Глава 36. В его мозгу — источник новых фраз¹

Шекспир и Саутгемптон могли встретиться в театре — или при посредстве театра. Саутгемптон регулярно ходил на представления. По-видимому, это было главным его развлечением в Лондоне. Есть и другие связующие нити. В следующем за публикацией «Венеры и Адониса» году мать Саутгемптона, графиня Саутгемптон, вышла замуж за Томаса Хениджа; Хенидж был королевским казначеем, а следовательно, отвечал за выплату жалованья придворным актерам. Связь, конечно, слабая, но заметная, если говорить об узком и тесном мире английской придворной знати.

Поэт мог также повстречаться с графом при помощи лорда Стрейнджа; Саутгемптон был в близкой дружбе с младшим братом лорда Стрейнджа, который и сам был драматургом-любителем. Что могло быть естественнее, чем то, что молодого графа представили самому обещающему автору современности? Причем игру которого граф видел на сцене? Лорд Стрейндж и граф Саутгемптон входили также в группу сочувствующих католикам, о чем подозревал лорд Берли, и, несомненно, многие смотрели на Саутгемптона как на «надежду католического сопротивления». Шекспир хорошо подходил такой группе. Молодой граф также, по ряду сложных обстоятельств, оказался через жену в родстве со стратфордскими Арденами. Следовательно, Шекспир мог напомнить и об этом свойстве. Занятно и то, что поэт и иезуит Роберт Саутвелл, бывший некогда духовным наставником Саутгемптона, также приходился родственником Арденам. Предполагалось, не без оснований, что Шекспиру приходилось читать и даже копировать какие-то из стихов Саутвелла. Поэму Саутвелла «Жалобы святого Петра» предваряло посвящение: «Моему достойному доброму кузену, мастеру У.Ш.» от «любящего кузена Р.С.». Чувствуются родственные сближения и не нашедшие письменного отражения связи, которые нынче глубоко скрыты от нашего взора. Возможно также, что они познакомились через Джона Флорио, учившего Саутгемптона французскому и итальянскому языкам. Флорио, уроженец Лондона, происходил из семьи протестантов — беженцев из Италии. Он превосходно знал несколько языков, был способным ученым и в некотором роде придирчивым любителем театра; он заявлял, что живет в «захватывающую эпоху, когда готовы народиться открытия и каждый куст плодоносит». Эта «захватывающая эпоха» и была эпохой Шекспира. Флорио также переводил на английский язык Монтеня, и эта его работа предоставила фразы и аллюзии для «Короля Лира» и «Бури». Сам Флорио, сейчас почти забытый, был для Шекспира фигурой очень значимой. Комедии Шекспира этого периода — итальянские по месту действия, если не сказать по духу, и это смело можно приписать влиянию Флорио, который был на одиннадцать лет старше драматурга. Есть случаи, когда Шекспир демонстрирует такое подробное знание Италии, что некоторые считают — он наверняка должен был побывать в этой стране в молодые годы. Но, опять же, такие познания могут объясняться присутствием Флорио. Флорио помогал и другим драматургам. Во вступлении к своей пьесе «Вольпоне», действие которой происходит в Венеции, Бен Джонсон ставит посвящение-автограф, обращенное к Флорио, «помощнику его Муз». У Флорио была большая библиотека, с множеством итальянских книг. Нам больше нет нужды искать, откуда взялись итальянские реалии в шекспировских пьесах. Шекспир заимствовал многие фразы и образы из итальянского словаря Флорио «Мир слов»; «напрасный труд — говорить о любви», — пишет Флорио; и возможно, что Шекспир сочиняет вступительный сонет к его труду «Вторые плоды» («Second Frutes»), опубликованному в 1591 году. Флорио — одна из тех ускользающих фигур, которые время от времени возникают в шекспировской биографии и роль которых в его судьбе куда заметнее, нежели они сами.

Таким образом, протягивается много нитей между Шекспиром и Саутгемптоном. То, что они встречались, несомненно. Следующее шекспировское посвящение Саутгемптону в поэме «Обесчещенная Лукреция» носит еще более личный характер. Выдвигалось также предположение, что Шекспир адресовал свои сонеты какому-то знатному юноше, но это достоверно не известно. Недавно обнаруженный портрет ясности не внес, а только всколыхнул тему. Он был создан в начале 1590-х и изображает юношу, одетого несколько женоподобно, в румянах, губной помаде, с серьгами в ушах и с длинными волосами. Много лет он ошибочно считался портретом «леди Нортон», но не так давно установили, что это изображение Саутгемптона. Если Саутгемптон и вправду, как предполагают некоторые, был адресатом шекспировских любовных сонетов, то такая андрогинная внешность могла привлечь внимание поэта.

Возможно также, что в течение короткого времени в 1593 году Шекспир был секретарем Саутгемптона. В «Эдуарде III» есть комическая сцена между королем и его личным секретарем, которая наводит на мысли об ироническом отражении некоторого авторского опыта. Он мог работать секретарем молодого аристократа в Саутгемптон-хаусе на Чансери-Лейн, но многие ученые находили в текстах того периода скрытые аллюзии на фамильное поместье Тичфилд в Хэмпшире. Было разумнее и удобнее переехать на время чумы из Лондона в деревню. Может быть, как раз там Шекспир сочинил вторую длинную эпическую поэму с посвящением Саутгемптону — «Обесчещенную Лукрецию».

Не было ничего странного в том, что молодой писатель находился на службе у знатного лорда. Томас Кид служил какое-то время в секретарях у графа Сассекса, Лили — у графа Оксфорда, а Спенсер выполнял сходную работу при епископе Рочестерском. Позднее Саутгемптон завербовал на ту же роль в свое хозяйство поэта и драматурга Томаса Хейвуда. То, что Шекспир находился на такой службе, недоказуемо и представляет собой лишь гипотезу, но эта гипотеза никак не путает хронологию и не противоречит тому, что Шекспир был осведомлен в делопроизводстве. Он был бы превосходным секретарем.

Зафиксирован исторический факт, что в 1593 году Саутгемптон присутствовал на обеде в Оксфорде вместе с четырьмя главными покровителями английского театра: графом Эссексом, лордом Стрейнджем, графом Пембруком и лордом-адмиралом Ховардом. Все свидетельства о елизаветинском обществе или театре оставляют ощущение необычайно тесного круга. Отзвуки этой близости слышатся в созданной Шекспиром в тот период пьесе. «Бесплодные усилия любви» — своего рода загадка. Отчасти это сатира на известных современников, с таким избытком намеков и иронии, что она вряд ли могла быть предназначена для широкого зрителя. Предполагается, что в некотором смысле она сочинялась по заказу Саутгемптона, и даже высказывались догадки, что первое ее исполнение прошло в доме Саутгемптона в Тичфилде. В плане дома в Тичфилде, наверху, слева от главного входа, значится «комната для представлений».

Пьесу, с выведенными в ней знатными молодыми людьми и благородными леди, манерными педантами и школьными учителями, с ловкими остряками и тупицами, понимали по-всякому: как веселую сатиру на Саутгемптона и его окружение, на лорда Стрейнджа и его сторонников; на Томаса Нэша, на Джона Флорио, на сэра Уолтера Рэйли и пресловутую «Школу ночи». Упоминались также и прогремевший поэт-соперник Джордж Чэпмен, и другие знаменитости елизаветинского времени, известные нам сейчас менее, чем характеры из шекспировской пьесы. И она могла относиться ко всем ним сразу. Но коль скоро пьеса была столь насыщена намеками, она могла быть адресована только очень осведомленной аудитории. Шекспир мог даже заимствовать тон и построение пьесы у Джона Лили — типичнейшего придворного драматурга, а также думать о цикле сонетов сэра Филипа Сидни, «Астрофил и Стелла». Его ум и воображение занимала аристократическая сфера. Пьесу сыграли перед королевой Елизаветой в 1597 году, а восемь лет спустя Саутгемптон поставил ее в Саутгемптон-Хаусе для королевской семьи в правление Якова I. Саутгемптон имел к пьесе особенный, возможно даже собственнический, интерес. Все же это была не только элитарная драма. Она шла также и в публичном театре, и есть стихотворение 1598 года, которое начинается словами:

Я видел как-то пьесу под названьем
«Бесплодные усилия любви»...

Основной сюжет прост. Фердинанд, король Наварры, уговаривает трех своих приближенных в течение трех лет заниматься вместе с ним изучением наук; на это время они отказываются от всяких контактов с женщинами. Как раз тогда в его королевство приезжает принцесса Франции с тремя благородными придворными дамами; результат предсказуем. Король и его подчиненные влюбляются и нарушают обет. Б финале пьесы гонец приносит известие о смерти отца принцессы, и всем развлечениям приходит конец. На крепкую, но тонкую нить сюжета в придачу к разным комическим ситуациям нанизывается широкий круг аллюзий, характеров и острот. Ряд параллелей и отсылок действительно широк. Королевский двор в пьесе свободно выкроен по образцу реального королевского двора в Наварре, откуда Шекспир даже заимствовал имена для своих придворных. Бирон, Лонгвиль, Дюмен восходят к герцогу де Бирону, герцогу де Лонгвилю и герцогу де Майенну. Вряд ли Шекспир намекает на политическое соперничество французов между собой; гораздо вероятнее, что он нашел их имена в современных памфлетах и вынул из контекста. Это вообще был его типичный прием — он вдохновенно использовал все, что оказывалось под рукой. Характер Армадо, который представлен как «хвастун-испанец», списан, похоже, с Гэбриела Харви, особо склонного к аффектации ученого и поэта. Почти не вызывает сомнений, что его паж Мотылек — карикатура на Томаса Нэша; когда Армадо обращается к Мотыльку «мой добрый Ювенал», это выпад в сторону Нэша, примерявшего на себя роль римского сатирика Ювенала. Шутка состоит в том, что Харви и Нэш в действительности были злейшими врагами и на протяжении нескольких лет вели друг с другом памфлетную войну. Тем комичней оказалась выдумка вывести их на сцене в образах испанского гранда и его пажа. Шекспир всегда подмечал наметанным глазом странности современников. Возможно, имеет значение и то, что Нэш в это время претендовал наряду с Шекспиром на покровительство Саутгемптона. Шекспир нашел остроумный способ разобраться с соперником.

Роль Олоферна, или «Педанта», как он определяется в перечне действующих лиц, столь же очевидно восходит к образу Джона Флорио; он говорит так, будто проглотил составленный Флорио словарь, цитирует взятые оттуда определения и использует итальянские фразы из книги Флорио «Вторые плоды». Есть и другие связи с контекстом современности. Дать королю Наварры имя Фердинанд значило провести параллель между ним и лордом Стрейнджем, которого звали Фердинандо; Стрейндж мог смотреть пьесу в компании Саутгемптона. Также в тексте имеется отсылка к «Школе ночи» («school of night»), хотя некоторые исследователи полагают, что это «мрак» («scowl») или одеяние («suit») ночи. Если это в самом деле школа, то, возможно, имеется в виду ученый кружок вокруг сэра Уолтера Рэйли, чьи авантюрные занятия алхимией снискали кружку название «школа безбожия».

«Бесплодные усилия любви» написаны в самом изощренном шекспировском стиле, напоминающем сонеты и длинные эпические поэмы, которые он уже написал или писал в то же самое время. Из всех шекспировских пьес эта — с самыми трудными рифмами; рифмованные двустишия в особенности подчеркивают замкнутость опыта, лежащего в основе пьесы. Это искусственный мир, где заметнее всего становятся образцы и параллели. Но в пьесе еще более сорока раз встречается слово «wit» — «остроумие». Это игровой мир. И потому эта пьеса в то же время и пьеса каламбуров. То, как в ней проявляется драматическая и языковая виртуозность Шекспира, — почти чудо. Устремляясь вперед за композицией, он иногда спотыкается на образе, который появится в его творчестве позже. Уилл Кемп в роли шута Башки произносит: «My sweet ounce of mans flesh, my in-conie Jew»², предваряя строки из «Венецианского купца».

В романе Томаса Манна «Волшебная гора» композитор Адриан Леверкюн задумывает эту пьесу в музыкальном варианте как «возрождение оперы-буфф, в духе самой изощренной насмешки и пародии на изощренность; что-то в высшей степени шутливое и сногсшибательное». Рассказчик в романе называет это «бурным юношеским сочинением Леверкюна», как можно сказать и о самой пьесе. Хотя «Бесплодные усилия любви» и есть почти что опера-буфф. С ее экстравагантностью и сладострастностью, с ее бурной изобретательностью, изобильностью, украшательством, быстрой сменой ритма, с испытанием всех возможностей и нюансов английского языка шестнадцатого столетия — это одна из умнейших пьес, сочиненных когда-либо. Так, один из французских придворных рассуждает об остроте женских насмешек: «Мысль тщетно ловит смысл их разговора, / Но как его осмыслишь, если мчится / Он побыстрей, чем ветер, пуля, птица»³. Шекспир написал несколько сонетов для этой пьесы, которые были потом включены в антологию «Страстный паломник»⁴, куда вошли два «настоящих» сонета Шекспира. «Смуглая леди» этих сонетов имеет, как кажется, некоторое отношение к одной из приближенных принцессы, Розалине, о которой сказано: «Она лицом черна, как эбонит»⁵. Связи налицо. Другой вопрос, реальные они или надуманные.

Интерпретировать текст сложно еще и потому, что через пять лет после первого спектакля в 1593 году, Шекспир, прежде чем показывать пьесу при дворе Елизаветы, переделал ее. Многое изменил или выбросил, многое добавил. Опубликованный текст пьесы, игравшейся перед королевой, объявлялся как «вновь исправленный и дополненный У. Шекспиром». Печатник, тем не менее, не всегда отражал внесенные изменения. Похоже, что драматург делал пометки на полях или вставлял добавочные листы, слегка выделяя то, что собирался выкинуть. Так, в этом тексте одна за другой могут идти две версии одного и того же монолога.

Загадка пьесы «Бесплодные усилия любви» становится еще загадочней, если обратиться к ее продолжению под названием «Вознагражденные усилия любви». Она входит в перечень шекспировских пьес, составленный современником в 1598 году, и книжный каталог 1603 года подтверждает, что она была напечатана и распродана. Но до нас не дошло ни одного экземпляра. Были попытки идентифицировать ее с «Укрощением строптивой» и «Как вам это понравится», но разница в названиях является серьезным препятствием к этому. Остается просто допустить, что это еще одна «утраченная» пьеса Шекспира наряду с другой «утраченной» пьесой, озаглавленной «Карденио».

Шекспир чувствовал себя легко среди придворной аудитории и с сочинением придворной комедии «Бесплодные усилия любви» оказался в роли привилегированного слуги. Он знал формальности и неформальности придворной жизни и знал, каким тоном знатные господа говорят друг с другом. Он был как дома среди самых значительных ученых и литераторов — иными словами, входил в один из достаточно влиятельных кругов елизаветинского общества. В «Бесплодных усилиях любви» находим также намеки на военные походы графа Эссекса; один биограф предположил даже, что пьеса частично «отдает ему дань», и, конечно, сам Саутгемптон был верным союзником Эссекса в мире дворцовых интриг. Если Шекспир и не принадлежал к «кругу Эссекса», то хорошо знал тех, кто составлял этот круг. Говоря о близости интересов, можно также отметить, что, не будучи диссидентом, Шекспир тесно общался с ярыми приверженцами старой веры. Саутгемптон, Стрейндж, католичество — вот где сосредоточены его личные интересы.

Примечания

1. «Бесплодные усилия любви», акт I, сцена 1.

2. «О, лакомый кусочек! Лукавства перл бесценный». Акт III, сцена 1. Пер. Ю. Корнеева.

3. Акт V, сцена 2. Пер. тот же.

4. Издатель У. Джаггард в 1599 г. выпустил книжечку, куда вошли два ранее не публиковавшихся сонета Шекспира и песня из «Бесплодных усилий любви», а также стихотворения нескольких второстепенных поэтов. Он дал сборнику название «Страстный паломник» (The Passionate Pilgrim) и объявил его целиком принадлежащим перу Шекспира.

5. Акт IV, сцена 3.