Пастораль

Как помнит читатель, Полоний, перечисляя драматические жанры, не раз упоминает пастораль. Он называет ее и как самостоятельный вид театральных представлений, и как элемент, входящий в смешанный тип пьес: пасторально-комических, историко-пасторальных, трагико-комико-историко-пасторальных. Такое внимание этому жанру объясняется тем, что он занимал значительное место в искусстве Возрождения.

Пастораль была первоначально историей любви и дружбы, а также измены и разлуки, разыгрывавшейся среди пастухов и пастушек, живущих на лоне природы. Ее отличие от других повествовательных произведений заключалось в том, что основу фабулы составляла история личных взаимоотношений, не связанная с историей городов-государств, царских родов. То была одна из первых форм повествования об индивидуальных судьбах, в которых было больше мотивов психологического характера, чем в героическом эпосе.

Возникнув в древней Греции, этот жанр получил развитие и в римской литературе; он исчез в пору средневековья, ибо его главной темой была любовь. Гуманисты возродили его первоначально в поэтической повествовательной форме. Потом появились пасторальные драмы. Английские писатели перенесли этот жанр на свою национальную почву. Э. Спенсер создал пасторальную поэму «Пастушеский календарь» (1579); наиболее популярные английские пасторальные романы — «Менафон» (1589) Роберта Грина, «Аркадия» (1590) Филиппа Сидни и «Розалинда» (1590) Томаса Лоджа. Шекспир был знаком с ними; более того — роман Лоджа он использовал в качестве основы для сюжета «Как вам это понравится». Из «Аркадии» он заимствовал историю Глостера и его сыновей (у Сидни персонажи называются иначе, чем у Шекспира).

Первую английскую пасторальную пьесу — «Суд Париса» (1581) — написал Джордж Пиль; Джон Лили также создал интересный образец этого жанра — «Женщина на Луне» (напечатано в 1597-м, написано значительно раньше — в 1580-е годы).

Пасторальные пьесы содержали значительный мифологический элемент, причем мифология была античной. Простонародному зрителю пьесы такого рода едва ли могли быть интересными, так как о греческой и римской мифологии он имел весьма смутные представления. Пасторали предназначались для образованной публики — придворной и академической.

Как использовал Шекспир мотивы пасторальной драмы в своих пьесах?

Хотя исторические драмы с происходящей в них борьбой династических интересов, казалось бы, менее всего подходили для этого, в одну из них Шекспир ввел целую поэму пасторального содержания. В третьей части «Генри VI» злосчастный король, вокруг которого идет борьба, наблюдая битву, рассуждает о том, насколько приятнее ему было бы вести жизнь простого пастуха, сидеть на холме и наблюдать по солнечным часам, «как убегают тихие минуты»:

Вот столько-то часов пасти мне стадо,
И столько-то могу отдать покою,
И столько то могу я размышлять,
И столько-то могу я забавляться;
Уж столько дней, как в тягости овечки,
Чрез столько-то недель ягниться им;
Чрез столько лет я буду стричь ягнят.
Так дни, недели, месяцы и годы
Текли бы к предопределенной цели,
Ведя к могиле седину мою.
Ах, мне мила, желанна жизнь такая!

(II, 5, 31. ЕБ)

Идиллия сельской жизни, которую рисует себе Генри VI, противопоставляется роскоши придворной жизни h связанным с ней заботам и страхам:

И не отраднее ли тень куста
Для пастухов, следящих за стадами,
Чем вышитый роскошно балдахин
Для королей, страшащихся измены?
О да, отрадней, во сто раз отрадней.

(II, 5, 42. ЕБ)

Введя этот мотив для драматического контраста, Шекспир, однако, не возвращался к нему больше в хрониках. Зато в комедиях он занял значительное место. Как уже говорилось, природа в комедиях Шекспира играет важнейшую роль, ибо именно она дает людям то счастье, какого они не нашли в цивилизованном мире. Об этом прямо говорит в «Двух веронцах» Валентин, когда обстоятельства вынудили его бежать в лес:

Мне лес безлюдный, глушь и полумрак
Милей, чем пестрый и богатый город.
Я здесь брожу один, никем не видим,
И вторю песне томной соловья
Стенаньями тоскующего сердца.

(V, 4, 2. ВЛ)

Это не мешает, между прочим, сентиментальному Валентину быть одновременно главарем шайки лесных разбойников. Впрочем, и разбойники тоже не головорезы, а, по словам Валентина, рекомендующего их милости герцога, «люди, наделенные достойными качествами... Они исправились, стали порядочными и полны доброты» (V, 4, 153). Это — типично для пасторали, где пастухи и пастушки утонченны и изысканны, как придворные кавалеры и дамы; почему бы и разбойникам не быть в этом выдуманном мире вполне порядочными людьми?

На пастораль, полную шуток и веселья, похожа жизнь французских принцесс в шатрах, которые они раскинули в лесу («Бесплодные усилия любви»). Они заняты здесь тем же, чем занимаются и пастушки в пасторальных поэмах, — любовью.

Но, конечно, более всего пасторальных мотивов в «Как вам это понравится». Здесь есть и два персонажа, точно скопированные из пасторальных пьес, — это пастух Сильвий и пастушка Фебе. У них и имена пасторальных персонажей, но главное — они типичная пара из пасторали: он верный пастух, горячо любящий гордую и неблагосклонную пастушку.

Пасторальные мотивы в этой комедии поданы двойственно. С одной стороны, герцог, свергнутый своим братом, находит жизнь в лесу вполне соответствующей идеалу мирного существования. Мы слышим из его уст слова, напоминающие то, о чем мечтал злосчастный Генри VI среди кровопролитий и интриг Алой и Белой Роз, —

Иль наша жизнь, когда мы к ней привыкли,
Не стала много лучше, чем была
Средь роскоши мишурной? Разве лес
Не безопаснее, чем двор коварный?
Здесь чувствуем мы лишь Адама кару —
Погоды смену; зубы ледяные
Да грубое ворчанье зимних ветров.
Которым, коль меня грызут и хлещут,
Дрожа от стужи, улыбаюсь я:
«Не льстите вы!» Советники такие
На деле мне дают понять, кто я.
Есть сладостная доля и в несчастье...

(II, 1, 2, ТЩК)

Идиллическая обстановка царит на протяжении всей комедии. Даже дисгармония в отношениях между Сильвием и Фебе — непременная часть пасторали, ибо любви полагается пройти через испытания. Но пасторальная идиллия весьма условна. Это ощущается в той иронии, с какою Шекспир освещает действие комедии.

История Сильвия и Фебе подана иронично, через оценку, какую умница Розалинда дает поведению пастушки. Что же касается истории Розалинды и ее возлюбленного, то здесь она сама вносит ту долю иронии, которая превращает их отношения из условно-романтических в человечески-реальные.

Ироническое отношение к идеалам пасторали проявляется и в том, как характеризуются некоторые ее типичные мотивы. Сначала вспомним еще один образец прославленной идиллической жизни на лоне природы. В «Генри VI» король, мечтая о пастушеской жизни, размышляет о том — как он будет по солнечным часам наблюдать за ходом времени:

Как убегают тихие минуты,
И сколько их составят целый час,
И сколько взять часов, чтоб вышел день,
И сколько дней вмещается в году,
И сколько лет жить смертному дано.

(3ГVI, II, 5, 27. ЕБ)

В «Как вам это понравится» Жак, бродя по лесу, наткнулся на шута, на «пестрого шута», который «лежал врастяжку и, на солнце греясь, / Честил Фортуну в ловких выраженьях». Шут, по словам Жака, вынул часы

И, мутным взглядом посмотрев на них,
Промолвил очень мудро: «Вот уж десять!
Тут видим мы, как движется весь мир.
Всего лишь час прошел, как было девять,
А час пройдет — одиннадцать настанет;
Так с часу и на час мы созреваем,
А после с часу и на час — гнием.
Вот и весь сказ».

(II, 7, 21. ТЩК)

Жаку нравится рассуждение шута, потому что он и сам думает так же. Его рассуждение о семи возрастах человека проникнуто такой же идеей бессмысленности жизни, «этой странной, сложной пьесы» (II, 7, 166). Жак полагает, будто Оселок, говоря о быстротечности времени, и в самом деле так думает. Но Оселок любитель играть ходовыми идеями и понятиями, все они для него относительны. Он иронизирует над плоскими рассуждениями о ходе времени и вместе с тем, как это ему свойственно, зубоскалит по поводу мрачных рассуждений о том, что каждый шаг приближает человека к могиле.

Рядом с ним Шекспир вывел комическую фигуру сельского жителя Корина, этакого пасторального философа, а на самом деле наивного простака, пробавляющегося тривиальностями и плоскими мыслями. Когда Оселок спрашивает его, знает ли он толк в философии, Корин отвечает: «Знаю из нее только то, что чем кто-нибудь сильнее болен, тем хуже он себя чувствует; что если у пего нет денег, средств и достатка, так ему не хватает трех добрых друзей; что дождю положено мочить, а огню — сжигать...» (III, 2, 23).

Рассуждение Оселка о времени — такая же плоская мысль. Жаку невдомек, что шут пародирует подобные рассуждения. Если мы хотим понять Оселка, одного из прелестнейших шекспировских шутов, то должны обратить внимание на речь, в которой он объясняет Корину свое отношение к пастушеской жизни на лоне природы: «По правде сказать, пастух, сама по себе она — жизнь хорошая; но, поскольку она жизнь пастушеская, она ничего не стоит. Поскольку она жизнь уединенная, она мне очень нравится; но, поскольку она очень уж уединенная, она преподлая жизнь. Видишь ли, поскольку она протекает среди полей, она мне чрезвычайно по вкусу; но, поскольку она проходит не при дворе, она невыносима. Так как жизнь эта умеренная, она вполне соответствует моему характеру, но так как в ней нет изобилия, она не в ладах с моим желудком» (III, 2, 13). Вот его образ мысли.

Оселок и Корин противопоставлены друг другу. Для второго все, что есть, — есть, каждое понятие равно самому себе, и поэтому мысль сельского мудреца вращается в кругу тождеств, а речь имеет тавтологический характер. Оселок, наоборот, рассматривает все с подвижной точки зрения. То, что хорошо в одном отношении, плохо в другом. Все зависит от того, как смотреть на вещи. «Одно в них хорошо, другое дурно», — как говорил монах Лоренцо в «Ромео и Джульетте». Раздумчивее персонажи Шекспира утверждают именно это. И даже Гамлет согласен с Оселком: «сами по себе вещи не бывают хорошими и дурными, а только в нашей оценке» («Гамлет», II, 2, 225).

Если Жак попался на удочку и поверил в мудрость рассуждения о времени, ему простительно. Но беда, когда критики уподобляются этому философу, который не так уж далеко ушел от Корина, и хотят представить, будто в речах Жака выражено мировоззрение самого Шекспира. Нет, уж если выбирать, то, конечно, ироническое рассуждение Оселка ближе к тому, что думал сам Шекспир. Во всяком случае, в «Как вам это понравится» убедительно показано, что пастушеская жизнь сама по себе хороша, но поскольку она жизнь пастушеская, она ничего не стоит.

Шекспир не уверяет нас, что лес, в котором живут герои комедии, это — аллегория жизни. Все действие пьесы освещено мягкой иронией. Шекспир понимал относительность пасторального идеала.

Пройдет добрый десяток лет, и Шекспир вернется к пасторали в двух последних произведениях. В «Зимней сказке» вторая половина фабулы — четвертый и пятый акты — развивается в пасторальной обстановке. Дочь короля Леонта, которую отец приказал убить, была спасена и воспитывалась среди селян в богемской деревне. Это типичный мотив пасторали, так же, как и то, что здесь появляется принц Флоризель, который влюбляется в «пастушку» Утрату. Их любовь встречает препятствия, пока не обнаруживается, что Утрата — принцесса, и остается лишь примирить отцов с этим браком.

Нельзя сказать, что здесь пастораль преподносится так же иронически, как в ранних комедиях. Правда, Шекспир вводит мотив, который должен подчеркнуть относительность пасторали. Этой цели служит плут Автолик, обирающий простодушных крестьян, но и он в конце концов становится участником пасторального маскарада, хотя, переодевшись в дворянское платье, не угомонился и продолжает обирать простаков.

Однако, если в четвертом акте Автолик еще как-то уравновешивает идеальную атмосферу пасторали своим вполне реальным житейским плутовством, то развязка происходит по всем правилам «чистой» пасторали.

В «Буре», которую привыкли рассматривать как философско-символическое произведение, весьма заметна пасторальная основа фабулы. Все мотивы пьесы — изгнание брата братом, жизнь на уединенном острове, кораблекрушение у его берегов и высадка «злодеев», волшебник — владыка острова, любовь принца и принцессы, раскаяние злодеев и финальное примирение — повторение юго, что составляет обычное содержание пасторальных поэм, повестей и романов. Однако в этой пасторали мотив любви играет второстепенную роль. «Буря» — та пьеса Шекспира, которая единственно может быть названа классической пасторальной драмой, притом лишенной того налета иронии по отношению к пасторальным мотивам, который встречается в ранних комедиях. Хотя Шекспир создал для этой пасторали свою мифологию, воплощенную в образах Калибана и Ариеля, для вставного эпизода пьесы-маски он использовал фигуры классической мифологии — Юнону и Цереру. Так что даже в этом отношении «Буря» отвечает требованиям жанра.