Глава 89. Признаться, мне уже немало лет¹

Весной 1614 года в «Нью-Плейс» остался на ночлег один проповедник. Он должен был читать проповедь в часовне ратуши, буквально в двух шагах от шекспировского дома, и городские власти вернули семейству Шекспиров 20 пенсов в счет стоимости «кварты хереса и кварты кларета», купленных для угощения неизвестного священника. Никто не знает, присутствовал ли хозяин при этом событии, хотя, скорее всего, он проводил больше времени в Стратфорде, чем в надвратном доме монастыря Блэкфрайерз. Похоже, что в то время он уже отошел от дел, по крайней мере частично; это можно заключить хотя бы из того очевидного факта, что он уже не писал и не участвовал в написании пьес. Тем не менее он все еще ездил в Лондон и возвращался обратно.

Его первый биограф, Николас Роу, утверждает:

Позднейшая часть его жизни прошла, как любой разумный человек для себя бы пожелал, в комфорте, на покое и в общении с друзьями. Ему посчастливилось купить себе имение, соответствующее его возможностям и желанию; говорят, что он прожил перед смертью несколько лет в родном Стратфорде.

Нет никаких причин сомневаться в том, что суть вещей тут изложена верно, хотя тут не придается должного значения покупке надвратного дома в Блэкфрайерз. Называли целый ряд причин уединения. Он вернулся, потому что устал и был болен. Он вернулся, потому что знал, что умирает. Он вернулся, чтобы переработать свои пьесы для последующей публикации. Все догадки в равной степени верны или не верны.

Николас Роу также сообщает, что «его располагающий нрав и добродушие помогли ему свести знакомство и подружиться с джентльменами, жившими по соседству». Этот круг «джентльменов», безусловно, включал в себя всех уважаемых людей города, многих из которых он знал всю жизнь и впоследствии припомнил в завещании. Были среди них, например, Комбы, проживавшие в самом просторном доме Стратфорда, одно из самых богатых семейств в Уорикшире. Было семейство Нэш, крупные землевладельцы, проживавшие по соседству с «Нью-Плейс». Был также и Джулиус Шоу, весьма процветающий торговец шерстью и судебный пристав города; он жил через два дома от «Нью-Плейс». Были, разумеется, и другие соседи, в том числе и близкие родственники, жившие поблизости. Это были люди, с которыми он виделся каждый день, с которыми он здоровался и вел беседы. Шекспир в то время ощущал свою близость с семьей и родным городом сильнее чем за всю свою жизнь, начиная с самого детства. Можно сказать, что круг замкнулся. Темы возрождения и обновления, такие знакомые по его поздним драмам, были теперь так близки ему самому.

К числу городских жителей, с которыми Шекспир хоть и не дружил, но был наверняка знаком, относилась и местная знать. А именно сэр Генри и леди Рэйнсфорд, которые жили в Клиффордских палатах вблизи Стратфорда. Джон Холл, зять Шекспира, был их врачом; но у них были дружеские отношения и с другим заметным поэтом Уорикшира, Майклом Дрейтоном. Джон Холл однажды лечил его настоем под названием «сироп из фиалок». Дрейтон, так же как и Шекспир, проделал путь от никому не известного жителя Уорикшира до литератора, прославившего английскую словесность, и, что, возможно, важнее всего остального, поднялся до статуса джентльмена. Они следовали разными дорогами, и Дрейтон достиг литературных высот, сделавшись сперва известным драматургом; он стал английским «лауреатом» и мог рассчитывать на памятник в Вестминстерском аббатстве, тогда как Шекспиру пришлось довольствоваться бюстом в местной церквушке. В драмах Шекспира встречаются аллюзии на пьесы Дрейтона, а Дрейтон восхваляет Шекспира в ряде известных стихотворений. Дрейтон был близким другом «кузена» Шекспира, Томаса Грина², который жил какое-то время в «Нью-Плейс». Викарий Стратфорда полагал, что «веселая встреча» Дрейтона, Шекспира и Бена Джонсона в городе стала причиной смерти Шекспира. Не опасаясь ошибки, мы можем сделать вывод, что они были хорошо знакомы и встречались где-то поблизости.

Нельзя не сказать и о Фулке Гревилле, лорде Бруке, сыне и наследнике Фулка Гревилла из Бошамс-Корт, сыгравшего столь важную роль в делах Стратфорда. Как поэт и драматург, Гревилл очень хорошо знал Шекспира и оставил после себя загадочную запись, где сообщал, что был в каком-то смысле «господином» Шекспира.

Существовал и более обширный уорикширский «круг», включавший людей из Миддл-Темпла, таких, как Гревилл и Грин, которые считали, что близко связаны друг с другом. В Англии начала семнадцатого века территориальные и наследственные связи были еще очень крепки, поэтому возвращение Шекспира в Стратфорд по завершении его лондонской карьеры было естественным и неизбежным.

Однако в начале лета 1614 года часть города охватил «внезапный и страшный пожар». Разрушительная сила пламени была «столь велика (ветер над Стратфордом дул сильнейший), а огонь распространился на всю округу, и весь город подвергался опасности полного истребления». Всего были уничтожены пятьдесят четыре дома, вместе со всеми хлевами, флигелями и конюшнями общей стоимостью 8000 английских фунтов. Это было бедствием для Стратфорда, который уже дважды при жизни Шекспира подвергался воздействию разрушительного огня, и для пострадавших были собраны благотворительные пожертвования. Дом Шекспира и все остальное его имущество не пострадали.

Шекспир тем не менее был вовлечен в разгоревшуюся в тот год дискуссию об огораживании общинных земель в окрестностях города. Похоже, он, как правило, оставался вдалеке от местных проблем. За три года до этой истории наиболее влиятельные домовладельцы Стратфорда собирали деньги для того, чтобы протолкнуть в парламенте законопроект «О починке проезжих дорог»; в списке было семьдесят одно имя, но имя Шекспира было добавлено после Томасом Грином, на полях с правой стороны. Вполне вероятно, что Шекспир внес свою долю в самый последний момент.

Его вмешательство потребовалось осенью 1614-го в связи с неприятностями в соседней деревушке Уилкомб, где Шекспиру принадлежал участок земли. Уильям Комб, один из младших представителей рода, так хорошо знакомого Шекспиру, унаследовал в этом районе имение своего дяди. Заодно с Артуром Мейнворингом, управляющим лорда-канцлера Эллесмера, он замыслил проект огораживания земель старого Стратфорда и Уилкомба. Это увеличило бы производительность сельского хозяйства, но земли были бы отданы под пастбища для овец, а не для посевов. Как следствие, выросли бы цены на зерно и были бы введены ограничения на общественное пользование этой землей для выпаса скота. Это был старый спор, в котором наиболее предприимчивые землевладельцы обычно противостояли тем, кто поддерживал общественные интересы. Уильяму Комбу и Мейнворингу бросил вызов городской совет Стратфорда, где наиболее шумным их противником был Томас Грин. Так что «кузен» Шекспира был на ножах с друзьями Шекспира.

Сам Шекспир за это время подписал отдельный договор с Мейнворингом, по которому ему полагалось возмещение убытков «за любой ущерб и помехи», которые понесут его десятины в результате запланированного огораживания. Шекспир не был готов присоединиться ни к той, ни к другой стороне, он защищал исключительно собственные финансовые интересы. Томас Грин отправился в Лондон защищать интересы города в Вестминстере и в середине ноября заехал к своему «кузену» «проверить, как он поживает». Так что Шекспир вернулся в Лондон и, вероятно, остановился в Блэкфрайерз, чтобы присматривать за придворными постановками своих пьес. Грин спросил у него про огораживание, и

он [Шекспир] рассказал мне [Грину], что они его уверяли, будто собираются поставить ограду не далее евангельского куста, а оттуда прямо (оставляя часть лощины в открытом поле) до отверстия в живой изгороди Клоптона и захватить участок в Солсбери; и что они собираются осмотреть земли в апреле и выдать вознаграждение тогда, а не ранее.

Так что Шекспир был хорошо информирован относительно плана Комба и Мейнворинга и знал досконально, что именно они предлагают огораживать. Он, очевидно, был прекрасно знаком с топографией местности, и это вполне естественно для человека, который знал эти места с раннего детства. Однако и тут он отказался занимать определенную позицию в споре между близкими ему людьми. Он сказал Грину, что, по его мнению, все это ничем не закончится, и Джон Холл с ним согласился. Его зять приехал в Блэкфрайерз вместе с ним и присутствовал при этом разговоре. Неизвестно, в каком качестве он сопровождал Шекспира, как родственник или как врач.

Тем не менее что-то все-таки было сделано. К концу года Комб и Мейнворинг сажали живые изгороди и копали канавы, готовясь к огораживанию земель, а Томас Грин присутствовал на собрании местной знати. Он заметил, что послал «моему кузену Шекспиру копии всех обещаний, которые мы дали, а также сообщил о тех неудобствах, которые последуют в результате огораживания». Очевидно, что поддержка и совет Шекспира считались важными для их кампании. Когда копать и сажать продолжили, магистрат Стратфорда распорядился зарыть ямы, и последовали стычки между заинтересованными сторонами. Комб обозвал членов магистрата «пуританскими мошенниками». Но тогда женщин и детей тоже отправили засыпать вырытые ямы.

Вопрос отложили до весны, и уорикский суд присяжных воспрепятствовал выполнению планов Комба и Мейнворинга без достаточного обоснования. Комб продолжал настаивать и дошел даже до того, что выселил всю деревню Уэлкомб. Здесь имя Шекспира снова появляется в исторических документах в связи с запиской Томаса Грина о том, что «У. Шекспир говорил Дж. Грину, что не смог запретить огораживания Уэлкомба». Слово «beare» здесь, похоже, означает «bar», то есть «запретить», и тогда суть шекспировских слов ясна: процесс ограждения будет продолжаться. Оказалось, он ошибался. Верховный судья Королевского суда в результате запретил Комбу предпринимать дальнейшие действия.

Некоторые историки критиковали реакцию Шекспира на кризис, связанный с огораживанием земель, и винили его в том, что он не встал на сторону «простого народа» в споре о земле. Но он мог попросту верить, что процесс огораживания в целом пойдет на пользу. Вероятнее же всего, он вообще мало чему верил. Возникает ощущение, что Шекспир вообще был не способен принять чью-либо сторону в споре и оставался нарочито беспристрастным даже в делах, имеющих к нему непосредственное отношение. Трудно представить себе Шекспира раздосадованным, высокомерным или злым. Похоже, что его главной заботой было сохранение его собственных средств. В любом случае то, как он относился к огораживанию земель, заставляет думать, что покорность и фатализм, которые он проявлял по отношению к делам этого мира, созвучны последней строке его последней пьесы — ... Итак, пойдем же и свой долг исполним³.

Примечания

1. «Укрощение строптивой», акт II, сцена 1. Пер. М. Кузмина.

2. Томас Грин называл себя «кузеном» Шекспира, хотя родственной связи между ними не обнаружено. Возможно, в обращении «кузен» проявлялись дружеские чувства.

3. См. сноску 3 к предыдущей главе.