Крах и его последствия

Восьмого февраля 1601 года, в день мятежа, Невилл находился в королевском дворце и, как обычно, горячо обсуждал с Сесилом дипломатические проблемы¹. Таким образом, он вроде бы остался в стороне от заговора, который довольно быстро потерпел крах, хотя, будь стратегия Эссекса более серьезно продумана, он мог бы арестовать Сесила и королеву и стать правителем Англии. Девятнадцатого февраля Эссекс, Саутгемптон и вся верхушка заговора были преданы суду и приговорены к смертной казни. С особой жестокостью казнили верных единомышленников Эссекса, таких, как Кафф (его повесили, выпотрошили внутренности и четвертовали). Саутгемптона тоже осудили на смерть, но с отсрочкой казни и отправили в лондонский Тауэр, где он оставался (как и Невилл) до восшествия на престол Якова I в 1603 году². На судебном заседании 21 февраля 1601 года Эссекс признал свою вину и, рассказывая о подготовке восстания и его участниках, назвал (а вслед за ним и Саутгемптон) имя сэра Генри Невилла, все еще остававшегося «вне всяких подозрений», среди участников первой встречи в Друри-хаусе³. Невилл, похоже, ожидал обвинений. До этого всеми силами оттягивавший возвращение во Францию, он, пока шло следствие, быстро собрался и направился вместе с семьей в Париж. Ордер на арест нагнал его в Дувре. O.A. Данкен писал: «Сэр Генри, наверное, почувствовал, что разоблачен. Когда карету остановили... он в мгновение ока вскочил на коня и, бросив жену, детей и прислугу, поскакал во дворец [в Лондон] в сопровождении двух конвоиров, боявшихся, что он попытается скрыться»⁴. В Лондоне Невилла посадили под арест в доме лорда-адмирала в Челси; там он сел писать черновик подробных и якобы откровенных показаний, которые — излишне говорить — уменьшали его роль в заговоре и фактически сводили ее на нет. Отец леди Невилл, сэр Генри Киллигрю, был взбешен предательством зятя, заявив, что «не пустит дочь на порог дома». Только распоряжение Тайного совета заставило Киллигрю приютить у себя дочь и внуков⁵. Нет сомнения, что участие Невилла в заговоре было куда более серьезным, нежели он показал на суде.

В мае 1601 года Невилл был смещен со своего поста, отправлен в Тауэр, на него наложили огромный штраф в размере 10 тысяч фунтов стерлингов. Избежать плахи ему удалось ценой невероятных усилий друзей. После многочисленных обращений к королеве, умилостивить которую оказалось очень непросто, и Сесилу штраф Невиллу снизили до 5 тысяч фунтов с уплатой по одной тысяче в год. В итоге ко времени восшествия на престол Якова I и своего освобождения в апреле 1603 года Невилл выплатил казне около 3 тысяч фунтов стерлингов. Невилл и Саутгемптон были единственными соратниками Эссекса, которых не казнили, но и не выпустили из заточения. Невилл не мог понять, почему его так сурово наказали, — ведь многие сподвижники Эссекса были помилованы. Нам тоже неясно, почему сэра Генри так долго держали в Тауэре. Возможно, опасались, что он как посол причастен к международному заговору; а может, Елизавета и Сесил подозревали, что именно Невилл был автором «Ричарда II», — точно мы этого не знаем. Но известно, что Сесил смотрел «Ричарда II» в лондонском доме Хоби вскоре после того, как пьеса была написана. Напомним, что Сесил и Хоби находились в дальнем родстве с Генри Невиллом, женатым на дочери Киллигрю.

Для Невилла Тауэр, надо сказать, был довольно комфортабельным узилищем. Он мог писать, что и делал, посылая множество писем и объяснительных записок Сесилу и другим важным лицам, вел «Тауэрскую тетрадь». Мог принимать посетителей и даже исполнять супружеские обязанности. В камере по соседству сидел его старый друг Саутгемптон, который, если судить по знаменитому портрету «Саутгемптон в Тауэре с любимой кошкой»^*, жил не как в тюрьме, а скорее как в хорошей современной гостинице. Невилл и Саутгемптон провели в Тауэре почти два года; освобождение пришло 10 апреля 1603 года, когда им объявили амнистию и вернули собственность и все титулы. Пребывание в тюрьме для Невилла было, по всей видимости, сносным, однако прошло оно под страхом раскрытия авторства «подстрекательской пьесы»; поэтому — как бы в оправдание сэра Генри — многие записи в «Тауэрском тетради» отстаивают законность низложения Ричарда II.

Почти наверняка можно предположить, что Невилл несколько лет вел тайные переговоры с Яковом I о передаче тому трона после смерти Елизаветы и что Яков считал Невилла и Саутгемптона своей опорой в чужой ему Англии. Невилл возлагал на Якова большие надежды, ожидая получить высокий правительственный пост. И «Генрих VIII», предназначенный для пышного представления на коронации Якова I, создавался именно с такими надеждами и упованиями. Но надежды не оправдались: ни высокого поста, ни особых милостей Невилл не получил; таким образом, в 1603—1604 годах его вновь постигло горькое разочарование.

Трагические события тех лет наложили на Невилла явный и глубокий отпечаток. Он еще более укрепился в вере и стал весьма строгим протестантом, в нем развился, по-видимому, политический радикализм; теперь это был законченный пессимист и даже, по всей вероятности, циник. Действительно, от «холодного ветра не ожидай радости» — эти трагические годы круто повернули ход английской литературы. Не стало веселых итальянских комедий и триумфальных исторических драм; им на смену пришли великие, бессмертные трагедии и так называемые проблемные пьесы. Пожалуй, только в самом конце творческой жизни, в период работы над «Бурей», Невилл примирился с реальностью, и в его душе восстановилось устойчивое равновесие.

Примечания

*. Портрет не подписан, его авторство приписывают Дусону де Крицу. — Примеч. ред.

1. См.: Duncan O.L. Op. cit. Pp. 170—171.

2. Ibid. P. 173.

3. Ibid. Pp. 173—174.

4. Ibid. P. 173.

5. Ibidem.