Шекспир. Историческая перспектива

Знаменитые слова Гоголя о Пушкине: «это русский человек в его развитии»¹, — содержат необходимую для оценки национального гения мысль о значении исторической перспективы, временной дистанции во взгляде на него. Мысль эту продолжил Достоевский: «Для всех русских он (Пушкин) живое уяснение, во всей художественной полноте, что такое дух русский, куда стремятся все его силы и какой именно идеал русского человека»².

«В развитии», «живое уяснение», «во всей художественной полноте», «куда стремятся все его силы», «идеал» — вот главные составные части оценки великого писателя; каждая из частей очень объемна и сложна. А между тем каждая есть своего рода непременное условие, требование, выполнив которое, только и можно понять писателя как явление. Стало быть, требование максимальное. «Живое уяснение», «художественную полноту», хотя бы отдельно взятые, трудно постичь, а тут во чтобы бы то ни стало необходимо еще органически соединить все стороны. Естественно, что одно, два, три, даже многие индивидуальные усилия оказываются не способны произвести эту работу. И только такой могущественный двигатель, как Время (то есть бесчисленные, сами собой складывающиеся по ходу истории достижения поколений), в самом деле вполне уясняет, раскрывает гигантов — Гомера, Данте, Рабле, Шекспира, Сервантеса, Гете, Пушкина. Подобно тому, как едва ли не все население Лилипутии переносило Гулливера с одного места на другое.

Конечно, исключительный сдвиг происходит, когда следом за таким гигантом является фигура, достигающая его уровня. Но все же... Среди свойств исполина особенно отличительным служит, должно быть, «полнота». Пример Пушкина в этом отношении показателен. Тотчас за ним в нашей литературе поднялись великаны, казалось бы, равные ему.

Однако «никто из них не заменил Пушкина целиком; каждый взял на себя лишь часть его «нагрузки», и все вместе они обязаны Пушкину своим художественным совершенством»³.

Суждение глубокое; выполняя заветы Пушкина, оправдывая многие из его пророчеств, наши великие писатели все-таки не повторяли пушкинской цельности. Стало быть, сам Пушкин понят пока что только частично.

Даже Гоголь, Белинский, Ап. Григорьев и Достоевский, которые столь проникновенно уловили, как будет познан наш величайший поэт, сами все-таки сумели его истолковать только в меру своей собственной, так сказать, тенденциозности.

В общем сознании, в общей памяти движутся разные «Пушкины», уменьшенные, усекновенные против многообъемлющего — Пушкина. Гоголь и наметил, собственно, когда дробные грани, возможно, вновь сольются в цельный облик — лет через двести, отсчитывая от пушкинского времени. Не то что явится живой, как говорится, «новый Пушкин», а историческая перспектива прояснит того, единственного, сделав его опять «живым»; возникнет посмертная полнота личности поэта.

Мы находимся примерно на половине этого исторического пути. Уже есть возможность наблюдать следы работы времени над Пушкиным. И вместе с тем хорошо видно, где историческая перспектива еще не дает отчетливого «фокуса», в чем до сих пор не открылось ясности. Мы стали бы льстить своей проницательности, если взялись бы думать, будто нам вполне понятно, что значили для Пушкина такие фигуры, как Борис Годунов и Иван Петрович Белкин, Пугачев и Пелымов (из начатого романа), понятно по крайней мере настолько, насколько поняты были в эволюции поэта Алеко и Онегин, насколько проясняется смысл пушкинского перехода от байронизма ко «взгляду Шекспира». Имеются, конечно, верные намеки и наблюдения, но опять-таки в отдельности, разрозненные, и нет цельного понимания, куда в самом деле были, скажем, в «Повестях Белкина» устремлены силы и взгляд Пушкина.

Шекспир отдален от нас на три с половиной века. Видно, что прояснилось в нем с движением времени. Слишком много, например, после Гамлета было гамлетов, чтобы относительно литературной родословной и психологической природы этого характера по-прежнему оставались сомнения. Однако некоторые «узлы» шекспировского творчества, несмотря и на расстояние в три с лишком столетия, еще не раскрыли полностью своего существа. Секрет в том, как эти «узлы» развязать без того, чтобы односторонне тянуть за какой-нибудь конец. Всякий «узел» должен распасться как бы сам собой, без видимого нажима, — для этого требуется конгениальное Шекспиру волшебство, и, действительно, одно лишь время способно будет в дальнейшем показать его. Нам же остается по мере сил, как можно более пристально, всматриваться в многосложное сплетение разных линий Шекспировского творчества.

Примечания

1. Н.В. Гоголь. Несколько слов о Пушкине. — Сб. «А.С. Пушкин в русской критике». М., Гослитиздат, 1953, стр. 41.

2. Ф.М. Достоевский. Введение к статьям о русской литературе. — Полное собрание художественных произведений, т. XIII. М.—Л., ГИЗ, 1930, стр. 61.

3. Андрей Платонов. Пушкин и Горький. — «Литературный критик», 1937, № 6, стр. 72.