Счетчики






Яндекс.Метрика

Глава 24. «Мера за меру»

В этой пьесе, написанной в 1604 г., Шекспир воспользовался возможностью изучить связь между справедливостью и милосердием. Он уже занимался этим в «Венецианском купце», но результат его не удовлетворил. Порция требовала милосердия от Шейлока, но, когда роли переменились, сама милосердия не проявила (см. в гл. 18: «...Принял христианство»).

Все мы готовы проявить милосердие к тем, кому сочувствуем, но далеко не так сговорчивы, когда в милосердии нуждается тот, кого мы ненавидим. В этой пьесе Шекспир доводит эту проблему чуть ли не до абсурда; его требование проявлять милость даже к злодею мало кому доставляет удовольствие. А тщательно выписанная ситуация, в которой проявить милосердие практически невозможно, еще более затрудняет эту задачу. В результате великую пьесу Шекспира, взывающую к милосердию, относят к неприятным комедиям типа «Конец — делу ненец».

«Если в Вене кто-нибудь...»

Действие пьесы происходит в Австрии. Сюжет Шекспир заимствовал из того же сборника новелл Чинтио, что и сюжет «Отелло», написанного примерно на год раньше.

Новелла Чинтио начинается с того, что император Максимиан назначает нового судью города Инсбрука. Император Максимиан существовал в действительности. Он правил Римской империей одновременно с Диоклетианом, с 286 по 305 г. н. э., однако указаний на то, что действие происходит в Древнем Риме, нет.

Должно быть, при выборе имени Чинтио руководствовался тем, что в XVI в. Священной Римской империей (германской нации)

правили два императора, носившие имя Максимилиан. Максимилиан I правил с 1493 по 1519 г., а Максимилиан II стал императором в 1564 г. и оставался им в то время, когда был издан сборник Чинтио (1565).

Оба, как и все императоры Священной Римской империи после 1438 г., принадлежали к династии Габсбургов и одновременно являлись эрцгерцогами Австрийскими. Шекспир переносит действие из Инсбрука, центра провинции на западе Австрии, в столичную Вену, но он пишет об эпохе Ренессанса, а потому все его персонажи носят итальянские имена. Например, эрцгерцога Австрийского и, по всей видимости, императора Священной Римской империи (в пьесе носящего титул всего лишь герцога Венского) он называет Винченцио.

Герцог хочет отдохнуть от государственных дел и на время передать власть своему наместнику. Он называет имя кандидата пожилому вельможе Эскалу. Тот одобряет выбор Винченцио и говорит:

О! Если в Вене кто-нибудь достоин
Такую честь и милость оправдать,
То это Анджело.

      Акт I, сцена 1, строки 22—24 (перевод Т. Щепкиной-Куперник)

Анджело неохотно принимает назначение, после чего герцог быстро уходит.

«...С венгерским королем...»

Вторая сцена разворачивается на венской улице. Мы знакомимся с Луцио, который в списке действующих лиц назван «щеголем» (fantastic). Он щеголяет не только одеждой, но и речью; иными словами, это веселый молодой человек, опережающий моду.

Беседуя с двумя безымянными дворянами, Луцио говорит

Если наш герцог со всеми другими герцогами не придет к соглашению с венгерским королем, то все герцоги соединятся и нападут на короля.

Акт I, сцена 2, строки 1—3

Далее ни о венгерском короле, ни об угрозе войны, ни о «других герцогах» нет ни слова.

Венгрия — восточный сосед Австрии. В Средние века это было обширное, а в отдельные периоды и сильное королевство, однако его мощь регулярно подрывали распри аристократов.

Венгрия достигла расцвета примерно за век до написания «Меры за меру», в годы правления Матиаса Корвина (1458—1490). Он сумел на время усмирить аристократическую вольницу, расширил северные территории за счет Словакии и Силезии, а в 1485 г. даже захватил Вену, сделав ее своей столицей, и стал править Австрией.

Корвин умер в 1490 г.; его слабый преемник быстро растерял все завоеванное и позволил аристократам восстановить свои позиции. Однако настоящая катастрофа разразилась в 1526 г., когда вторгшиеся турки-османы разбили венгров в битве при Мохаче. К 1540 г. большая часть Венгрии отошла к Турции, а западную часть страны захватил австрийский эрцгерцог Фердинанд I.

«Девятнадцать зодиаков...»

Затем собеседники меняют тему и переходят к внутренним делам. Похоже, что Вену накрывает волна пуританства. Возрождаются старые законы против безнравственности, с которыми давно никто не считался, закрывают публичные дома, расположенные в предместьях.

Более того, молодого дворянина Клавдио сажают в тюрьму за аморальное поведение. Он помолвлен с Джульеттой, но брак был отложен из-за сложностей с приданым, а Джульетта тем временем забеременела.

Наместник герцога Анджело, человек суровой и несгибаемой нравственности (его имя означает «ангел»), доводит до абсурда старый закон о запрете внебрачных связей и приговаривает Клавдио к смерти.

Клавдио, которого ведут в тюрьму, встречает друзей и жалуется им на неожиданное и тяжкое наказание.

[В русском переводе пропущены строки: «Наказание свалилось на меня, как пыльные доспехи, провисевшие на стене, пока девятнадцать зодиаков вращались по кругу и никто ни разу за это время их не надел» (акт I, сцена 2, строки 168—174). — Е.К.]

Солнце минует все знаки зодиака за год. Следовательно, «девятнадцать зодиаков» — это девятнадцать лет.

Луцио советует Клавдио обратиться к герцогу с просьбой о помиловании, но выясняется, что найти герцога невозможно. Клавдио просит Луцио сходить в монастырь, монахиней которого сегодня должна стать его сестра. Пусть девушка попробует переубедить Анджело.

«...В Польшу»

Но на самом деле герцог вовсе не уехал. Он хочет, оставаясь в тени, следить за тем, как идут реформы, в том числе пересмотр моральных норм. Герцог объясняет это монаху, брату Фоме. Выясняется, что о местонахождении Винченцо не знает даже Анджело:

Он думает, что я уехал в Польшу;
Сам этот слух я распустил в народе...

      Акт I, сцена 3, строки 13—15

Во времена Шекспира Польша занимала более обширную территорию, чем сейчас. Она граничила с северо-восточной Австрией (и с бывшей Венгрией) и включала значительную часть территорий нынешних России, Украины и Прибалтийских республик. Она раскинулась от Балтийского до Черного моря и в ту эпоху занимала максимальную площадь. Но польская аристократия была такой же непокорной, как и венгерская, и это ослабляло центральную власть.

«...Снежный студень...»

Луцио приходит в монастырь и встречается с сестрой Клавдио Изабеллой. Та еще не успела принять постриг и может говорить с ним. Луцио рассказывает о положении, в котором оказался Клавдио. Клавдио не может искупить свою вину, женившись на забеременевшей от него девушке, потому что Анджело хочет наказать его в назидание другим. Луцио сомневается, что удастся отговорить столь добродетельного пуританина. Вот как он описывает Анджело:

...человек,
В чьих жилах вместо крови снежный студень...

      Акт I, сцена 4, строки 57—59

Луцио намекает на то, что Анджело не может испытывать страсть и не сочувствует тем, кто на это способен. Из-за чопорного целомудрия он будет настаивать на точном исполнении закона, который жесток, но справедлив.

Напоследок Луцио просит Изабеллу сходить к Анджело и попросить помиловать брата: а вдруг граф не сможет отказать девушке?

Однако шансов на успех практически нет; в следующей сцене Анджело, беседуя с Эскалом, настаивает на соблюдении буквы закона. Он требует строгого соблюдения правил и приказывает казнить Клавдио к девяти часам следующего утра.

«В День Всех Святых...»

Напряжение частично снимает сцена, в которой комический констебль Локоть арестовывает Помпея, работающего слугой в борделе, и тамошнего посетителя Пену. Обоих приводят на суд к Анджело и Эскалу.

Давая показания, Помпей плетет словесную канитель, и расследование буксует на месте. Он приплетает к своему рассказу даже время смерти отца Пены. Помпей говорит:

В День Всех Святых, господин Пена, так ведь?

      Акт II, сцена 1, строки 123—124

Пена серьезно уточняет:

Вечером, накануне Дня Всех Святых.

      Акт II, сцена 1, строка 125

В этот день, приходящийся на 1 ноября, действительно празднуют именины всех святых сразу, известных и неизвестных. То, что он совпадает с датой сельского праздника древних кельтов, далеко не случайно. Несмотря на противодействие христианской церкви, мы переняли у древних не только многие языческие праздники, но и веру в ведьм, леших и домовых.

Естественно, ночь на 1 ноября — лучшее время для духов тьмы, а поскольку в древние времена (например, у иудеев) сутки включали в себя день и предыдущую (а не следующую) ночь, раздольем для ведьм стало 31 октября. Именно этот день (точнее, вечер и ночь) называют кануном Дня Всех Святых, или Хеллоуином.

«Ночь в России...»

Недовольный Анджело, добродетель которого не оставляет места для чувства юмора, уходит и предоставляет вершить правосудие Эскалу, сказав напоследок:

Все это тянется, как ночь в России,
Когда она всего длиннее там...

      Акт II, сцена 1, строки 133—134

В эпоху Шекспира Россия начинала приковывать к себе внимание Западной Европы (см. в гл. 6: «...Русский император»). К тому времени территория России простиралась до Северного Ледовитого океана. В 1553 г. в Архангельск (единственный порт, открытый для западных судов) прибыла торговая экспедиция под командованием Ричарда Ченслера.

В результате у англичан сложилось впечатление, что Россия — страна по преимуществу арктической зоны; похоже, расстаться с этой ошибкой они так и не смогли. Между тем большая часть России была расположена намного южнее Англии даже в XVI в.; в дальнейшем ее южные территории существенно расширились. Главной причиной этого заблуждения стала широта: Архангельск расположен всего в сотне миль (160 км) от полярного круга. В декабре и январе продолжительность ночи составляет там больше 23 часов (правда, значительную часть этого времени занимают сумерки).

«...Строгим Цезарем»

Добродушный Эскал позволяет Помпею и Пене уйти, но предупреждает, чтобы они больше не попадались ему на глаза. Он говорит Помпею:

...иначе я тебя до самых твоих шатров прогоню, как Цезарь великого Помпея, и буду для тебя строгим Цезарем.

Акт II, сцена 1, строки 247—249

Конечно, это намек на римского полководца Помпея и поражение, нанесенное ему Юлием Цезарем в 48 г. до н. э. в битве при Фарсалии.

«...Как милость»

Срок казни Клавдио приближается; Изабелла приходит к Анджело и просит сохранить брату жизнь. Целомудрием девушка не уступает Анджело и не оправдывает поведение брата. Она говорит (почти так же, как Анджело):

Есть грех... Он больше всех мне ненавистен.
Строжайшей кары больше всех достоин.

      Акт II, сцена 2, строки 29—30

Естественно, ее холодная просьба не трогает Анджело, и Изабелла готова сдаться. Однако Луцио (который на всем протяжении пьесы выступает в роли добродушного грешника и составляет яркий контраст двум созданиям с каменными сердцами) убеждает ее просить с большим пылом.

Изабелла подчиняется и использует единственный законный способ, которым можно воздействовать на правосудие:

Поверьте мне: все украшенье власти —
Корона, меч наместника, и жезл
Вождя, и тога судии — ничто
Не может одарить таким сияньем,
Как милость.

      Акт II, сцена 2, строки 59—63

В этих словах выражена основная идея пьесы: конфликт между законом и милосердием.

Красноречие Изабеллы заставляет Анджело дрогнуть, но милосердие тут ни при чем. Его трогают не ее слова, а сама девушка. Анджело просит Изабеллу прийти к нему на следующее утро, а когда он остается один, то с удивлением понимает, что ощутил трепет страсти.

«Но умереть...»

При второй встрече Анджело готов помиловать осужденного, но взамен просит любви Изабеллы. Теперь уже девушка проявляет несгибаемую добродетель. Она без колебаний отказывается платить такую цену за жизнь брата и направляется к Клавдио, чтобы сообщить об этом.

Клавдио, испуганный этой новостью, сначала соглашается, что ему лучше умереть, чем Изабелле лишиться девственности. Но потом, размышляя о смерти, с тоской говорит:

Но умереть... уйти — куда не знаешь....
Лежать и гнить в недвижности холодной...
Чтоб то, что было теплым и живым,
Вдруг превратилось в ком сырой земли...
Чтоб радостями жившая душа
Вдруг погрузилась в огненные волны,
Иль утонула в ужасе бескрайнем
Непроходимых льдов, или попала
В поток незримых вихрей и носилась,
Гонимая жестокой силой, вкруг
Земного шара и страдала хуже,
Чем даже худшие из тех, чьи муки
Едва себе вообразить мы можем?
О, это слишком страшно!..
И самая мучительная жизнь:
Все — старость, нищета, тюрьма, болезнь,
Гнетущая природу, будут раем
В сравненье с тем, чего боимся в смерти.

      Акт III, сцена 1, строки 118—132

По силе эти строки можно сравнить только с описаниями адских мучений в «Божественной комедии» Данте.

Клавдио просит сестру пожертвовать ради него своей честью. Можно ожидать, что Изабелла проявит то милосердие, которого она так трогательно просила у Анджело. Хотя она не в состоянии уступить просьбе Клавдио, однако может посочувствовать его страху смерти и простить брату человеческую слабость. Но Изабелла из другого текста. Такая же жестокая и непреклонная, каким был Анджело (до того как ощутил преступное желание), Изабелла кричит в ответ:

Умри! Погибни! Знай, что если б только
Мне наклониться стоило б, чтоб гибель
Твою предотвратить, — не наклонюсь!
Я тысячи молитв твердить готова,
Чтоб умер ты. Но чтоб спасти тебя —
Ни слова не скажу я!

      Акт III, сцена 1, строки 144—147

«...О Мариане, сестре Фредерика»

Герцог, переодетый монахом, подслушал диалог между братом и сестрой, состоявшийся в тюрьме, и начинает принимать ответные меры. Он перехватывает Изабеллу и говорит ей:

Слыхали вы когда-нибудь о Мариане, сестре Фредерика, героя, погибшего при кораблекрушении?

Акт III, сцена 1, строки 212—214

Был ли этот Фредерик реальной личностью или нет, сказать трудно. В истории Германии и Австрии было немало Фредериков (точнее, Фридрихов). Один из них, Фридрих I Барбаросса, император Священной Римской империи с 1152 по 1190 г., действительно был великим воином, самим могущественным из средневековых императоров. Почти семидесятилетним он присоединился к Третьему крестовому походу (тому самому, в котором участвовал Ричард Львиное Сердце) и утонул, купаясь в какой-то малоазийской реке. Это довольно близко к гибели при кораблекрушении.

Однако вскоре выясняется, что эта Мариана была обручена с Анджело, но, когда брат утонул во время кораблекрушения, она осталась без приданого, после чего Анджело быстро и холодно порвал с ней (что дает полное представление о его понимании добродетели).

Герцог предлагает использовать тот же способ, который применила Елена в пьесе «Конец — делу венец», написанной Шекспиром за год-два до этого. Изабелла должна притвориться, что она согласна принять Анджело, но с условием, что он пробудет у нее недолго и не произнесет ни слова. В постели Изабеллу заменит Мариана. После этого Анджело простит Клавдио, но, когда обнаружится истина, графу придется жениться на Мариане.

«...Как Пигмалион?»

На сцене вновь появляется Помпей. Его опять арестовали за сводничество и на этот раз не помилуют. Когда мимо проходит Луцио, Помпей узнает постоянного посетителя и друга и просит взять его на поруки. Однако бессердечный Луцио не упускает случая пошутить:

А! Здравствуй, благородный Помпей! Как, ты за колесницей Цезаря? Где же твои куколки — женщины, которых ты создаешь так же легко, как Пигмалион? Обыкновенно это они за тебя запускают лапки в наши карманы.

Акт III, сцена 2, строки 44—48

Перед нами вторая ссылка на Помпея и Цезаря (первую сделал Эскал немного раньше). Конечно, Помпея не вели за колесницей Цезаря, потому что к моменту триумфа Помпей уже умер. Впрочем, этого не случилось бы даже в том случае, если бы Помпей остался жив. Римских полководцев не чествовали триумфами за победы над другими римскими полководцами. Метафора цветистая, но неточная.

Пигмалион — герой мифа, изложенного в «Метаморфозах» Овидия. Он был царем Кипра и высек такую прекрасную женскую статую, что влюбился в нее. Пигмалион попросил Афродиту дать ему жену, похожую на статую. Но Афродита решила иначе: она оживила статую, и Пигмалион действительно женился на ней.

Говоря о «куколках-женщинах», Луцио бесстыдно играет словами. Он сравнивает ожившую статую с девицами, которых Помпей превращает в проституток. В этом качестве они зарабатывают для Помпея деньги, на которые тот может купить себе свободу.

«...У русского императора...»

Герцог/монах тоже появляется на сцене. Луцио не узнает его и пересказывает монаху, какие слухи ходят о герцоге:

Одни говорят, что он у русского императора...

      Акт III, сцена 2, строка 89

В 1472 г. Иван III, тогда еще великий князь Московский, женился на Софье Палеолог, племяннице последнего византийского императора. В дальнейшем это позволило ему претендовать на трон Византийской империи (к тому времени уже не существовавшей) и объявить себя царем («цезарем»). В Западной Европе этот титул перевели как «император»; Россия оставалась под властью царя-императора четыре с половиной века.

Луцио, пребывающий в игривом настроении, стремится шокировать святого отца и пересказывает ему другие сплетни о герцоге. Возмущение монаха только раззадоривает Луцио: он обвиняет герцога в безудержном распутстве, пьянстве и невежестве.

«В Филиппов день...»

Луцио уходит смеясь, но он выбрал для шуток самое неподходящее время. Миссис Переспела, содержательница публичного дома, тоже арестована и подозревает, что ее выдал Луцио. Поэтому она тоже доносит на него Эскалу, обвиняя Луцио в том, что он сделал ребенка одной из ее девиц:

Он еще при герцоге сделал ребенка девице Кетти Навзничь. Он ей обещал жениться на ней... Ребенку в Филиппов день уж год с четвертью минет. Я его вскормила сама...

Акт III, сцена 2, строки 202—205

[В оригинале: «На Филиппа и Иакова ему исполнится год с четвертью». — Е.К.] День святых апостолов Филиппа и Иакова празднуют 1 мая. Иными словами, выражение «на Филиппа и Иакова» означает «на будущий год, 1 мая».

«Цыган родом...»

Заговор против Анджело составлен. Изабелла знакомится с Марианой, объясняет, что та должна сделать, и Мариана соглашается.

Но Анджело, переспав с Марианой (и приняв ее за Изабеллу), боится разоблачения. Если он помилует Клавдио, все удивятся и решат, что произошло какое-то чрезвычайное событие. Если Изабелла заговорит, ей могут поверить. Но если Клавдио будет казнен, этого не случится.

Герцог/монах ждет объявления о помиловании Клавдио, но тюремщику приносят письмо от Анджело с приказом казнить не только Клавдио, но и некоего Бернардина.

Цыган родом, но живет и кормится здесь...

      Акт IV, сцена 2, строки 44—48

[В оригинале: Юн родился в Богемии, но был вскормлен и вырос здесь». — Е.К.] Богемия (ныне часть Чехии) — самая западная область Европы, заселенная славянами. Расцвет Богемии пришелся на XIV в., когда ее король Карл I был императором Священной Римской империи (1347—1378). После этого Богемия пришла в упадок, главной причиной которого стали внутренние религиозные распри.

После 1462 г. Богемия отошла к Венгрии, а когда Венгрия потерпела поражение от турок, Богемию захватили австрийские Габсбурги и удерживали власть над ней не только во времена Шекспира, но и три столетия спустя.

«Ему глаза я вырву!»

Оказывается, что Бернардин уже просидел в тюрьме девять лет за доказанное убийство, использовал все права на отсрочку казни, устал и готов к смерти. В качестве доказательства казни Анджело потребовал прислать ему голову Клавдио. Герцог/монах решает отослать Анджело вместо головы Клавдио голову Бернардина. Однако в ход событий вмешивается случай: утром умирает от лихорадки один арестант, похожий на Клавдио. Если послать его голову Анджело, то не надо казнить ни Бернардина, ни Клавдио.

Но когда Изабелла приходит за братом, герцог/монах говорит, что Клавдио казнили. Девушка яростно кричит, требуя мести:

К нему! К нему! Ему глаза я вырву!

      Акт IV, сцена 3, строка 121

Некоторых критиков возмущает бессмысленная жестокость герцога, скрывшего от Изабеллы, что ее брат жив. Однако мне кажется, что поступок герцога не лишен смысла. Герцог был свидетелем того, как Изабелла отвернулась от брата, боявшегося смерти, и заявила, что будет просить у Бога его смерти. Теперь она получила то, чего хотела. Может быть, это научит ее понимать, что такое справедливость и милосердие; позже Изабелле предоставится возможность узнать об этом еще кое-что. (К тому же возникает вопрос: чем она оскорблена больше — смертью брата или тем, что ее честь, якобы принесенная в жертву Анджело, для последнего так мало значит.)

«...Смерть за смерть!»

Задуманная герцогом интрига получает развитие. Винченцио возвращается в Вену в своем подлинном обличье: все приветствуют его. Изабелла, следующая указаниям монаха (не догадываясь, что он и есть герцог), обвиняет Анджело в том, что он заставил ее заплатить своим телом за освобождение брата, а потом все равно казнил Клавдио. Анджело отрицает предъявленное обвинение. Герцог делает вид, что поверил ему, и приказывает посадить Изабеллу в тюрьму.

Мариана присоединяется к обвинению и рассказывает всю историю, но Анджело продолжает отпираться, а герцог отказывается признать обвинение.

Выясняется, что женщин подучил оговорить Анджело некий монах, и герцог пытается выяснить, кто он такой. Озорник Луцио обвиняет монаха в том, что тот говорил гадости о герцоге, и приписывает ему собственные слова.

Герцог уходит, переодевается монахом и добивается собственного ареста. Луцио набрасывается на монаха и срывает с него капюшон. При виде лица герцога все застывают на месте.

Теперь герцог говорит серьезно — впервые после своего возвращения. Его задача — проявить милосердие. Сначала он прощает Эскала, резко разговаривавшего с монахом и не знавшего, что за его личиной скрывается герцог.

У Анджело нет выбора: он признает свою вину и просит казнить его. Однако герцог с этим не торопится. Сначала нужно восстановить справедливость в отношении Марианы. Брак должен придать ей соответствующее социальное положение. Анджело и Мариану уводят, чтобы обвенчать.

Изабелла просит простить ее за то, что невольно обходилась с герцогом не так, как подобает, и получает прощение.

Затем Анджело, вернувшийся женатым человеком, выслушивает свой приговор. Герцог переносит представление Анджело о справедливости на него самого и говорит, что в данном случае высшее милосердие — это немилосердное правосудие, взывающее:

«За Клавдио — наместник, смерть за смерть!»
Всегда ведь отвечает гневу — гнев,
Любви — любовь; так по его примеру
И воздадим мы мерою за меру.

      Акт V, сцена 1, строки 412—414

Это требование воздавать злом за зло считается примитивной этикой древних религиозных культов. В Ветхом Завете говорится: «Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал. Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб...» (Лев., 24:19—20). Конечно, в каком-то смысле это ограничивало проявление мести. Если человек выбивал кому-то зуб, местью должно было стать не убийство, а ответное выбивание зуба. Тем не менее доктрина «око за око, зуб за зуб» казалась варварской тем, кто не превращал равное возмездие в фетиш.

Обычно считают, что Новый Завет отменил процитированную выше доктрину Ветхого Завета, ибо в Нагорной проповеди Иисус провозгласил: «Вы слышали, что сказано: «око за око, и зуб за зуб». А я говорю вам: не противься злому» (Мф., 5: 38—39).

Однако далее в той же самой проповеди Иисус говорит: «Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерой мерите, такою и вам будут мерить» (Мф., 7:1—2). Можно считать, что этот последний отрывок относится к правосудию небесному, но он пригоден и для человеческого правосудия; таким образом, вновь торжествует принцип «око за око, зуб за зуб».

Именно с этим тезисом Нового Завета и спорит пьеса Шекспира: не случайно название пьесы заимствовано изданного фрагмента.

«...Оставьте жизнь ему»

Мариана умоляет сохранить Анджело жизнь, но граф ее муж, и она любит его. Ей легко просить о помиловании этого человека. А что же Изабелла?

Для Изабеллы Анджело — всего лишь злодей. Он пытался отнять у нее и честь, и брата; насколько ей известно, ее брата казнили. У нее нет причины просить о помиловании Анджело, зато есть все основания желать мести. Мариана умоляет девушку присоединиться к ее просьбе; Изабелла медленно опускается на колени и говорит герцогу:

Я думаю, — я верю, —
Что искренним в своих делах он был,
Пока меня не встретил. Если так,
Оставьте жизнь ему.

      Акт V, сцена 1, строки 448—451

Вот почему герцог не говорил Изабелле, что ее брат жив. Она должна была простить Анджело в худшую минуту своей жизни. Должна была наконец познать милосердие.

Анджело получает прощение. Многие критики (такие же безжалостные, как сам Анджело) осудили за это пьесу; им хотелось, чтобы подлого наместника повесили. Но разве милосердие необходимо проявлять только по отношению к тем, кому мы сочувствуем? Если так, то какой прок от этого милосердия? С какой стати нам ждать милосердия от Шейлока, который вовсе не сочувствует Антонио, или от Анджело, который искренне осуждает поведение Клавдио? Милосердие нужно проявлять именно по отношению к тем, кого мы ненавидим, иначе это слово вообще не имеет смысла.

«Тебе прощу я клевету...»

Но герцогу предстоит дать еще один урок — на этот раз самому себе. Простив всех, даже убийцу Бернардина, герцог приходит к выводу, что одного человека он простить не может. Того человека, который виноват перед ним лично: клеветника Луцио.

Герцог приказывает Луцио жениться на проститутке, которой он сделал ребенка. После этого его накажут плетьми и повесят.

Этот позорный брак пугает Луцио больше, чем все остальное. Он пытается острить даже в последнюю минуту. Однако герцог принуждает себя проявить милосердие и в данном случае. Он говорит:

Ты женишься, клянусь моею честью, —
Тогда тебе прощу я, так и быть,
И клевету, и все грехи.

      Акт V, сцена 1, строки 521—523

Затем, в последней речи, герцог выражает желание жениться на Изабелле, и на этом пьеса заканчивается.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница