Сенека и жанр кровавой трагедии

Английская драма эпохи Возрождения была обязана Сенеке не только введением фигуры призрака, вопиющего о мести. Случилось так, что не великие греческие трагики Эсхил, Софокл и Эврипид, а именно Сенека из всех античных авторов оказал наибольшее влияние на развитие трагедии в эпоху Возрождения. Написанные на латыни, его трагедии уже в силу этого были более доступны широким кругам читателей. Лишь в эпоху классицизма, начиная со второй половины XVII века, знание греческих трагиков стало более распространенным.

Итак, хотя древнеримский драматург, по нашим понятиям, в художественном отношении уступал греческим трагикам, все же именно он стал для драматургов эпохи гуманизма наиболее общепризнанным образцом. Поэтому нам небесполезно восстановить в общих чертах драматургию Сенеки.

Художник эпохи духовного упадка и нравственного разложения императорского Рима Луций Анней Сенека (ум. в 65 году н. э.) любил «яркие краски, и ему лучше всего удаются картины пороков, сильных аффектов, патологических состояний»¹. Герои трагедий Сенеки — «люди огромной силы и страсти, с волей к действию и страданию, мучители и мученики... На мягкие чувства эти герои редко бывают способны»². Персонажи Сенеки однотонны, женщины не уступают мужчинам в силе страстей и жестокости.

Предназначенные не столько для сцены, сколько для чтения, пьесы Сенеки имели эпизодическую композицию. «В каждой пьесе можно обнаружить несколько сцен высокого пафоса; прочее служит лишь для связи, для сохранения традиционной формы трагедии. В этих связующих частях автор нередко допускает несогласованности действия»³.

Продолжая характеристику драм Сенеки, И.М. Тройский пишет: «В центральных партиях большое место занимают патетические монологи (или длинные речи) и описания ужасов. Магический обряд, вызывание мертвых, описания преисподней, бури, убийства — ни одна трагедия не обходится без какого-либо из этих элементов, предназначенных потрясти привычного к «ужасам» римского читателя времен империи. [...] Любопытно, что в эти описания часто вводится фон мрачной природы. Но сцены ужаса не ограничиваются описаниями или рассказами вестника: [...] убийства и самоубийства выносятся на сцену [...]. В диалоге обращают на себя внимание быстрые обмены короткими репликами, оформленные в заостренные сентенции...»⁴ Наконец, персонажи Сенеки «не столько переживают, сколько рассказывают о переживаниях, классифицируют их»⁵.

Можно было бы изложить то же самое своими словами, но тогда автора могли бы заподозрить в том, что он нарочно подчеркнул и выделил те элементы трагедий Сенеки, которые особенно связаны с драматургией английского Возрождения. Я намеренно привел характеристику историка античной литературы, который не имел в виду ни Шекспира, ни его предшественников и современников. Тем не менее читатель, знающий Шекспира, без труда заметил, какие элементы трагедий Сенеки оказали влияние на форму шекспировской трагедии.

Не Шекспир начал подражание Сенеке. В английской драме первыми, кто взял за образец его трагедии, были Т. Нортон и Т. Сэквил, создавшие самую раннюю ренессансную трагедию в Англии — «Горбодук, или Феррекс и Порекс» (1561). Первоначально по образцу Сенеки писали трагедии в университетских кругах. Предшественники Шекспира, «университетские умы» Марло, Кид, Грин, привнесли методы Сенеки на сцену общедоступного народного театра. Под сильным влиянием Сенеки написаны «Тамерлан», «Фауст», «Мальтийский жид», «Эдуард II» Марло и «Испанская трагедия» Томаса Кида. Освоенное его предшественниками без сопротивления воспринял Шекспир.

Он сохранил интерес к таким трагедийным сюжетам, в которых действовали сильные страсти и было немало изображения ужасов, злодейств, тайных и явных убийств, многие из которых изображались на глазах зрителей, Конечно, наиболее прямым подражанием Сенеке был «Тит Андроник», где героине отрубали руки, а она потом в обрубках держала таз и в него стекала кровь ее обидчиков, зарезанных Титом Андроником; потом Тит делал из мяса этих сыновей пирог для их матери и угощал ее этим лакомством. В этой же трагедии Тит отрубает себе руку, а мавра Арона живым закапывает в землю. Всех ужасов в духе Сенеки, наполняющих пьесу, не перечислишь.

Но «Тит Андроник» был самым крайним проявлением «сенеканства» у Шекспира. В других пьесах Шекспир пользовался его приемами несколько умереннее. Но все же пользовался. В самой великой, по мнению многих, своей трагедии, в «Короле Лире», Шекспир не побоялся показать на сцене выкалывание глаз. Этот эпизод во все века ужасал зрителей и вызывал неприятное ощущение, противоречащее эстетическому чувству.

Драматурги-гуманисты учились у Сенеки манере драматической речи. Именно ему обязан Шекспир теми приемами риторики, которыми он так обильно пользовался в своих пьесах. Ему же обязан и методом рассказа героями своих переживаний. К тому времени, когда Шекспир стал писать пьесы, все это вошло уже в драматургическую практику. Шекспир по сравнению со своими предшественниками усовершенствовал средства драматической речи, восходящие к стилистике Сенеки.

Сенека был, как известно, не только драматургом, но и философом. Как проявилась его философия в трагедиях, рассказывает тот же И.М. Тронский: «...философ-стоик ощущает мир как поле действия слепого, неумолимого рока, которому человек может противопоставить лишь величие субъективного самоутверждения, несокрушимую твердость духа, готовность все претерпеть и, в случае надобности, погибнуть»⁶. И далее: «Философские произведения Сенеки позволяют уточнить это отношение к миру. В трактате «О спокойствии духа» ставится вопрос: следует ли печалиться о несчастной кончине хороших людей? Ответ: если они храбро погибли, не надо печалиться, а желать себе самим той же твердости; если же они не проявили в смерти мужества, они не настолько ценны, чтобы горевать о них»⁷.

Уже говорилось о том, что Шекспир отнюдь не стоит па той позиции, что жизнь управляется роком Но если не рок, а сами люди делают жизнь ужасной, то перед лицом бедствий человеку необходимо мужество. Едва ли непосредственно от Сенеки, — скорее через многих посредников, — философия стоицизма дошла до Шекспира. Поведение героев его трагедий овеяно духом стоицизма — не античного, а ренессансного. Но сами люди Возрождения считали, что, усваивая мораль стоицизма, они уподобляются великим людям древнего Рима, о которых читали у Плутарха.

В «Юлии Цезаре» Брут и его жена Порция оба придерживаются принципов стоицизма. Закаляя себя для перенесения жизненных тягот, Порция, как она рассказывает, нанесла себе рану в бедро и училась бестрепетно переносить боль. Найдя рассказ об этом у Плутарха, Шекспир не преминул воспроизвести его в своей трагедии (II, 1, 292).

Как истинный стоик, Брут без страха смотрит в будущее, что бы оно ни сулило ему:

    Вооружась терпеньем,
Готов я ждать решенья высших сил,
Вершительниц людских судеб.

(V, 1, 106. МЗ)

Здесь сразу выражены два принципа: фатализм и стоическая готовность к любой судьбе. Хотя Кассии говорит о себе, что он эпикуреец (V, 1, 77), тем не менее и он в преддверье гибели Восклицает:

  дух мой бодр, и я решился твердо
Опасностям всем противостоять.

(V, 1, 91. МЗ)

Духовные муки Гамлета завершаются усвоением стоической мудрости: «Готовность — это все» (V, 2, 234). К этому же приходит Эдгар:

        Человек
Не властен в часе своего ухода
И в сроке своего прихода в мир,
Но надо лишь всегда быть наготове.

(«Король Лир», V, 2, 11. БП)

Шекспир мог не знать философских сочинении Сенеки. Сходные мысли он скорее всего вычитал у Монтеня. Но эта стоическая мудрость восходит не к древнеримскому писателю. Драматургические приемы Сенеки Шекспир воспринял тоже не непосредственно, а через ренессансных подражателей Сенеке.

Уже отмечалось влияние драматургической техники Сенеки в «Тите Андронике», «Гамлете», «Короле Лире». Несомненно сильным было также воздействие образцов Сенеки и его последователей в хрониках Шекспира, предшествовавших «Генри IV». Оно сказалось не только в эффектах, типичных для кровавых драм и трагедий мести, но и в драматической риторике. В данном случае речь идет не о применении риторических фигур, а о мотивах поведения и даже характерах, очерченных древнеримским драматургом. Кеннет Мюр обнаружил прототип леди Макбет в образе Клитемнестры из «Агамемнона» Сенеки⁸. В самом деле, вот отрывок из первого монолога героини Сенеки, решающей убить мужа:

    Так распусти узду
И волю дай наклонностям негодным!
Стезей злодейств должно идти злодейство.
Все козни женщин всколыхни в уме...⁹

Не так же ли говорит и леди Макбет?

Пусть женщина умрет во мне. Пусть буду
Я лютою жестокостью полна...

(I, 5, 42. БП)

Сходство яснее обнаруживается в английском переводе трагедии Сенеки в сопоставлении с подлинником Шекспира. Но и в переводах нетрудно увидеть близость мотивов. Так, например, в хоре микенянок из того же «Агамемнона» мы слышим мысли, неоднократно встречающиеся в исторических драмах Шекспира:

О жребий обманчивый царств и царей!
Кто слишком высоко поставлен судьбой,
Всегда над бездной неверной висит.
Неизвестен скиптру мирный покой,
И он ни в одном не уверен дне.
Изнуряют заботы одна за другой...¹⁰

Прямые аналогии этому — в предсмертной речи Генри IV и в размышлениях Генри V накануне битвы.

Мы здесь не исследуем вопрос об источниках, которыми пользовался Шекспир, а отмечаем важный для всего строя его трагедий факт — усвоение элементов кровавых трагедий Сенеки, что оказывало влияние на самую форму, а иногда и дух трагедий Шекспира.

Примечания

1. И.М. Тройский. История античной литературы. Изд. 3-е. М., Учпедгиз, 1957, стр. 426.

2. Там же, стр. 430.

3. Там же, стр. 431.

4. Там же, стр. 431—432.

5. Там же, стр. 431.

6. И.М. Тронский, назв. соч., стр. 429.

7. Там же.

8. Kenneth Muir. Shakespeare's Sources, vol. 1. L., 1957, pp. 131—183.

9. Люций Анней Сенека. Трагедия в переводе Сергея Соловьева М., «Academia», 1933, стр. 290, строка 121 и далее.

10. Там же, стр. 287, строка 84 и далее.