Разделы
Счетчики
Глава 14. «Бесплодные усилия любви»
Пятнадцать пьес Шекспира посвящены английской истории или английским легендам. Если бы я придерживался строгого хронологического порядка, то сейчас настала бы очередь «английского цикла». Однако в этом случае разделение книги на два тома заставило бы разбить этот цикл примерно на середине. Поэтому я предпочел включить все пятнадцать «английских» пьес во второй том.
В результате первый том заканчивается дюжиной романтических пьес, действие которых происходит в Италии эпохи Возрождения и прилегающих к ней областях. Действующие лица этих пьес являются (более или менее) современниками Шекспира. Реальной исторической подоплеки у этих пьес нет; хотя некоторые события можно привязать к определенному году, однако большого значения это не имеет и не позволяет определить, в каком порядке их следует расположить.
Поэтому в заключительной части первого тома все оставшиеся пьесы будут расположены в том порядке, в каком их (предположительно) написал Шекспир.
Возможно, самая ранняя из них пьеса «Бесплодные усилия любви». Как и «Комедию ошибок», ее иногда датируют 1588 г.; как бы там ни было, однако обе эти пьесы написаны не позднее 1593 г.
Похоже, пьеса не предназначалась для широкой публики и была написана для представления в узком кругу. Существует предположение, что Шекспир написал ее по случаю какого-то праздника, отмечавшегося в доме графа Саутгемптона. В таком случае она должна была иметь огромный успех, потому что с тех пор Саутгемптон стал щедрым покровителем начинающего драматурга.
Если «Бесплодные усилия любви» и в самом деле были написаны для узкого круга людей, интересовавшихся искусством, это могло бы объяснить некоторую вычурность ее стиля. Пьеса — сатира на педантизм, и ее усложненный язык, перегруженный латинизмами, очевидно, отвечал чувству юмора тогдашних образованных людей. Однако позднее эта усложненность и обилие латинизмов значительно снизили популярность пьесы.
«Наварра наша станет...»
В начале пьесы на сцене появляются король и три его друга. Король объявляет о своем решении на три года удалиться (вместе с друзьями) от государственных дел и заняться изучением философии. Он искренне верит, что это приведет к положительным результатам, надеясь, что
Наварра наша станет чудом мира,
Двор — малой академией...Акт I, сцена 1, строки 12—13 (Перевод Ю. Корнеева)
Согласно списку действующих лиц, эти слова произносит Фердинанд, король Наварры.
На современных географических картах такого независимого государства нет (впрочем, его не было и во времена Шекспира), и большинство понятия не имеет, где находилось это государство. Однако, в отличие от Руритании, это королевство не вымышлено. Когда-то оно действительно существовало и в Средние века занимало значительную территорию в западной части Пиренеев. Оно располагалось главным образом к югу и западу от этих гор. В настоящее время это центральная часть севера Испании, однако территория Наварры к северу от Пиренеев теперь относится к Юго-Западной Франции.
В Средние века положение государства становилось все менее прочным, поскольку на севере оно граничило с Францией, а на юге — с набиравшими силу христианскими королевствами Пиренейского полуострова. В 1474 г. Арагон и Кастилия (два важнейших королевства) объединились в результате династического брака между арагонским наследным принцем Фердинандом и королевой Кастилии Изабеллой. В 1479 г. Фердинанд унаследовал корону Арагона, после чего сформировалась современная Испания, которой Фердинанд и Изабелла правили совместно. (Эти два монарха были родителями Катерины, злосчастной первой жены Генриха VIII.)
Против союзных королевств Наварра долго выстоять не могла. Территория Наварры к югу от Пиренеев была оккупирована Фердинандом в 1512 г. ив1515 г. стала неотъемлемой частью Испанского королевства.
Северная Наварра принадлежала Катерине де Фуа, которая вышла замуж за Жана д'Альбре (наследника коннетабля Франции, погибшего в битве при Азенкуре). Жан д'Альбре объявил себя королем Наварры; его сын унаследовал этот титул и после смерти своей матери, последовавшей в 1517 г., стал Генрихом II Наваррским.
Естественно, Фердинанд Испанский предъявлял права на всю Наварру, но для их реализации пришлось бы начать войну с Францией, которая сохраняла контроль над северной Наваррой. На это Фердинанд так и не решился; в результате Генрих II остался номинальным королем Наварры. Однако это был всего лишь титул; на самом деле Генрих был обычным французским вельможей и не обладал властью независимого монарха.
Генрих II женился на Маргарите, сестре французского короля Франциска I. Впоследствии историки стали именовать ее Маргаритой Наваррской; до этого брака Уолси видел в ней возможную вторую жену Генриха VIII.
У Генриха была дочь, Жанна д'Альбре, которая носила титул королевы Наваррской с 1562 по 1572 г. Ее сын Генрих в 1572 г. стал Генрихом III Наваррским, но вошел в историю просто как Генрих Наваррский, ибо, во-первых, он был самым известным из всех наваррских королей; во-вторых, в это время Францией правил тоже Генрих III, а использование одних и тех же римских цифр могло привести к путанице.
По отцу Генрих Наваррский принадлежал к роду Бурбонов, которые благодаря непрерывной линии мужских наследников являлись прямыми потомками младшего сына короля Людовика IX, умершего в 1270 г. Через три века после этого события в живых оставался только один мужской потомок старшей линии — Генрих III Французский, ставший королем в 1574 г.
Если бы этот Генрих III умер, не оставив сыновей (а он был гомосексуалистом и не имел детей), трон унаследовал бы Генрих IV (убежденный гетеросексуал).
Эта ситуация не привлекла бы такого внимания, если бы в то время во Франции уже двенадцать лет не продолжалась гражданская война, в которой значительное и воинственное протестантское меньшинство упорно противостояло католическому большинству. Генрих Наваррский был протестантом; его обоснованные притязания на престол автоматически сделали его вождем протестантской фракции. С другой стороны, большинство французов считали, что протестант не может стать французским королем, несмотря на свою родословную.
Ко времени написания «Бесплодных усилий любви» ситуация стала патовой. Так случилось, что именно в 1588 г. Англия разгромила испанский флот (Непобедимую армаду) и героически отбила опаснейшую попытку испанских католиков обратить в истинную веру протестантов островного королевства. После этого вошедшие в раж англичане возомнили себя протестантским Давидом, сразившим католического гиганта Голиафа. Поскольку Испания активно поддерживала французских католиков, боровшихся против того, чтобы трон достался Генриху Наваррскому, все симпатии англичан были на стороне последнего.
Поэтому вполне естественно, что Шекспир написал пьесу, главным героем которой является король Наварры, и изобразил последнего в самом выгодном свете. Назвать этого короля Генрихом было бы чересчур прозрачно и узнаваемо, поэтому Шекспир выбрал для него имя Фердинанд. В эпоху итальянского Возрождения это было очень распространенное имя, кроме того, Шекспир, вероятно, учел и то, что южная Наварра принадлежала Фердинанду II Испанскому.
В начале 1589 г. Генриха III Французского убил фанатичный монах, считавший короля плохим католиком, после чего Генрих Наваррский стал Генрихом IV Французским. К несчастью для нового короля, католическая партия этого не признала, и Генриху подчинялись только его сторонники. Католики контролировали значительную часть Франции (включая стратегически важный Париж), и гражданская война разгоралась все более яростно. Генрих IV был талантливым полководцем и одержал несколько важных побед, но этого было недостаточно, чтобы окончательно победить непримиримого противника.
В 1591 г. граф Эссекс, близкий друг Саутгемптона и Шекспира, даже возглавил армию, которая была направлена во Францию для поддержки Генриха IV, но он был слабым полководцем и проиграл эту кампанию так же, как все предыдущие.
Наконец в 1593 г. Генрих Наваррский, со вздохом пожав плечами, перешел в католичество. И только тогда Париж согласился принять его. Генрих вошел в столицу, был объявлен королем, коронован и стал настоящим Генрихом IV. («Париж стоит мессы», — сказал он.)
Конечно, протестанты сочли его предателем, после чего англичане с сарказмом говорили о пресловутом (разумеется, для англичан) французском вероломстве. Поэтому очень сомнительно, что такая политически злободневная пьеса, как «Бесплодные усилия любви», могла быть написана после 1593 г.
«Бирон, Дюмен, Лонгвиль...»
Конечно, события пьесы имеют очень слабое и чрезвычайно далекое отношение к настоящему Генриху Наваррскому, но Шекспир продолжает использовать действительность, по крайней мере, как источник для имен героев.
Король обращается к друзьям и говорит им:
Вы поклялись, Бирон, Дюмен, Лонгвиль,
Втроем три года провести со мною В трудах ученых...Акт I, сцена 1, строки 15—17
Имя Бирон, возможно, навеяно воспоминанием об Армане де Гонто, бароне де Бироне, ближайшем помощнике Генриха Наваррского. В 1589 г. он командовал его армиями, одержал для Генриха несколько побед и погиб в бою в 1592 г.
Бирон был тесно связан с английским экспедиционным корпусом, которым командовал Эссекс. Это сделало Бирона очень популярным в Англии, поэтому неудивительно, что Шекспир изображает Бирона самым привлекательным героем своей пьесы.
Герцог де Лонгвиль также был одним из полководцев Генриха.
У Дюмена иная предыстория. Это имя могло быть навеяно Шарлем, герцогом Майеннским (по-французски его титул звучит как «дюк де Майенн»). Этот человек тоже был связан с Генрихом IV, но не являлся его другом. Де Майенн был одним из вождей католической оппозиции. Конечно, после перехода Генриха в католичество де Майенн примирился с королем и после 1596 г. хранил ему верность. Однако это произошло намного позже завершения пьесы.
«Французская принцесса...»
Бирон — единственный, кто сомневается в удачном завершении королевского плана. Он считает, что за три года нельзя превратиться в строгих и аскетичных философов. Особые сомнения вызывает у него замысел короля отказаться от женского общества. Это совершенно невыполнимо, напоминает Бирон:
Мой государь, придется лично вам
Нарушить этот строгий пункт, коль скоро
Французская принцесса едет к нам
Добиться лично с вами разговора.Акт I, сцена 1, строки 132—135
Это утверждение имеет некоторое отношение к историческому королю Наваррскому. В 1572 г. юный Генрих Наваррский (в ту пору девятнадцатилетний) женился на Маргарите Валуа (тоже девятнадцатилетней). В то время французский престол занимал старший брат Генриха III, Карл IX (умерший только в 1574 г.), и Маргарита приходилась им обоим сестрой. Все трое — Генрих, Карл и Маргарита (плюс недолго царствовавший Франциск II) — были детьми короля Генриха II Французского, умершего в 1559 г.
Продолжавшаяся по религиозным убеждениям гражданская война не способствовала превращению этого брака в идиллию, но в 1578 г. состоялось широко разрекламированное посещение Маргаритой (и ее матерью Екатериной Медичи) королевского двора Наварры. Возможно, именно этот факт имел в виду Шекспир.
Если цель визита состояла в налаживании отношений между супругами, то он с треском провалился. Генрих проявлял интерес к многим дамам, а Маргарита была бездетна. Наконец в 1599 г. их брак был расторгнут; после этого Генрих получил возможность жениться вторично и произвести на свет наследника престола. Однако это случилось через много лет после завершения «Бесплодных усилий любви».
«...Вернули Аквитанью»
Но зачем приезжает французская принцесса? Бирон объясняет цель посольства:
Больной отец велел ей. Хочет он,
Чтоб вы ему вернули Аквитанью.Акт I, сцена 1, строки 136—137
Конечно, вопрос об уступке Аквитании — чистейшая выдумка. Даже в пору расцвета Наварра не владела большой частью Южной Франции, называвшейся Аквитанией. Однако это название было англичанам знакомо, так как Элеонора Аквитанская являлась одной из самых знаменитых английских королев.
К тому времени, когда реальная Маргарита Валуа вышла замуж за Генриха, ее отца уже не было в живых. Он умер, когда Маргарите было всего шесть лет. Однако во время написания пьесы все члены французской королевской семьи казались дряхлыми, больными и прикованными к постели. В 1588 г. тридцатисемилетний Генрих III Французский правил уже четырнадцать лет, но казался глубоким стариком, истощенным как политическими кризисами, так и собственными излишествами. Два его старших брата правили недолго и быстро скончались: один в шестнадцать лет, другой — в двадцать четыре. Младший брат Генриха III умер в тридцать лет, и никто из них не оставил наследников.
«Армадо, детище воображенья...»
Похоже, что принцессу придется принимать и развлекать, несмотря на приготовления к аскетической жизни. Циничный Бирон коварно спрашивает, какие еще развлечения (кроме случайного визита принцессы) позволены ученым.
Король говорит, что при дворе есть один манерный и чудаковатый испанец, который может показаться очень забавным (хотя сам не подозревает об этом). Он характеризует этого придворного следующим образом:
Армадо, детище воображенья,
Нас будет в час досуга забавлять.Акт I, сцена 1, строка 169
Если пьеса была написана непосредственно после сокрушительного разгрома испанского флота в 1588 г., то испанец, должно быть, стал настоящей находкой для драматурга, а его имя (которое в списке действующих лиц звучит как дон Адриано де Армадо) не слишком тонкий намек на поражение Непобедимой армады.
В свое время существовала тенденция искать для каждого персонажа пьесы реального прототипа. Если комедия была написана не для широкой публики, а для избранного кружка, она вполне могла содержать выпады против личных врагов членов этого кружка. Так, граф Эссекс стал фаворитом королевы Елизаветы как раз во время разгрома армады (и написания этой пьесы), заняв место покойного графа Лестера. Главным соперником Эссекса был сэр Уолтер Ради, протеже Лестера. Он отчаянно завидовал успеху красавчика Эссекса у королевы. Поэтому некоторые видели в образе Армадо сатиру на Ради (известного мореплавателя), созданную для развлечения кружка Эссекса. Однако слова и поступки Армадо ничем не напоминают исторического Ради. (На роль прототипа Армадо есть и другие кандидаты, но все предположения не слишком убедительны.)
«Мальчик, в чем выражается...»
Армадо сразу же начинает играть активную роль в развитии сюжета, добавляя ему комичности, хотя он не подозревает об этом. Увидев, что деревенский простак Башка занимается любовью с крестьянкой по имени Жакнета и тем самым нарушает опубликованный декрет, запрещающий внебрачные связи, Армадо докладывает об этом властям. Констебль Тупица арестовывает Башку и сажает его в тюрьму.
Конечно, вскоре выясняется, что Армадо сам влюблен в Жакнету. Испанец выражает свои чувства в классической манере героя-любовника, по которой влюбленный обязан впадать в меланхолию. Избрав в качестве наперсника своего пажа, он провозглашает:
Мальчик, в чем выражается меланхолия великого духом человека?Акт I, сцена 2, строки 1—2
Этот паж чрезвычайно мал ростом и носит имя Мотылек (во времена Шекспира слово moth произносилось как mout — «пылинка», так что здесь присутствует явная игра слов). Мотылек, образчик остроумия в понимании Шекспира, тут же отвечает:
Главным образом в том, что у него грустный вид.Акт I, сцена 2, строка 3
Некоторые пытались видеть в Мотыльке памфлетиста Томаса Нэша, современника Шекспира, он вел сражения с другими полемистами, соревнуясь с ними в остроумии. На самом деле он был груб, дерзок и претенциозен.
Любители отыскивать прототипы видели в Армадо Габриэля Харвея, еще одного полемиста того же времени, постоянного оппонента Нэша. Таким образом, диалоги Армадо с Мотыльком можно считать сатирическим отражением гомеровских битв между Харвеем и Нэшем.
«Самсон, хозяин...»
Армадо корчит из себя воина, не знающего, что такое любовь, и требует, чтобы Мотылек привел ему в пример имена великих людей, которым знакомо это чувство:
Утешь меня, мальчик, поведай, кто из великих людей был влюблен.Акт I, сцена 2, строки 68—69
Мотылек уже привел в качестве примера Геркулеса и был совершенно прав, так как во многих мифах имя этого героя связано с множеством женщин. Согласно преданию, за одну ночь Геркулес переспал с пятьюдесятью женщинами, оплодотворил их всех и в результате произвел на свет сразу пятьдесят сыновей; конечно, этот великий подвиг превзошел все его двенадцать подвигов, вместе взятых.
Однако, услышав о «людях, пользовавшихся хорошей репутацией и обладавших приличными манерами» (буквально: «умевших себя носить» — carriage), Мотылек добавляет:
- Самсон, хозяин; он-то уж был человек с весом, с большим весом, потому что весьма весомые городские ворота мог на плечах унести. Он тоже был влюблен.
Акт I, сцена 2, строки 70—72
Данная игра слов, основанная на переосмыслении выражения «умение держать (носить) себя» и превращении его в «умение носить тяжелые предметы», основана на эпизоде из Ветхого Завета. Самсон посетил в Газе некую блудницу. Филистимляне, знавшие, что городские ворота заперты, решили дождаться утра и убить богатыря, но тот проснулся в полночь, «схватил двери городских ворот с обоими косяками, поднял их вместе с запором, положил на плечи свои, и отнес их на вершину горы» (Суд., 16: 3), после чего ушел, хотя враги считали, что Самсон попал в ловушку. Совершая этот подвиг, он действительно был влюблен (конечно, если сексуальные отношения между мужчиной и женщиной можно назвать словом «любовь»).
Затем Армадо знакомится с Жакнетой, признается ей в любви (что не производит на девушку ни малейшего впечатления) и произносит монолог о великих людях прошлого, которые тоже были влюблены. К Геркулесу и Самсону он добавляет еще одного героя:
- ...она [любовь. — Е.К.] соблазнила Соломона, а ведь он был отменно мудр.
Акт I, сцена 2, строки 172—173
Авторы Писания считали, что многочисленные жены Соломона отвлекали его от возвышенной любви к Господу: «И было у него семьсот жен и триста наложниц; и развратили жены его сердце его» (3 Цар., 11:3—4).
«У д'Алансона в герцогском дворце...»
Прибывшая принцесса соблюдает симметрию: ее также сопровождают три дамы, которых зовут Мария, Катерина и Розалина.
Симметрия становится еще более явной, когда выясняется, что каждая дама проявляет интерес к одному из друзей короля, причем эти интересы не пересекаются. Более того, каждая дама уже знакома с этим молодым человеком. Марии нравится Лонгвиль, Катерине — Дюмен, а Розалине — Бирон. Вот что Катерина говорит о Дюмене:
У д'Алансона в герцогском дворце
Его видала я. Но слишком бледен
Мой отзыв о достоинствах его.Акт II, сцена 1, строки 61—62
Если привязывать время действия пьесы к эпохе Генриха Наваррского, то тогдашний герцог Алансонский был хорошо знаком англичанам. Он был самым младшим из четырех сыновей Генриха II и наблюдал, как его старшие братья Франциск II, Карл IX и Генрих III один за другим становятся французскими королями. Герцог Алансонский умер в 1584 г., когда трон принадлежал его брату Генриху.
Англичане знали герцога как настойчивого претендента на руку Елизаветы I. Впрочем, его ухаживания были тщетны, так как герцог Алансонский был человеком никчемным и Елизавета (одна из самых заметных женщин в истории) не выносила его. Впрочем, эта английская королева не принадлежала к числу невест, которые отказывают жениху с порога; она обладала неистощимым терпением, так что бедный простофиля безуспешно гонялся за золотым призом с 1579 по 1582 г.
«...В Брабанте?»
Когда король со своими друзьями прибывает встречать дам, становится ясно, что молодые люди тоже не остались равнодушными; по счастью, каждому из мужчин нравится та женщина, которой по сердцу он.
Все складывается прекрасно, потому что Бирон (самый остроумный из мужчин) тут же влюбляется в Розалину (самую остроумную из женщин) и, стремясь найти с ней общий язык, использует прием, который успешно дожил до наших дней. Он спрашивает:
Не с вами ль танцевали мы в Брабанте?Акт II, сцена 1, строка 114
Брабант — герцогство, территория которого ныне составляет центральную часть Бельгии. Во времена Шекспира Брабант принадлежал Испании и назывался Испанскими Нидерландами.
Выясняется, что Бирон и Розалина действительно танцевали друг с другом в Брабанте, после чего начинается типичное для Шекспира состязание в остроумии.
«...Казначей его отца...»
Конечно, сначала нужно заняться делом: решить вопрос с Аквитанией. Король Наваррский не желает возвращать ее Франции до тех пор, пока французский король не вернет деньги, которые он одолжил у отца наваррского короля. Однако принцесса заявляет, что этот долг уже оплачен, и велит своему придворному Бойе предъявить расписку. Она говорит:
Бойе, вручите королю расписку,
Которой казначей его отца Уплату подтверждает.Акт II, сцена 1, строки 61—62
[В оригинале: «...казначей его отца Карла». — Е.К.]
Отца настоящего Генриха Наваррского звали не Карл, а Антон, герцог Вандомский.
Однако у Генриха Наваррского был дядя, младший брат его отца, и этого дядю действительно звали Карлом. Этот Карл де Бурбон был кардиналом (естественно, католиком) и следующим после Генриха претендентом на престол; если бы Генрих не оставил сыновей, трон унаследовал бы Карл. И в самом деле, когда после убийства Генриха III в 1589 г. Генрих Наваррский объявил себя новым королем Генрихом IV, непримиримые католики провозгласили своим королем Карла, ставшего Карлом X. Однако кардиналу было уже далеко за шестьдесят, и в 1590 г. он умер.
Впрочем, в роду Бурбонов были и другие Карлы. Самым знаменитым из Бурбонов (не считая самого Генриха Наваррского) был Карл, герцог Бурбонский и коннетабль Франции. Коннетаблем (то есть главнокомандующим) он стал в 1515 г., при короле Франциске I, но пика своей славы достиг в 1523 г., когда поссорился с королем и перешел на сторону злейшего врага Франциска, императора Карла V. Коннетабль умер, все еще воюя с собственным королем, в 1527 г., за шестьдесят два года до того, как его дальний родственник Генрих Наваррский унаследовал французский трон.
«...Купидон»
Расписки, о которой говорит принцесса, у Бойе нет. Бумаги находятся в пути, так что придется подождать.
Это означает, что о делах можно на время забыть, поэтому леди и джентльмены продолжают флиртовать и состязаться в остроумии. Раздосадованный Бирон понимает, что влюбился и позволил победить себя Купидону, который одновременно
Дитя и старец, карлик и гигант...Акт III, сцена 1, строка 181
Выражение Dan Cupid [отсутствующее в переводе. — Е.К.] вовсе не означает, что первое имя Купидона — сокращенное от Даниель. Скорее оно значит «господин Купидон». По-латыни «господин» — Dominus. Испанцы укоротили его до Don, а англичане исказили это слово, превратив его в Dan.
Недовольный Бирон нападает на женщин и тщетно пытается побороть свое чувство, говоря о них гадости. Например, он называет всех женщин аморальными созданиями и утверждает:
Клянусь, ее от блуда не удержишь,
Хоть Аргуса поставь над нею стражем.Акт III, сцена 1, строки 200—201
Имеется в виду Аргус Паноптес («многоглазый»), у которого было сто глаз, разбросанных по всему телу. Одновременно спали только пятьдесят глаз, а остальные бодрствовали. Юнона велела Аргусу стеречь Ио, любовницу своего блудного мужа Юпитера.
Юпитер все же сумел избавить Ио (превращенную им в телку) от неусыпного стража. Он призвал Меркурия и велел ему рассказать Аргусу сказку, которая усыпила бы все его глаза разом. Меркурий справился с заданием, а затем убил Аргуса. Юноне оставалось только одно: собрать глаза Аргуса и украсить ими хвост павлина, своей священной птицы.
«Кофетуа...»
Насмешки над женщинами не помогают: любовь заставляет Бирона написать Розалине письмо (что в корне противоречит правилам, установленным королем). Он просит деревенского простака Башку тайно доставить его Розалине. Армадо тоже использует Башку как посыльного и отправляет с ним письмо, адресованное Жакнете.
Когда Башка пытается передать письмо Розалине, принцесса перехватывает его. Однако в ее руки попадает письмо Армадо. Принцесса открывает письмо и обнаруживает, что адресатом высокопарного послания испанца является крестьянка. Армадо использует сравнения, которые льстят ему самому, но едва ли могут доставить удовольствие девушке. Он пишет:
- Кофетуа обратил взоры свои на пагубную и несомненную нищенку Зенелофон.
Акт IV, сцена 1, строка 181
[В оригинале: «Король Кофетуа...» — Е.К.]
Король Кофетуа — герой народной баллады, выдуманный персонаж. Это был несметно богатый африканский король, презиравший всех женщин, пока не увидел из окна девушку-нищенку. Кофетуа полюбил ее, женился и жил с ней долго и счастливо. Вообще-то изначально нищенку звали Пенелопой. Однако в разных вариантах девушку называют по-другому, так что имя Зенелофон ничем не хуже других.
Баллада, иллюстрирующая популярный тезис «любовь побеждает все», приобретала все большую популярность и была особенно мила сердцу девушек, мечтавших в один прекрасный день выйти замуж за принца.
Невозможно не заметить, что порой Армадо чрезвычайно напоминает Дон Кихота, который с тем же упорством переоценивал свои силы и воображал себя могучим героем рыцарского романа. Испанец заканчивает письмо отвратительными стихами, которые начинаются следующими строками:
Овечка, слышишь, как Немейский лев
Рычит, свирепо лапой землю роя?Акт IV, сцена 1, строки 90—91
Армадо считает себя Немейским львом (см. в гл. 3: «Шкурой льва Немейского...»), а Жакнету — ягненком. (Вспомним, что Дон Кихот пытался сражаться с львом, сидевшим в клетке, после чего назвал себя «Рыцарем Львов».)
Хотелось бы думать, что Шекспир что-то заимствовал у испанца Мигеля де Сервантеса, автора саги о Дон Кихоте, поскольку Сервантес почти полный современник Шекспира (первый был на три года моложе, но оба умерли в одном и том же году) и один из немногих авторов (главным образом «Дон Кихота»), достойных упоминания рядом с Шекспиром.
Есть только одно возражение — увы, роковое. Первая часть «Дон Кихота» была опубликована в 1605 г.; к тому времени «Бесплодным усилиям любви» было уже минимум семнадцать лет.
Когда принцесса пытается угадать, кто мог ненароком написать такое забавное письмо, Бойе говорит, что это
Письмо писал испанец Армадо, нравом вздорным
Похожий на Монарко и служащий придворным
И королю забавой.Акт IV, сцена 1, строки 101—102
Фантазиме [данное слово в переводе пропущено. — Е.К.] — это человек с буйным воображением (фантазией), а Монарко — безобидный итальянский дурачок, которого терпели при дворе Елизаветы, находя его забавным; этот человек умер лет за десять лет до написания пьесы.
Нельзя не напомнить, что во второй части «Дон Кихота», опубликованной в 1615 г., есть длинный эпизод о безумном рыцаре, потешающем герцога и герцогиню. Они принимают его в своем дворце, желая развлечься.
Может быть, все было наоборот, и это Сервантес читал «Бесплодные усилия любви», впоследствии превратив милый пустячок в гениальный роман? Конечно, это не более чем догадка, однако над ней стоит подумать.
«Король Пипин Французский...»
Бойе любовно журит Розалину за присланное ей Бироном письмо, которого она еще не видела, так как Башка все перепутал. Розалина отвечает:
- Насчет твоей меткости я могу сказать стишком, который уже состарился к тому времени, когда король Пипин Французский был еще мальчишкой.
Акт IV, сцена 1, строки 121—123
Король Пипин правил Францией в VIII в., за восемьсот лет до эпохи Шекспира; видимо, французское идиоматическое выражение, использованное Розалиной, означает нечто давно прошедшее и безнадежно устаревшее.
«О Диктинне...»
В следующей сцене появляется Олоферн, отъявленный педант, изъясняющийся наполовину по-латыни и тратящий все свое время на мелочные придирки к английскому языку. Шекспир сатирически показывает, до каких нелепостей может дойти человек, если занятия наукой не сочетаются с здравым смыслом.
Те, кто видит в «Бесплодных усилиях любви» сатиру на конкретных людей, считают образ Олоферна пародией на Джона Флорио, сына протестанта, бежавшего из Италии. Флорио родился в Лондоне, был лингвистом и посвятил жизнь переводам трудов зарубежных авторов на английский язык (в частности, «Опытов» Монтеня). Кроме того, он составлял итальянско-английские словари, собирал пословицы и т. д. Он был очень образованным человеком и, возможно, настолько педантичным, что стал мишенью шекспировской сатиры.
Другим претендентом на роль прототипа Олоферна считают английского математика Томаса Харриота, ученого советника Рали в его экспедиции в Новый Свет (одного этого было вполне достаточно, чтобы члены кружка Эссекса, в том числе и Шекспир, предали Харриота анафеме). Харриот написал об этом путешествии книгу, которая вышла в свет в 1588 г. и, возможно, была достаточно педантичной, чтобы вдохновить Шекспира на сатиру.
На педантизм Олоферна указывает само его имя; хотя оно упоминается в Библии, однако никому и в голову не приходит назвать так своего ребенка. Это имя встречается только в апокрифической (но очень известной) Книге Юдифь, которую считают канонической только католики (но не иудаисты, протестанты и православные). Там рассказывается о вторжении в Иудею ассирийского войска под командованием полководца по имени Олоферн. Иудейская героиня Юдифь обольстила Олоферна и убила его; столь одиозное имя мог использовать только человек, находивший удовольствие в поисках ассоциаций темных и необычных.
Так, констебль Тупица пытается поймать Олоферна в ловушку, задав ему загадку, которую, по его мнению, невозможно отгадать: что такое месяц, который был старым при рождении Каина, жив до сих пор, однако так и не дорос до пяти недель? Конечно, это луна, потому что, дожив до четырех недель, она обновляется.
Олоферн знает ответ и дает его немедленно, однако этот человек органически не способен не только произнести слово «луна», но даже воспользоваться такими распространенными классическими определениями, как «Диана», «Селена», «Артемида» или «Цинтия». Вместо этого он выбирает самую непонятную из возможных ассоциаций. По его мнению, речь идет
О Диктинне, добрейший Тупица, о Диктинне.Акт IV, сцена 2, строка 37
Конечно, имя Диктинна — одно из множества местных имен богини луны, встречающихся в собрании мифов, сочиненных древнегреческими поэтами. В одном из этих мифов рассказывается о некоей Бритомартис, спутнице богини охоты Дианы (которая одновременно является персонификацией луны). Эта девушка скрывалась от преследовавшего ее царя Крита Миноса. Наконец она бросилась в море, но спаслась, попав в рыбачью сеть. Впоследствии Бритомартис получила прозвище Диктинна, что по-гречески означает «попавшая в сеть». Из-за близости Диктинны к Диане имя первой также использовали для олицетворения луны.
Конечно, Тупица ничего не понимает, и Олоферну приходится пускаться в объяснения.
Затем он приводит строчку из стихотворения, написанного по-латыни, и восторгается ею, говоря:
Старый Мантуанец! Старый Мантуанец!Акт IV, сцена 2, строки 95—96
Величайший из латинских поэтов, автор «Энеиды» Вергилий родился близ Мантуи, и поэтому его часто именовали «мантуанцем». Если читатель решит, что Олоферн процитировал «Энеиду» и восторгался Вергилием, это будет вполне простительно.
Однако Вергилий тут ни при чем. Олоферн говорит о Баттисте Спаньоли, малоизвестном поэте эпохи Возрождения, который писал под псевдонимом Мантуанец.
«Овидий Назон...»
Жакнета приносит Олоферну послание, доставленное Башкой и, видимо, адресованное ей. Однако это письмо Бирона Розалине, написанное в форме высокопарного сонета. Естественно, Жакнета ничего не может понять.
Письмо читает присутствующий при этом викарий Натаниэль, смиренный поклонник Олоферна. Конечно, Олоферн тут же начинает критиковать сонет, восхищаясь римским поэтом Овидием. Ни с того ни с сего он использует имя поэта для абсурдной метафоры, утверждая:
- А вот Овидий Назон был мастером в этих делах. За что его назвали Назоном? За то, что он имел нюх на благоуханные цветы воображения, на причуды вымысла.
Акт IV, сцена 2, строки 125—127
Соль в том, что прозвище Овидия Назон производное от nasus (по-латыни «нос»).
«...Безумна, как Аякс»
В другой части парка Бирон пытается написать лирическое стихотворение и бранит себя за это:
- Клянусь Создателем, любовь безумна, как Аякс. Он убивал баранов, она убивает меня. Стало быть, я тоже баран.
Акт IV, сцена 3, строки 6—7
Это напоминание о трагической смерти Аякса. Аякс, сошедший с ума от обиды, убивал овец, приняв их в бредовом состоянии за своих врагов (см. в гл. 4: «...Свежие цари...»).
«Тимон...»
Услышав чьи-то шаги, Бирон прячется. Это король. Последний вслух читает любовный сонет, посвященный принцессе, а затем прячется, когда приходит Лонгвиль и начинает читать сонет, посвященный Марии. Затем является Дюмен и читает сонет, написанный им для Катерины.
Все влюблены вопреки первоначальным намерениям и движутся в одном и том же направлении. Каждый рассказывает о своем состоянии следующему. Затем выходит Бирон и отчитывает всех, как последний лицемер (учитывая, что он сам повинен в том же грехе). Он оплакивает превращение серьезных ученых в сентиментальных влюбленных и говорит:
Тем, что монарх в букашку превращался.
Что на скрипице Геркулес пиликал,
Что джигу мудрый Соломон мурлыкал,
Что Нестор в чехарду с детьми играл И что Тимон их игры одобрял!Акт IV, сцена 3, строки 164—169
[В оригинале: «...критик Тимон...» — Е.К.]
Контрасты, о которых он говорит, чрезвычайно сильны. У Бирона синоним силы и героизма Геркулес, воплощения иудейской и греческой мудрости Соломон и Нестор развлекаются, как дети (тем же занимаются и серьезные наваррские ученые, пишущие лирические стихи).
Что же касается «критика Тимона», то речь идет о том самом Тимоне-мизантропе, которому спустя пятнадцать лет Шекспир посвятил свою незаконченную пьесу «Тимон Афинский».
«Черны темница, ад и мгла...»
Однако в разгар сетований Бирона появляются Жакнета и Башка с письмом Бирона, которое они так и не сумели понять. К собственному стыду, Бирон вынужден признаться, что он тоже писал сонеты.
Остальные, стремясь оправдаться в собственных глазах, начинают насмехаться (на современный взгляд, очень неблагородно) над Розалиной, в которую влюблен Бирон. Розалина — брюнетка, что противоречит общепринятой в ту пору моде на блондинок.
Король смеется над «чернотой» Розалины (конечно, имеется в виду цвет ее волос, а не кожи). Верный Бирон настаивает на том, что черные волосы — признак красоты, но король говорит:
Софизм! Черны темница, ад и мгла,
А красота сиянием одета.Акт IV, сцена 3, строки 253—254
Выражение school of night [«школа ночи», пропущенное в переводе. — Е.К.] довольно загадочно. Некоторые исследователи считают, что это опечатка, в результате которой слово shade («ночная мгла») превратилось в «school».
Однако другие шекспироведы считают, что никакой опечатки не было и слово school означает еще один личный выпад Шекспира. В то время существовал кружок любителей астрономии, тайно собиравшийся по ночам и пытавшийся экспериментально проверить гипотезу Коперника (книга которого вышла в 1543 г.) о том, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот.
Шекспир так и не принял эту гипотезу; честно говоря, его научные взгляды были чрезвычайно консервативными и не опережали свое время. Точка зрения Коперника противоречила Библии и религии, а потому считалась атеистической. Следовательно, враги любителей астрономии вполне могли назвать этот кружок «школой ночи», поскольку там изучали доктрины, идущие от дьявола.
Предполагали, что покровителем этого кружка был Уолтер Рали; приверженцам Эссекса этого было вполне достаточно, чтобы насмехаться над астрономами.
«...Где Прометей огонь свой почерпнул»
Бирон отвечает на насмешки и поддразнивания долгим и красноречивым монологом во славу любви. Он снова осуждает короля и остальных друзей за отказ от любви ради возможности без помех заниматься наукой. Постоянные занятия наукой иссушают мозг, в то время как любовь дарит истинное вдохновение. Он говорит:
Из женских глаз доктрину вывожу я:
Они — тот кладезь, тот первоисточник,
Где Прометей огонь свой почерпнул.Акт IV, сцена 3, строки 301—303
Выражение «прометеев огонь» напоминает о Прометее (само это имя означает «предусмотрительный»); согласно греческим мифам, он был одним из титанов, правивших вселенной до того, как Зевс и его родственники (олимпийцы) силой захватили власть.
Прометей заранее знал, что олимпийцы выиграют битву с титанами, а потому не присоединился к титанам, избегая так или иначе оскорбить Зевса. Поэтому, когда остальных титанов отправили в Тартар, Прометею оставили свободу.
Однако Прометей был титаном, а потому не мог стать олимпийцам искренним другом. Недавно созданные люди не знали огня, предумышленно отобранного у них Зевсом. Однако Прометей украл огонь у солнца и передал его человеку.
Зевс наказал за это Прометея, приковав его цепями к одной из вершин Кавказа, где орел (или стервятник) весь день клевал его печень. За ночь печень восстанавливалась, и утром мучения Прометея начинались снова.
Можно считать Прометея воплощением человеческой предусмотрительности, интеллекта и изобретательности. Огонь, переданный им человеку, символ прозрения и вдохновения; именно в этом смысле Бирон использует выражение «прометеев огонь».
Монолог Бирона написан в традиции куртуазной любви, развившейся в Южной Франции в середине XII в. и связанной с трубадурами. Элеонора Аквитанская1 была одной из первых покровительниц этой традиции.
Куртуазная любовь имела мало общего с подлинной страстью или сексом, скорее это была игра, которой развлекалась праздная аристократия. В этой игре существовали сложные правила, предусматривавшие сочинение лирических стихов, состязание в остроумии, идеализацию женщин и многое другое, но только не реальную любовную связь.
Поэтому Бирон так красноречиво доказывает, что именно любовь к идеализируемой женщине вдохновляет героев на подвиги. Он говорит:
Любовь, затмив отвагой Геркулеса,
Плод Гесперид всегда искать готова.
Она мудрее сфинкса...Акт IV, сцена 3, строки 339—341
В одиннадцатом подвиге Геркулесу предстояло добыть золотые яблоки из сада Гесперид. Гесперидами называли трех нимф, дочерей ночи, по имени их деда Геспера, вечерней звезды. Геспером греки называли запад, поскольку вечерняя звезда всегда появлялась на западе перед заходом солнца. Таким образом, Геспериды — хранительницы сада, однако Шекспир принимает имя собственное за название местности, в которой находится сад. Конечно, если Геркулесу нужны яблоки, он вынужден лезть за ними на дерево, но героизм его поступка заключается в том, что дерево охраняет страшный дракон.
Согласно греческим мифам, Сфинкс — чудовище с телом льва и головой женщины. Он был знаменит тем, что загадывал прохожим хитрые загадки, заставлял отвечать и убивал тех, кто давал неправильный ответ. Например, Эдипу, шедшему в Фивы, он задал следующую загадку: «Кто иногда ходит на двух ногах, иногда на трех, иногда на четырех и бывает всего слабее, когда достигает вершины?» Эдип тут же ответил: «Человек, потому что в младенчестве он ползает на четвереньках, в молодости ходит на своих двоих, а в старости опирается на палку». После этого расстроившийся Сфинкс покончил с собой.
Таким образом, пьеса «Бесплодные усилия любви» — дань Шекспира культу куртуазной любви, и монолог Бирона подтверждает это наиболее наглядно.
Слова Бирона звучат убедительно. Молодые люди решают покончить с притворством, забыть свои клятвы и начать ухаживать за женщинами.
«Присциан получил пощечину...»
Тем временем викарий Натаниэль и педант Олоферн беседуют с Армадо. Олоферн находит изъяны в речах Армадо (хотя сам изъясняется в тысячу раз хуже). Натаниэль впитывает каждое слово учителя и записывает его фразы в книжку. Викарий и сам пытается изъясняться на латыни, но Олоферн тут же поправляет его:
Присциан получил пощечину, но ничего, стерпится!Акт V, сцена 1, строки 31—32
[В оригинале: «Присциан слегка почешется». — Е.К.] Присцианом в Англии обычно называли Присциана из Цезарии (Мавритании), римского грамматика, жившего в Константинополе около 500 г. н. э. Его книга, посвященная латинской грамматике, в Средние века считалась высшим авторитетом, откуда пошло выражение «Присциан повесится», означавшее любую ошибку в латыни. В данном случае ошибка очень незначительна (всего одна буква), поэтому Олоферн милостиво говорит, что здесь Присциан только почешется.
«...Honorificabilitudinitatibus»
На сцене появляются Армадо, Мотылек и Башка. Армадо и Олоферн тут же начинают подтрунивать друг над другом, и Мотылек с насмешкой говорит об их склонности к длинным словам и сложносочиненным предложениям. Башка столь же насмешливо интересуется, как это Армадо, знающий такое количество длинных слов, умудрился не проглотить крошечного Мотылька. Он говорит:
- Удивляюсь я, как это твой хозяин еще не сожрал тебя, приняв за чье-нибудь чужое слово. Ведь ты на целую голову короче такого словечка, как honorificabilitudinitatibus.
Акт V, сцена 1, строки 42—44
Это самое длинное слово у Шекспира, но оно не имеет значения и приводится лишь в качестве примера длинноты. Конечно, оно латинское, это творительный падеж множественного числа слова, означающего «способность получать почести». В этом слове двадцать семь букв; оно считалось самым длинным в латинском и, следовательно, в английском языке — по крайней мере, во времена Шекспира. Сейчас самым длинным английским словом считается antidisestablishmentarianism, состоящее из двадцати восьми букв. (Оно означает доктрину непризнания отделения англиканской церкви от государства, возникшую только в XIX в.)
Однако поверить в эту бородатую шутку могут только те, чьи знания ограничены гуманитарным направлением. Например, в немецком языке сложные слова обычно составляют из простых; в результате получаются словофразы, длина которых существенно превосходит длину латинских или английских слов. Поскольку в XIX в. немцы практически монополизировали органическую химию, обычай называть таким образом органические соединения распространился повсюду, в том числе и в Англии. Сложная структура органических соединений требует сложной системы их наименования; в результате возникают такие названия, как «бетадиметиламинобензальдегид»; при написании латиницей в этом слове насчитывается двадцать девять букв, но оно далеко не самое длинное из возможных.
«Девять героев»
Похоже, король собирается вечером устроить для принцессы какое-то представление. Он обращается за советом к Армадо; тот, в свою очередь, обращается за советом к Олоферну, и последний незамедлительно дает совет:
- ...лучше всего, мнится мне, будет представить «Девять героев».
Акт V, сцена 1, строки 118—119
[В оригинале: «Девять Достойных». — Е.К.]
К «Девяти Достойным» обычно относили Гектора, Александра, Юлия Цезаря, Иисуса Навина, Давида, Иуду Маккавея, Артура, Карла Великого и Готфрида Бульонского.
Видимо, Олоферн не придерживается этого списка, потому что тут же начинает добавлять к нему других «достойных». Так, назвав Иисуса Навина и Иуду Маккавея, он говорит:
- ...мужлан этот ввиду громадности своей корпуленции, или телосложения, сойдет за Помпея Великого...
Акт V, сцена 1, строки 128—130
Можно только предположить, что Помпей Великий занимает у Олоферна место Юлия Цезаря; если так, то это большая ошибка, потому что Цезарь был фигурой гораздо более значительной.
«...Сен-Дени!»
Последняя сцена «Бесплодных усилий любви» — самая длинная не только в этой пьесе, но и вообще во всех пьесах Шекспира. Она начинается с беседы дам, каждая из которых получила знак любви от своего кавалера. Входит Бойе и говорит, что случайно подслушал разговор мужчин и понял, что они собираются всерьез ухаживать за своими возлюбленными.
Принцесса непринужденно отвечает:
Ударь на Купидона, Сен-Дени!Акт V, сцена 2, строка 87
Это намек на шуточную войну между полами, предусмотренную правилами куртуазной любви. Наваррцы будут наступать, а француженки — защищаться. Дени (святой Дионисий), покровитель Франции, будет помогать дамам отбивать любовный штурм «святого Купидона».
«Как русские, иначе московиты...»
Бойе говорит, что кавалеры придут к дамам в маскарадных костюмах, потому что
Наряжены король и свита
Как русские, иначе московиты.Акт V, сцена 2, строки 120—121
Во времена Шекспира экзотические русские были очень популярны в Англии благодаря экспедиции Ченслера (см. в гл. 24: «Ночь в России...»).
Поэтому дамы решают надеть маски и поменяться друг с другом узнаваемыми ленточками (бантами), чтобы запутать молодых людей и заставить их ухаживать не за своим предметом страсти. Сказано — сделано. Тем самым дамы полностью срывают планы молодых людей, представ перед ними в масках и русских костюмах.
Раздосадованный Бирон клянет сложные правила куртуазной любовной игры, в которой всегда победа достается женщинам, и дает обет отныне говорить дамам только правду. Он заявляет:
...я даю обет
Перчатке белой с ручки белоснежной
Лишь с помощью сермяжных «да» и «нет»
Отныне объясняться в страсти нежной.Акт V, сцена 2, строки 586—589
Речь идет о грубом домотканом сукне «ржавого» (то есть красновато- или желтовато-коричневого) цвета, из которого шили крестьянскую одежду; здесь Шекспир, как всегда, отдает предпочтение простым английским нравам и одежде перед заморскими модами и обычаями.
«Кем Цербер побежден...»
Наступает время забавного маскарада «Девяти Достойных». Входит Башка, напыщенно изображающий Помпея Великого. Его сменяет робкий и заикающийся Натаниэль в костюме Александра Великого. Потом на сцене появляются Олоферн и Мотылек, изображающие Иуду Маккавея и Геркулеса соответственно. Сначала Олоферн представляет Мотылька, то и дело вставляя в свою речь латинские цитаты. Он говорит:
Сей юноша — великий Геркулес,
Кем Цербер побежден, треглавый canus,
Кто сыном был властителя небес,
Кто в детстве змей душил своею manus.Акт V, сцена 2, строки 586—589
[В оригинале: «Геркулеса, палица которого убила Цербера...» — Е.К.]
Использование избитой латинской рифмы canus (пес) — manus (кулак) — еще одна насмешка Шекспира над глупым педантом.
Двенадцатый и самый трудный подвиг Геркулеса — спуск в подземное царство, вход в которое охранял трехголовый пес Цербер (Кербер). Но Геркулес не убил Цербера; он вынес пса наверх в доказательство успешного завершения подвига, а потом отнес чудовище обратно.
Согласно легенде, ревнивая Юнона послала к годовалому Геркулесу (отпрыску одной из многочисленных любовниц ее мужа Юпитера) двух змей, которые должны были убить ребенка в колыбели. Однако младенец Геркулес схватил каждую змею в кулак и задушил их. Поэтому крошечный паж в образе Геркулеса выглядит совсем не так комично, как кажется на первый взгляд. Он представляет собой героя-младенца.
«Умер?»
Однако с остальными масками происходит полный конфуз. Олоферна, пытающегося сыграть Иуду Маккавея, высмеивают и заставляют замолчать. Армадо в роли Гектора также проваливается.
Бирон подговаривает Башку обвинить Армадо в том, что тот сделал Жакнете ребенка. Какое-то время публика думает, что вот-вот начнется комическая дуэль, но ссору прерывает появление гонца с вестями об отце принцессы, французском короле.
Принцесса тут же догадывается:
Он умер? Боже!Акт V, сцена 2, строка 721
Генрих III был смертельно ранен кинжалом 1 августа 1589 г. и умер на следующий день. Впрочем, это, вероятно, не имеет отношения к пьесе, поскольку, скорее всего, она была написана до этого события.
В пьесе смерть французского короля — удобный предлог закончить все более замысловатую игру в куртуазную любовь, пока та не приняла слишком серьезного характера. Фантастический двор короля Наварры сталкивается с реальной жизнью; принцессе необходимо вернуться в Париж и приступить к сложной процедуре престолонаследия.
Мужчины настаивают на том, что хотя игра закончена, однако их чувства искренни. Дамы приказывают кавалерам в течение года вести тот самый аскетический образ жизни, к которому они готовились, а если к тому времени их любовь не пройдет, она будет вознаграждена.
Итак, усилия любви оказались бесплодны. Но публика может рассчитывать, что через год любовь все же восторжествует.
Примечания
1. Элеонора Аквитанская (1122—1204) — герцогиня Аквитании и Гасконии, внучка первого трубадура Прованса Гильома IX Аквитанского, королева Франции (1137—1152), королева Англии (1154—1189). Женщина удивительной красоты, Элеонора была музой французского поэта-трубадура Бернарда де Вентадорна.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |