Глава 4. «Макбет»

24 марта 1603 г. королева Елизавета I Английская умерла, не оставив наследника. (Более того, она никогда не была замужем.) Ее тетя, Маргарита Тюдор, старшая сестра отца Елизаветы Генриха VIII, была замужем за Яковом IV Шотландским. Во время правления Генриха VIII в Англии Шотландией правил сын Маргариты и Якова IV Яков V. Таким образом, Яков V приходился Елизавете I двоюродным братом по материнской линии.

Яков V умер в 1542 г. в возрасте тридцати лет, еще до начала правления Елизаветы I. Он оставил после себя шестидневную дочь — ту самую, которой предстояло стать знаменитой Марией Стюарт, королевой скоттов. Восставшая знать заставила Марию в 1567 г. отречься от престола, после чего королем стал ее сын двух с половиной лет.

Этот сын, правивший под именем Якова VI, был праправнуком Генриха VII Английского (между ними были два наследника женского пола), в то время как Елизавета приходилась Генриху VII внучкой. Когда Елизавета I умерла, Яков VI все еще оставался королем Шотландии. Поскольку он был ее ближайшим живым родственником (внучатым племянником), то унаследовал английский трон и стал Яковом I, королем Великобритании и Ирландии.

В 1589 г. Яков VI женился на Анне Датской, дочери Фредерика II Датского, умершего годом ранее, и старшей сестре нового короля, Кристиана IV (которому было суждено процарствовать неправдоподобно долгий для того времени срок — целых шестьдесят лет).

В 1606 г. Кристиан IV нанес визит своему зятю, Якову I Британскому; считается, что Шекспир написал пьесу «Макбет» именно по этому торжественному поводу.

Пьеса была написана по августейшему заказу; чтобы удовлетворить короля, Шекспиру пришлось использовать не только все свое искусство драматурга, но и талант дипломата. В пьесе описан ранний период истории скоттов, это единственное творение Шекспира, посвященное подобной теме. Ясно, что это сочинение — дань шотландскому происхождению Якова.

«[Входят три ведьмы]»

Угождая вкусам нового монарха, Шекспир насытил пьесу колдовством; «Макбет» — единственная пьеса, в которой изображены ведьмы.

Начало нового правления ознаменовалось расцветом охоты на ведьм. И не всегда это было безумием. Кое-где в Западной Европе у крестьян еще сохранялись дохристианские верования и ритуалы; несомненно, были люди, пытавшиеся заниматься магией и всерьез считавшие себя ведьмами и колдунами, как их называли другие.

Некоторых ловили и обращались с ними как с величайшими грешниками, действительно обладавшими магическими способностями. Но вместе с ними подвергали пыткам и убивали многих старух, вся вина которых состояла в том, что они были старыми и уродливыми. Подобную практику обычно оправдывали, приводя страшную строку из Библии, гласившую: «Ворожеи не оставляй в живых» (Исх., 22: 18).

Так уж случилось, что Яков I считал себя ученым. Он писал теологические трактаты, имел твердые убеждения, которые обстоятельно аргументировал, и утомлял окружающих своим напыщенным педантизмом. Этот человек был о себе слишком высокого мнения, но где найти смельчака, который дерзнет спорить с королем и доказывать, что тот не прав? Это может позволить себе только другой король. Генрих IV Французский (куда более способный человек) однажды саркастически сказал о Якове: «Это самый мудрый дурак во всем христианском мире»; большинство людей считает, что Генрих был прав.

Однако это вовсе не значит, что Яков в самом деле был дураком. Кое в чем Яков действительно разбирался. В 1604 г. он написал анонимную брошюру «О вреде табака», в которой энергично боролся с новой привычкой табакокурения; с некоторыми ее утверждениями охотно согласится современный некурящий, тем более что открытия новейшей медицины их подтверждают.

Яков I считал себя крупным специалистом в области колдовства. В 1597 г. он написал книгу под названием «Демонология», в которой оправдывает применение против ведьм самых крутых мер.

«Что ж, если Яков I интересуется ведьмами, будут ему ведьмы», — решил Шекспир. Придумывать что-то от себя ему не пришлось. Драматург ознакомился с источниками и обнаружил ведьм в рассказе о древнем шотландском короле Макбете. Возможно, единственной причиной выбора этого эпизода шотландской истории было именно то, что он позволил Шекспиру вывести на сцену ведьм.

Поэтому «Макбет» начинается в таинственном «пустынном месте». Первая же авторская ремарка гласит:

«[Гром и молния. Входят три ведьмы]»

      Акт I, сцена 1 (перевод Б. Пастернака)

Они появляются на сцене гротескные — таинственные, предвещающие несчастье. Легко представить себе, как Яков I откидывается на спинку кресла и бросает довольный взгляд на своего августейшего шурина. Он получит возможность изучить театральных ведьм, а после окончания пьесы дотошно объяснит бедному Кристиану все места, доказывающие, что Шекспир на самом деле совершенно не разбирается в ведьмах.

«Мурлычет кот...»

Первое появление ведьм (если не считать удовольствия, доставленного Якову) служит только одной цели: создать соответствующую атмосферу. Они собрались лишь для того, чтобы решить, когда состоится следующая действительно важная встреча. Из быстрого обмена вопросами и ответами мы узнаем, что вскоре произойдет битва и что ведьмы намерены встретиться с неким человеком по имени Макбет.

Вслед за этим ведьмы вынуждены расстаться, потому что их зовут. Первая ведьма восклицает:

Мурлычет кот, зовет. Иду!

      Акт I, сцена 1, строка 8

[В оригинале: «Иду, Греймалкин». — Е.К.]

Вторая ведьма [в переводе — Третья. — Е.К.] говорит:

Зов жабы слышу я в пруду.

      Акт I, сцена 1, строка 9

Считается, что ведьмы продают душу дьяволу, а взамен получают злых духов в качестве компаньонов и слуг. По-латыни слуга famulus. Поэтому дух-слуга называется «фамильным духом», или просто «фамильяром».

Существовало поверье, что эти фамильяры принимают облик животных, чтобы незаметно жить рядом с ведьмой, не вызывая подозрений. Охотнее всего они принимали облик кошки (возможно, это поверье основывалось лишь на том, что старые дамы, пережившие всех своих родных и оставшиеся в одиночестве, считали кошек созданиями тихими и удобными в общежитии. Если в старости эти дамы становились ведьмами, то кошки являлись их фамильярами).

Видимо, Греймалкинами в свое время часто называли серых кошек: grey означает «серый», а Малкин — уменьшительное от популярного тогда (и теперь) кошачьего имени Матильда.

У фамильяра Второй ведьмы облик жабы (видимо, тоже привычного облика злого духа, поскольку это создание маленькое, широкое и уродливое.

«Кто этот окровавленный солдат?»

Ведьмы допевают последний куплет и исчезают, но гадать, что будет дальше, нам не придется. Предсказание о предстоящей битве сбывается сразу же. На сцене появляется старый король и его двор. Навстречу им попадается раненый солдат. Король спрашивает:

Кто этот окровавленный солдат?
Мне кажется, мы от него узнаем
О ходе мятежа.

      Акт I, сцена 2, строки 1—3

Короля, задающего вопрос, зовут Дункан. Он занял престол в 1034 г. В то время шотландцы еще только формировались как нация. Всего два века назад эту территорию заселяли дикие племена, искавшие в горах спасения от римлян, которые управляли южной частью острова до 410 г. н. э., и саксов, начавших проникать туда столетием позже.

Однако к 800 г. н. э. север Британии утратил свою безопасность. Угроза пришла со стороны восточных и северных морей: набеги совершали викинги. Не меньше страдали от этих набегов Англия и Ирландия.

Викинги захватили северную часть острова и удерживали ее до тех пор, пока скотты, обосновавшиеся в более южных районах, не начали объединяться в целях самообороны. В 840 г. сформировалось ядро нации, впоследствии названной шотландцами, но еще долго за титул короля боролись несколько родов (чаще всего проливая немало крови), таким образом, ранняя история Шотландии покрыта туманом.

Шотландская история стала обретать некие контуры только после воцарения Дункана и появления одной правящей династии. Сохранились династические междоусобицы и постоянные войны с Англией на юге, но с этого времени все шотландские короли были потомками Дункана (за одним-единственным исключением, которое и послужило основой этой пьесы).

Фактически о Дункане I мы знаем только одно: что он правил. Хо-линшед, который являлся источником для Шекспира, говорит, что Дункан был «мягким и добрым по природе». Возраст Дункана не указан, но похоже, что король был довольно молод. Он сменил на троне своего деда, Малькольма II (1005—1034). Даже если Малькольм II дожил до семидесяти лет (для того времени возраст неслыханный), можно предположить, что его внуку Дункану во время коронации было около тридцати. Он правил всего шесть лет, так что в последний год его царствования (1040 г. — начало пьесы) королю было всего тридцать шесть лет. Еще одним доказательством относительной молодости Дункана является то, что он оставил после себя двоих сыновей, старшему из которых было только девять лет.

Тем не менее Шекспир изображает его стариком. Частично это должно подчеркнуть ужас кровавого преступления, положившего конец его царствованию, а частично объясняется боязнью оскорбить короля Якова I. Отец Якова, лорд Генри Дарили, тоже был убит; многие верили, что к этому преступлению имела отношение мать Якова. Напоминать об этом Якову было бы верхом глупости. Однако лорд Дарили погиб в возрасте двадцати двух лет, поэтому, изображая Дункана почтенным седобородым старцем, Шекспир уменьшал сходство с исторической личностью.

(Поскольку события «Макбета» происходят в 1040—1057 гг., его главные герои — современники Гамлета.)

«...Избегнуть плена»

Один из прибывших с королем узнает раненого и говорит:

Он — тот сержант,
Который мне помог избегнуть плена.

      Акт I, сцена 2, строки 3—5

Это Малькольм, старший сын Дункана. Он родился около 1031 г., так что в начале «Макбета» ему должно быть всего девять лет. К концу пьесы принцу уже двадцать шесть, и в последнем акте он вполне может играть предназначенную ему роль. Но «сценическое время» у Шекспира никогда не соответствует реальному историческому. На самом деле он преднамеренно развертывает действие пьесы в ураганном темпе, создавая впечатление, что прошло очень мало времени. Поэтому в пьесе возраст героев не меняется; в конце пьесы Малькольму столько же лет, как в начале.

У Малькольма есть младший брат, Дональбайн (он же Дональд Бейн, или Дональд Бонни, то есть Красивый); он тоже появляется на сцене, но в действии практически не участвует.

В пьесе Дункан и Малькольм изображены симпатичными и очень привлекательными; возможно, потому, что Яков I являлся их дальним потомком. От Дункана его отделяло восемнадцать поколений (причем в этих поколениях были три наследницы-женщины), а от Малькольма — семнадцать.

Дональбайн играет в пьесе третьестепенную роль. За все время действия он произносит семь строк. Частично это происходит потому, что он действительно играл незначительную роль в событиях этой пьесы. Частично же потому, что он не был, как мы можем подозревать, прямым предком короля Якова.

«Безжалостный Макдональд...»

Сержант (который в списке действующих лиц издания Signet значится как Капитан) описывает битву:

Безжалостный Макдональд, сочетавший
В себе все низости бунтовщика,
Набрал отряд ирландских копьеносцев
И поднял западные острова.

      Акт I, сцена 2, строки 9—13

[В оригинале: «...набрал кернов и галлоуглассов с западных островов». — Е.К.]

Шотландское королевство, по-настоящему объединившееся только при Дункане и его ближайших преемниках, было далеко не прочным объединением. Вожди некоторых племен стремились не только сохранить независимость, но и захватить верховную власть, хотя в те времена она стоила немногого. Западные острова, находившиеся у северо-западного побережья Шотландии и в то время чаще называвшиеся Гебридами (от искаженного названия, использовавшегося греческими географами), с 900 г. попали под власть викингов. Фактически викинги владели как этими островами, так и всей северной частью острова (Хайленде, или Северо-Шотландским нагорьем). Такое положение сохранялось не только во время действия пьесы, но и через двести лет после Дункана.

«Керны и галлоуглассы» (так называли ирландских солдат легко- и тяжеловооруженных пехотинцев соответственно) пришли с Гебрид и, согласно Холиншеду, из самой Ирландии, которая в то время также находилась под сильным влиянием викингов.

Следовательно, Макдональд с помощью викингов воюет против нового шотландского королевства, созданного на Равнине (Лаулендс) и грозившего покончить с властью викингов на севере. В конечном, счете так и произошло.

«Храбрец Макбет...»

Согласно свидетельству сержанта, сначала исход битвы складывался в пользу Макдональда:

Судьба старалась поддержать повстанца,
Но ничего поделать не могла.
Храбрец Макбет (он назван так по праву)
Пробил себе отважно путь мечом,
Дымившимся кровавым воздаяньем,
И, став с изменником лицом к лицу...

      Акт I, сцена 2, строки 14—20

Получается, что Макбет, о котором мельком упомянули ведьмы в первой сцене, — это преданный вассал Дункана, сражающийся на стороне своего суверена.

Однако на самом деле Макбет не просто полководец. Похоже, он приходится внуком Кеннету II (971—975), отцу Малькольма II; возможно, его мать была сестрой Малькольма. Поскольку Дункан был внуком Малькольма И, Макбет приходился правящему королю двоюродным дядей. Исторический Макбет старше короля; в то время ему было около сорока лет. Однако в пьесе Макбет изображен могучим воином в расцвете лет, а Дункан — пожилым человеком.

В пьесе прямо говорится о наличии родственной связи между Макбетом и Дунканом. Услышав рассказ сержанта о том, как Макбет прорвался к Макдональду и убил его, Дункан восклицает:

Наш храбрый родич!

      Акт I, сцена 2, строка 24

[В оригинале: «Наш доблестный кузен!» — Е.К.]

Можно возразить, что во времена Шекспира кузенами называли не только родственников, но и близких друзей. Однако позже о кровном родстве с Дунканом говорит сам Макбет:

Я — родственник и подданный его...

      Акт I, сцена 7, строка 13

Этот факт родственной связи очень важен. Макбет, как «кузен» (точнее, двоюродный дядя) Дункана, принадлежит к царствующему роду. Нельзя забывать, что в ту эпоху не существовало официальной системы «законного» престолонаследия, согласно которой один член правящей семьи имеет общепризнанное преимущественное право на трон перед другими.

В идеале престол доставался самому сильному и способному члену королевской семьи. Дункан был добрым и мягким, но правил небрежно и неэффективно. Такой король непригоден в трудные времена; при Дункане в стране воцарилась анархия; восстания вспыхивали одно за другим. Макбету это не нравилось. Как сказано у Холиншеда, «...Макбет часто выступал против мягкости короля и его неумения наказывать обидчиков...».

Макбету можно только посочувствовать. Слабость Дункана позволила Макдональду поднять восстание, и Макбету пришлось рисковать жизнью, чтобы компенсировать неудачу Дункана. Видимо, многие замечали инертность Дункана и неуемную энергию Макбета и жалели, что на троне находится племянник, а не дядя. (Видимо, так же думал и сам Макбет.)

Конечно, ничего этого у Шекспира нет; права Дункана (предка Якова I) на престол бесспорны, в то время как притязания Макбета (который предком Якова не являлся) совершенно беспочвенны.

«Король Норвежский...»

Превосходство Макбета как полководца становится ясным уже после победоносного сражения с Макдональдом, потому что с гибелью предводителя восстание не закончилось. Сержант говорит, что не успела завершиться битва, как на поле боя появился новый соперник:

Король Норвежский, улучивши миг,
На нас повел нетронутые силы.

      Акт I, сцена 2, строки 31—33

Согласно Холиншеду, это был «Свено, король Норвежский». Возможно, это был Свен II Датский, ставший королем в 1047 г., основавший новую династию после смерти сына Кнуда Хардкнуда и сменивший последнего Магнуса I Норвежского. Если так, то использование имени Свена незначительный анахронизм, хотя в последние годы своего правления он предпринял две тщетные попытки напасть на Англию, которой в то время уже надежно владел Вильгельм Завоеватель.

Вполне вероятно, что в Шотландию вторглись не норвежцы, с которыми пришлось столкнуться Макбету, а датчане, как бы ни звали их предводителя. Во всяком случае, Шекспир предпочел назвать этого человека норвежцем. В конце концов, среди публики присутствовал Кристиан IV Датский, шурин нового короля, поэтому упоминание о поражении датчан было бы аполитично.

Возможно, вторжение норвежцев было не второй битвой, а скорее продолжением первой. Макдональд, воевавший с помощью викингов, мог быть разбит применившим искусный маневр Макбетом, который благодаря поразительной быстроте встретился с Макдональдом еще до того, как тот успел соединиться со своими норвежскими союзниками. Сначала Макбет разбил мятежного тана, а потом напал на норвежцев.

«...Банко и Макбета?»

Расстроенный вестью о новом вторжении, Дункан спрашивает:

И что ж, скажи, он этим устрашил
Командующих — Банко и Макбета?

      Акт I, сцена 2, строки 33—34

Это первое упоминание о Банко. Его имя встречается у Холиншеда, но есть основания считать, что это персонаж не исторический. Похоже, его придумали в политических целях.

Яков I Британский принадлежал к роду Стюартов. Первым шотландским королем из династии Стюартов был Роберт II, взошедший на трон в 1371 г.

Роберт II унаследовал трон, потому что его мать была младшей сестрой предыдущего короля, Давида II. По матери Роберт II (а впоследствии и Яков I) считал себя отпрыском старых шотландских королей, в том числе Дункана и его предшественников. Но по отцу он был всего лишь наследником Уолтера Фицалана, норманнского барона, стюарда шотландского короля Давида I, правившего через семьдесят пять лет после Дункана.

По мужской линии род Стюартов идет не дальше Давида I; в ту пору он был представлен иммигрантом из Англии (извечного врага Шотландии), занимавшим не военный, а унизительный для того времени гражданский пост, о котором говорит его прозвище, со временем ставшее фамилией (Steward — Stuart). Конечно, в то время должность стюарда была намного более важной, чем сейчас. В Средние века стюард, или мажордом короля, управлял имением и всеми домашними торжествами. В наше время его называли бы министром двора.

В результате пришлось сочинить легенду о Банко, потомками которого якобы были Стюарты. Во времена Дункана этот мифический Банко принадлежал к благородному шотландскому роду. Более того, он был храбрым и победоносным полководцем. Такой основатель рода годился Стюартам куда больше, чем незначительный Уолтер Фицалан.

К времени Холиншеда легенда о Банко успела пустить корни; именно поэтому он упомянут в хронике. Однако Холиншед творил в эпоху Елизаветы, а потому не имел оснований петь дифирамбы какой-то малоизвестной личности. Положение Шекспира было совсем другим. Поскольку Яков I считал себя потомком не только Дункана, но и Банко, с последним следовало обращаться в лайковых перчатках. Что и было сделано.

«...Новую ль Голгофу»

Предположение о том, что Макбета и Банко может что-то напугать, вызывает у сержанта смех. Он сам покинул поле боя, потому что был ранен, и не знает, чем закончилась битва, но полководцы «удвоили решительность ударов»:

Омыться ль жаждали они в крови,
Увековечить новую ль Голгофу.
Не знаю...

      Акт I, сцена 2, строки 39—40

Голгофа (буквально: «лобное место») — название местности, в которой был распят Иисус (см. Мф., 27: 33). Сержант имеет в виду, что честолюбивый Макбет устроил настоящую бойню, после которой поле сражения приобретет такую же печальную известность, как Голгофа.

«...Росский тан»

Сержант слабеет и не успевает закончить рассказ. Его уводят к врачу. Однако прибывают еще двое, и Малькольм узнает одного из них:

Почтенный росский тан.

      Акт I, сцена 2, строка 45

Тан — производное от слова, означающего «сторонник» или «слуга». Поскольку ближайшими сторонниками, или «слугами», короля были аристократы, впоследствии это слово превратилось в дворянский титул, эквивалентный графу.

Росс — область в северной Шотландии; возможно, использование этого названия анахронизм. Похоже, в то время Росс еще принадлежал викингам, а потому первый граф Росский мог появиться лишь через век с лишним после смерти Дункана.

Вместе с росским таном приходит и тан Ангуса (название графства на востоке центральной Шотландии). А короля сопровождает тан Леннокса [в переводе — Ленокс. — Е.К.]. Эти титулы также являются анахронизмами. Они были хорошо известны позднее, но не во время Дункана.

«...Кавдорским таном»

Король спрашивает, откуда прибыл Росс, и тот отвечает:

Я, государь, из Файфа,
Где небо овевал норвежский стяг...

      Акт I, сцена 2, строки 48—49

Файф — графство в юго-восточной Шотландии, находящееся на противоположном от Эдинбурга берегу залива Ферт-оф-Форт. Высадившимся там викингам удалось нанести удар в самое сердце Шотландии. Более того, они получили помощь от шотландского ренегата:

Там полчища норвежские слились
С отпавшим от тебя кавдорским таном
И завязали с нами страшный бой.
Но подоспел Макбет, жених Беллоны,
В своей непроницаемой броне,
Сошелся с ними в жаркой рукопашной...

      Акт I, сцена 2, строки 51—55

Кавдор — маленький город в северной Шотландии, примерно в 10 милях (16 км) к востоку от Инвернесса [в переводе — Инвернес. — Е.К.]. Видимо, там и проходила северная граница территории, которой правил Дункан. Севернее находились викинги.

Возможно, Кавдорский тан считал, что победу одержат викинги, и переметнулся к ним. Видимо, на поле боя его не было, потому что позже выясняется, что Макбет (который там сражался) не знает об измене Кавдорского тана. Скорее всего, этот тан помогал викингам припасами, людьми или как минимум информацией, а доверенные лица короля узнали об этом.

Беллона — римская богиня войны; иногда ее считали женой Марса. Следовательно, женихом Беллоны был именно Марс; иными словами, Макбета, который выиграл вторую битву так же, как первую, величают Марсом. Норвежцы разбиты и вынуждены платить репарации.

Дункан выносит приговор изменнику, поставившему не на ту лошадь:

Поправший верность нам кавдорский тан
Наказан будет смертью за обман.
А с областями вражьего клеврета
И титулом его поздравь Макбета.

      Акт I, сцена 2, строки 63—65

Иными словами, движимое и недвижимое имущество, а также титул Кавдорского тана отныне переходят к Макбету.

«Роковые сестры...»

На сцене снова появляются три ведьмы. Они находятся в выжженной степи, или пустоши — месте необитаемом и нераспаханном.

Примерно тридцать строк посвящено их разговорам о колдовских проделках вроде мора свиней или напускания порчи на моряков. Строки не имеют отношения ни к событиям пьесы, ни к самим ведьмам. Они явно сочинены для того, чтобы доставить удовольствие королю Якову.

Но внезапно раздается барабанный бой, сообщающий о приближении Макбета. Ведьмы быстро произносят вслух заклинание:

Взявшись за руки, бегом
Вкруговую впляс пойдем.
Замелькает хоровод,
Из-под ног земля уйдет.

      Акт I, сцена 3, строки 32—34

[«Weird sisters» — «Роковые сестры» — в переводе пропущены. — Е.К.]

Обобщающее имя, которое дал этим созданиям Шекспир (впрочем, с подачи Холиншеда), означает, что они не просто ведьмы.

Со временем слово «weird» стало означать «жуткий, зловещий, отталкивающий». Использование его в этом смысле оправданно, но первоначально его значение было иным. Это слово происходит от англосаксонского wyrd, что значит «судьба, рок, фатум».

Роковые сестры — это три создания, которые правят судьбой. В скандинавской мифологии их называли норнами. Поначалу была лишь одна норна (Судьба), однако со временем она разделилась на три части, символизирующие Прошлое, Настоящее и Будущее. (У греков их тоже было три.)

Норны — неумолимые судьи, перед которыми бессильны даже боги. Они воплощали то, Что Было, Что Есть и (самое страшное) Что Будет.

Таким образом, перед нами не старые карги, что-то помешивающие в котелках и визгливо хихикающие при этом, а наводящие ужас сверхъестественные создания, олицетворяющие неотвратимую Необходимость, которая ожидает Макбета.

«...До Форреса?»

На сцене появляются Макбет и Банко, и Банко спрашивает:

Далеко ли до Форреса?

      Акт I, сцена 3, строка 39

Два полководца в одиночку едут на север от места недавней битвы с викингами. Форрес находится примерно в 90 милях (144 км) к северу от Файфа и примерно в 20 милях (32 км) к востоку от Кавдора.

Видимо, после сражения король и его двор отправились на север вершить суд над кавдорским таном. Согласно Холиншеду, Кавдора судили и приговорили к смерти в Форресе. В любом случае шотландский двор был вынужден проводить некоторое время в Форресе у северных пустошей, чтобы наблюдать за постоянной войной с викингами, которая велась в Хайленде.

Очевидно, король вызвал Макбета и Банко в Форрес, на подступах к которому путешественники и встретили роковых сестер.

«...Королю в грядущем!»

Каждая из роковых сестер по очереди воздает хвалу Макбету.

    Первая ведьма

Хвала тебе, Макбет, гламисский тан!

    Вторая ведьма

Хвала тебе, Макбет, Кавдорский тан!

    Третья ведьма

Хвала Макбету, королю в грядущем!

      Акт I, сцена 3, строки 48—50

Различия соблюдаются четко. Первая ведьма — это Что Было: Макбет был гламисским таном. (Гламис — город в графстве Ангус, в 10 милях (16 км) к северу от Данди.) Вторая ведьма — Что Есть: сейчас Макбет Кавдорский тан, хотя еще не знает ни об этом, ни, судя по всему, об измене предыдущего тана, носившего этот титул. Конечно, Третья ведьма — это Что Будет.

Зачем роковые сестры говорят это Макбету? Достаточно одного предсказания о том, что ему предстоит стать королем. Если воспринимать пьесу поверхностно, то слова Третьей ведьмы зародили в голове Макбета мысли о троне, что обусловило остальные события. Если так, то ведьм следует считать демонами, единственная цель которых — навлечь на Макбета проклятие.

Но что, если роковые сестры олицетворяют темные мысли, бродящие в мозгу самого Макбета? Одержанные победы, вероятно, заставили его остро почувствовать, что на троне находится не тот человек. Может быть, он уже представлял себя на месте короля, а ведьмы лишь донесли его мысли до публики.

Но Шекспир не сам придумал трех ведьм; их можно найти у Холиншеда, так что не следует считать норн выдумкой великого драматурга.

После описания встречи Макбета с роковыми сестрами у Холиншеда следует комментарий, который Шекспир принимает без всяких возражений: «Впоследствии говорили, что эти женщины были либо роковыми сестрами (которых я сам назвал бы богинями судьбы), либо некими нимфами или феями, обладавшими пророческим даром благодаря занятиям некромантией».

Видимо, Холиншед, а вслед за ним Шекспир приняли на веру не подвергавшуюся сомнению легенду о том, что Макбет действительно встретился с чем-то сверхъестественным. Как возникла эта легенда? Может быть, это и чистая выдумка, однако за ней кое-что кроется.

В VI в. в Ирландии началось нечто вроде Возрождения. Эта эпоха длилась до IX в.; затем пришли викинги, после чего остров вновь вернулся во времена варварства. С XI по IX в. ирландские монахи распространяли свое учение не только на Британских островах, но и на континенте. Это было христианство, но не римско-католическое; имелись существенные различия в деталях.

Рим боролся с этим «кельтским христианством», причем очень успешно. В 664 г. согласно решению собора в Уитби Англия официально отмежевалась от кельтского христианства и перешла в католичество. Кельтское христианство искореняли даже в самой Ирландии.

Поэтому последним оплотом кельтского духа и национальной идеи стала Шотландия, упорно защищавшая его вплоть до времен Дункана. Мы очень мало знаем о подробностях этой борьбы, потому что после своего триумфа Римско-католическая церковь уничтожила все упоминания о том, что она считала дьявольскими культами и ересями.

Католичество одержало окончательную победу, а кельтское христианство исчезло лишь после правления Макбета. Шотландская церковь могла считать Макбета одним из последних представителей старого кельтицизма и отождествлять его с туманными древними магическими и языческими обрядами. Может быть, смутные воспоминания о том, что он якшался с темными силами (под которыми подразумевалась всего лишь преданность кельтицизму), в конце концов превратились в легенду о связи Макбета с ведьмами?

«Ты предок королей...»

Пораженный происходящим Макбет застывает на месте, но Банко (менее впечатлительный, чем его товарищ) ведет себя так, словно перед ним ярмарочные гадалки. Он спрашивает, могут ли сестры предсказать и его будущее. Третья ведьма (Что Будет) проясняет туманные пророчества сестер, сказав:

Ты предок королей, но не король.

      Акт I, сцена 3, строка 67

Это намек на легенду о том, что Банко — основатель рода Стюартов. (Можно представить себе, что творилось на премьере «Макбета», когда Третья ведьма декламировала эти строки в присутствии самого короля Якова.)

«Если умер мой отец...»

Наконец Макбет обретает дар речи и выражает свое изумление:

Понятно, если умер мой отец,
Гламисский тан, я, значит, тан гламисский.
Но жив и здравствует Кавдорский тан...

      Акт I, сцена 3, строки 71—73

[В оригинале: «Я знаю, что я гламисский тан, поскольку Сайнел умер...» — Е.К.]

Сайнел был отцом Макбета и предыдущим гламисским таном. Этот титул Макбет унаследовал автоматически после смерти отца.

Но как только Макбет просит дополнительных объяснений, роковые сестры исчезают. Сразу вслед за этим появляются Росс и Ангус, разыскивающие полководцев. Они приносят известие от короля, и Макбет впервые узнает об измене Кавдора и о том, что его титул передан Макбету.

Изумленный Макбет понимает, что роковые сестры не солгали как минимум в одном. И тут его осеняет: он действительно может стать королем.

«Которых ужас...»

Для того чтобы Макбет стал королем, нужно, чтобы им перестал быть Дункан. Поэтому единственный способ выполнить пророчество — убить Дункана. В стране, еще не испорченной цивилизацией, прийти к такой мысли нетрудно; вплоть до описываемого времени история Шотландии представляла собой бесконечную череду междоусобных войн, в ходе которых тот или иной тан пытался убить того, кто в данный момент называл себя королем, чтобы занять его место. Макдональд был лишь последним из многих.

Однако для Макбета эта мысль вовсе не легка. Он восклицает:

Они [сверхъестественные поощренья. — Е.К.] не могут быть
к добру; иначе
Я б разве мог внушеньям уступать,
Которых ужас волосы мне дыбит
И заставляет сердце в ребра бить?

      Акт I, сцена 3, строки 134—137

Столь сильную реакцию Макбета при мысли об убийстве Дункана следует понимать в свете моральных норм, принятых во времена Шекспира, а не Макбета.

В эпоху феодализма (к которой, несомненно, относится макбетовская Шотландия) король был всего лишь первым среди равных. Часто король был слабее своих главных вассалов, и неповиновение этих вассалов королю, а то и прямые мятежи были скорее правилом, чем исключением.

С приходом нового времени феодализм начал разваливаться, и титул короля стал более важным, чем прежде. Короля выбирали уже не на совете вельмож (как в «Макбете» и «Гамлете»); был разработан принцип «законного престолонаследия». Каждый новый король получал свой титул по жесткой очередности рождения, даже если он был тираном, больным или слабоумным.

Считалось, что законный король избран Богом, поскольку именно Бог позволил ему родиться в нужное время, чем сделал его правление неизбежным. Право на престол получают от Бога; не зря Он даровал его именно этому человеку, а не кому-то другому. Иными словами, это была доктрина «божественного права королей».

В любом обществе, признававшем это право, убийство короля становилось самым страшным святотатством. Совершавший это преступление убивал Божьего ставленника, а следовательно, и самого Бога.

В Англии доктрина божественного права королей никогда не пользовалась такой популярностью, как на континенте, и была не слишком эффективна. На протяжении почти всей своей истории Англия имела парламент, который все более решительно настаивал на участии в принятии управленческих решений и считал, что король отвечает перед дворянством не меньше, чем перед Богом.

Божественное право королей и, следовательно, абсолютизм достигли наивысшей точки при Генрихе VIII, правившем с 1509 по 1547 г. Его неукротимая воля и дьявольская жестокость сочетались с необычным стремлением к популярности у подданных. Елизавета I, вторая дочь Генриха, правившая с 1558 по 1603 г., также стремилась к популярности, но не была такой жестокой. Хотя и Генрих, и Елизавета действовали так, словно считали себя помазанниками Божьими, но внимания на этом не акцентировали.

Яков I был человеком совсем другого рода. Он был шотландцем, обладал омерзительными привычками (даже по елизаветинским моральным нормам не отличавшимися суровостью) и вовсе не стремился завоевать популярность у народа, которому не нравились ни его происхождение, ни его произношение, ни его характер. Он гордился собственной ученостью, настаивал на своих принципах управления страной и громко восхвалял доктрину божественного права королей.

Впрочем, осуждать его не приходится: время для королей было опасное. 1517 г. начало протестантской Реформации, и народы Европы разделились на два непримиримых лагеря: католиков с одной стороны и протестантов — с другой. Некоторые страны (в том числе и Англия) были частично католическими, частично протестантскими, так что к угрозе внешних войн прибавлялась угроза внутренних.

В такой обстановке было невероятно легко убедить людей в том, что убийство короля — дело не только законное, но и богоугодное. Для этого требовалось только одно: убийца должен был считать, что король исповедовал не ту религию.

Родную мать Якова I, Марию Шотландскую, казнили в 1587 г. как по политическим, так и по религиозным соображениям. В 1589 г. монах-фанатик Жак Клеман заколол кинжалом французского короля Генриха III, считая, что король слишком «мягко» относится к протестантам.

Поскольку «Макбета» играли в присутствии Якова I, взгляды которого на божественное право королей были хорошо известны, а вопрос о цареубийстве витал в воздухе, это заставило Шекспира изменить исторической правде и изобразить возможное убийство Дункана куда более чудовищным деянием, чем оно считалось во времена Макбета.

«...Судьба мне хочет дать корону»

Макбет со священным ужасом, достойным начала XVII в., отвергает идею цареубийства и пытается найти другой способ. Он продолжает монолог:

Когда судьба мне хочет дать корону,
Пусть и дает без помощи моей.

      Акт I, сцена 3, строки 143—144

А почему бы и нет? Судьба (точнее, Рок) уже сделала Макбета кавдорским таном без всякого вмешательства с его стороны. К тому же между ним и троном нет бездонной пропасти. Чуть раньше Макбет ответил Третьей ведьме:

И сделаться им [кавдорским таном] так же невозможно,
Как трудно стать шотландским королем.

      Акт I, сцена 3, строки 73—74

Однако это явное преувеличение. В более поздние времена, когда восторжествовал принцип законного престолонаследия, наличие у Дункана двоих здоровых сыновей явилось бы гарантией того, что боковой ветви трон не достанется ни в коем случае. Но во времена Макбета дела обстояли не так.

В тот век недолгой жизни и насильственных смертей Дункан мог умереть в любой момент — в бою или от болезни, — даже если бы он был так же молод, как был в действительности, а если бы он был таким старым, каким его изобразил Шекспир, то тем более. После смерти Дункана его преемника выбрали бы из королевского рода. История свидетельствует, что в то время его сыновья были еще детьми, а Макбет не только принадлежал к правящему роду, но был великим и победоносным полководцем. Преемником наверняка избрали бы его. Таким образом, Судьбе было легко сделать его королем, без особых усилий со стороны Макбета.

Возможно, таким образом Макбет пытается избавиться от задумчивости и присоединиться к королю и двору, которые все более нетерпеливо ждут его в Форресе.

«...Принца Комберленда»

Тем временем в Форресе казнили Кавдорского тана. Король радостно приветствует Макбета, восхваляя его подвиги. Макбет клянется королю в верности, однако делает это вяло и рассеянно.

Но тут Дункан, осчастливленный двойной победой над внутренним и внешним врагом, решает обезопасить свое государство и назвать имя наследника. Он говорит:

Мы право на престол передаем
В наследство сыну старшему, Малькольму,
Который этим самым возведен
В сан принца Комберленда.

      Акт I, сцена 4, строки 37—39

Камберленд [в переводе — Комберленд. — Е.К.] — одно из северных графств Англии, которое присоединилось к Англии лишь в 1092 г., при сыне Вильгельма Завоевателя Вильгельме II Рыжем, спустя полвека после смерти Дункана. Ранее оно находилось под относительно крепкой властью шотландцев.

Титул принца Камберлендского принадлежал наследнику шотландского престола (так же, как наследнику английского принадлежал титул принца Уэльского). Действительно, говоря о «наследстве», Дункан имеет в виду то, что следовало бы прямо назвать жестким порядком престолонаследия.

Для Макбета это звучит как гром среди ясного неба. Желание предыдущего короля (возможно, любимого народом) оказывало сильное влияние не только на общественное мнение, но и на отношение знати. Если бы все привыкли считать Малькольма наследником престола, то после смерти Дункана он стал бы королем автоматически.

Внезапно становится ясно, что Судьба не коронует Макбета без его собственных усилий. Если Макбет хочет стать королем, ему придется что-то предпринять. Он размышляет:

Принц Комберленд мне преграждает путь.
Я должен пасть или перешагнуть.

      Акт I, сцена 4, строки 48—50

«...В Инвернес»

Но пока наступает время для праздника и ликования. Король собирается посетить замок Макбета, чтобы устроить совместный пир со своим великим полководцем и любимым родственником и укрепить дружеские связи с ним. Он говорит Макбету:

Мы едем в Инвернес к тебе
В залог скрепленья нашей тесной дружбы.

      Акт I, сцена 4, строки 42—43

Инвернесс находится в 50 милях (80 км) к западу от Форреса. Именно там находится замок Макбета, в котором живет его жена, леди Макбет.

«...Пусть женщина умрет во мне»

Макбет посылает жене письмо; в следующей сцене леди Макбет читает его. Это ее первый выход. Мы знаем эту женщину только как леди Макбет, что, может быть, и неплохо, потому что жена исторического Макбета носила не слишком благозвучное имя Груох.

Леди Макбет реагирует на рассказ о роковых сестрах совсем не так, как ее муж. Без малейшего промедления она тут же приходит к выводу, что необходимо расчистить путь к трону как можно скорее. Женщина размышляет вслух:

Сюда, ко мне, злодейские наитья,
В меня вселитесь, бесы, духи тьмы!
Пусть женщина умрет во мне. Пусть буду
Я лютою жестокостью полна.

      Акт I, сцена 5, строки 41—44

После этого пассажа можно подумать, что леди Макбет воплощение злодейства в женском облике. Но Шекспир был к ней несправедлив.

Согласно дошедшим до нас фрагментарным сведениям о ранней истории скоттов, леди Макбет была внучкой шотландского короля Кеннета IV, который принадлежал к роду, соперничавшему за трон с родом Дункана. Кеннет IV погиб в битве с Малькольмом II, дедом Дункана.

В клановом обществе первобытной Шотландии историческая леди Макбет была кровным врагом Дункана. (Ее муж был сыном сестры Малькольма II, а потому кровная месть на него не распространялась.) В таких обстоятельствах леди Макбет могла (и, возможно, делала это) подбивать мужа на мятеж против беспечного короля.

Именно это и произошло. Если Макбет, поощряемый женой, действительно стремился завладеть троном, то, с точки зрения тогдашних шотландских нравов, в этом не было ничего необычного. Он собрал войско и поднял восстание.

Так, Холиншед сообщает: «Он [Макбет] сразил короля у Энверса [Инвернесса] или, как говорят некоторые, у Ботгосуана в шестой год его [Дункана] правления». Холиншед пишет не «убил», а «сразил» (slew), что означает гибель в бою. Кстати, Ботгосуан — поле в 30 милях (48 км) к северо-востоку от Инвернесса.

Однако восстание и гибель Дункана в бою не соответствовали целям Шекспира. Он хотел написать кровавую трагедию об ужасном убийстве, ведьмах и отчаянии. В поисках подобной истории он перерыл всего Холиншеда и нашел краткое упоминание об убийстве шотландского короля Дуффа одним из его вассалов Дональдом. Дональд не собирался убивать короля, но его толкнула на это жена. Дональд совершил убийство, когда король спал, находясь у него в гостях.

Шекспир позаимствовал этот сюжет, но сделал убийцей именно Макбета, навсегда заклеймив человека, который, возможно, ничего подобного не замышлял и не совершал. Более того, Шекспир на веки вечные осудил леди Макбет за преступление, которое на самом деле совершила леди Дональд.

Перед нами наглядный пример того, как может исказить истину перо гения. Впрочем, у Шекспира можно найти и более красноречивые примеры вопиющей несправедливости. Наверно, самой прискорбной является история Ричарда III.

«...Он — гость»

Но вернемся к Макбету, описанному Шекспиром. Макбета все еще мучает совесть.

Дункан прибыл в замок Макбета, познакомился с леди Макбет и теперь обедает. Но Макбет, который не может найти места от неуверенности и тревоги, ушел из-за стола и что-то бормочет себе под нос, подыскивая доводы против убийства. В конце концов, кроме божественного права королей и вассальной клятвы существует еще и третий фактор, куда более древний и в некотором отношении более страшный. Макбет спорит с собой:

Я — родственник и подданный его,
И это затрудняет покушенье.
Затем он — гость. Я должен был бы дверь
В его покой стеречь от нападений,
А не подкрадываться к ней с ножом.

      Акт I, сцена 7, строки 13—16

Священный долг гостеприимства уходит корнями в доисторические времена. В эпоху, когда человек мог рассчитывать на безопасность только в пределах своей деревни или места обитания своего племени, путешественники были вынуждены полагаться на гостеприимство незнакомых людей; инстинкт самосохранения диктовал жесткие правила, запрещавшие хозяевам применять силу по отношению к незнакомому гостю, который завтра мог оказаться твоим хозяином. Долг обязывал хозяина; причинить гостю вред или позволить сделать это другим считалось тягчайшим преступлением.

Так, когда Лот из Содома принимал гостей (которые были ангелами, но сам Лот об этом не знал), нечестивые содомиты решили «познать» незнакомцев силой. Согласно священному долгу гостеприимства, Лот готов был скорее отдать на поругание толпе своих невинных дочерей, чем позволить дотронуться до гостей (Быт., 19: 1—8).

Таким образом, на Макбета обрушивается лавина запретов. Человек, которого он хочет убить, его суверен, его король, его родственник и его гость. Более того, он стар, слаб и добродетелен. Но самое страшное предательство — это убить спящего человека.

«...Как кошке»

Леди Макбет тоже выходит из-за стола и ищет мужа, боясь, что его странное поведение может показаться подозрительным.

Супруги отлично ладят и были бы вполне симпатичной парой, если бы не их злодейский замысел. Они спорят, но действуют заодно и защищают друг друга. Ясно, что брак у них по любви.

Но в данный момент леди Макбет должна передать свою решимость колеблющемуся мужу. Когда Макбет говорит, что от плана следует отказаться, жена резко спрашивает его:

Но совместимо ль жаждать высшей власти
И собственную трусость сознавать?
«И хочется и колется», как кошке
В пословице.

      Акт I, сцена 7, строки 43—45

Эти строки часто цитируют, когда речь идет о нерешительном человеке, который и хотел бы что-то сделать, но у него не хватает смелости. Однако при этом мало кто помнит поговорку, на которую ссылается леди Макбет.

Средневековая латинская пословица в буквальном переводе гласит: «Кошка любит рыбу, но не хочет мочить лапы». С легкой руки Чосера поговорка настолько вошла в обиход, что Шекспиру не требовалось ее цитировать. Нарисованная леди Макбет картина, как кошка тянется за рыбой, но раз за разом отдергивает лапу, настолько наглядна, что Макбет только поеживается и в конце концов говорит:

Прошу тебя, молчи!
Решусь на все, что в силах человека.
Кто смеет больше, тот не человек.

      Акт I, сцена 7, строки 45—47

«Кормила я...»

Но леди Макбет беспощадно продолжает:

Кормила я и знаю, что за счастье
Держать в руках сосущее дитя.
Но если б я дала такое слово,
Как ты, — клянусь, я вырвала б сосок
Из мягких десен и нашла бы силы
Я, мать, ребенку череп размозжить!

      Акт I, сцена 7, строки 54—59

И в пьесе, и в исторических источниках говорится, что супруги бездетны. Однако можно догадаться, что у леди Макбет был как минимум один ребенок (либо умерший в младенчестве, либо родившийся от предыдущего брака). И в самом деле, после смерти Макбета его пасынок Лулах попытался продолжить династию.

Однако похоже, что леди Макбет еще в том возрасте, когда можно думать о новых детях, потому что Макбет, потрясенный ее неистовой решимостью, говорит:

Рожай мне только сыновей. Твой дух
Так создан, чтобы жизнь давать мужчинам!

      Акт I, сцена 7, строки 72—74

«...И прославляют бледную Гекату»

Наступает ужасная ночь. Во двор замка выходят Банко и его сын Флинс и объявляют, что миновала полночь и король уснул. Появляется Макбет, и Банко вручает ему последний подарок монарха со словами:

А этим вот алмазом
Велел пожаловать твою жену,
Как лучшую хозяйку...

      Акт II, сцена 1, строки 15—16

Эта реплика подчеркивает тяжесть преступления, совершенного по отношению к гостю.

Когда Макбет остается один, в его воспаленном воображении возникает призрачный кинжал. Он так описывает предстоящую жуткую ночь:

Полмира спит, природа замерла,
И сновиденья искушают спящих.
Зашевелились силы колдовства
И прославляют бледную Гекату.
Издалека заслышав волчий вой,
Как вызов собственного часового,
Убийство к цели направляет шаг,
Подкрадываясь к жертве, как Тарквиний.

      Акт II, сцена 1, строки 49—56

Ужасы громоздятся друг на друга: смерть, кошмарные сны, колдовство, убийство, вой волков, привидения... Геката — таинственная богиня подземного мира; позднее ее считали повелительницей ведьм, так что она соответствует духу пьесы. Предстоящее убийство сравнивается с преступлением Тарквиния, изнасиловавшего добродетельную Лукрецию.

Закончив монолог, Макбет быстро уходит в замок, чтобы совершить убийство.

Все происходит за кулисами, но слова, которыми обмениваются супруги по пути в спальню короля, красноречиво описывают совершенное преступление.

Леди Макбет успешно выполнила свое дело. Она подпоила слуг, которые должны были охранять короля, и удостоверилась, что дверь в спальню не заперта.

Наконец убийство совершено. Выходит полуобезумевший от ужаса Макбет. Глаза убийцы широко раскрыты, он тяжело дышит и несет кинжалы, с которых еще капает кровь.

«Не надо больше спать!»

Макбет, с огромным трудом преодолевший угрызения совести, теперь чувствует, что ему не избавиться от этих мук до конца жизни. Он говорит, проклиная себя:

Почудился мне крик:
«Не надо больше спать! Рукой Макбета
Зарезан сон!» — Невинный сон, тот сон,
Который тихо сматывает нити
С клубка забот, хоронит с миром дни,
Дает усталым труженикам отдых,
Врачующий бальзам больной души,
Сон, это чудо матери-природы,
Вкуснейшее из блюд в земном пиру.

      Акт II, сцена 2, строки 34—39

Леди Макбет сердито велит ему не валять дурака и смыть кровь с рук, но Макбет не в силах отвести взгляд от окровавленных рук и бормочет:

Океана
Не хватит их отмыть. Скорей вода
Морских пучин от крови покраснеет.

      Акт II, сцена 2, строки 59—62

Но кинжалы, которые Макбет по глупости принес с собой, нужно отнести обратно в спальню. Когда Макбет наотрез отказывается возвращаться на место преступления, это бестрепетно делает леди Макбет. Необходимо испачкать кровью опоенных слуг и оставить рядом с ними окровавленные кинжалы, чтобы подозрение пало на охранников короля.

«...Горгона ослепит»

Слышен стук за сценой. Кто-то пытается войти в замок. Макбету и его жене нужно вернуться к себе, надеть ночные рубашки и подойти к двери, словно они только что проснулись.

Людей, находящихся за дверью, наконец впускают (болтовня пьяного привратника позволяет Макбету и леди Макбет подготовиться к встрече). Это уже знакомый нам Леннокс и Макдуф, которого мы еще не знаем. Макдуф — тан Файфа, который, согласно приказу Дункана, должен был прибыть рано утром, чтобы сопровождать короля в дальнейшей поездке.

Выходит Макбет, полностью владеющий собой, и непринужденно показывает гостям дорогу в спальню короля. Макдуф уходит, но тут же возвращается. Потрясенный тан, обнаруживший окровавленный труп, кричит:

Войдите
В ту дверь, и вас горгона ослепит.

      Акт II, сцена 3, строки 73—74

Согласно греческим мифам, горгоны — их было три — наводящие ужас чудовища, созданные фантазией древних греков. Это были крылатые создания с горящими глазами, огромными зубами, торчащими наружу языками, а самое главное — с извивающимися змеями вместо волос. (Может быть, греков вдохновило зрелище осьминогов или актиний?) Горгоны были так ужасны, что один взгляд на них превращал людей в камень. Макдуф хочет сказать, что зрелище мертвого короля не менее ужасно.

«Теперь себе простить я не могу...»

Макбету и его жене все сходит с рук. Похоже, никто их не подозревает. Когда сын Дункана Малькольм в ужасе спрашивает, кто убил короля, Леннокс дает объяснение, лежащее на поверхности:

Двумя своими спальниками, видно.

      Акт II, сцена 3, строка 103

Далее Леннокс сообщает, что кинжалы слуг и сами слуги были испачканы кровью и что охранники не смогли дать удовлетворительное объяснение. И тут Макбет роняет знаменательную реплику, надеясь, что в будущем она сможет оправдать его поведение в этом подозрительном эпизоде. Он говорит:

Теперь себе простить я не могу,
Что их убил.

      Акт II, сцена 3, строки 108—109

Мертвые не говорят. Пять допрошенных слуг сумели бы оправдаться, но мертвые на это не способны.

Однако Макбет не добивается желаемого эффекта: Макдуф обращает внимание на это заявление, тут же оборачивается к Макбету и спрашивает:

Зачем вы их убили?

      Акт II, сцена 3, строка 109

Досаду Макдуфа легко понять. Даже если убийцами были охранники, они наверняка сделали это не по собственному почину. Убийство не давало им никакой выгоды; они могли совершить его только в том случае, если их подкупил тот, кто выигрывал от смерти короля. Важно было тщательно допросить слуг (а в те дни без пыток не обходилось) и выяснить, кто их нанял.

Возможно, именно в этот момент Макдуф подумал, что, если бы слуги были причастны к убийству, они вряд ли остались бы на месте преступления и ждали, пока их схватят. Одно это (тем более что и Леннокс только предполагает, что они были убийцами) требовало объяснения.

Во всяком случае, действия Макбета уничтожили улики.

Макбет нервничает и пытается что-то объяснить, но мудрая леди Макбет отвлекает внимание присутствующих, делая вид, что ей дурно.

Но сделанного не воротишь. У Макдуфа возникло подозрение, которое отныне будет только крепнуть.

«...Посторониться»

Теперь самая большая опасность грозит сыновьям короля. Легче заподозрить их, чем кого-то другого. Они больше всех выигрывали от смерти короля, потому что старший сын — наследник престола (его только что назвали принцем Камберлендским, и, возможно, ему не захотелось ждать короны), а младший, как соучастник, мог получить высокий пост.

Конечно, сыновья Дункана знают, что они не убивали отца, но это подвергает их опасности другого рода. Если кто-то убил Дункана или нанял для этого слуг, то наверняка с целью завладеть короной. Если так, то он должен был заодно убить и Малькольма с Дональбайном; впрочем, возможно, такое убийство еще впереди. Малькольм говорит:

Стрела убийцы
Еще летит и не попала в цель.
Благоразумнее посторониться.
И потому — немедля на коней,
Без всяких церемоний, не прощаясь.

      Акт II, сцена 3, строки 143—147

Однако, как указывалось ранее, в то время и Малькольм, и Дональбайн были еще детьми. После проигранной битвы, в которой Дункан был убит, его детей забрали с собой остатки отступавшего войска короля. В пьесе сыновья короля намного старше, а поскольку речь идет не о сражении, а об убийстве, им приходится не отступать, а бежать.

«В Англию...»

Беглые принцы могут рассчитывать на теплый прием в других странах. За границей они станут «законными наследниками» трона и будут способствовать расколу нации, что пойдет на пользу соседям. Те могут организовать вторжение под предлогом поддержки «законного наследника»; в этом случае вторжение будет выглядеть не простой агрессией, а благородным актом.

Малькольм говорит:

Я в Англию уеду.

      Акт II, сцена 3, строка 139

Дональбайн отвечает:

Я отправляюсь
В Ирландию. Нам безопасней врозь.

      Акт II, сцена 3, строки 140—141

Согласно Холиншеду, в Англии Малькольма ожидал «исключительно дружеский прием», а к Дональбайну «очень тепло отнеслись» в Ирландии.

Вскоре мы убедимся в том, что затянувшееся пребывание принцев за границей оказало большое влияние на историю Шотландии; при этом имело значение и место, в которое направились Малькольм и Дональбайн.

«Поехал в Скон...»

Побег Малькольма и Дональбайна оказался Макбету на руку. Видимо, вельможи собрались, чтобы обдумать ситуацию, и вызвали на совет Макдуфа, чтобы тот сообщил новости. Росс, которого на совете не было, спрашивает вернувшегося Макдуфа, кого признали виновным. Макдуф мрачно отвечает:

Да эти же, кого Макбет прикончил.
ф1фАкт II, сцена 4, строка 23

Убийство слуг не дает Макдуфу покоя. Конечно, в этой реплике слышится сарказм. Когда Росс интересуется, зачем они это сделали, Макдуф излагает официально утвержденную версию:

Их подкупили. Сыновья Дункана,
Малькольм и Дональбайн, ушли тайком.
Побег наводит мысль на их виновность.

      Акт II, сцена 4, строки 24—27

Росс говорит:

На трон, наверно, возведут Макбета?

      Акт II, сцена 4, строки 29—30

А почему бы и нет? В конце концов, Макбет — самый выдающийся член королевской семьи, оставшийся в Шотландии. Макдуф отвечает:

Уже он избран и поехал в Скон
Короноваться.

      Акт II, сцена 4, строки 31—32

Скон — место в 2 милях (3 км) к северу от Перта и в 30 милях (48 км) к северу от Эдинбурга. Там по традиции короновали шотландских королей; согласно легенде, эта традиция восходит к VIII в., то есть зародилась за три века до времени Макбета.

Говоря о Сконе, невозможно обойти молчанием Кеннета I, правившего скоттами, пришедшими на остров из северной Ирландии. Вождь скоттов распространил свою власть на племена пиктов, которые жили здесь еще во времена римского владычества. Собственно говоря, после объединения этих двух кельтских народов, состоявшегося около 846 г., начинается подлинная история Шотландии.

Скон — древняя столица пиктов; в знак примирения Кеннет I основал там свой престол. Он доставил туда огромный Сконский камень. Очень похоже, что этому камню поклонялись еще до эпохи христианства, но его освятили, а затем монахи придумали легенду о том, что именно на этом камне спал Иаков в Ханаане, когда ему приснились ангелы, восходящие и нисходящие по лестнице между землей и небом: «И встал Иаков рано утром, и взял камень, который он положил себе изголовьем, и поставил его памятником; и возлил елей на верх его» (Быт., 28: 18).

Шотландских королей короновали, усадив на этот камень. Дело кончилось тем, что в 1296 г. Эдуард I Английский захватил Сконский камень, увез его в Лондон и положил под коронационный трон в Вестминстере. С тех пор на нем короновали королей Англии. Но даже без камня Скон продолжал оставаться местом коронации шотландских королей вплоть до Якова VI, восшествие которого на английский престол в качестве Якова I положило конец истории Шотландии как независимого государства.

«...Ты сплутовал немного»

Кажется, что для Макбета все складывается идеально. Как предсказала Третья ведьма, он стал королем. Но в картине есть изъяны. Ясно, что Макдуф не принял официальную версию. Когда Росс спрашивает, поедет ли он в Скон, Макдуф отвечает:

Нет, дружок, я в Файф.

      Акт II, сцена 4, строка 36

Это явный признак неодобрения. Резонно предположить, что отказ ехать на коронацию продиктован нежеланием произносить клятву верности Макбету как новому королю. Это предвещает будущий мятеж против Макбета, но не противоречит понятию феодальной чести.

Но что-то подозревает не один Макдуф. Банко знает о Макбете нечто такое, чего не знают другие. Он был рядом с ним, когда давали предсказание роковые сестры.

Банко появляется в Форресе, где был казнен старый Кавдорский тан и возле которого им явились роковые сестры. Теперь это столица Макбета. Оставшись на сцене один, Банко размышляет:

Теперь ты все, что предсказали сестры:
Гламисский и Кавдорский тан, король,
И я боюсь, ты сплутовал немного.

      Акт III, сцена 1, строки 1—3

У Холиншеда Банко является соучастником: «Он [Макбет] связался со своими доверенными друзьями, главным из которых был Банко, обсудил с ними свое намерение и, заручившись обещанием помощи, сразил короля...»

Речь явно идет не о предательском убийстве из-за угла, о котором рассказывают лишь избранным (а лучше вообще никому). Для такого убийства помощь посторонних не требуется. Ясно, что это было заранее подготовленное вооруженное восстание, для которого нужны союзники, способные привести с собой отряды воинов.

Конечно, в Средние века вооруженное восстание было самой обычной процедурой. То же самое вплоть до XV в. происходило и в самой Англии, о чем свидетельствуют многие пьесы Шекспира. Участие в таком мятеже не могло повредить репутации Банко, тем более что мятеж оказался успешным.

Однако Шекспир решил изобразить гибель Дункана как трусливое убийство, нарушавшее законы гостеприимства, а потому Банко следовало исключить из этой истории. В конце концов, среди публики присутствовал Яков I, объявивший себя потомком Банко.

Поэтому в пьесе Банко не подозревает о замысле Макбета и может только догадываться, что тот «сплутовал немного». Следует признать, что подобный учет вкусов публики не улучшил пьесу. Раз уж у Макдуфа, ничего не знавшего о роковых сестрах, зародились сомнения, настолько серьезные, что он отказался присутствовать на коронации, то недогадливость Банко, бывшего свидетелем этой встречи, говорит либо о его сверхнаивности, либо об умственной неполноценности.

«Я верю в то, что мне они сулили»

В целях усиления драматизма Шекспир значительно уплотняет время, охватывающее события пьесы. Исторический Макбет правил долгих семнадцать лет. У Холиншеда указано, что первые десять лет прошли мирно и, как можно догадаться, более успешно по сравнению с недолгим царствованием некомпетентного Дункана, отмеченным многочисленными мятежами. Холиншед пишет: «После побега сыновей Дункана Макбет наладил хорошие отношения со своими вассалами, завоевал их симпатии, а затем, поняв, что никто не собирается причинять ему хлопоты, решил установить справедливость, покарать все злоупотребления и преступления, которые пышно цвели во время слабого и неумелого правления Дункана... Он утвердил многие законы и издал указы, полезные для его подданных».

Но затем, по словам Холиншеда, «муки совести (которые всегда испытывают тираны и люди, захватившие власть незаконным путем) заставили Макбета жить в вечном страхе, боясь, что с ним обойдутся так же, как он сам обошелся со своим предшественником».

Не приходится сомневаться в том, что все возраставшая подозрительность Макбета заставила его жестоко искоренять малейшие намеки на нарушение лояльности или мятеж, однако едва ли причиной этого были «муки совести». Для такого поведения была куда более прозаическая причина: через десять лет сыновья Дункана выросли и принялись день и ночь строить планы свержения Макбета.

В пьесе Шекспир пропускает десять лет мира, процветания и верховенства закона, как будто их не было вовсе. После коронации, описанной в конце второго акта, он сразу переходит к последним годам правления Макбета. Тот предстает подозрительным тираном уже в начале третьего акта.

Страх Макбета перед тем, что ему отплатят той же монетой, заставляет его выбрать своей следующей жертвой Банко. Это совершенно логично, поскольку Банко тоже получил свои прорицания. Роковые сестры предрекли, что сам Банко королем не станет, но трон перейдет к его потомкам.

Тем более что сам Банко не забыл о случившемся. В монологе, которым начинается третий акт, он говорит:

Однако ими же возвещено,
Что твой престол не перейдет к потомкам,
А я — начало ветви королей.
Но если все сбылось с тобой, не вижу Причины не надеяться и мне.
Я верю в то, что мне они сулили.

      Акт III, сцена 1, строки 3—10

«...И сеют басни для отвода глаз»

Входит Макбет. В первом акте он был храбрым полководцем; во втором — предателем и убийцей; в третьем он — подозревающий всех тиран.

Однако даже в пьесе подозрения, которые мучают нового короля, не лишены оснований. В ходе беседы, следующей сразу за монологом Банко, Макбет говорит:

Один из братьев-кровопийц, по слухам,
В Ирландии, и в Англии — другой.
Они отцеубийство отрицают
И сеют басни для отвода глаз.

      Акт III, сцена 1, строки 29—32

Из-за спрессованности событий пьесы создается впечатление, что интриги Малькольма и Дональбайна начинаются сразу после их побега за границу. На самом же деле понадобилось десять лет, чтобы мальчики превратились в молодых людей, способных командовать армиями; в конце концов, именно это делает их опасными.

«Мой дух мельчает...»

Однако Банко представляет для Макбета куда большую опасность. Немного погодя, дождавшись ухода Банко, Макбет размышляет:

Из всех людей мне страшен он один.
В его присутствии мой дух мельчает,
Как Марк Антоний Цезаря робел.

      Акт III, сцена 1, строки 54—57

[В оригинале: «Мой гений (демон-покровитель) робеет; говорят, гений Марка Антония так же робел рядом с гением Цезаря». — Е.К.]

О взаимоотношениях гениев (то есть духов-хранителей) Марка Антония и Октавия Цезаря упоминается в пьесе Шекспира «Антоний и Клеопатра», созданной сразу после «Макбета»; возможно, драматург уже обдумывал новый сюжет, когда писал эти строки.

Похоже, у Макбета нет причин опасаться Банко. Чуть раньше он сам говорит о своем товарище:

Мой страх пред Банко
Понятен. Банко создан вызывать
Боязнь в душе. При царственном размахе
И смелости он действует с умом,
Обдумывая до конца поступки.

      Акт III, сцена 1, строки 50—54

Однако ничто в пьесе не подтверждает эти хвалебные слова. Роль Банко совершенно пассивна. Мудрость, прозорливость и смелость проявляет Макдуф; но подозрения (куда более основательные, чем у Макдуфа) не мешают Банко оставаться сторонником Макбета. Складывается впечатление, что он честолюбив не меньше Макбета и относится к смерти Дункана всего лишь как к способу получения короны, обещанной его потомкам.

Легко предположить, что Шекспир посвятил Банко этот ничем не заслуженный панегирик только ради потомка Банко, находившегося в зрительном зале.

«Для внуков Банко...»

Ради собственной безопасности Макбету необходимо избавиться от Банко. Король не может казнить его открыто; для этого нет оснований. А казнь без суда оттолкнула бы от него всю шотландскую знать и заставила ее перейти на сторону бежавших сыновей Дункана.

Макбет вынужден использовать против Банко ту же тактику, которую он использовал против Дункана, а именно тайное убийство. Ради этого он выясняет у Банко его планы на вечер.

Король устраивает пир, но Банко должен уехать по делам, а потому первую половину вечера его не будет. Макбет задумчиво спрашивает:

Вы с Флинсом едете?

      Акт III, сцена 1, строка 35

Банко действительно едет с Флинсом; для Макбета это чрезвычайно важно. Если он собирается опровергнуть предсказание о том, что трон займут потомки Банко, то Флинса, его единственного сына, придется тоже убить.

Уже после ухода Банко Макбет приходит к выводу, что, если он этого не сделает, получится, что

Для внуков Банко зло я совершил,
Для них убил я доброго Дункана...

      Акт III, сцена 1, строки 65—66

И все же стоит Банко появиться на сцене, как возникают проблемы. Существует четкий сюжет о Дункане, Макбете и мести сыновей Дункана. То, что Шекспир превращает гибель на поле боя в предательское убийство, не слишком портит рассказ. Однако инспирированная Стюартами легенда о Банко ему не соответствует. С этим ничего не может поделать даже такой гений, как Шекспир.

Почему Макбета так огорчает возможность того, что престол займут потомки Банко? У самого Макбета детей нет, поэтому его собственное потомство от этого не пострадает. Трон может перейти к кому угодно, а если у Макбета нет законного наследника, то потомки Банко ничем не хуже прочих.

Правда, у Макбета есть пасынок, но в пьесе о нем не говорится ни слова. Конечно, Макбет еще может надеяться обзавестись детьми, но на это в пьесе также нет намека. Короче говоря, у Макбета нет никаких причин сопротивляться тому, чтобы трон перешел к наследникам его друга и союзника Банко.

Можно только догадываться, что, когда перед автором возникла дилемма — логично развивать сюжет или потрафлять королю Якову, перевесило последнее. Шекспир, не имея на то оснований, делает Банко героем (даже не удосужившись придумать его подвиги) и при каждом удобном и неудобном случае напоминает о потомках Банко, к которым себя причислял Яков I.

«...Они не впрок!»

Макбет договаривается с двумя наемными убийцами, что они займутся Банко, а затем возвращается во дворец, где встречает свою супругу. За прошедшее время оба сильно изменились.

Леди Макбет бестрепетно организовала убийство Дункана, но затем все пошло вкривь и вкось.

Конца нет жертвам, и они не впрок!
Чем больше их, тем более тревог.

      Акт III, сцена 2, строки 4—5

Эта женщина достигла исполнения желаний, но при этом потеряла покой; отныне ей предстоит постоянная борьба. Ее решимость начинает слабеть, и это будет продолжаться до самой смерти леди Макбет.

Что же касается Макбета, то тут все наоборот. Он прекрасно понимает сложности своего нового положения и тщетность борьбы с ними. Король завидует покойному Дункану:

Теперь Дункан спокойно спит в гробу.
Прошел горячечный припадок жизни.
Пережита измена. Ни кинжал,
Ни яд, ни внутренняя рознь, ни вражье
Нашествие — ничто его теперь
Уж больше не коснется.

      Акт III, сцена 2, строки 22—26

Однако трудности только закаляют Макбета. Совершая убийство, он трепетал, но теперь ни о каком трепете нет и речи. Он даже не считает нужным посвящать леди Макбет в свои планы относительно Банко:

Будь временно в неведенье, голубка,
Когда ж свершится дело, похвали.

      Акт III, сцена 2, строки 45—46

Похоже, Макбет ощущает слабость жены и считает, что отныне безопаснее действовать в одиночку.

«Флинс бежал...»

Банко и Флинс возвращаются из поездки и торопятся на пир, но у самого дворца их подстерегают убийцы и убивают Банко.

Когда начинается пир, один из убийц приходит к Макбету и докладывает:

Флинс бежал и спасся.

      Акт III, сцена 4, строка 21

Таким образом, план короля потерпел неудачу: предсказание роковых сестер не опровергнуто. Потомки Банко все еще могут получить власть над Шотландией (согласно более поздним легендам, так и случилось).

Вообще все, что связано с Банко, представляет собой загадку. После убийства Банко Флинс бежал и, видимо, покинул Шотландию, хотя Шекспир об этом не упоминает. После сцены убийства Банко имя Флинса в пьесе больше не упоминается; он сделал свое дело, представив будущее потомство. Излагая легенду о Банко и Флинсе, Холиншед сообщает, что Флинс бежал в Уэльс.

Но зачем ему вообще понадобилось бежать? Скорее всего, Флинс ничего не знает о преступлении Макбета, потому что Банко (насколько можно судить по пьесе) ни с кем не делится своими сомнениями и сохраняет лояльность по отношению к своему бывшему коллеге-полководцу. Если бы Банко убили из-за угла, с какой стати Флинс решил бы, что убийц к его отцу подослал именно Макбет? Почему, ускользнув от злодеев, он не бежит во дворец — если не в первую минуту, то потом — и не требует, чтобы Макбет разыскал негодяев и наказал их. Конечно, при этом Флинс оказался бы во власти короля и долго не прожил бы.

Шекспир не удосуживается это объяснить. Спешка мешает ему связать концы с концами. Холиншед, которому торопиться некуда, объясняет случившееся, но очень кратко. Он говорит, что после гибели Банко Флинс, «получивший намек от неких друзей при дворе, что ему угрожает не меньшая опасность, чем отцу», бежал из страны.

Но куда бежит Флинс? В Англию, к Малькольму? Или в Ирландию, к Дональбайну? Каждый из сыновей был бы рад заполучить такого важного сторонника, как сын Банко. Нет, он бежит в Уэльс и куда-то исчезает. Он не участвует в последней битве против Макбета и не мстит ему, несмотря на последние слова падающего под ударами кинжалов Банко:

Предательство! Беги, мой Флинс! Спасайся!
Беги и отомсти!

      Акт III, сцена 3, строки 17—18

Конечно, все противоречия исчезают, если предположить, что никаких Банко и Флинса не существовало, что упоминание о них включили в летописи по настоянию Стюарта и что Шекспир вставил их в пьесу только для того, чтобы доставить удовольствие королю. Тогда все встает на свои места.

«...Гирканским тигром»

Далее следует чрезвычайно драматическая сцена пира. Перед роковым отъездом Банко Макбет сказал ему:

Не опоздайте только.

      Акт III, сцена 1, строка 27

Конечно, он прекрасно знал, что Банко не вернется: это было предусмотрено заранее. Ничего не подозревавший Банко ответил:

Буду в срок.

      Акт III, сцена 1, строка 28

Банко держит слово даже мертвый. На пиру появляется его призрак, повергая Макбета в ужас, причину которого окружающие не могут понять, потому что Банко видит только король.

Потрясенный король восклицает:

Явись
Медведем русским, страшным носорогом,
Гирканским тигром, чем-нибудь другим,
И я не дрогну.

      Акт III, сцена 4, строки 101—104

«Гирканский тигр» — это тигр из Гиркана, области на юго-восточном побережье Каспийского моря. В древности Каспийское море называли Гирканским.

Любопытный факт: Макбет не уверен, что перед ним призрак именно Банко. Мы на его месте в этом не сомневались бы, достаточно взглянуть на зияющие раны, из которых сочится кровь. Для Макбета это адское создание, которое решило по каким-то причинам принять облик убитого Банко, хотя могло принять другую форму. Именно это и предпочел бы Макбет. Он согласен встретиться с любыми чудовищами, потому что в эту минуту только мертвый Банко способен лишить его мужества. (Макбет относится к призраку Банко точно так же, как Гамлет и Горацио относятся к призраку отца Гамлета.)

Появление призрака прерывает пиршество. Леди Макбет вынуждена попросить гостей уйти. При этом она произносит фразу, вошедшую в пословицу:

Спокойной ночи. Расходитесь разом,
Без церемоний.

      Акт III, сцена 4, строка 21

[В оригинале: «Вставайте не по старшинству, но разом». — Е.К.] Иными словами, они должны подняться и уйти скопом, не тратя времени на соблюдение церемонии, согласно которой первыми приходят и уходят лица, занимающие более высокое общественное положение.

«Макдуф осмелился к нам не явиться!»

И все же даже в этом эпизоде линия Банко выглядит чужеродной. Как только гости уходят, Макбет берет себя в руки и спокойно обсуждает с леди Макбет государственные дела. Складывается впечатление, что эпизода с призраком не было вообще.

Макбета заботит не столько Банко, сколько местная знать. Во время правления Дункана она то и дело поднимала мятежи и может сделать то же самое сейчас. Макбет обязан держать ее в подчинении. Он говорит:

У всех в домах я содержу средь слуг
Доносчиков.

      Акт III, сцена 4, строки 132—133

Один из танов вызывает у него особые опасения. Макбет говорит леди Макбет:

Как это нравится тебе? Макдуф
Осмелился к нам не явиться!

      Акт III, сцена 4, строки 128—129

Поскольку Шекспир пропустил десять лет благополучного царствования Макбета, складывается впечатление, что речь идет о нежелании Макдуфа присутствовать на коронации; есть все основания считать, что описываемый пир завершает этот праздник.

У Холиншеда подозрения Макбета вызывает вовсе не отсутствие Макдуфа на коронации и пире по этому случаю. Этого просто не могло быть, потому что следующие десять лет Макдуф мирно прожил в Шотландии. Холиншед сообщает, что около 1050 г. Макбет решил построить более роскошный дворец и потребовал, чтобы крупные феодалы выполнили свой вассальный долг и помогли ему деньгами и людьми. Когда пришла очередь Макдуфа, он прислал деньги и людей, но в отличие от других сам не явился, потому что не доверял Макбету. Именно его отсутствие подтолкнуло Макбета к жестким мерам, которые Шекспир описывает далее.

«Я пред худшим...»

Покончив с Банко и наметив в качестве следующей жертвы Макдуфа, Макбет понял, что нуждается в совете. В степи под Форресом роковые сестры явились к Макбету и разбудили дремавшее в нем зло. Однако теперь Макбет находится в таком состоянии, что сам готов искать их и добровольно предаться злу. Он говорит:

С утра я собираюсь
К трем вещим сестрам, чтобы заглянуть
Поглубже в будущее. Я пред худшим,
Что скажут мне они, не отступлю.

      Акт III, сцена 4, строки 133—136

Вслед за этой фразой возникает короткая сцена, в которой роковые сестры появляются вновь. На этот раз с ними повелительница ведьм Геката, которая в рифмованных строчках танцевального ритма отчитывает сестер за то, что они занялись Макбетом тайком от нее; перед нами классический зонг. Затем все исчезают.

Эта сцена кажется искусственной вставкой, написанной не Шекспиром. В 1610 г. младший современник Шекспира Томас Миддлтон написал пьесу «Ведьма», одним из действующих лиц которой была Геката. В этой пьесе есть два зонга, один из которых использован в этой сцене, а второй встречается двумя сценами позже. Некоторые исследователи считают, что Миддлтон пытался создать музыкальный вариант «Макбета» и сцены с Гекатой — остатки этой работы.

Вполне возможно, что вариант «Макбета», которым мы располагаем в настоящее время, не оригинал, а его переработка в либретто музыкального спектакля. (В конце концов, песни и танцы позволяют скоротать время.) Доводом в пользу такой гипотезы является то, что «Макбет» относительно короток. По объему он составляет всего три пятых «Гамлета».

С другой стороны, в сюжете пьесы нет явных несообразностей, неизбежно появляющихся при сокращении, если не считать появления Третьего убийцы в последнюю минуту перед нападением на Банко и Флинса. Ранее Макбет договаривался с двумя убийцами; появление третьего, у которого нет специального задания, никак не мотивировано и представляет собой загадку. Не раз пытались объяснить это; в результате дискуссии все сошлись на том, что в пьесе была сцена, объяснявшая появление Третьего убийцы, но она потеряна.

«...На пир к тирану...»

Смерть Банко действительно вызвала у знати подозрения. Их выражает тан Леннокса в разговоре с безымянным лордом. Как и в случае с Дунканом, виновным признали бежавшего сына, и Леннокс не может согласиться с этим.

Видимо, безымянный лорд прибыл в Шотландию из-за границы, потому что у него есть сведения о том, что происходит в Лондоне. Леннокс спрашивает его о местонахождении Макдуфа, судьба которого предостерегает от излишней откровенности:

За вольные слова и за отказ
Прийти на пир к тирану, как я слышал,
В немилость впал Макдуф.

      Акт III, сцена 6, строки 21—23

И Леннокс, и лорд, к которому он обращается, называют Макбета тираном, но это вовсе не означает, что Макбет действительно был чудовищно жесток. Слово это греческое и первоначально означало человека, который занял престол не по праву рождения. Такого узурпатора называли тираном даже в том случае, если его правление было мягким и справедливым. Однако теперь Макбет становится тираном в современном смысле этого слова.

«Эдуард благочестивый...»

Отвечая на вопрос Леннокса о Макдуфе, лорд сначала рассказывает, как обстоят дела у Малькольма:

Дункана сын, которого права
Присвоил этот похититель власти, —
Желанный гость английского двора.
Ему там Эдуард благочестивый
Помог забыть превратности судьбы.

      Акт III, сцена 6, строки 24—29

Эдуард благочестивый — это Эдуард Исповедник, сын короля саксов Этельреда Нерешительного и Эммы, принцессы Нормандской. Он родился в 1003 г., но, когда ему исполнилось одиннадцать лет, его отец (абсолютно бездарный правитель) лишился трона в результате датского вторжения под руководством Свена Вилобородого. Эдуард уцелел лишь потому, что мать успела отправить его на свою родину, в Нормандию.

Вскоре после вторжения Свен умер, но его сын Кнуд (Канут) сумел завоевать Англию и успешно правил ею целых восемнадцать лет. Кнуд женился на вдове Этельреда Эмме и имел от нее сына Хардкнуда (Хардеканута). Когда в 1035 г. Кнуд умер, Эмма поддержала своего младшего сына, а не старшего, рожденного от Этельреда. В результате королем стал Гарольд Быстроногий, незаконный сын Кнуда. Однако Гарольд умер в 1040 г., после чего королем Англии стал Хардкнуд.

Именно в этом году произошло убийство Дункана и бегство его сына Малькольма в Англию.

Хардкнуд был единоутробным братом сына Эммы от Этельреда. Этот сын (Эдуард) все еще находился в Нормандии. Хардкнуд, испытывавший к брату родственные чувства и, возможно, знавший, что сам он наследников не оставит, пригласил Эдуарда вернуться в Англию. Когда в 1042 г. Хардкнуд умер в возрасте двадцати трех лет, Эдуард унаследовал трон. Это произошло через двадцать девять лет после того, как лишился короны его отец.

Эдуард был слабым королем, правление которого принесло Англии немало бед. Молодой нормандский герцог (Вильгельм Бастард, спустя четверть века получивший куда более почетное прозвище Вильгельма Завоевателя) приходился ему двоюродным братом, и сам Эдуард считал его своим естественным преемником, но норманн был совершенно неприемлем для саксонской знати. Более того, Эдуард принял обет целомудрия и свято соблюдал его, так что оспаривать трон у норманна было бы некому в любом случае.

Обет целомудрия такое же свидетельство религиозности Эдуарда, как и прозвище Исповедник. Король получил его потому, что регулярно посещал все церковные службы. Его высоко ценили за набожность еще при жизни, а после смерти, когда (в основном благодаря ему) Англию завоевали норманны и превратили саксов в людей второго сорта, его правление стали задним числом вспоминать как «добрые старые времена» и объявили набожного короля святым. В 1161 г., когда после смерти Эдуарда не прошло и века, его действительно канонизировали.

Скорее всего, Эдуард дружелюбно принял шотландского принца не только благодаря своей святости. Во-первых, побег Малькольма из Шотландии должен был напомнить ему собственный давний побег из Англии. Во-вторых, практичные политики всегда поддерживали претендентов на престол соседнего государства.

«...И Сиварда»

Лорд продолжает свой рассказ. Похоже, Макдуф тоже бежал в Англию. (Макбет, который уготовил Макдуфу судьбу Банко, еще не знает об этом: выходит, он опоздал.) Лорд говорит:

Туда отправился Макдуф с мольбою
О помощи, чтобы святой король
Послал в защиту нам Нортумберленда
И Сиварда и с помощью Творца
Мы возвратили то, что потеряли:
Хлеб за обедом и спокойный сон.

      Акт III, сцена 6, строки 29—34

[В оригинале: «...воинственного Сиварда». — Е.К.]

Несмотря на похвалы в адрес Эдуарда, становится ясно, что король он никудышный. После датского вторжения в начале века саксонская знать приобрела полную независимость, и в связи с этим Англию сотрясали феодальные междоусобицы. (Англичанам крупно повезло, что десять лет спустя к управлению страной пришли хорошо организованные и сплоченные норманны.)

Если бы антимакбетовская партия хотела воспользоваться помощью Англии, ей не удалось бы получить ее непосредственно от Эдуарда, который был фигурой чисто декоратитвной. Этой помощи следовало просить у одного или нескольких влиятельных феодалов, используя Эдуарда как посредника.

Самой подходящей для этого фигурой был Сивард, граф Нортумберлендский. Призвав на помощь именно его, шотландцы сделали весьма удачный выбор.

Во-первых, у них имелись родственные связи. Шекспир об этом не говорит, но у Холиншеда указано, что Дункан был женат на дочери Сиварда; таким образом, беглый Малькольм приходился графу Нортумберлендскому внуком.

Однако родня родней, а политика политикой. Нортумберленд, самое северное графство Англии, находился на границе с Шотландией и был свидетелем многочисленных набегов, совершавшихся через границу как южношотландскими, так и североанглийскими лордами. Графу Нортумберлендскому было выгодно вмешаться в шотландскую междоусобицу, потому что это сулило ему немалую прибыль, причем верную и надежную.

Нортумберленд представлял территорию, оставшуюся от древнего королевства Нортумбрия, которое некогда простиралось от реки Хамбер до залива Ферт-оф-Форт, или, грубо говоря, от Йорка до Эдинбурга.

Северную часть Нортумбрии, тогда называвшуюся Берницией, в 970 г. Эдгар I Английский уступил Шотландии. Причины такого поступка неясны, однако известно, что это не явилось следствием военного поражения англичан. Скорее здесь присутствовал расчет на то, что благодаря этой уступке между обоими государствами установится прочный мир. На какое-то время так и произошло; во всяком случае, Эдгар тридцать один год правил спокойно, за что получил титул Миротворца.

Однако едва ли можно было ждать, что североанглийские лорды смирятся с потерей Берниции. Конечно, графы Нортумберлендские только и ждали возможности вернуть ее. Соглашаясь помогать Малькольму, Сивард наверняка точил зубы на Берницию (которую скотты переименовали в Лотиан).

Конечно, это не могло найти отражения в пьесе Шекспира, потому что здесь противоборствуют не практики, а силы Добра и Зла; в данном случае Сивард встает на сторону Добра.

Хотя в этой пьесе Сивард выведен простым солдатом-героем в лучших английских традициях, однако на рыцаря Добра он совершенно не похож. По происхождению Сивард был датчанином и стал графом в 1041 г., убив прежнего графа, дядю своей жены. Проще говоря, Сивард совершил то самое преступление, которого исторический Макбет не совершал.

Из-за стремления Шекспира угодить английскому национализму и польстить семейной гордости Якова I Добро и Зло то и дело меняются местами.

«...От всех, кто женщиной рожден»

Макбету пора нанести давно задуманный визит роковым сестрам, и в начале четвертого акта они вновь появляются на сцене. Сестры варят зелье из самых отвратительных компонентов, список которых Шекспир приводит для того, чтобы угодить помешанному на ведьмах педанту Якову I. Геката исполняет свой второй зонг, а затем появляется Макбет.

Роковые сестры готовы показать ему будущее в серии видений. Первой возникает голова в шлеме, символ войны. Призрак говорит:

Макбет, Макбет, Макдуфа берегись,
Макдуфа, тана файфского. Довольно.

      Акт IV, сцена 1, строки 71—72

Как и во время предыдущей встречи с ведьмами, первая часть сведений неинформативна. Тогда они приветствовали Макбета как гламисского тана, но он сам прекрасно знал это. Теперь они советуют ему остерегаться Макдуфа, а Макбет уже и без них решил убить файфского тана.

Второй призрак — окровавленный младенец, который говорит:

Лей кровь, играй людьми. Ты защищен
Судьбой от всех, кто женщиной рожден.

      Акт IV, сцена 1, строки 79—81

Метафора «никто из всех, кто женщиной рожден» обычно означает «никто»; разве на свете есть человек, у которого не было матери? Видимо, Макбет так и понимает эту двусмысленную фразу, потому что тут же с ликованием восклицает:

Живи, Макдуф! Что мне тебя бояться?

      Акт IV, сцена 1, строка 82

Однако Макбету велено проливать кровь, поэтому он быстро передумывает и решает убить Макдуфа просто на всякий случай.

Но фраза «никто из всех, кто женщиной рожден» может означать «никто из всех, кого женщина родила обычным путем», то есть через вагинальный канал. В этом случае женщина рожает ребенка активно. Если же ребенок был извлечен из материнского чрева другим способом — например, с применением того, что теперь называют кесаревым сечением, — у него есть мать, но он ею не рожден.

Кесарево сечение отнюдь не является достижением современной хирургии и антисептики; эта операция была известна еще в древние времена. Считается, что именно так родился Юлий Цезарь; во всяком случае, операция названа в его честь.

Макбет, испытавший облегчение при словах второго призрака, не обращает внимания на сопутствующие обстоятельства. Роковые сестры не могут делать фальшивые пророчества, но могут обманывать. То, что предсказание о «не рожденном женщиной» исходит из уст окровавленного ребенка, должно было насторожить Макбета; кровь говорит о том, что младенца вырезали из материнской утробы.

Макбет не обращает внимания и на то, что первое предсказание противоречит второму. Если никто не может причинить ему вреда, то зачем остерегаться Макдуфа?

И тут мы понимаем подлинное значение фразы, произнесенной Банко вскоре после первой встречи Макбета с роковыми сестрами. Когда роковые сестры приветствовали Макбета как Кавдорского тана, казалось, что по крайней мере часть сказанного ими является правдой. Однако подозрительный Банко предупредил Макбета:

Но духи лжи, готовя нашу гибель,
Сперва подобьем правды манят нас,
Чтоб уничтожить тяжестью последствий.

      Акт I, сцена 3, строки 124—126

Именно это и происходит в данный момент.

«...Бирнамский лес»

Третий призрак — дитя в короне, с ветвью в руке. Он говорит:

...никаким
Врагом и бунтом ты непобедим,
Пока не двинется наперерез
На Дунсинанский холм Бирнамский лес.

      Акт IV, сцена 1, строки 92—94а

Дунсинанский холм — утес в 1000 футов (300 м) высотой, часть цепи холмов Сидлоу, которая тянется между Пертом и Данди на востоке центральной Шотландии. Бирнам — город примерно в 12 милях (20 км) к северу от Перта, а Бирнамский лес раскинулся между двумя этими городами.

Довольный Макбет снова понимает это заявление буквально и говорит:

Но этого не может быть! Я рад.
Нельзя нанять деревья, как солдат.
Нельзя стволам скомандовать: вперед.

      Акт IV, сцена 1, строки 94b—96

При этом он опять не обращает внимания на сам призрак. Ясно, что дитя в короне представляет Малькольма, а ветвь в его руке демонстрирует, каким образом будет создана видимость того, что лес пошел на Дунсинан.

«...Появляется восьмой...»

Макбет уже получил все, чего хотел, и по внутренней логике пьесы должен уйти. Но Шекспир ни на минуту не забывает о своей августейшей публике и стремится доставить удовольствие Якову I. Поэтому он заставляет Макбета задать вопрос о том, будут ли когда-нибудь править потомки Банко.

Роковые сестры с радостью отвечают на этот вопрос чередой призраков, состоящей из восьми королей. За ними следует окровавленный дух Банко.

При этом невыносимом зрелище Макбет испытывает адские муки. Он восклицает:

Какой-то новый!
Седьмой! Я больше не хочу смотреть!
Но в зеркале я вижу у восьмого
Сплошную вереницу королей
Со скипетром тройным, с двойной державой.

      Акт IV, сцена 1, строки 118—121

Перед нами череда шотландских королей, считающих себя потомками Банко. Это:

1. Роберт II (1371—1390).
2. Роберт III (1390—1406).
3. Яков I (1406—1437).
4. Яков II (1437—1460).
5. Яков III (1460—1488).
6. Яков IV (1488—1513).
7. Яков V (1513—1542).
8. Яков VI (1567—1625).

Можно убедиться, что их действительно восемь, но между двумя последними есть пробел в двадцать пять лет. В это время правила королева Мария, дочь Якова V и мать Якова VI (Якова I, короля Великобритании). Однако после долгого тюремного заключения в Англии ее казнили по приказу королевы Елизаветы I. Сын Марии Яков VI не сделал ни малейшей попытки, чтобы освободить мать; более того, он не протестовал против ее казни, предпочитая вести себя тихо и мирно в надежде унаследовать английский престол на правах ближайшего родственника Елизаветы.

После смерти Елизаветы в 1603 г. Яков действительно унаследовал трон, получив его от убийцы своей матери. Вряд ли это случилось бы, если бы он протестовал. Можно сомневаться в том, что трусливое поведение Якова VI пошло Англии на пользу. Однако Шекспир, которого нарушение порядка престолонаследия приводило в ужас (о чем говорит количество пьес, посвященных этой теме, и то, как он описывает эти события), наверняка считал, что для страны воцарение Якова было благом. Раз так, зачем искать неприятностей и раздражать Якова VI (ныне Якова I Британского)? Лучше не упоминать Марию вообще. Сказано — сделано.

«Восьмым королем», который шествует в череде призраков с зеркалом в руке, является сам Яков. В зеркале, к неудовольствию Макбета, видна «сплошная вереница королей».

Во время написания пьесы Шекспир понятия не имел, оправдается ли это пророчество, так что с его стороны это была обычная лесть перед царствующим монархом. И действительно, вскоре стало казаться, что его предсказание ошибочно. В 1649 г. Карл I Британский, сын и преемник Якова I, был обезглавлен собственными подданными, после чего в Великобритании несколько лет вообще не было короля.

Однако в 1660 г. Карл II, сын казненного Карла I, был восстановлен на троне, и с тех пор династия не прерывалась. После Якова I Британией правили семнадцать монархов (в том числе тринадцать королей и четыре королевы), и каждый из них был потомком Якова I. Нынешняя королева Великобритании Елизавета II является его потомком в двенадцатом колене.

«Тройные скипетры», которые несут некоторые будущие монархи, отраженные в зеркале восьмого короля, указывают на то, что эти короли будут править не только Шотландией, но также Англией и Ирландией (иными словами, станут королями Великобритании). И это предсказание тоже сбылось. Яков I был первым королем Объединенного королевства, но все его потомки и по сей день являются законными правителями Англии и Ирландии (во всяком случае, ее части).

«Макбет не раз мне расставлял ловушки...»

Наконец Макбет узнает, что Макдуф бежал в Англию. Причины бегства предельно ясны, но Макдуф проявил беспечность и не взял с собой семью. Макбет приказывает истребить всех, и приказ выполняется.

Однако Макдуф, встретившийся с Малькольмом у дворца английского короля, об этом еще не знает.

Малькольм разговаривает с Макдуфом сухо и подозрительно. А вдруг Макдуф хочет заманить его в Шотландию и отдать в руки Макбета? Если вспомнить историю, то это отнюдь не покажется бессмыслицей. Лет двадцать назад произошло нечто подобное, поэтому мы не можем осуждать Малькольма, который говорит:

Макбет не раз мне расставлял ловушки
И научил не верить ничему.

      Акт IV, сцена 3, строки 117—119

История, случившаяся двадцать лет назад (которую Шекспир не счел нужным изложить, потому что она была хорошо известна тогдашней публике), произошла в то время, когда Эдуард Исповедник еще жил в Нормандии. После смерти Кнуда в 1035 г. его незаконный сын Гарольд захватил престол и решил уменьшить число соперников, к которым могли примкнуть недовольные.

В Нормандию отправили подложные письма, подписанные именами саксонских националистов, стремившихся свергнуть датского короля. Эдуард на удочку не попался, но это сделал его младший брат Альфред. Он собрал флот и отплыл в Англию. Там принца встретили те, кто якобы сочувствовал его планам, захватили Альфреда и его людей врасплох и всех перебили.

Поэтому Макдуфу стоит больших трудов убедить Малькольма в своей искренности. Малькольм нарочно обвиняет себя во множестве преступлений: если Макдуф хочет заманить его в Шотландию, то примирится со всем. Но когда этот список вызывает у Макдуфа отвращение, Малькольм с радостью принимает его и даже сообщает о готовящемся вторжении в Шотландию Сиварда Нортумберлендского.

«Народ зовет ее тут немощью»

Затем следует эпизод, который не имеет никакого отношения к сюжету пьесы и вызван лишь присутствием в зале Якова I.

Из дворца выходит врач. Малькольм спрашивает его, выйдет ли король Эдуард. Врач говорит:

Да, принц. Там собралась уже толпа
Несчастных в ожиданье исцеленья.
Перед болезнью их бессилен врач,
А он — едва притронется к больному,
И тот здоров. Такая благодать Дана его руке.

      Акт IV, сцена 3, строки 141—145

Изумленный Макдуф спрашивает, как называется болезнь, против которой бессильны врачи, а английский король излечивает ее простым прикосновением. Малькольм объясняет:

Народ зовет
Ее тут немощью. Угодник Божий —
Король с ней производит чудеса.
Я сам бывал свидетелем нередко,
С тех пор как в Англии. Не знаю,
чем Он вымолил у неба эту силу,
Но золотушных в язвах и прыщах,
Опухших, гнойных и неизлечимых
Он лечит тем, что молится за них
И вешает монетку им на шею.
Я слышал, будто этот чудный дар
Останется в роду его.

      Акт IV, сцена 3, строки 146—156

Болезнь, которую в просторечии называют немощью (evil), или королевской немощью, — это золотуха, туберкулезное распухание лимфатических узлов шеи, сопровождающееся множеством побочных эффектов.

По неизвестным причинам распространилась вера в то, что прикосновение короля способно излечить эту болезнь. Сначала этот обычай возник во Франции; Эдуард Исповедник привез его из Нормандии и укоренил в Англии.

Лечение золотухи прикосновением продолжалось и позже и достигло нового пика при Якове I и его ближайших преемниках. Став английским королем, Яков был просто вынужден лечить золотушных, потому что ранее эта процедура ассоциировалась только с королями Англии. Успешное лечение (а какой англичанин посмел бы публично утверждать, что прикосновение короля ему не помогло?) доказывало, что английский трон достался ему по праву.

Этот эпизод можно было бы безболезненно исключить, потому что Эдуард не появляется на сцене, да и лечение прикосновением не имеет отношения к сюжету пьесы. Единственная его цель — сакраментальное утверждение «я слышал, этот чудный дар останется в роду его». Оно явно адресовано королю; можно представить себе, что актер, играющий Малькольма, смотрит прямо на короля и удостаивается его благосклонного кивка, после чего Яков с глупой улыбкой склоняется к датскому шурину и что-то объясняет ему.

Учитывая физическую нечистоплотность Якова, его прикосновение могло скорее заразить человека, чем вылечить его.

Наконец эпизод с «королевской немощью» заканчивается, и Шекспир вновь возвращается к пьесе. Из Шотландии прибывает Росс с вестью о том, что замок Макдуфа захвачен, а его родные убиты. После этого оскорбленный тан становится кровным врагом Макбета; все горят желанием присоединиться к войску Сиварда и идти на Шотландию.

«Ах ты, проклятое пятно!»

Макбет укрепляет Дунсинанский холм. Ему добавляют уверенности каменные стены, преданность солдат, собственный гнев и вера в предсказания роковых сестер.

Однако леди Макбет, не выдержав напряжения, превращается в сомнамбулу. Во сне она не только ходит, но и говорит, свидетелями чего становятся врач и придворные дамы. В этих обрывочных фразах оживают воспоминания об ужасном прошлом.

По иронии судьбы леди Макбет, которая когда-то с презрением велела мужу смыть с рук кровь Дункана, являются кошмары, в которых она не может смыть кровь со своих рук. Она беспокойно трет руки и кричит во сне:

Ах ты, проклятое пятно! Ну когда же ты сойдешь?

Акт V, сцена 1, строка 38

Чуть позже она говорит:

Что это, неужели больше никогда я не отмою этих рук дочиста?

Акт V, сцена 1, строка 46

И наконец произносит:

И рука все еще пахнет кровью. Никакие ароматы Аравии не отобьют этого запаха у этой маленькой ручки!

Акт V, сцена 1, строки 53—55

Мы не считаем Аравию источником ароматов, ошибочно полагая, что она состоит только из пустыни. Однако в южной Аравии почва довольно плодородная; именно там производили ладан, запечатлевшийся в памяти европейцев благодаря Библии как один из даров, принесенных волхвами младенцу Иисусу.

Нервный срыв случился с леди Макбет, когда после ее преступления прошло немало лет. Мы подготовлены к столь неожиданной перемене, поскольку не видели ее очень долго — целых пять сцен.

Однако история свидетельствует, что после смерти Дункана прошло семнадцать лет; намек на это есть в фразе, которую в Дунсинане мрачно бросает Макбет, готовясь к битве:

Я пожил на своем веку. Я дожил
До осени, до желтого листа.
На то, что скрашивает нашу старость, —
На преданность, любовь и круг друзей —
Не вправе я рассчитывать.

      Акт V, сцена 3, строки 22—26

Если во время убийства Дункана Макбету было чуть больше сорока, то в 1057 г., когда в Шотландию вторглись Сивард, Малькольм и Макдуф, ему уже около шестидесяти. По меркам Средневековья это глубокая старость, позволяющая говорить об «осени и желтом листе». (Конечно, в пьесе он ничуть не состарился и еще способен на яростные поединки.)

«...Английских сластолюбцев»

В действительности дела Макбета шли еще хуже, чем это изображено в пьесе. К тому времени война продолжалась уже три года, и события складывались для Макбета очень неблагоприятно. В 1054 г. Сивард уже разбил Макбета, но в пьесе об этом не упомянуто. Сейчас Макбет вынужден оборонять свой последний оплот.

Более того, многие шотландские лорды бросили его и перешли на сторону англичан; об этом говорится в пьесе. Макбета это угнетает, но он все еще уповает на пророчество роковых сестер. Его войско нельзя разбить, пока не придет в движение лес, и он не может умереть от руки рожденного женщиной. Макбет угрюмо говорит:

Бегите ж, таны лживые, толпой
На сторону английских сластолюбцев.
Не дрогнет сердце у меня в груди.
Ничто мне не опасно впереди.

      Акт V, сцена 3, строки 7—10

Реплика об «английских сластолюбцах» напоминает о том, что на всем протяжении истории Англия была больше, населеннее, спокойнее и плодороднее Шотландии. Иными словами, она была значительно богаче, чем холодная и голая страна, расположенная намного севернее. Нищие скотты утешались тем, что суровая жизнь закаляет их, в то время как плодородные английские почвы создают условия для роскоши и изнеженности. Конечно, это не так, но шотландцы чувствовали себя лучше от подобных рассуждений.

«Дональбайн сопровождает брата?»

Одного человека, который мог бы примкнуть к англичанам, там нет. Беглый шотландский вельможа по имени Кэтнес спрашивает:

Что, Дональбайн сопровождает брата?

      Акт V, сцена 2, строка 7

Выясняется, что нет. Больше в пьесе имя Дональбайна не упоминается. Дональбайн вырос в Ирландии и находился под куда более сильным кельтским влиянием, чем Малькольм — под английским. К концу жизни Дональбайн стал защитником отживших кельтских элементов шотландской культуры. Вряд ли он мог присоединиться к брату, который маршировал на север, окруженный англичанами и сам фактически ставший одним из них.

Пока брат правил Шотландией, Дональбайн оставался в изгнании, это означало, что он задержался на пограничной территории на дополнительные тридцать пять лет.

Что же касается мифического Флинса, сына Банко, то о нем больше не упоминается. Можно предположить, что он с радостью примкнул бы к наступающей армии, чтобы отомстить за смерть отца, но он этого не делает. Видимо, Шекспир уже выжал из мифа о Банко и Флинсе все, что можно.

«Как удалить из памяти следы...»

Подготовка к сражению не мешает Макбету думать о любимой жене. Он находит время, чтобы осведомиться о ее здоровье. Врач (не желающий упоминать о сомнамбулизме и странных речах) осторожно говорит, что физически королева здорова, но у нее нелады с психикой. Пришедший в отчаяние Макбет говорит:

Избавь ее от этого. Придумай,
Как удалить из памяти следы
Гнездящейся печали, чтоб в сознанье
Стереть воспоминаний письмена
И средствами, дающими забвенье,
Освободить истерзанную грудь
От засоряющих ее придатков.

      Акт V, сцена 3, строки 39—45

Это чрезвычайно любопытный эпизод. Мы, люди XX в., понимаем, что Макбет нуждается в помощи психоаналитика (кстати говоря, задачу этого специалиста он формулирует очень точно). Психоаналитик помог бы леди Макбет четко осознать воспоминания, которые она так ярко воспроизводит во сне. Но эпоха Фрейда еще не наступила, и врач только разводит руками:

Тут должен сам больной себе помочь.

      Акт V, сцена 3, строки 45—46

«...Срубит по ветви»

Тем временем вторгшаяся армия миновала Перт и наступает на укрепленный Дунсинанский замок с запада. Сивард спрашивает, как называется лес, через который они проходят, и получает ответ: «Бирнамский». Затем Малькольм говорит:

Пусть каждый воин срубит
По ветви и несет перед собой.
Скрыв нашу численность, мы тем обманем
Противника.

      Акт V, сцена 4, строки 4—6

Расчет заключается в том, чтобы вторгшаяся армия выглядела более многочисленной, чем она есть на самом деле. (Если кто-то не знает правды, он всегда стремится преувеличить число врагов.)

Так полностью сбывается предсказание третьей ведьмы. Малькольм, «коронованное дитя», держит в руке ветку дерева, как и все остальные воины.

«Полна трескучих слов...»

Тем временем Макбет, засевший в замке, продолжает уповать на пророчества роковых сестер. У него есть все основания надеяться на победу. Английское войско, к которому примкнули шотландские таны, слишком велико, чтобы сразиться с ним на поле боя, но в этом нет необходимости. Замок готов к долгой осаде. Макбет мрачно говорит:

Смеется над осадой эта крепость.
Пусть окружат нас. Голод и болезнь
Их уничтожат.

      Акт V, сцена 5, строки 2—4

В Средние века осаду тяжело переносили не только осажденные, но и осаждающие. В эпоху, когда о личной гигиене не имели понятия, следовало ожидать, что среди страдающих от безделья, скучающих солдат начнется эпидемия. Кроме того, если осаждающее войско состояло из отрядов, потенциально враждебных друг другу (в данном случае англичан и скоттов), следовало ожидать, что они передерутся между собой. Это случалось в истории достаточно часто, так что надежды Макбета не беспочвенны.

В общем, особых причин для уныния у Макбета нет. Пока нет. Но тут происходит событие, которое меняет все.

Входит полководец Макбета Сейтон и приносит скорбную весть:

Королева умерла.

      Акт V, сцена 5, строка 16

Это вся информация, известная публике на данный момент, но в действительности дело обстоит куда хуже, чем кажется. Перед самым концом пьесы Малькольм в заключительной речи говорит:

И дьявола в венце, его жены,
Которая сама, как полагают,
Покончила с собой.

      Акт V, сцена 8, строки 69—71

Макбет вынужден признать неоспоримый факт: его любимая жена покончила с собой.

Король — воин, которому предстоит решающая битва. Сначала он пытается принять эту новость как стоик, в стиле Брута из «Юлия Цезаря», узнающего о смерти Порции. Он говорит:

Не догадалась умереть попозже,
Когда б я был свободней, чем сейчас!

      Акт V, сцена 5, строки 17—18

Слова «не догадалась умереть» (should have died) создают впечатление, что Макбет черств и лишь досадует на то, что жена не дождалась более подходящего момента. Если бы Шекспир использовал слово «would», мы бы поняли, что Макбет пытается утешиться мыслью о том, что смерть неминуема: если бы леди Макбет не умерла сейчас, это случилось бы позже. Рано или поздно, но ему пришлось бы смириться с этой новостью.

Но затем, после попытки стойко перенести несчастье, Макбет не выдерживает. Теперь, когда жена умерла, ему не для чего жить. Все преступления и угрызения совести, все неудачи не довели его до отчаяния, но теперь жизнь кажется Макбету бессмысленной и никчемной. Он приходит к безнадежному выводу:

Жизнь — только тень, она — актер на сцене.
Сыграл свой час, побегал, пошумел —
И был таков. Жизнь — сказка в пересказе
Глупца. Она полна трескучих слов
И ничего не значит.

      Акт V, сцена 5, строки 24—28

Входит гонец и приносит весьма странную весть: Бирнамский лес «как бы задвигался» и приближается к Дунсинану.

Измученного Макбета это скорее радует, чем огорчает. Теперь ни о какой осаде не может быть и речи. Раньше он сомневался, что способен разбить врага в чистом поле, но теперь, когда прорицание роковой сестры сбылось и условие поражения Макбета претворилось в жизнь, Макбет внезапно отдает приказ о вылазке.

Макбет собирается встретить врага лицом к лицу. Он не боится смерти — наоборот, жаждет ее — и говорит:

Я жить устал, я жизнью этой сыт
И зол на то, что свет еще стоит.

      Акт V, сцена 5, строки 49—50

«Подобно римскому безумцу...»

Начинается битва. Макбет убивает в поединке сына Сиварда, но англичане с союзниками одерживают полную победу и захватывают замок. Остается только убить или взять в плен самого Макбета. Однако Макбет намерен дорого продать свою жизнь. Разбитый, но не смирившийся король говорит:

Зачем, подобно римскому безумцу,
Кончать с собою, бросившись на меч?
Пока живых я вижу, лучше буду Их убивать.

      Акт V, сцена 8, строки 1—3

Презрительное упоминание о «римском безумце» — намек на римский обычай кончать с собой. Например, так поступил Марк Антоний, который после полного разгрома бросился на собственный меч. Во время написания «Макбета» Шекспир вынашивал план «Антония и Клеопатры», так что эта реминисценция вполне естественна.

«До срока из утробы материнской был вырезан...»

Никто из воинов вторгшейся армии не разыскивает Макбета более рьяно, чем Макдуф, стремящийся отомстить за жену и детей. Когда они наконец сходятся лицом к лицу, Макбет дразнит Макдуфа, заявляя; что никто из рожденных женщиной не может причинить ему вред.

Однако Макдуф, тут же понявший двусмысленность фразы, парирует:

Так потеряй
Надежду на заклятье! Пусть твой демон,
Которому служил ты, подтвердит:
До срока из утробы материнской
Был вырезан Макдуф, а не рожден.

      Акт V, сцена 8, строки 13—16

[В оригинале: «Пусть твой ангел, которому служил ты...» — Е.К.]

Использование слова «ангел» кажется странным современному читателю, привыкшему к тому, что ангелы — добрые божества. Однако в Средние века считали, что Сатана и его помощники тоже когда-то были ангелами; в частности, так это трактуется в эпической поэме Мильтона «Потерянный рай». Падшие ангелы стали демонами, или дьяволами; именно о таком падшем ангеле и говорит Макдуф.

Что же касается самого Макдуфа, то он появился на свет с помощью кесарева сечения. Подробности нам неизвестны. Может быть, его мать умерла накануне родов и ребенка пришлось «вырезать из материнской утробы»? Кто знает? Холиншед, которого Шекспир использовал как источник, также обходит этот вопрос молчанием.

Только теперь до Макбета доходит значение облика окровавленного ребенка, который принял третий призрак, говоривший о «не рожденном женщиной». Он вспоминает давнее предупреждение Банко о «подобье правды» и кричит:

Не надо верить прорицаньям ада,
Проклятье им за их двоякий смысл!

      Акт V, сцена 8, строки 19—20

«...И проклят будь, кто первый крикнет: «Стой!»

Кажется, что Макбет готов отказаться от борьбы, но, когда Макдуф приказывает ему сдаться, чтобы стать презренным заключенным, которого выставят напоказ, король берет себя в руки. Он обречен, знает, что победа невозможна, но хочет умереть как воин. Макбет говорит:

Хотя Бирнам напал на Дунсинан
И не рожден ты женщиной, мой недруг,
Мне хочется, свой щит отбросив прочь,
Пробиться напролом в бою с тобой,
И проклят будь, кто первый крикнет: «Стой!»

      Акт V, сцена 8, строки 30—34

Это последние слова Макбета. Он убит и наконец обретает покой, который приносит смерть.

«Живи, Малькольм!»

Входит Макдуф, неся голову Макбета, и приветствует Малькольма возгласом:

Живи, Малькольм! Теперь ты наш король.

      Акт V, сцена 8, строка 59

Все дружно подхватывают этот клич. В 1057 г., через семнадцать лет после смерти своего отца Дункана, двадцатишестилетний Малькольм действительно стал шотландским королем. Ему было суждено долгое и счастливое царствование под именем Малькольма III Неутомимого, продолжавшееся тридцать пять лет. Ему не пришлось отдавать Сиварду провинцию, потому что тот умер вскоре после финальной битвы с Макбетом, а в январе 1066 г. умер Эдуард Исповедник, после чего в Англии начались беспорядки. Малькольм удержал Лотиан, который оставался шотландским вплоть до эпохи Шекспира.

Малькольм сильно англизировал Шотландию. Об этом свидетельствует заключительная речь нового короля, в которой он говорит:

Таны
И родственники, я решил ввести
В Шотландии впервые графский титул
И вам его даю.

      Акт V, сцена 8, строки 62—64

Как шотландский титул уступил место английскому, так и старый кельтский язык уступил тевтонскому английскому. Хотя формально Шотландия сохранила независимость, в области культуры она примкнула к южному королевству.

Вскоре настало время, когда Малькольму пришлось отплатить услугой за услугу. Когда Вильгельм Нормандский завоевал Англию, выиграв битву при Гастингсе (осень 1066 г.), в Шотландию сумели бежать юноша и девушка. Это были брат и сестра Эдгар и Маргарита, внуки Эдмунда Железнобокого, сводного брата Эдуарда Исповедника.

Малькольм дал им приют так же, как в свое время ему самому дал приют Эдуард Исповедник. Более того, впоследствии он женился на Маргарите, так что в жилах шотландских королей течет также кровь саксонских королей Англии.

Малькольм сохранял относительно мирные отношения с Вильгельмом Нормандским, теперь королем Вильгельмом I Завоевателем. Но когда в 1087 г. престол занял его сын Вильгельм II Рыжий, Малькольм осмелел. Во время своего последнего набега на северную Англию (1093) Малькольм столкнулся с войском англичан, потерпел поражение и погиб в битве. В той же битве погиб и Эдуард — старший сын Маргариты, названный в честь короля, который когда-то приютил беглого сына Дункана.

После гибели Малькольма на трон сумел взойти Дональбайн, в годы правления брата остававшийся в изгнании. Это случилось через пятьдесят три года после гибели его отца, несчастного Дункана. Кандидатуру Дональбайна поддержали шотландские кельты, и в годы его правления была предпринята последняя тщетная попытка оживить кельтский дух. Правление Дональбайна было очень неспокойным, и в 1098 г. его свергли.

Затем по очереди правили три сына Малькольма от Маргариты: Эдгар, Александр I и Давид I. Именно Давид стал предком всех последующих шотландских королей, в том числе и Стюартов (включая Якова I). Яков I был потомком Давида в шестнадцатом колене, а нынешняя королева Великобритании Елизавета II является потомком Давида I в двадцать восьмом поколении.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница