Разделы
Счетчики
Глава 23. «Отелло»
Из всех пьес, включенных в этот раздел, только «Отелло» относится к числу главных шекспировских трагедий и выдерживает сравнение с такими шедеврами, как «Гамлет», «Макбет» и «Король Лир». Вероятно, она написана в 1603 г., после «Гамлета» и ранее двух других пьес.
«Отелло» примечателен тем, что его главный герой — мавр. Для Шекспира мавр практически не отличался от чернокожего. Ограниченность тогдашних европейцев (увы, сохранившаяся до нашего времени) заставляла их считать каждого человека, отличавшегося от них вероисповеданием (мавры) или цветом кожи (негры), прирожденным злодеем; иных доказательств для этого не требовалось. Именно таким злодеем предстает в «Тите Андронике» мавр Арон (см. в гл. 13: «...Мудрый сын Лаэрта»), а в «Венецианском купце» — принц Марокканский (см. в гл. 18: «...За черноту»). Принц — доблестный воин, но Порция смотрит на марокканца сверху вниз и высмеивает цвет его кожи.
Однако в «Отелло» мавр изображен совсем другими красками; это экзотическая личность, обладающая огромной сексуальной привлекательностью для белой девушки, поскольку он совершенно не похож на мужчин, к которым привыкла Дездемона. В этом нет ничего необычного. В начале 1920-х гг. Рудольф Валентино снялся в фильме «Шейх» и привел в экстаз миллионы женщин, несмотря на то (а возможно, благодаря тому) что по сценарию он был мавром и мусульманином.
Впервые о венецианском мавре (фигуре экзотической и, следовательно, романтической) упомянул итальянский писатель Джованни Батиста Джиральди, писавший под псевдонимом Чинтио. В 1565 г. был опубликован сборник его новелл, называвшийся Gli Hecatommithi («Сто рассказов»). Одна из новелл начинается так: «Жил-был в Венеции мавр, доблестный воин и очень красивый мужчина...» Как мавр попал в Венецию и какую религию он исповедовал, не сообщается. Автору требовалось только одно: чтобы герой был романтичным и страстным, как положено уроженцам юга.
Шекспир заимствовал этот сюжет у Джиральди и точно следовал ему во многих деталях.
«Флорентинец...»
Пьеса начинается в ночной Венеции (см. гл. 18 «Венецианский купец»). Два венецианца выясняют отношения, но причина конфликта не совсем ясна. Родриго упрекает Яго в двурушничестве.
Яго доказывает, что он действительно ненавидит некоего человека. У него есть на то причины. Влиятельные люди просили этого неназванного человека сделать Яго своим лейтенантом (то есть первым помощником), но он отказал, так как уже назначил на эту должность другого.
А кто он? — Математик-грамотей,
Микеле Кассьо некий. Флорентинец,
Опутанный красоткой. Бабий хвост,
Ни разу не водивший войск в атаку.Акт I, сцена 1, строки 16—19 (перевод Б. Пастернака)
Яго буквально кипит от негодования: ему, бывалому воину, предпочли какого-то «математика», то есть человека, изучавшего военное искусство по книгам, а не на поле боя. К тому же Кассио флорентинец, а не венецианец; во времена Шекспира Флоренция славилась не воинами, а купцами.
Упоминание о том, что Кассио опутан некоей красоткой [в оригинале сказано более четко: «околдован своей красавицей женой». — Е.К.], сбивает с толку. Эта «красотка» в пьесе не участвует, и больше о ней не говорится ни слова. У Чинтио персонаж, соответствующий Кассио, действительно женат. Видимо, сначала Шекспир хотел вывести в пьесе и эту женщину; но впоследствии передумал, а исправить строку не удосужился.
«...Родос и Кипр»
Яго с нарастающим гневом продолжает:
Я на глазах Отелло
Спасал Родос и Кипр и воевал
В языческих и христианских странах,
Но выбран он.Акт I, сцена 1, строки 25—27
Когда Венеция обрела территории в Восточном Средиземноморье (см. в гл. 21: «...Им «Феникс» был захвачен вместе с грузом»), она взвалила на себя тяжкое бремя — необходимость воевать с оттоманскими турками, которые в XIV в. являлись главной силой на Балканском полуострове и в Восточном Средиземноморье.
Родосом, островом у юго-восточного побережья Малой Азии, после завоевания крестоносцами части восточных земель владели разные итальянские искатели приключений. К моменту распространения власти турок на Малую Азию и Балканы этот остров находился в сфере влияния Запада почти три века.
В 1480 г. турецкий султан Мухаммед II осадил Родос, но неудачно. Однако в 1522 г. следующий султан, Сулейман I Великолепный, все же взял его.
Кипр — более крупный остров в восточной части Средиземноморья. Он тоже был захвачен крестоносцами, но в 1489 г. отошел к Венеции. Распространение власти Венеции на некоторые острова и часть побережья Восточного Средиземноморья втянуло ее в войны с турками; за два с половиной века насчитывалось пять таких войн.
Четвертая из них длилась с 1570 по 1573 г. Именно она описана Чинтио, новелла которого легла в основу пьесы Шекспира. Эта война началась, когда Шекспир был мальчиком; возможно, во время написания пьесы драматург вспоминал ее.
«...A я поручиком их мавританства»
Говоря о Кассио, Яго с горечью продолжает:
Но выбран он. Он мавра лейтенант,
А я поручиком их мавританства.Акт I, сцена 1, строки 29—30
Наконец выясняется, что речь идет об Отелло, венецианском мавре; именно поэтому Яго издевательски переиначивает титул his Worship («его милость») в his Moorship («его мавританство»). Чин ancient соответствует нынешнему ensign (буквально: «знаменосец») и в военно-морском флоте приравнен к младшему лейтенанту. Можно не сомневаться, что Яго таких обид не прощает.
«...Толстогубый...»
Родриго уныло констатирует, что мавру везет:
У, толстогубый черт! Он с ней, увидишь,
Всего добьется.Акт I, сцена 1, строки 63—64
Как вскоре выяснится, Родриго завидует успеху Отелло у Дездемоны, прекрасной дочери Брабанцио, одного из самых богатых и влиятельных венецианских сенаторов. Родриго хотелось бы самому оказаться на месте мавра.
Эпитет «толстогубый» — первое свидетельство того, что Шекспир говорит о настоящем чернокожем, а не о мавре из Северной Африки, у которого хоть и смуглая кожа, но он не является негром. (В отличие от Шекспира у Чинтио нет и намека на то, что его мавр на самом деле чернокожий.)
Кроме этого, есть и другие свидетельства. Повинуясь импульсу, Яго стремится тут же отомстить своему начальнику, предупредив Брабанцио о побеге дочери и настроив его против Отелло. Пользуясь тем, что они находятся у дома сенатора, Родриго и Яго поднимают шум, что заставляет Брабанцио выглянуть в окно. Яго кричит ему:
Ад и дьявол!
У вас разгром. Опомнитесь, дружок.
Наденьте плащ. Как раз сейчас, быть может,
Сию минуту черный злой баран
Бесчестит вашу белую овечку.Акт I, сцена 1, строки 83—86
[В оригинале: «старый черный баран». — Е.К.] Конечно, «старым черным бараном» Яго называет Отелло.
«...Арабским жеребцом»
Когда Брабанцио отказывается поверить, что его дочь бежала с Отелло, раздосадованный Яго говорит:
- Мы вам делаем одолженье, а нам говорят, что мы буяны. Значит, вам хочется, чтобы у вашей дочери был роман с арабским жеребцом...
Акт I, сцена 1, строки 106—109
[В оригинале грубее: «Кончится тем, что вашу дочь покроет берберский жеребец». — Е.К.] Древние греки считали «варварами» (barbars) всех, кто не говорил по-гречески; когда Средиземноморье оказалось под властью Рима, так называли всех, кто не знал ни греческого, ни латыни. Поскольку самыми известными варварами последних веков существования Римской империи были северные германские племена, это слово приобрело уничижительный оттенок и стало означать не просто иностранца, но грубияна и дикаря.
Итальянцы эпохи Ренессанса, вновь открывшие греко-римское языческое прошлое, переняли этот обычай. Для них европейцы, жившие к северу от Альп, и африканцы, обитавшие к югу от Средиземного моря, были варварами. Вся Европа соглашалась с ними в отношении африканцев, поэтому север Африки стали называть Берберией (Barbary, то есть Страной Варваров). Народы Северной Африки до сих пор называют берберами; это лишь другая форма слова «варвар».
Называя Отелло берберским жеребцом, Яго использует слово «мавр» более правильно, поскольку он имеет в виду жителей Северной, а не Центральной Африки.
«...К арсеналу»
В конце концов удается убедить Брабанцио. Пока он проверяет, дома ли дочь, Яго уходит, не желая, чтобы его узнали. Напоследок он дает указания Родриго, который остается на месте:
Вы с ними отправляйтесь к арсеналу.
Он там. Я буду тоже вместе с ним.Акт I, сцена 1, строки 155—156
Вероятно, Sagittary [так в оригинале. — Е.К.] — название гостиницы, в которой остановился Отелло, но прямых указаний на это нет. Это слово эквивалент латинского Sagittarius («стрелец», «лучник»); возможно, так называли арсенал, в котором хранилось оружие. В Венеции действительно был знаменитый арсенал, и Отелло, который изображен в пьесе лучшим венецианским полководцем, мог инспектировать его даже во время своего медового месяца.
«...Перед синьорией»
Обнаружив исчезновение дочери, Брабанцио поднимает родных и друзей и идет отомстить Отелло.
Тем временем Яго вновь присоединяется к Отелло и, притворяясь честным человеком, предупреждает его о враждебности Брабанцио. Отелло, который действительно бежал с Дездемоной и женился на ней, только пожимает плечами:
Пусть так. Его заставят замолчать
Мои заслуги перед синьорией.Акт I, сцена 2, строки 16—18
Синьория — правительство Венеции. Это слово производное от одного и того же латинского корня в словах senior и senator и означает совет старейшин, которые используют свой опыт и мудрость для управления государством.
Венецианской формой правления восхищалась вся Европа. Первоначально строго демократический, к 1200 г. этот орган власти превратился в жесткую олигархию. С тех пор Венецией шестьсот лет правили несколько родов согласно своим представлениям о долге перед отечеством. (Конечно, в награду они получали львиную долю доходов города.) За это время произошло всего одно крупное восстание против олигархии. Это случилось в 1310 г., и мятеж был жестоко подавлен.
В других странах существовали королевские семьи со своими странностями, дворцовые интриги, гражданские войны, междоусобицы и расколы, но Венеция продолжала развиваться в том же направлении: она торговала, сражалась, процветала и принимала хладнокровные решения, руководствуясь лишь собственной выгодой.
Поэтому не приходится удивляться, что в этой пьесе Шекспира венецианское правительство изображено сугубо рациональным и не склонным к эмоциям.
«Клянусь двуликим Янусом...»
Отелло спокойно дожидается прихода Брабанцио. Когда появляется группа людей с факелами, кажется, что это сторонники сенатора, но Яго, вглядевшись в них, говорит:
Клянусь двуликим Янусом, что нет.Акт I, сцена 2, строка 32
Поскольку Янус обычно изображается с двумя головами, а вся пьеса демонстрирует двуличие Яго, вполне естественно, что этот человек клянется Янусом.
«...Дож...»
Пришедшими командует Кассио, новый лейтенант Отелло. Он говорит Отелло:
Нас дож послал с приветом.
Он требует к себе вас, генерал.
Скорее. Торопитесь.Акт I, сцена 2, строки 35—37
В северной Италии вместо «дюк» (duke — «герцог») говорят «дож» (doge); чаще всего это слово ассоциируется именно с Венецией, хотя дожи были и в Генуе.
Возможно, первый венецианский дож появился еще в 697 г. н. э. Последний дож был низложен в 1797 г., когда Наполеон покончил с Венецианской республикой. Таким образом, прямая преемственность дожей сохранялась здесь одиннадцать веков, что можно считать мировым рекордом.
Самым необычным из дожей за всю историю их существования был Энрико Дандоло, занявший этот пост в 1192 г., в возрасте восьмидесяти четырех лет. Дандоло был не только стар, но и слеп, однако это не помешало ему в 1203 г. (в девяносто пять лет!) возглавить Крестовый поход на Константинополь и одержать победу.
Однако позднее дож превратился в чисто символическую фигуру, а республикой руководил коллективный олигархический орган — Синьория.
«...На грудь страшилища чернее сажи...»
Не успевает Отелло ответить, как появляются Брабанцио и его сторонники. Оскорбленный отец обвиняет Отелло в колдовстве; иначе его дочь не решилась бы бросить
...дом, уют, довольство,
Чтоб кинуться, насмешек не боясь,
На грудь страшилища чернее сажи,
Вселяющего страх, а не любовь!Акт I, сцена 2, строки 69—70
Перед нами еще одно свидетельство того, что Отелло — чернокожий. Отелло — человек знатный, могущественный, занимающий высокое положение в обществе и добившийся большого уважения — был бы достойной парой Дездемоне, если бы не цвет его кожи. Любопытно, что Брабанцио ни слова не говорит о вероисповедании Отелло. Сведений об этом в тексте пьесы нет.
Однако, если относиться к «Отелло» всерьез, а не как к чистому вымыслу, где детали не имеют значения, следует предположить, что Отелло родился мусульманином. Однако вряд ли венецианцы доверили бы мусульманину командование армией, воевавшей с мусульманами-турками; из этого следует, что Отелло был выкрестом (то есть принял христианство).
«...Против турок»
Кажется, что вот-вот возникнет потасовка, но Отелло сохраняет величественное спокойствие. Впрочем, выясняется, что Брабанцио тоже вызывают в Синьорию.
Собравшись в зале для совещаний, серьезные члены Синьории обсуждают полученное известие: турецкий флот вышел в море, но его цель неизвестна. Они спокойно взвешивают все варианты и решают, что турки направляются к Кипру.
Когда входит Отелло, дож говорит:
Отелло доблестный, мы вас должны
Немедленно отправить против турок.Акт I, сцена 3, строки 48—49
[В оригинале: «...против главного врага — оттоманцев». — Е.К.] Турецких племен, оставивших свой след в истории, было много; например, в XII в. крестоносцы сражались с турками-сельджуками.
Два столетия спустя возвысилась другая группа племен под предводительством Османа I (по-арабски Отмана). Именно этих турок, подчинявшихся Осману и его преемникам, называли турками-османами; однако более широко распространено не совсем правильное название «оттоманские турки», или «оттоманцы». Именно при преемниках Османа Турция достигла вершины своего могущества.
При Орхане I, сыне Османа I, турки захватили всю Малую Азию, а в 1345 г. Орхан воспользовался гражданской войной в Византийской империи и переправился через Дарданеллы. Тогда турки вторглись в Европу и так и не ушли из нее.
В 1453 г. оттоманские турки взяли Константинополь. Ко времени Шекспира они владели огромной империей (Оттоманской Портой), включавшей Западную Азию, Северную Африку и Юго-Восточную Европу. К моменту написания «Отелло» Порта миновала пик своего развития, но признаки упадка были еще едва заметны; она казалась самым сильным государством в Европе (и действительно была им).
«Об антропофагах...»
Дож замечает Брабанцио только после разговора с Отелло. Сенатор тут же излагает свою обиду и вновь обвиняет Отелло в колдовстве.
Отелло предлагает послать за Дездемоной, чтобы та выступила свидетельницей, а тем временем рассказывает, как они полюбили друг друга. Он говорит, что часто бывал в доме Брабанцио на правах гостя и по просьбе хозяина рассказывал о своих приключениях и чудесах, которые ему довелось увидеть:
О каннибалах, то есть дикарях,
Друг друга поедающих. О людях,
Которых плечи выше головы.Акт I, сцена 3, строки 142—144
[Слово «антропофаги» в переводе пропущено. — Е.К.] Греческое слово «антропофаги» означает «людоеды». Выражением «каннибалы» стали пользоваться только после путешествия Колумба, в ходе которого выяснилось, что некоторые индейские племена, обитающие на небольших островах, которые теперь называют Вест-Индией, едят человеческое мясо. Эти племена называли по-разному, в том числе каниба; от этого названия и произошло слово «каннибал».
Кроме того, Шекспир кое-что позаимствовал здесь у Плиния.
Гай Плиний Секунд (полное имя автора, которого обычно называют Плинием Старшим) — римский ученый, живший в I в. н. э. Он был плодовитым писателем и пытался в одиночку составить энциклопедию научных знаний, полученных из всех доступных источников и от всех писателей, с которыми он поддерживал связь. В 77 г. н. э. Плиний Старший опубликовал 37-томный труд под названием «Естественная история», переработав две тысячи древних трактатов; в 1601 г. (за два года до написания «Отелло») этот труд был переведен на английский Филемоном Холлендом.
Плиний не пренебрегал слухами и рассказами путешественников, поэтому многое из вошедшего в его энциклопедию является смесью легенд и искажений, однако его сочинение было таким интересным и необычным, что оно (в отличие от других, более серьезных трудов) пережило все превратности, последовавшие за крушением античной цивилизации.
Отелло объясняет, что сначала Дездемона слушала его рассказы, потом начала восхищаться им и в конце концов полюбила. Пришедшая Дездемона подтверждает сказанное Отелло, и Брабанцио приходится смириться. Однако напоследок он бросает саркастическую реплику: если Дездемона обманула собственного отца, то может обмануть и мужа.
«...Что будто б лазил он к моей жене»
Все уходят, кроме Родриго и Яго. Родриго в отчаянии, поскольку ему кажется, что Отелло одержал полную победу. Однако Яго в этом не убежден. Он презирает женщин и считает, что любовь Дездемоны к пожилому мавру долго не продлится. От Родриго требуется только одно: отправиться на Кипр, взяв побольше денег (которые Яго постарается прибрать к рукам) и дождаться своего часа.
Когда уходит и Родриго, Яго обдумывает план мести. Он говорит:
Я ненавижу мавра. Сообщают,
Что будто б лазил он к моей жене.
Едва ли это так, но предположим —
Раз подозренье есть, то, значит, так.Акт I, сцена 3, строки 377—381
Конечно, это чушь. Судя по описанию Шекспира, Отелло вовсе не женолюб. Но Яго, охваченному жаждой мести, нужен предлог, и он хватается за первый попавшийся. Отомстить нужно не только Отелло, но и Кассио. Яго говорит:
Ведь Кассио для этого находка!
Во-первых, с места я его сшибу...Акт I, сцена 3, строки 383—384
[В оригинале: «Кассио — красивый малый. Дайте подумать. Чтобы занять его место...» — Е.К.] План готов.
«Конец войне»
Действие перемещается на Кипр. Венецианский губернатор Монтано ждет развития событий. Двое горожан говорят, что накануне была сильная буря, которая разметала турецкий флот. Входит третий горожанин и сообщает:
Какие новости! Конец войне.
Расчеты турок лопнули.
Галеры Разбиты в щепки.Акт II, сцена 1, строки 20—22
В дальнейшем о военных делах не упоминается, и у Отелло нет возможности продемонстрировать свои таланты полководца. А жаль, потому что за тридцать лет до написания пьесы состоялась венецианско-турецкая война, события которой стоило описать.
В 1570 г., когда Шекспиру было шесть лет, турки действительно вторглись на Кипр (в «Отелло» упомянуто лишь об угрозе вторжения).
Венеция, которой в то время принадлежал остров, понимала, что сражаться с турками в одиночку ей не по силам. Она попросила помощи у папы римского, который, в свою очередь, обратился к наиболее ревностному из католических монархов Европы, Филиппу II Испанскому.
Пока европейские христиане неторопливо собирали силы, на Кипре венецианцы стойко отбивали атаки турок. Никосию (столицу современного Кипра), расположенную в центре острова, турки взяли штурмом 9 сентября 1570 г.; находящаяся на восточном побережье Фамагуста оказалась в осаде. Турецкие корабли проникли в Адриатику.
Христианский флот собрался и подготовился к выходу в море лишь летом 1571 г. Командовал им дон Хуан Австрийский, незаконный сын отца Филиппа II.
Тем временем Фамагуста пала, и в октябре 1571 г. турецкий флот сосредоточился у города на северном берегу Коринфского залива. Итальянским купцам этот город был известен как Лепанто. Он расположен в 600 милях (960 км) к северо-западу от Кипра и в 700 милях (1120 км) к юго-востоку от самой Венеции.
7 октября 1571 г. союзный флот достиг Лепанто и атаковал турок, состоялась последняя великая битва галер, то есть кораблей, приводившихся в движение рядами весел. В общей сложности в ней участвовало почти 500 галер, на которых находилось больше 60 тысяч солдат (не считая гребцов). В завязавшемся сражении особенно отличились венецианские корабли, и в конце концов христиане одержали решительную победу. Около 50 турецких галер было потоплено, а 117 взято на абордаж. Были освобождены тысячи христианских рабов; известие о катастрофическом поражении непобедимых турок взбудоражило всю Европу.
Однако Шекспир не воспользовался предоставившейся ему возможностью. Отелло мог бы разбить турок за сценой и одержать победу, подобную победе при Лепанто, но Шекспир предпочел, чтобы флот разбила буря.
Дело в том, что вспоминать битву при Лепанто в Англии не любили. Эту победу одержал Филипп II Испанский, который в эпоху Шекспира был главным врагом Англии. В 1588 г., всего через семнадцать лет после Лепанто, он направил к берегам Англии огромный флот, названный Армадой. Англичане разбили его, а остатки испанских кораблей уничтожил шторм.
Видимо, Шекспир думал не столько о старой победе, одержанной флотом Филиппа, сколько о буре, которая покончила с Армадой.
«Король Стефан...»
Венецианцы приплывают на Кипр поочередно: сначала Кассио, затем Дездемона, Яго и Родриго и, наконец, Отелло. Отелло, довольный тем, что вновь встретился с Дездемоной, что угроза Кипру миновала и что с турками покончено, устраивает праздник.
Яго использует праздник как предлог, чтобы напоить Кассио; это первый пункт его плана.
Он устраивает пирушку. Кассио говорит, что плохо переносит спиртное, но Яго его не слушает. Тут же устраивается застолье, все пьют, поют песни и болтают глупости. Яго поет песню, которая начинается словами:
Король Стефан был бережлив,
Шил из простого матерьяла,
За брюки крону заплатив,
Ругал портного обиралой.Акт II, сцена 2, строки 86—87
Песня глупая, и Яго вспомнил ее лишь потому, что зашел разговор об Англии, в которой Яго бывал не раз. Но английский король Стефан — личность реальная.
В 1135 г. король Генрих I умер, оставив после себя единственную наследницу — дочь по имени Матильда. Однако знать не захотела подчиняться женщине и сделала королем племянника Генриха, Стефана.
Стефан был коронован и правил страной вплоть до своей смерти в 1154 г. Однако его правление состояло из одних катастроф. Почти все это время Стефан вел гражданскую войну — сначала с Матильдой, а потом с ее сыном Генрихом. Шотландия воспользовалась распрей и расширила свои южные владения, а английские лорды проявляли все большее неповиновение и перестали подчиняться короне.
Но сам Стефан был человеком обаятельным, добродушным и пользовался любовью народа, особенно лондонцев. Вполне естественно, что о нем сочиняли безобидные шуточные песенки.
«...Сто ртов, как у гидры...»
Интрига начинает претворяться в жизнь. Кассио быстро пьянеет и плетется прочь. Родриго, заранее предупрежденный Яго, затевает с ним ссору. Тем временем Яго, притворяясь озабоченным, с неохотой предупреждает Монтано, что Кассио — запойный пьяница.
Родриго обращается в бегство, увлекая за собой Кассио. Монтано пытается остановить Кассио, но тот ранит его. Яго велит Родриго бить тревогу, и вскоре на сцене появляется разбуженный Отелло.
Он хочет понять, что случилось, и Яго подробно описывает происшедшее, умалчивая лишь о том, что все это подстроил он сам. Отелло вынужден разжаловать Кассио.
Место Кассио занимает Яго. Но это только начало. Яго затеял большую игру и уже не может остановиться.
Критики часто утверждали, что злодейские поступки Яго недостаточно мотивированны и далее он совершает их только по инерции. Однако мне кажется, что все не так просто. Многим доставляет удовольствие дергать людей, как марионеток, за ниточки, чтобы почувствовать свою власть над ними.
Яго добился прекрасных результатов, и это разожгло его аппетит, можно предположить, что Яго готов забыть свои обиды ради того удовольствия, которое он испытывает, уничтожая других.
Теперь он предпринимает следующий шаг, внушая Кассио надежду на прощение. Но бедный Кассио слишком расстроен, чтобы обратиться к Отелло. Он говорит:
- Если я попрошу его вернуть мне должность, он скажет, что я пьяница. Да ведь когда бы у меня было сто ртов, как у гидры, этот ответ зажал бы их все разом.
Акт II, сцена 3, строки 302—304
Гидра — многоголовое чудовище, которое Геркулес победил, совершая второй из двенадцати подвигов (см. в гл. 10: «Гидре дали...»).
Однако у Яго есть лекарство, чтобы утешить Кассио; он дергает за вторую ниточку. Пусть Кассио попросит Дездемону заступиться за него перед Отелло; получить доступ к супруге командующего можно через камеристку Эмилию, жену Яго. Приободрившийся Кассио обещает последовать совету.
«Зеленоглазой ведьмы...»
План удается превосходно. Кассио встречается сначала с Эмилией, затем с Дездемоной, и та соглашается похлопотать за него перед Отелло.
Когда Кассио уходит от Дездемоны, на сцене появляются Яго и Отелло. Яго смотрит вслед Кассио и бормочет:
Не нравится мне это.Акт III, сцена 3, строка 34
Он ничего не объясняет; вполне достаточно того, что Отелло задумывается об отношениях Дездемоны и Кассио. Когда Дездемона начнет хлопотать за разжалованного лейтенанта, эти сомнения усилятся.
После ухода Дездемоны Яго с невероятной изворотливостью умудряется разжечь в Отелло ревность, даже своей манерой говорить; каждое слово приходится тянуть из Яго клещами. В промежутках между словами Отелло успевает вообразить самое худшее, а предупреждение Яго только увеличивает его страх.
Ревности остерегайтесь.
Зеленоглазой ведьмы, генерал,
Которая смеется над добычей.Акт III, сцена 3, строки 165—167
[В оригинале: «О милорд, берегитесь ревности! Это зеленоглазый зверь, насмехающийся над едой, которой он питается». — Е.К.] Благодаря этим строкам выражение «зеленоглазый зверь» стало обычной метафорой ревности, но его буквальный смысл утратился. Скорее всего, «зеленоглазый зверь» — это кошка, которая играет с пойманной мышью, выпуская ее только для того, чтобы сцапать снова. Ревность так же истязает свою добычу; ревнивец не находит себе покоя. Любое доказательство противного приносит лишь кратковременное облегчение, а каждый новый случай еще больше разжигает ревность.
«...Путы разорву»
Отелло знает, что такое ревность, и не хочет быть ее жертвой. Нужно устроить проверку, которая покажет, основательны ли его подозрения. Когда Яго уходит, Отелло задумчиво говорит:
Если это правда,
И будут доказательства, что ты
Дичаешь, мой неприрученный сокол,
Прощай, лети, я путы разорву.Акт III, сцена 3, строки 259—261
[В оригинале: «Если я увижу, что она «хаггард», то даже ее путы будут струнами моего сердца, я свистну и отпущу ее на волю ветра». — Е.К.] Здесь используются термины соколиной охоты. В Средние века аристократы любили охотиться с соколами, ястребами и другими хищными птицами; в результате у сокольников сложилась своя терминология.
«Хаггард» — это неприрученный ястреб, пойманный во взрослом состоянии; как его ни приручай, всегда остается опасность, что он улетит. Путы — маленькие кожаные ремешки вокруг лапы ястреба, обычно снабженные кольцом, которое можно прикрепить к перчатке сокольника. Свистом птицу заставляли подняться в воздух.
Но на самом деле Отелло уже убежден в неверности Дездемоны. Когда веселая Дездемона приходит звать мужа на обед, она сразу замечает, что Отелло мрачен. На вопрос, что случилось, Отелло многозначительно отвечает:
Да, голова болит.Акт III, сцена 3, строка 283
Он прикасается колбу, а для елизаветинской публики любое упоминание о лбе означало намек на рога — символ супружеской измены.
Дездемона, которой не в чем себя винить, протягивает Отелло свой платок, чтобы перевязать голову, но муж грубо отталкивает ее. Платок падает наземь, однако расстроенная Дездемона этого не замечает.
«...Ни мак... ни мандрагора»
Между тем платок — вещь особая; он подарен Дездемоне самим Отелло. Платок подбирает Эмилия. Яго часто просил жену украсть этот платок (для чего, мы не знаем); теперь Эмилия может выполнить его просьбу.
Получив платок, Яго ликует. Он знает, как использовать этот лоскут для своих целей. Когда появляется Отелло, Яго доволен взволнованным видом генерала, с мрачным удовлетворением он говорит:
Уже ему ни мак,
Ни сонная трава, ни мандрагора —
Ничто, ничто не восстановит сна,
Которым спал он нынешнею ночью.Акт III, сцена 3, строки 327—330
Поскольку стрессы существовали всегда, то всегда использовались и эквиваленты успокоительных средств. До появления современной фармацевтики в таких случаях прибегали к лекарственным травам; главными из них были некоторые виды мака, который поначалу выращивали на берегах Восточного Средиземноморья только ради съедобных семян.
Конечно, при этом разжевывали и другие части растения. Со временем было замечено, что эти части облегчают небольшую боль и дискомфорт, снимают напряжение и способствуют спокойному сну. В конце концов пришли к заключению: если выдавить из растения сок, он действует как успокоительное. Греческое слово opion — уменьшительное от «маковый сок»; у римлян оно превратилось в opium.
Некоторые считают, что знаменитые лотофаги из «Одиссеи», евшие лотос и мечтавшие до конца жизни испытывать сладостное забвение, на самом деле поедали мак.
Однако в «Одиссее» есть и менее преувеличенное упоминание об успокоительных снадобьях. Когда Елена и Менелай принимают в Спарте Телемаха (сына Одиссея), на стол подают вино, в которое Елена добавляет зелье, «уничтожающее заботы, печали и плохое настроение». Это было легко сделать с помощью небольшой примеси опиума. По-гречески название использованного Еленой средства звучит как nepenthes (буквально означающее «никаких печалей»).
О мандрагоре см. в гл. 12: «...Атланта полумира...»
«В Черном море...»
Отелло находится в таком состоянии, что опасность грозит и самому Яго; в ярости Отелло требует от Яго доказательств, грозя ему смертью. Но тот лжет не моргнув глазом. Яго рассказывает, что однажды спал с Кассио в одной кровати и тот во сне рассказывал о своем романе с Дездемоной. И добавляет главное: платок, который Отелло подарил Дездемоне, теперь находится у Кассио.
Это делает свое дело. Отелло впадает в такую ярость, что требует крови. Яго спокойно уговаривает Отелло немного подождать, и жажда мести постепенно улетучится. Но Отелло отвечает:
Нет, Яго, никогда. Как в Черном море
Холодное теченье день и ночь
Несется неуклонно к Геллеспонту,
Так и кровавым помыслам моим
До той поры не будет утоленья,
Пока я в мщенье их не изолью.Акт III, сцена 3, строки 450—457
Черное море (Понтийское) связано со Средиземным узкими проливами. В его юго-западной части находится пролив Босфор, длина которого составляет 20 миль (32 км), а ширина в самом узком месте не превышает полумили (800 м). Этот пролив тянется с севера на юг, его южный конец расширяется, образуя крошечное Мраморное море. (Древние греки называли это море Пропонтис («расположенное перед Понтом»), так как древнегреческий путешественник, отправлявшийся из Эгейского моря на берега Понта, должен был сначала миновать Пропонтис.)
Пропонтис сужается, образуя второй пролив, Дарданеллы, или, по-гречески, Геллеспонт.
Средиземное море, в которое впадает Геллеспонт, очень теплое. Солнце сильно нагревает его, и иногда в северном направлении дуют сухие и жаркие ветры из пустыни Сахары. Много воды испаряется, а воды впадающих рек компенсируют лишь малую часть потерянного. В Средиземное море впадает лишь одна по-настоящему большая река: это Нил. Однако после долгого пути через засушливые районы в Ниле остается совсем не так много воды, как может показаться, судя по его протяженности. Другие реки, впадающие в Средиземное море (Эбро, Рона, По, Тибр), приносят мало пользы, несмотря на исторические ассоциации.
Если бы Средиземное море было закрытым, оно постепенно высохло бы и сильно уменьшилось в размерах.
В отличие от Средиземного Черное море намного холоднее и не испытывает влияния ветров из Сахары. Начнем с того, что испаряется оно не так интенсивно. И это незначительное испарение с лихвой компенсируют полноводные реки, впадающие в него: Дунай, Днестр, Буг, Днепр и Дон.
Если бы Черное море не сообщалось со Средиземным, оно переполнилось бы.
В результате воды Черного моря, постоянно проходя через проливы, питают Средиземное море. Их стремительное течение не знает, что такое отлив; именно это и имеет в виду Отелло. (Кроме того, вода постоянно поступает в Средиземное море из Атлантического океана через Гибралтарский пролив.)
«...Мне будешь лейтенантом»
Как только доказательства будут получены, виновников ждет смерть. Отелло поручает Яго организовать убийство Кассио. Теперь Яго получил все, чего добивался. Кассио, обошедшего его по службе, ждет смерть. А сам Отелло уничтожен; он уже никогда не будет тем доблестным полководцем, которым был прежде.
Остается Дездемона. Она не оскорбляла Яго. Какое-то мгновение он даже жалеет ее. Когда Отелло приказывает убить Кассио, Яго говорит:
Мой друг погублен.
Приказ свершен. Но ей оставьте жизнь.Акт III, сцена 3, строки 471—472
Но это только подстегивает Отелло. Тот кричит в ответ:
О нет, проклятье ей, гулящей твари!
Проклятье ей. Не покидай меня.
Пойдем обсудим, как бы поскорее
Прикончить дьяволицу. Ты теперь
Мне будешь лейтенантом.Акт III, сцена 3, строки 472—475
Впрочем, можно представить себе, что неубедительная просьба Яго помиловать Дездемону преднамеренно разжигала ярость Отелло; хотя личной ненависти к Дездемоне Яго не испытывает, однако ему нравится нажимать на кнопки.
«Сивилла...»
Дездемона, только сейчас хватившаяся платка, очень расстроена. Отелло (стремящийся проверить слова Яго о том, что платок подарен Кассио) спрашивает ее, где платок. Дездемона вынуждена признаться, что платка при ней нет, но она боится сказать, что потеряла его. Отелло резко предупреждает ее, что платок очень важен, потому что обладает волшебными свойствами и помогает завоевать любовь:
Сивилла,
Прожившая на свете двести лет,
Крутила нить в пророческом безумье...Акт III, сцена 4, строки 70—72
Шекспир часто использует образ старой сивиллы; не приходится сомневаться, что Отелло верит прорицаниям сивилл не меньше, чем чудесам, описанным Плинием.
Но Дездемона все же не может показать платок и из страха отрицает, что потеряла его. Отелло уходит в гневе.
«...Плодили б крокодилов»
Яго осталось нанести последний штрих. Он подбрасывает платок в комнату Кассио. Кассио, обнаружив его, приходит в восторг и отдает своей любовнице, куртизанке Бьянке, прося вышить такой же. Копию он оставит себе, а оригинал отдаст законному владельцу, кем бы тот ни был.
Яго находит повод отвести Кассио в сторону. Отелло следит за ними из укрытия, однако не слышит, о чем идет речь. Яго поддразнивает Кассио, говоря о том, что Бьянка без ума от него. Кассио приосанивается и начинает хвастаться с обычной мужской самонадеянностью. Это убеждает взбешенного Отелло, что тот смеется над своей любовной интрижкой с Дездемоной.
Тут появляется Бьянка и бросает платок Кассио; она решила, что платок принадлежал одной из его подружек. Конечно, Отелло сразу узнает платок; других доказательств ему не требуется. Дездемона отдала его подарок Кассио, а тот настолько не дорожит им, что подарил его куртизанке. Отелло готов убить Дездемону.
Но жизнь не стоит на месте. Из Венеции прибывает делегация во главе с неким Лодовико. Они привозят Отелло письмо от сенаторов и дожа. Поскольку военная угроза миновала, Отелло отзывают в Венецию; его преемником назначен Кассио.
Отелло приветствует их, но ревность настолько лишила его рассудка, что он не в силах соблюдать правила хорошего тона, даже перед делегацией из Венеции. Когда Дездемона пытается сказать венецианцам о Кассио что-то хорошее, разгневанный Отелло бьет ее.
При виде плачущей Дездемоны Лодовико приходит в ужас и укоряет Отелло. Но тот злобно отвечает:
О дьявол, дьявол! Если бы земля
Давала плод от женских слез, то эти
Плодили б крокодилов.Акт IV, сцена 1, строки 244—246
Иными словами, если бы падающие слезы могли оплодотворять землю, то от слез Дездемоны земля родила бы крокодилов.
Это ссылка на широко известную легенду о крокодиловых слезах. (Отелло — настоящий кладезь преданий.) Считалось, что крокодилы могут вздыхать и стонать, заставляя прохожих думать, что какой-то человек неподалеку попал в беду. Если такой прохожий проявлял мягкосердечие или любопытство и сворачивал в сторону, крокодил смыкал челюсти и продолжал плакать, даже переваривая пищу.
Конечно, это выдумка, но выражение «крокодиловы слезы» превратилось в пословицу и означает лицемерную жалость. Отелло намекает на то, что скромность и добродетельность Дездемоны — сплошное притворство. По иронии судьбы, пьеса полна «крокодиловых слез»; эти слезы принадлежат Яго, но Отелло их не замечает.
«...В Мавританию...»
Когда Отелло уходит, Лодовико задает вопрос, в здравом ли он рассудке. Яго использует эту возможность, чтобы усилить подозрение, хотя делает вид, что отказывается говорить на эту тему.
Но сейчас в руках Яго оказалось так много нитей, что он уже не может с ними справиться. Во-первых, когда Отелло приходит в покои Дездемоны, собираясь сказать все, что он о ней думает, Эмилия открыто заявляет, что Отелло стал жертвой злобной клеветы. Во-вторых, Родриго, до нитки обобранный Яго, теряет терпение. Он грозит, что сам поговорит с Дездемоной и потребует вернуть принадлежащие ему драгоценности.
Конечно, никаких драгоценностей Дездемона не брала, их присвоил Яго, сыгравший роль посредника. Следовательно, он должен заткнуть всем рты.
Яго заверяет Родриго, что сведет его с Дездемоной в следующую ночь — конечно, если сумеет задержать Отелло на острове. Яго объясняет, что Отелло отзывают и направляют в некую далекую страну (еще одна ложь). Это делается для того, чтобы заставить Родриго действовать, создав у него впечатление, что Дездемона вот-вот ускользнет. Яго говорит:
- Он [Отелло. — Е.К.] едет в Мавританию и увезет с собой Дездемону, если только не помешает какая-нибудь непредвиденность.
Акт IV, сцена 2, строки 224—226
В древние времена Мавританией называли область на северо-западе Африки, ныне входящую в состав Марокко. Однако в данном случае это название может быть обобщающим и означать «землю мавров», то есть всю Северо-Западную Африку.
Яго подговаривает Родриго убить Кассио, потому что смерть официального преемника наверняка заставит Отелло задержаться на Кипре. Таким образом Яго сможет убить двух зайцев: избавиться от Кассио (тем более что убить Кассио ему приказал сам Отелло), а затем и от Родриго (в том, что он найдет способ сделать это, можно не сомневаться).
«На свете не найдется Прометея...»
Кровавая развязка приближается. Наступает ночь, и измученная Дездемона ложится спать.
Кассио, возвращающийся от любовницы, натыкается на Родриго. Происходит схватка, в результате которой оба ранены. На шум сбегаются люди; Яго обнаруживает, что Кассио жив, но довольствуется тем, что убивает Родриго, затыкая по крайней мере один рот.
Тем временем Отелло пытается исполнить задуманное. Он находит Дездемону спящей и с удивлением обнаруживает, что колеблется. Держа в руке свечу и глядя на спящую женщину, он говорит:
Когда я погашу
Светильник и об этом пожалею, —
Не горе — можно вновь его зажечь.
Когда ж я угашу тебя, сиянье Живого чуда, редкость без цены,
На свете не найдется Прометея,
Чтоб вновь тебя зажечь, как ты была.Акт V, сцена 2, строки 8—13
Согласно греческим мифам, Прометей подарил людям огонь, украденный у солнца. Согласно более позднему мифу, Прометей создал человека. Можно догадаться, что он слепил из глины фигуры, в которые затем вдохнул жизнь.
Таким образом, ссылка Отелло на «Прометеев жар» [так в оригинале. — Е.К.] имеет двойной смысл. Во-первых, речь идет не об обычном огне, а о даре солнца; во-вторых, Прометей обладал способностью превращать холодную и безжизненную глину в теплое человеческое тело; у самого Отелло такой способности нет.
«Влияние луны»
Отелло больше не беснуется. Он убивает хотя и скорбя, но хладнокровно. Дездемона просыпается, и Отелло обвиняет ее в том, что она отдала платок Кассио. Он отметает протесты жены и говорит, что Кассио убит (Отелло уверен, что Яго прекрасно справился со своей задачей). Новость приводит Дездемону в ужас, и Отелло принимает это за окончательное признание вины.
Он начинает душить жену подушкой, но тут раздается стук в дверь. Эмилия требует впустить ее. Отелло закалывает Дездемону, задергивает полог и открывает дверь. Эмилия входит и рассказывает о смертельном поединке между Родриго и Кассио.
Отелло спокойно говорит:
Влияние луны. Она, как видно,
Не в меру близко подошла к земле
И сводит всех с ума.Акт V, сцена 2, строки 108—110
Людям всегда хотелось думать, что изменения в небесах порождают такие же изменения на земле (именно на этом основана лженаука астрология). Регулярные изменения луны от новолуния к полнолунию и обратно наводят на мысль о том, что они влияют на усиление и ослабление людских страстей и недостатков.
В частности, влиянию луны приписывают умственные расстройства; существуют широко известные легенды о том, что в полнолуние люди обращаются в волков, что в это время колдовство становится особенно опасным и т. д. Согласно этим представлениям, приступы безумия тоже вызываются фазами Луны; слово «лунатик» происходит от латинского слова luna.
Конечно, если луна подходит к земле ближе, чем обычно, ее влияние усиливается.
«Я копыт не вижу»
Отелло узнает, что Кассио не убит, а только ранен. Это наносит ему смертельный удар.
Слабый стон, донесшийся из-за полога, говорит, что Дездемона тоже еще жива. Пытаясь защитить Отелло, она говорит, что сама покончила с собой, и умирает.
Отелло, пытающийся убедить себя в правильности своего поступка, заявляет, что он убил Дездемону за супружескую измену, но тут Эмилия приходит в себя и кричит, что не верит в виновность своей госпожи.
На крики Эмилии сбегаются люди (в том числе Яго) и обнаруживают, что Дездемона мертва. Яго вынужден признаться, что это он сообщил Отелло о неверности жены. После для него наступает час расплаты. Эмилия рассказывает, что нашла платок и отдала его Яго.
Тогда Отелло все понимает, но слишком поздно. Он пытается убить Яго; тот уклоняется, закалывает Эмилию и убегает.
Эмилия умирает, но Яго хватают и приводят обратно. Убитый горем Отелло смотрит на него и с изумлением говорит:
Я копыт не вижу.
Наверно, сказки. Если это черт,
Убить его мечом мне не удастся.Акт V, сцена 2, строка 282
Это заставляет нас вспомнить самые светлые стороны языческих верований греков и римлян. Они населяли леса и пустоши духами, олицетворявшими вольную животную плодовитость. Греческих сатиров и римских фавнов изображали в виде людей с козлиными рогами и копытами; возможно, потому, что коз всегда считали похотливыми животными. (Кроме того, вполне возможно, что козы были первыми животными, которых человек приручил, потому что они давали мясо и молоко; поэтому людям требовалось, чтобы они как можно чаще совокуплялись и размножались.) Самым главным из сатиров был Пан.
Иудеи (а позже христиане) считали секс неизбежным злом, а потому не одобряли всех духов плодовитости и относились к ним с подозрением. Иудеи называли сатиров (и других подобных существ восточных культов) sairrim; это слово в Библии короля Якова переведено как «дьяволы». Считалось, что эти духи искушают человечество и заставляют грешить.
Собственно дьявола (то есть Сатану) и поныне изображают с рогами, хвостом и другими козлиными атрибутами. Он все еще сатир (в частности, Пан). Средневековые легенды утверждали, что дьявол способен принимать любое обличье, но не может избавиться от всех своих признаков одновременно. Несмотря на все старания, что-то козлиное в нем остается: например, раздвоенное козье копыто. Английская поговорка «показать раздвоенное копыто» означает «продемонстрировать скрытое в ком-то зло».
Отелло смотрит на ноги Яго, надеясь увидеть раздвоенные копыта, выдающие дьявола, но тут же скорбно прерывает себя словами: «Наверно, сказки».
Отелло преобразился! До сих пор он верил в небылицы, сочиненные Плинием, верил в волшебные платки и сивилл, в крокодилов, в безумие, вызванное луной, — и, конечно, верил Яго.
Впервые в жизни Отелло понял ценность скептицизма, но достиг этого слишком поздно.
«Не спрашивайте меня ни о чем...»
Когда выясняются ложь и интриги Яго, сбитый с толку Отелло хочет знать только одно: зачем Яго сделал это? Публика хочет того же, поскольку обида обойденного поручика слишком ничтожна для такой страшной мести. Но Яго отвечает:
Все сказано. Я отвечать не стану
И не открою рта.Акт V, сцена 2, строки 299—300
Лодовико грозит ему пытками, но можно не сомневаться: никакие пытки не заставят Яго говорить. Отсутствие ответа вызывало жгучую досаду у многих исследователей, но мне кажется, что ответ в пьесе все же есть. Яго испытывал огромное наслаждение, манипулируя людьми. Мы можем понять этого человека, поскольку подобное желание в той или иной степени присуще каждому, но объяснить его очень нелегко.
«...Как дикарь...»
Осталось только одно: отвезти Отелло в Венецию и судить его за убийство.
Однако он еще не все сказал. Огромным усилием воли Отелло вновь предстает перед всеми тем человеком, каким был прежде, и говорит, не столько жалея, сколько осуждая себя. Он просит пересказать его историю честно:
Вы скажете, что этот человек
Любил без меры и благоразумья,
Был нелегко ревнив, но в буре чувств
Впал в бешенство. Что был он, как дикарь ,
Который поднял собственной рукою
И выбросил жемчужину, ценней,
Чем край его.Акт V, сцена 2, строки 339—344
[В оригинале: «Впал в бешенство и, как низкий (подлый) иудей, собственной рукой выбросил жемчужину, которая стоила дороже, чем все его племя». — Е.К.] Во многих изданиях пьесы слово «иудей» (Judean) заменено словом «индеец» (Indian). Лично мне кажется, что «иудей» здесь абсолютно уместен. Если использовать слово «индеец», смысл ассоциации теряется, но при слове «иудей» этот смысл становится кристально ясным.
В Евангелии от Матфея (13: 45—46) сообщается, что Иисус говорил: «Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, Который, нашел одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее».
Легко вообразить себе Иисуса (который, согласно христианской точке зрения, представлял Царство Небесное) драгоценной жемчужиной, стоимость которой превосходит все на свете. Тогда об иудеях, не признавших Иисуса мессией, можно сказать, что они выбросили драгоценную жемчужину. А Иуду, предавшего Иисуса, можно назвать «подлым иудеем».
Исходя из этой точки зрения становится ясно самобичевание Отелло. Он сравнивает убийство Дездемоны с распятием Иисуса, а себя — с Иудой.
«...Как-то раз в Алеппо»
Отелло продолжает:
Прибавьте к сказанному: как-то раз
В Алеппо турок бил венецианца
И поносил сенат. Я подошел,
За горло взял обрезанца-собаку
И заколол. Вот так.Акт V, сцена 2, строки 348—352
С этими словами Отелло закалывает себя, и никто не успевает ему помешать. Он падает на тело Дездемоны, в последний раз целует ее и умирает.
Этот патетический финальный пассаж не следует понимать буквально. Алеппо — город на северо-западе современной Сирии, более тринадцати веков (за исключением короткого периода в 969 г. н. э.) принадлежавший исключительно мусульманам. Если бы Отелло убил турка в Алеппо, едва ли ему удалось бы уйти оттуда живым.
Должно быть, он имел в виду что-то другое...
Мусульмане и иудеи отличались от христиан тем, что совершали обрезание — иными словами, удаляли лоскут кожи на конце пениса. Выражение «необрезанный пес» было обычным ругательством мусульман по отношению к христианам, указывавшим на то, что последние не принадлежат к истинной религии. То, что измученный Отелло перед смертью выворачивает это выражение наизнанку, говорит об его происхождении.
Действительно, если Отелло родился мусульманином, то принятие христианства в зрелом возрасте не могло полностью стереть из его памяти слова, которые он слышал в детстве и юности. Более того, он был и остался обрезанным; крещение может переродить человека в духовном смысле, но вырастить новую кожу оно не в силах.
Таким образом, Отелло перед смертью возвращается к своим истокам, забывает христианское всепрощение и вновь становится «злобным турком в тюрбане» [так в оригинале. — Е.К.]. Он бьет венецианца (точнее, венецианку Дездемону), своими действиями поносит (точнее, бесчестит) самого себя, лишается славы и уважения, а поскольку Отелло является представителем Венеции на. Кипре, то тем самым он бесчестит и республику.
Поэтому он берет за горло «обрезанца-собаку» (самого себя) и закалывает его.
«Спартанская собака...»
Все кончено. Замысел Яго полностью осуществился. То, что сам Яго схвачен и будет подвергнут пыткам, злодея не волнует. Победа осталась за ним.
Лодовико с горечью говорит Яго:
Спартанская собака,
Что буря, мор и голод пред тобой?
Взгляни на страшный груз постели этой.
Твоя работа.Акт V, сцена 2, строки 357—360
Спартанская собака — это гончая, которую научили охотиться и убивать; в переносном смысле — жестокая и кровожадная тварь.
Неужели Лодовико надеется пробудить в Яго совесть? «Страшный груз постели этой» — победа последнего; легко представить себе, что Яго — раненный, схваченный и знающий, что его ждут страшные пытки, — смотрит на постель и улыбается.
Так кончается пьеса. Ее финал историчен, хотя сюжет выдуман от начала до конца.
Хотя битва при Лепанто представлялась европейцам блестящей победой и оказала на них сильное психологическое воздействие, но большого военного значения она не имела. Через год турки возместили свои потери и вернули себе владычество на море. Победоносные христианские союзники тут же перессорились между собой и больше ничего не предпринимали. Венеция вновь осталась с турками один на один. Продолжение войны на Кипре сложилось неудачно; в 1573 г. венецианцы отдали остров туркам, которые после этого владели им три века.
Если появление Отелло на Кипре можно сравнить с победой при Лепанто, то его смерть знаменует собой тщетность этой победы и окончательную потерю Кипра.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |