Малый мир человека

Фраза принадлежит Шекспиру. Ее произносит придворный, сообщая Кенту, ищущему Лира, что старый король попал в бурю и —

Всем малым миром, скрытым в человеке,
Противится он вихрю и дождю.

(III, 1, 10. БП)

Это выражение возвращает нас к системе мировоззрения шекспировского времени. Согласно ей каждая сфера жизни в своих пределах повторяет общие законы бытия. Вселенная и весь великий мир устроены гармонично. Гармонична и каждая часть его.

Тот же принцип составляет основу человека как живого существа. Он — маленькая копия вселенной, разделен на сферы или части, каковыми являются его органы. Между человеком как живым существом и государством как своего рода организмом существует соответствие. О тех соответствиях, которые существуют между государственным и человеческим организмом, говорит в «Кориолане» Менений Агриппа, пытаясь успокоить бунтующий народ. Он рассказывает такую притчу:

Однажды возмутились против чрева
Все части человеческого тела,
Виня живот за то, что, словно омут,
Всю пищу поглощает он, а время
Проводит в лени и безделье праздном,
Тогда как остальные члены ходят,
Глядят и слышат, чувствуют и мыслят.
Друг другу помогая и служа
Потребностям и устремленьям общим
Родного тела.

(I, 1, 99. ЮК)

Отвлечемся от политической морали, которую хочет вывести из этого сравнения Менений Агриппа, и сосредоточим внимание только на ренессансной «физиологии». Подобно тому, как в государстве у каждого сословия своя функция в общей гармонии, так и члены тела имеют свои задачи, подобные людским. Глаз — бдительный страж, чело — носит венец, то есть является главой малого мира человека, сердце — советчик во всех делах, язык — вестник, трубач, нога — конь, рука — воин. Именно так определяет функцию каждой части тела первый горожанин, подхватывающий сравнение сенатора (см. I, 1, 119). Менений заключает свою притчу, приводя ответ живота взбунтовавшимся членам:

Живот неторопливый был разумней
Хулителей своих и так ответил:
«Вы правы в том, мои друзья сочлены,
Что общий харч, которым вы живете,
Мне первому идет. Но так и надо.
Затем, что телу призван я служить
И житницей и лавкой. Не забудьте,
Что соки я по рекам кровяным
Шлю к сердцу во дворец и к трону мозга.
Что по извивам и проходам тела
Все — от крепчайших мышц до мелких жилок —
Лишь я питаю жизненною силой.
Но, добрые друзья мои, хоть всем вам...
        ... и не видно.
Чем каждый в одиночку мне обязан,
Я вправе заключить, что отдаю
Вам лучшую муку и оставляю
Лишь отруби себе.

(I, 1, 131. ЮК)

В словах Менения Агриппы очень наглядно выражен принцип согласия, который лежит в основе работы организма. Но все это, так сказать, первая ступень. Тело обладает внутренними органами, имеющими значение для характера человека.

Очень важную роль играют гуморы (humours) — разные виды жизненной влаги, определяющие различные темпераменты. Их всего четыре: кровь (sanguis), желчь (choler), флегма (phlegm) и меланхолия, откуда происходит до сих пор бытующее определение темпераментов — сангвиник, холерик, флегматик и меланхолик.

Тип меланхолика, появившийся в литературе и драме конца XVI — начала XVII века, служил выражением разочарования, охватившего значительные слои общества. Тогдашняя психология сначала находила этому только физиологическое объяснение — в том, что у многих людей разлился в теле гумор меланхолии. Великий писатель начала XVII столетия Роберт Бертон в «Анатомии меланхолии» (1620) показал не только физиологические, но и общественные причины этой повальной эпидемии, которую с полным правом можно назвать «болезнью века».

Первый меланхолик у Шекспира — венецианский купец Антонио. Появляясь перед нами, он жалуется: «Не знаю, отчего я так печален» (I, 1, 1). В этом настроении он пребывает до конца. Образ этот подан с симпатией. В «Как вам это понравится» выведен другой тип меланхолика — Жак, и его мрачное умонастроение явно осмеивается. Но в нем не только преобладает гумор меланхолии. В нем сильно играет желчь, и он жаждет «всю правду говорить», чтобы «прочистить желудок грязный мира» (II, 7, 59). Образ «желудок мира» может быть понят из аналогии, приводимой Менением Агриппой. Желчность сочеталась с недовольством.

Когда Гамлет признается Розенкранцу и Гильденстерну, что «последнее время — а почему, я и сам не знаю — я утратил веселость... на душе у меня тяжело... из людей меня не радует ни один; нет, также и ни одна...» (II, 2, 337), — он называет типичные проявления меланхолии. Добавим, что одним из проявлений меланхолии считалось пренебрежение к своему внешнему виду и одежде. Розалинда, перечисляя признаки меланхолии, называет «исхудалые щеки», «ввалившиеся глаза», «нестриженую бороду», «Затем чулки ваши должны быть без подвязок, шляпа без ленты, рукава без пуговиц, башмаки без шнурков, и вообще все в вас должно выказывать неряшливость отчаяния» (III, 2, 392). Сравним с этим описанием рассказ Офелии о том, в каком виде появился перед ней Гамлет:

    в незастегнутом камзоле,
Без шляпы, в неподвязанных чулках,
Испачканных, спадающих до пяток,
Стуча коленями, бледней сорочки
И с видом до того плачевным...

(II, 1, 78. МЛ)

Сам Гамлет корит себя за то, что у него

    печень голубиная — нет желчи,
Чтоб огорчаться злом.

(II, 2, 605)

Мы видим, таким образом, в характеристиках персонажей признаки, заимствованные из понятий псевдонауки средних веков и Возрождения. И это еще не все.

Особенно существенным является положение о соотношении души или разума и телесных функций в человеке. Разум — та духовная субстанция, которая приближает человека к богу и ангелам. Это — высшая способность человека. В идеале в нем должны гармонически сочетаться духовные и телесные способности. Один из гуморов особенно опасен для человека — кровь. Не подчиняясь разуму, она может увести человека с нормального жизненного пути, взыграть и разгорячить настолько, что разум окажется замутненным.

Идеальный человек, по определению Гамлета, — тот.

Чья кровь и разум так отрадно слиты,
Что он не дудка в пальцах у Фортуны,
На нем играющей.

(III, 2, 74. МЛ)

Борьба разума и крови в человеке, как отражение борьбы добра и зла в его природе, проходит через трагедию «Отелло» в качестве одного из основных мотивов. Отелло случалось в жизни подчиняться веленьям крови, в чем он признается сенату, когда его обвиняет Брабанцио, но благородный мавр перед небесами каялся «чистосердечно в согрешеньях крови» (I, 3, 123). Отелло сумел подчинить кровь разуму, и именно такого Отелло полюбила Дездемона.

Яго тоже знает о том, что разум должен держать кровь в узде. Он поучает Родриго: «Если бы у весов пашей жизни не было чаши разума в противовес чувственности, то наша кровь и низменность нашей природы приводили бы нас к самым извращенным опытам. Но мы обладаем разумом, чтобы охлаждать паши неистовые порывы, наши плотские влечения, наши разнузданные страсти» (I, 3, 330. МЛ). Однако разум, в который верит Яго, — холоден, лишен теплоты душевных чувств и исключает любовь. Она для него — один из сорняков в саду жизни. Поэтому он презирает Родриго за то, что тот столько душевных сил отдает страсти. Любовь Отелло и Дездемоны он тоже считает горячкой крови (lust of blood; I, 3, 339) и заверяет Родриго, что она быстро пройдет. Он повторяет эту мысль и па Кипре: «Когда кровь утомится игрой» (II, 1, 229), — утешает он Родриго, — Дездемона пресытится Отелло.

Яго, конечно, лжет ему, но для нас интересно наблюдать, как все время возникает тема крови и разума в человеке. Адский замысел Яго в том и состоит, чтобы нарушить равновесие, которое воспитал в себе Отелло. Ночная потасовка на Кипре, фактически спровоцированная Яго, почти приводит к тому результату, которого он добивается. Вышедший на шум Отелло разгневан на тех, кто затеял драку:

    Видит небо, кровь во мне
Готова свергнуть власть разумной воли,
И страсть, темня рассудок, начинает
Брать верх.

(II, 3, 203. МЛ)

Здесь очень точно в терминологии эпохи описан душевный процесс, который мы будем наблюдать в драматических эпизодах превращения Отелло из разумного существа в слепца, одержимого страстью ревности. На этот раз Отелло удается совладать с собой. Но кровь возьмет верх над разумом, когда Яго возбудит его ревность. Стоило Яго растравить душу Отелло и уверить его, что Дездемона передарила Кассио платок, который он ей дал, как Отелло уже вне себя, и у него вырывается крик: «О кровь, кровь, кровь!» (III, 3, 451). Она уже затемнила его разум.

Это замечает и Лодовико, прибывший на Кипр, чтобы отозвать Отелло. Увидев, как мавр оскорбил Дездемону, ударив ее, уполномоченный сената и родственник Дездемоны крайне поражен. Он спрашивает Яго:

Ужели это — благородный Мавр,
Столь чтимый всем сенатом? Это — тот,
Кто не подвержен страсти?

(IV, 1, 275. МЛ)

Яго с притворной скорбью признает: «Он очень изменился», «он не тот, кем должен быть». Лодовико высказывает предположение, что Отелло могло расстроить снятие его с поста главнокомандующего на Кипре: «Или письмо в нем распалило кровь?» (IV, 1, 286). Он тоже видит, что кровь возобладала над разумом Отелло, хотя истинной причины этого не знает.

Отелло поверил в измену Дездемоны. Он считает, что в ней взыграла кровь и сладострастие затмило разум, побудив осквернить их брачное ложе. Решив мстить за это, он именно в таких словах и выражает свое намерение — дословно: «твое ложе, запятнанное похотью, я запятнаю твоей похотливой кровью» («Thy bed, lust-stain'd, shall with lust's blood be spotted»; V, 1, 35). Впрочем, в последний миг он меняет решение:

    Эту кровь я не пролью,
Не раню эту кожу ярче снега.

(V, 2, 3. МЛ)

Когда Брут в нерешительности, не знает, остаться ли верным Цезарю или примкнуть к заговорщикам, он говорит о своем душевном состоянии, пользуясь сравнением, которое Шекспир впоследствии в более развитой форме вложит в уста Менения Агриппы:

Наш разум и все члены спорят,
Собравшись на совет, и человек
Похож на маленькое государство.
Где вспыхнуло междоусобье.

(ЮЦ, II, 1, 66. МЗ)

В человеческом существе действует тот же закон старшинства, который распространен во всем мире. Вспомним слова Улисса:

Когда закона мы нарушим меру,
Возникнет хаос.

(I, 3, 124. ТГ)

Когда происходит нарушение в малом мире человека, там возникает то же самое, что и в остальной вселенной, — хаос. И этого больше всего боится Отелло. Если Дездемона неверна, значит, распалась гармония его души, гармония всего мира: «если разлюблю, / Вернется хаос» (III, 3, 92).

Еще один круг понятий важен для постижения того, как выражается в пьесах Шекспира характер человека.

От древних греков было унаследовано учение о том, что мир состоит из четырех элементов — земли, воды, воздуха, огня. Их значение определялось согласно степени их телесности. Самым низким элементом считалась земля, самым высшим — огонь. Распространенным было соответствие между этими элементами и человеческим существом. Тело его приравнивалось к земле, кровь — к воде, дыхание равнозначно воздуху, а самая высокая часть человека, его духовная субстанция, наиболее близкая к божественности, уподоблялась огню.

Гармония человеческой личности выражается в том, что все стихии в ней расположены именно в том старшинстве, которое предписано законом природы, — земля и вода подчиняются воздуху и огню, то есть тело и кровь подвластны духу и разуму. В этом состоит идеал человека, и именно его имеет в виду Марк Антоний, говоря о Бруте после его смерти:

Прекрасна жизнь его, и все стихии
Так в нем соединились, что природа
Могла б сказать: «Он человеком был!»

(V, 5, 73. МЗ)

Когда Яго уверял, что Дездемона доступна, он утверждал, что кровь в ней сильнее разума. Заметим: так говорил поручик, обращаясь к Родриго, и мы знаем, что злодеи у Шекспира ради своих целей не останавливаются перед тем, чтобы оклеветать хороших людей. Но наедине с собой они дают им справедливую оценку. Так происходит и с Яго. Уговорив Кассио обратиться за помощью к Дездемоне и отослав его, Яго размышляет, удастся ли это, и приходит к выводу — удастся, потому что она готова поддержать любое честное ходатайство, она, по его словам, «такого же благотворного склада, как свободные стихии» (II, 3, 348), то есть как воздух и огонь. Это высшая оценка человеческих достоинств; мы знаем, что, сказанная наедине и обращенная к публике, такая характеристика соответствует истине.

Понятия средневековой «психологии» и «физиологии», унаследованные Шекспиром, здесь затронуты крайне бегло. Он пользуется ими обильно. Но если термины Шекспира были средневековыми, чувства и характеры его героев соответствовали самым новейшим явлениям жизни. Душевные противоречия совсем не средневекового характера выражались еще в старых словах, но сущность характеров, поданных отчасти в таких понятиях, была ренессансной, более того — общечеловеческой и для последующих веков. С течением времени отжили наивные понятия древности, их стали воспринимать как поэтические условности, а часто и вовсе перестали замечать, и характеры Шекспира предстали перед нами в своем ренессансном величии, без средневековых довесок. Но, стремясь постигнуть творчество Шекспира в его подлинном виде, мы не можем отвлечься и от формы, ибо новое содержание рождалось в ее рамках, хотя и переросло их.