Дополнительные функции персонажей

Самый разительный пример такого выхода из образа встречается в «Ричарде III». Кровопийце нужен человек для исполнения нового чудовищного замысла — убийства маленьких принцев. Ричард спрашивает пажа, не знает ли он кого-нибудь готового за деньги совершить убийство. Паж сразу же называет некоего Тиррела, которого «золото прельстит... на что угодно» (IV, 2, 38). Знакомство заказчика и исполнителя происходит так:

Ричард
Решишься друга моего убить?

Тиррeл
      Готов милорд;
Но предпочел бы двух врагов убить.

(IV, 2, 70. АР)

Коротко и ясно дан облик бессовестного наемного убийцы.

В следующей сцене он появляется и рассказывает, как выполнил волю Ричарда III, и трудно поверить своим ушам, потому что устами Тиррела говорит не Тиррел:

Кровавое свершилось злодеянье,
Ужасное и жалкое убийство,
В каком еще не грешен был наш край!
Дайтон и Форест, купленные мною,
Чтоб в бойне жесточайшей поработать,
Два стервеца, два кровожадных пса,
Мне говоря о жалостном убийстве,
Растроганные, плакали, как дети.
«Вот так, — сказал мне Дайтон, — дети спали».
«Так, — Форест перебил, — обняв друг друга
Невинными и белыми руками.
Их губы, как четыре красных розы
На летней ветке, целовались нежно.
Молитвенник лежал на их подушке;
И это все во мне перевернуло;
Но дьявол...» — тут мой негодяй замолк,
И Дайтон продолжал: «Мы задушили
Сладчайшие, нежнейшие созданья,
Которые природа сотворила».
Раскаяньем и совестью терзаясь,
Они умолкли; я оставил их.
Весть королю кровавому принес я.

(IV, 3, 1. АР)

После этого Тиррел деловито и лаконично докладывает королю, что поручение исполнено.

С позиций правдоподобия и психологической достоверности рассказ Тиррела никак не может быть объяснен. Мало того, что Тиррел, в предыдущей сцене представший как отпетый негодяй, вдруг осознал чудовищность преступления, — нанятые им убийцы тоже оказались сентиментальными плаксами.

В чем же здесь дело? Просто в том, что в данном месте пьесы нужен вестник для сообщения зрителям об убийстве маленьких принцев. Но фактической справки драматургу недостаточно. Она должна быть эмоционально впечатляющей. Вот и приходится Тиррелу перестать быть самим собой и выполнить обе функции, необходимые для драмы.

Эту особенность персонажей Шекспира следует подчеркнуть. Все они обладают определенным характером, судьбой, местом в разыгрывающейся драме, но вместе с тем они остаются актерами, которые выполняют дополнительные задачи, необходимые для полноты драматического действия. Роль вестника им достается нередко. Иногда один из них играет роль Пролога. Обычно задачу утихомирить толпу, собравшуюся в театре, и сказать, о чем будет пьеса, выполнял один из главных актеров труппы, может быть даже исполнитель главной роли. (Если последнее предположение верно, то оно войдет в число причин, объясняющих, почему, как правило, герой появляется не сразу в начале действия, а некоторое время спустя, во второй сцене или в конце первой.) Но не обязательно один и тот же актер исполнял и пролог, к эпилог. Так, в «Мере за меру» герцог произносит эпилог, но пролог он произнести не успел бы, потому что уже в первой сцене выступает как действующее лицо.

Пролог представлял собой самостоятельную роль только тогда, когда он выступал на протяжении всей пьесы, как в «Генри V» и «Перикле». Зато эпилог всегда произносит одно из главных действующих лиц. В «Двух веронцах» — Валентин, в «Как вам это понравится» — Розалинда, в «Мере за меру» — герцог, в «Зимней сказке» — Леонт, в «Буре» — Просперо.

В исторических драмах и трагедиях эпилог произносит победитель в драматическом конфликте, глава государства или тот, к кому переходит задача восстановления порядка.

Особо следует сказать о «Короле Лире». В доброкачественном тексте фолио 1623 года, положенном в основу канонического издания сочинений Шекспира, последние слова произносит Эдгар. Он достаточно высокопоставленное лицо — законный наследник герцога Глостера. Кроме того, из участников трагического конфликта он единственный остался в живых, победив на поединке брата. Но в издании трагедии, вышедшем при жизни Шекспира (1608), последние слова произносит «герцог», то есть Олбени, муж Гонерильи. Именно он возглавлял английские войска, отразившие вторжение французов, приведенных Корделией, и из всего королевского семейства только он не погибает, престол переходит к нему. По порядку, принятому Шекспиром, в государственных драмах заключительное слово должен произносить глава государства. Поэтому некоторые редакторы, вопреки тексту фолио, отдают последние слова Олбени.

Иногда Шекспир отступал от заведенного порядка, особенно в комедиях. В «Сне в летнюю ночь» последнее слово принадлежит проказнику Пэку, — он ведь и учинил всю комическую кутерьму, вылив волшебный сок не только в глаза спящей Титании, но и двух молодых пар, бежавших в лес, так что в известном смысле он — творец всей этой комедии и по праву заключает:

Коль я не смог вас позабавить...

(V, 2, 430. ТЩК)

В «Двенадцатой ночи» последние слова пьесы произносит герцог, но за этим следует еще песенка шута Фесте. Действительным концом пьесы является эпилог герцога. Песня Фесте принадлежит к дивертисменту, то есть той части спектакля, которая следовала за окончанием пьесы, — исполнялась песенка и танцевалась джига. В «Много шума из ничего» формального эпилога нет (может быть, он не сохранился), но, пожалуй, уместно, что последнее слово в комедии остается за Бенедиктом.

В «Виндзорских насмешницах» — самый оригинальный комический финал: трое наиболее одураченных исходом запутанной интриги — Фальстаф, миссис Пейдж и Форд — добродушно признаются в своем проигрыше.

Самый страшный эпилог — в «Троиле и Крессиде». Его произносит сводник Пандар, и его слова полны презрения к человеческому роду, погрязшему в пороках и разврате. Все гнусно, и он покидает сцену, оставляя зрителям «в наследство» дурные болезни.

В «Все хорошо, что кончается хорошо» эпилог произносит французский король, при этом он дает знать публике, что роль его изменилась:

Спектакль окончен. Я уж не король,

Я лишь бедняк, игравший эту роль.

(V, 3, 335. МД)

Так обнажается еще одна из условностей шекспировского театра.