, Кед падает. И только тогда честный Иден [в переводе — Айден. — Е.К.] узнает, кого он победил. И удивленный эсквайр восклицает:

Так мной убит изменник гнусный Кед?

      Акт IV, сцена 10, строка 68

Однако в жизни все выглядело совсем не так героически. Иден действительно победил Кеда в поединке, но прекрасно знал, с кем он сражается. И стремление защитить свою собственность было здесь ни при чем. Когда Кед галопом скакал на юг, Иден преследовал его по пятам, проявив при этом не больше благородства, чем гончая, потому что он стремился получить награду в тысячу марок. Он догнал беглеца, убил его и получил свои деньги.

«...С мощной, многочисленною ратью»

Не успел Генрих VI, благополучно укрывшийся в Кенилуорте, услышать о разгроме армии Кеда, как он получил куда менее приятное известие. Входит гонец и говорит:

Вернулся из Ирландии наш Йорк
И с мощной, многочисленною ратью...

      Акт IV, сцена 9, строки 24—25

Сочувствуя противникам Йорка, Шекспир утверждает, что Йорк привел свою армию из Ирландии с целью воспользоваться неразберихой, вызванной восстанием Кеда (которое он же якобы и организовал).

На самом деле все выглядело иначе. Восстание Кеда было подавлено в июле, а Йорк прибыл из Ирландии только в сентябре 1450 г. Факты доказывают, что Йорк прибыл в Англию скорее из чувства долга, чем из честолюбия. Было ясно, что самостоятельно править Генрих VI не может, а его первый министр Сомерсет не только непопулярен, но и некомпетентен.

Йорк был старшим принцем крови и унаследовал бы трон, если бы Генрих VI умер бездетным (на сомнительные права Бофортов можно было не обращать внимания). Почему бы в таком случае Йорку не попытаться реорганизовать систему управления, став лордом-протектором? Многим англичанам это понравилось бы, а один член парламента в это время даже внес предложение сделать Йорка официальным наследником престола. (Правда, за одно это предложение он тут же угодил в Тауэр.)

«...Я пошлю герцога Эдмунда в Тауэр»

Ланкастеры прекрасно понимают, что их слабым местом является Сомерсет. Поэтому король Генрих пытается задобрить Йорка и одновременно защитить Сомерсета. Он посылает к Йорку Бекингема со следующим поручением:

Спроси, зачем оружье поднял он,
И передай ему, что герцог Эдмунд
Немедленно отправлен будет в Тауэр.
Ты в заточенье будешь, Сомерсет,
Пока войска его не разойдутся.

      Акт IV, сцена 9, строки 37—40

«...Аякс»

Приписывая Йорку стремление захватить престол, Шекспир вынужден перегрузить следующую сцену чередой странных событий. Так, она начинается с заявления Йорка, прибывшего из Ирландии:

Йорк прибыл предъявить свои права,
Снять с Генриха бессильного корону.

      Акт V, сцена 1, строки 1—2

Но когда к нему прибывает эмиссар короля Бекингем, Йорк без всякой видимой причины чувствует свою беспомощность и с досадой говорит:

И, словно в древности Аякс, готов я
Обрушить ярость на быков и коз.

      Акт V, сцена 1, строки 26—27

Это намек на конец Аякса, сына Теламона, который, обезумев от гнева, что ему не достались доспехи погибшего Ахилла, начал избивать стада домашних животных, думая, что это его враги-греки.

На самом деле Йорк вернулся из Ирландии не для захвата короны. Он совершил марш в Кент — скорее для изучения общественного мнения, чем для подавления восстания (возможно, он и поднял бы восстание, если бы мнение общества склонялось в его пользу, но этого не было). Увиденное убедило Йорка, что он может потребовать устранения Сомерсета и сам занять место лорда-протектора. Именно это он и говорит Бекингему:

Привел я войско, чтобы отстранить
От короля злодея Сомерсета...

      Акт V, сцена 1, строки 35—36

«...Отдать я сына старшего»

Бекингем красноречиво заверяет Йорка, что Сомерсет уже отправлен в Тауэр, и Йорк, поверив этому, распускает армию. Это не выдумка Шекспира; так было на самом деле.

Если бы Йорк действительно был интриганом в стиле Макиавелли, каким его изображает Шекспир, и прибыл в Англию для того, чтобы захватить престол, едва ли он распустил бы армию только на основании слов Бекингема о том, что Сомерсет брошен в тюрьму. Но если Йорк был предан королю и хотел стать всего лишь лордом-протектором, слов монарха было для него вполне достаточно.

Распустив армию (на самом деле это случилось лишь в марте 1452 г., через полтора года после прибытия Йорка из Ирландии, а не сразу же, как изображено в пьесе), Йорк радостно говорит:

Готов монарху доброму отдать
Я сына старшего, — нет, всех сынов
В залог любви и верности своей;
Пришлю их всех с охотой величайшей.
Коней, оружье, земли — все ему
Отдам я, лишь бы умер Сомерсет.

      Акт V, сцена 1, строки 48—53

Упоминаемые Ричардом Йорком сыновья играют важную роль в следующих исторических хрониках, но в этой пьесе на сцене еще не появлялись.

Сыновей у Йорка четверо. В порядке старшинства это Эдуард, Эдмунд, Джордж и Ричард. В момент роспуска армии первым троим сыновьям десять, девять и три года соответственно. Младший, Ричард, еще не родился.

«...Ахиллово копье»

Вскоре выясняется, что Сомерсета не только не казнят, но он даже не посажен в тюрьму. Сомерсет появляется на сцене вместе с ликующей Маргаритой, ненависть которой к Йорку так велика, что она больше не в силах ее скрывать.

Взбешенный Йорк забывает об осторожности. Он прямо называет Генриха обманщиком, недостойным короны. Королем должен быть только он, Йорк. Ричард говорит:

Мне увенчать должна чело корона,
И взор мой, как Ахиллово копье,
То хмурясь, то блеснув улыбкой, будет
Попеременно ранить и целить.

      Акт V, сцена 1, строки 99—101

Ахиллово копье упоминается в одном не слишком широко известном мифе о греческом герое Ахилле. Когда греки высадились в Малой Азии, они оказались в Мизии, далеко от Трои, поскольку географических карт в то время не было. Царь Мизии Телеф пытался оказать сопротивление захватчикам, и Ахилл, копье которого было таким тяжелым, что управляться с ним мог только хозяин, ранил его.

Рана Телефа воспалилась, и оракул предсказал ему, что исцелить ее может только тот, кто нанес рану. Поэтому Телеф предложил грекам провести их к Трое, если Ахилл, воспользовавшись своим копьем, исцелит его. Ахилл согласился, соскреб с наконечника немного ржавчины и посыпал ею рану. В другом варианте мифа Ахилл посыпал ржавчиной землю, на ней выросла трава тысячелистник (Achillea millefolium), которая и излечила рану.

В результате копье Ахилла вошло в пословицу как нечто обоюдоострое, способное и ранить, и лечить одновременно. Конечно, король может либо хмуриться, либо улыбаться, поэтому одно и то же лицо способно и убивать, и исцелять.

«...За измену королю»

Безусловно, речь Йорка — это измена, и Сомерсет тут же заявляет:

Чудовищный изменник! Арестую
Тебя я за измену королю.

      Акт V, сцена 1, строки 107—108

Но Клиффорд идет еще дальше. Он говорит о Йорке:

Изменник он; отправьте Йорка в Тауэр
И отсеките дерзкую башку.

      Акт V, сцена 1, строки 134—135

После роспуска армии Йорк действительно был арестован; конечно, Ланкастеры были бы рады казнить его, но политические соображения не позволили этого сделать. Йорк был слишком популярен в народе; к тому же власти еще не забыли, что убийство Глостера закончилось необходимостью казнить Суффолка. Поэтому чрезвычайных мер против Йорка не предпринимали, тем более что на самом деле он никогда не произносил публичных речей, призывавших к государственному перевороту, и не раскрывал своих честолюбивых намерений (если они у него тогда вообще были).

«Неаполя презренное исчадье...»

Йорку тоже не по душе роль мученика. После роспуска армии он уже предлагал отдать королю сыновей в залог своей лояльности и благонадежного поведения, и теперь он предлагает то же самое.

Королева Маргарита высмеивает это предложение и называет сыновей Йорка ублюдками:

...бастарды Йорка...

      Акт V, сцена 1, строка 115

Йорк отвечает на оскорбление оскорблением и говорит королеве:

Забрызганная кровью чужестранка!
Неаполя презренное исчадье
И Англии окровавленный бич!

      Акт V, сцена 1, строки 117—118

[В оригинале: «...неаполитанка, отвергнутая Неаполем...» — Е.К.]

Может сложиться впечатление, что Маргарита — итальянка. На самом деле это не так; она чистокровная француженка. Но ее отец номинальный король Неаполя, отстраненный от правления арагонцами. Королева является «неаполитанкой, отвергнутой Неаполем» только в этом смысле. Конечно, на елизаветинскую публику, привыкшую слышать об итальянском коварстве и неразборчивости в средствах (см. в гл. 6: «...Молве про жизнь Италии роскошной»), несовместимых с английскими честностью и прямодушием, использование привычных эпитетов по отношению к Маргарите как к итальянке должно было произвести сильное впечатление.

«...Меч поможет»

Входят два сына Йорка, Эдуард и Ричард, и высказывают готовность стать заложниками, гарантируя лояльность отца. Младший, Ричард, который во второй и третьей частях «Генриха VI» изображен отчаянным сорвиголовой, говорит, имея в виду предложенный ими способ спасти отца от грозящего ареста:

А не поможет слово — меч поможет.

      Акт V, сцена 1, строка 140

Речь замечательная — особенно если учесть, что во время ареста отца Ричард еще не родился.

Далее Шекспир пропускает два года, даже не указав на это. А жаль, потому что эти два года были чрезвычайно важными.

В пьесе Йорк, только что лишившийся армии и обвиненный в государственной измене, за что ему грозит арест, внезапно переходит в контратаку. Армия возникает словно из-под земли, и Йорк готовится к войне. Все это очень странно и совершенно необъяснимо, если не учесть реальных событий прошедших двух лет.

Йорк был арестован 10 мая 1452 г. Поскольку отрубать ему голову было неблагоразумно, король простил его и сослал Йорка в его имение. Там Йорк спокойно жил некоторое время, видимо убежденный, что события развиваются в его пользу и его время еще наступит.

А в 1453 г. независимо друг от друга произошли три события колоссального значения.

Во-первых, 17 июля 1453 г. Толбот проиграл битву при Кастильоне. Это положило конец долгой французской авантюре, которую начал Эдуард III и довел до апогея Генрих V. Англия раз и навсегда лишилась всех своих французских владений (кроме Кале), и англичане должны были понять это. Требовался козел отпущения, который ответил бы за эти потери и за смерть превращенного в идола Толбота. Естественно, таким козлом отпущения стал всесильный первый министр Сомерсет. Честно говоря, он заслужил такую участь.

Во-вторых, через месяц после упомянутой битвы, в августе, психическое состояние Генриха резко ухудшилось. Он никогда не отличался умом, но душевнобольным не был. Теперь утверждать это никто бы не осмелился. Король невпопад отвечал на обращенные к нему фразы и вел себя настолько неадекватно, что его решили не показывать публике. Придворные делали вид, что все в порядке, но, конечно, шила в мешке не утаишь.

И наконец, в октябре 1453 г. Маргарита родила мальчика. Естественно, тут же распространился слух, что его отец — не Генрих. (Действительно, учитывая темперамент короля, это утверждение казалось вполне правдоподобным.)

Однако слух — это одно, а реальность — совсем другое. Никто не осмелился доказывать незаконность наследника престола (в случае неудачи последствия для такого смельчака оказались бы роковыми). Мальчика назвали Эдуардом и тут же сделали его принцем Уэльским, дабы все знали, что он является наследником престола.

К концу 1453 г. ситуация сложилась следующим образом. Состояние короля рано или поздно стало бы известно (и скорее рано, чем поздно), поэтому нужно было восстановить пост лорда-протектора. Сомерсет для этой должности не годился; он был слишком непопулярен. Маргарита сосредоточила все силы на защите своего ребенка; впоследствии она тратила всю свою энергию на то, чтобы ее сын в один прекрасный день унаследовал корону. Казалось ясным, что ей придется подавить свою гордость и согласиться на назначение Йорка. Если бы королева не согласилась частично уступить власть, ей пришлось бы лишиться всего, потому что народ, узнав о состоянии Генриха, наверняка посадил бы на трон Йорка. Йорку предложили стать членом Государственного совета, после чего он потребовал устранения Сомерсета. С ним согласились и отправили Сомерсета в Тауэр.

В феврале 1454 г. Йорк открыл сессию парламента. В его интересах было объяснить народу, почему этого не сделал сам король. Случилось так, что в это время умер Джон Кемп, архиепископ Кентерберийский. Существовал обычай, согласно которому к королю приходила делегация лордов, чтобы обсудить вопрос о преемнике. Йорк позаботился о том, чтобы такая делегация была создана и получила доступ к королю. Все бы сразу убедились, что править страной король не может.

Если Йорк действительно был хладнокровным интриганом, каким его изобразил Шекспир, и если бы он действительно мечтал о троне, то теперь сделать это было бы нетрудно. На безумного короля Генриха можно было не обращать внимания, его смерть всех устроила бы. Малолетнего принца Уэльского можно было объявить незаконным сыном (кто стал бы в этом сомневаться?), а королеву Маргариту посадить в тюрьму и даже казнить, обвинив в супружеской измене.

Йорк мог сделать это на совершенно законных основаниях и, не прилагая особых усилий, унаследовать трон.

Однако даже в 1454 г. Йорк все еще не проявлял признаков того, что он действительно стремится к короне. Когда безумие короля стало явным, парламент назначил Йорка лордом-протектором, и он принял этот пост, не помышляя о чем-то большем. Мало того, когда в конце 1454 г. король Генрих оправился и стал похож на нормального человека, Йорк тут же отказался от поста протектора; это был поступок человека, искренне преданного короне.

Но в награду за преданность он получил очередной оглушительный удар. Стоило Йорку уйти в отставку, как король Генрих (точнее, королева Маргарита, действовавшая от его имени) освободил Сомерсета из тюрьмы и снова поставил его во главе правительства.

Ничего хуже королева придумать не могла (но у нее всегда страсти побеждали здравый смысл — если он у Маргариты был вообще). Нанести народу более страшное оскорбление было нельзя. Люди не хотели видеть во главе государства человека, который потерял Францию и предал Толбота.

Не менее страшное оскорбление Маргарита нанесла лично Йорку. Только теперь он наконец пришел к выводу, что король Генрих неисправим и что Англию может спасти лишь немедленная революция. Ему оставался только один выход: собрать армию и начать Войну Алой и Белой розы. Естественно, его главными сторонниками были граф Солсбери и его сын, граф Уорик.

«...Гнусный недоносок»

Целых два года, наполненные сложнейшими политическими событиями (потерей Франции, безумием короля, рождением наследника престола, временным протекторством Йорка, падением и новым взлетом Сомерсета), опущены Шекспиром.

Сразу после требования арестовать его Йорк подает сигнал Солсбери и Уорику. Они вырастают как из-под земли, после чего начинается гражданская война. Клиффорд, наиболее агрессивный из Ланкастеров, и Ричард, наиболее агрессивный из Йорков, тут же устраивают словесную дуэль. Клиффорд злобно говорит юному Ричарду:

Прочь, куча злобы, гнусный недоносок,
Урод, горбатый телом и душой!

      Акт V, сцена 1, строки 157—158

[В оригинале: «Прочь, куча злобы, непереваренный комок...» — Е.К.]

Так Шекспир приступает к созданию портрета юного Ричарда, которого он в конце концов сделает величайшим злодеем всех времен и народов. Поскольку Шекспир есть Шекспир, этот портрет запечатлелся в сознании многих поколений, однако следует сразу сказать, что образ этот абсолютно недостоверен.

Как будет видно впоследствии, главной и практически единственной мишенью Тюдоров, настроенных против Йорка, в эпоху которых жил и творил Шекспир, был именно этот Ричард (впоследствии король Ричард III). Первым его бесстыдно и искусно оболгал сэр Томас Мор, который около 1514 г. написал книгу под названием «История Ричарда III». В этом труде Мор тщательно повторил все самые худшие слухи о Ричарде, которые придумывали и распространяли Тюдоры, однако предусмотрительно воздержался от утверждения, что эти слухи являются неопровержимыми фактами. В отличие от Мора Шекспир изображает дело так, словно эти злобные домыслы действительно правдивы.

Так, живописные и словесные портреты той поры не свидетельствуют о том, что Ричард был уродом. Возможно, он был мал ростом, но лишь по сравнению со своим старшим братом Эдуардом, рост которого составлял больше 6 футов (183 см); по меркам того времени Эдуард был настоящим гигантом.

Возможно, что одно плечо у Ричарда было выше другого. Мор описывает Ричарда так: «Он был короток и мал ростом, потому что его тело было сильно деформировано, одно плечо выше другого...» Однако Мор осторожно избегает указаний на то, каким именно образом было деформировано тело Ричарда.

Но и этого достаточно. Позднейшие легенды превратили Ричарда в чудовищного колченогого горбуна. Недаром Клиффорд называет его «непереваренным комком».

В той же сцене сын Клиффорда, названный здесь «молодым Клиффордом», наделяет Ричарда новым эпитетом:

Клейменый зверь...

      Акт V, сцена 1, строка 215

[В оригинале: «Мерзкий стигматик...» — Е.К.]

Стигматик — это тот, кто отмечен стигмой, то есть меткой. Такой стигмой может быть клеймо, накладываемое в наказание за преступление, или большое и бросающееся в глаза родимое пятно. Клиффорд имеет в виду именно это (что весьма правдоподобно, поскольку далее говорится, что Ричард родился деформированным). Родимое пятно считалось отметкой, оставленной Богом.

«Позор твоим сединам...»

Король Генрих, в свою очередь, стыдит графа Солсбери, самого важного из вельмож, поддерживающих Йорка. Он говорит:

Позор твоим сединам, Солсбери,
Безумный вождь помешанного сына!

      Акт V, сцена 1, строки 162—163

В начале Войны Алой и Белой розы Солсбери пятьдесят пять лет; для того времени возраст достаточно почтенный.

Любопытно, что Шекспир, ни словом не заикающийся о безумии Генриха VI (как и о безумии его деда, короля Карла VI Французского), заставляет Генриха называть безумными других. Здесь король называет Уорика «помешанным», а Солсбери — «безумным». Ранее в той же сцене Генрих говорит о Йорке:

...бешеное честолюбье
Его толкнуло против нас восстать.

      Акт V, сцена 1, строки 132—133

[В оригинале: «...безумие и честолюбивый нрав заставляют его перечить своему королю». — Е.К.]

«...Каменеет сердце»

В действительности Йорк начал свой поход из Ладлоу (западная Англия, на границе с Уэльсом). Эти места были родовым уделом графов Марчей (то есть Мортимеров, к семье которых Йорк принадлежит по материнской линии). Затем он быстро повел своих людей к Лондону и встретился с армией Ланкастеров у Сент-Олбанса 22 мая 1455 г.

Йорк выразил готовность подчиниться королю, если тот устранит (иными словами, казнит) Сомерсета. Даже в это время он не претендовал на корону. Но король (или, точнее, королева, которая всегда была упряма) отказался, и битва началась.

Ланкастеры прочно удерживали Сент-Олбанс, но часть войска Йорка обошла холм, на котором стояла королевская армия, внезапно атаковала ее с тыла и ворвалась в город. Захваченные врасплох сторонники Ланкастеров почти сразу обратились в бегство.

Армия Ланкастеров понесла тяжелые потери. Шекспир (который всегда изображает войны в стиле Гомера, то есть как последовательность поединков, если считает нужным изображать их) сталкивает Йорка с Клиффордом. В этом бою Клиффорд погибает.

Йорк уходит; на сцене появляется молодой Клиффорд и видит труп отца. Юноша приходит в ужас и говорит:

Смотрю на это,
И каменеет сердце; будет камнем,
Пока я жив.

      Акт V, сцена 2, строки 49—51

Через несколько лет Клиффорд действительно станет самым жестоким из сторонников Ланкастеров и получит за это кличку Мясник.

Он продолжает:

Отныне жалости не буду знать
И, повстречав дитя из дома Йорка,
Его в куски изрежу, как Медея
Изрезала Абсирта молодого.

      Акт V, сцена 2, строки 56—59

Этот монолог предвещает одну из самых трагичных сцен следующей пьесы.

Медея и Абсирт — герои классического древнегреческого мифа об аргонавтах. Герой Язон (или Ясон) завладел золотым руном царя Колхиды и бежал, прихватив с собой дочь царя и ее младшего брата. Как ни старались грести товарищи Язона, но было ясно, что корабль разгневанного царя их догоняет. Тогда Медея разрезала тело своего брата Абсирта на куски и бросила их за борт. Пришедший в ужас царь собрал эти куски и повернул к Колхиде, чтобы похоронить сына. Так Язон спасся, а Медея начала свое шествие по литературным произведениям в роли одной из самых ужасных злодеек.

Унося с поля боя тело отца, молодой Клиффорд говорит:

Как некогда Эней Анхиза нес,
Так на плечах я понесу тебя.

      Акт V, сцена 2, строки 62—63

Когда Эней, один из немногих уцелевших троянцев, бежал из горевшего города, он забрал с собой отца. Отец был стар и немощен, самостоятельно передвигаться не мог, и Эней посадил его к себе на плечи, хотя дополнительная ноша замедляла побег и подвергала его опасности. С тех пор в литературе этот поступок стал олицетворением сыновней любви.

«...Вывеске трактирной»

Во втором поединке на улицах Сент-Олбанса юный Ричард Йорк убивает Сомерсета.

Сомерсет действительно погиб в этой битве, но, как бы ни старался Шекспир доказать обратное, на войне не всякий из двух злейших врагов погибает в поединке. Кто именно убил Сомерсета, неизвестно, зато известно другое: это был не юный Ричард. Во время битвы при Сент-Олбансе Ричарду было всего три года, так что его поединки носили очень ограниченный характер.

Здесь Ричард изображен отчаянно смелым воином; это качество за ним признают все. Хотя более поздние сочинители наградили Ричарда всеми мыслимыми и немыслимыми душевными и физическими уродствами, они не могли отрицать его храбрости; это не рискнул сделать даже Шекспир. Конечно, искусство и смелость, которые проявлял Ричард в сражении, сами по себе являются доказательством того, что он не мог быть калекой; колченогий горбун вряд ли мог бы так сражаться.

Место гибели Сомерсета также имеет значение, потому что он умирает под трактирной вывеской. Ричард говорит:

Так, здесь лежи. Прочесть прохожий может
На этой вывеске трактирной: «Замок
Сент-Олбенс». Так-то герцог Сомерсет
Своею смертью колдуна прославил.

      Акт V, сцена 2, строки 67—69

Во время спиритического сеанса Духу задали вопрос о судьбе Сомерсета, и тот ответил: «Пусть избегает замков»; конечно, предсказание, как всегда, было двусмысленным и указывало не на настоящий замок, а на вывеску с нарисованным на ней замком.

«Бой Сент-Олбенский...»

На этом кончается вторая часть «Генриха VI». Смертельный враг Йорка Сомерсет убит; если Йорк пожелает стать королем, то станет им — путь к престолу свободен. Последние слова в пьесе произносит Уорик:

Это славный день,
И бой Сент-Олбенский, победа Йорка,
Потомками увековечен будет.
Гремите, трубы! В Лондон поспешим!

      Акт V, сцена 3, строки 29—32

[В оригинале: «Сент-Оланский». — Е.К.]

Этот бой действительно могли «увековечить» потомки, если бы он навел порядок. Но Война Алой и Белой розы только начинается. Англичанам предстоит сражаться еще целое поколение.

Вторая часть «Генриха VI» завершается маршем победоносной армии Йорка на Лондон. Третья часть «Генриха VI» начинается в Лондоне.

Примечания

1. То есть в отсутствие одного из супругов, роль которого исполняет заместитель. (Примеч. пер.)

2. Называвшееся Королевством обеих Сицилии. (Примеч. пер.)

3. B оригинале: «...его отца, Генриха Пятого...» (Примеч. ред.)

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница