Инвентарь смертей

Как уже не раз отмечалось, дух Сенеки осеняет шекспировского «Тита Андроника». Содержание этой «римской» трагедии весьма точно суммирует ее главный злодей мавр Арон. На требование Люция признаться в своих преступлениях Арон отвечает согласием, но предупреждает:

Всю душу истерзает речь моя;
То об убийствах речь, резне, насильях,
Ночных злодействах, гнусных преступленьях,
Злых умыслах, предательствах, — о зле,
Взывающем ко всем о состраданье...

(V, 1, 62. АК)

Эти слова прекрасно характеризуют содержание «Тита Андроника». Но только ли эту трагедию? Они вполне приложимы к трилогии «Генри VI», к «Ричарду III», «Королю Джону», «Ричарду II», даже к таким трагедиям, как «Гамлет», «Король Лир», «Макбет». Может показаться кощунственным применение характеристики сюжета «Тита Андроника» к великим трагедиям. Но сам Шекспир не увидел бы в этом никакого принижения своих шедевров. Более того — он повторил его применительно к «Гамлету». В конце трагедии, выполняя завет Гамлета поведать всем о его судьбе, Горацио обещает рассказать народу все оставшееся скрытым от него:

      То будет повесть
Бесчеловечных и кровавых дел,
Случайных кар, негаданных убийств,
Смертей, в нужде подстроенных лукавством,
И, наконец, коварных козней, павших
На головы зачинщиков.

(V, 2, 391. МЛ)

Точность, с какой в словах Горацио охарактеризована фабула «Гамлета», поразительна. Прежде всего здесь ясно и недвусмысленно сказано, что произведение, которое стало привычным определять как философскую трагедию. имеет драматургическую основу обыкновенной кровавой трагедии, каких было много в английском театре эпохи Возрождения. Жанр был совсем не прост, он представлял собой одну из тонко отшлифованных драматургических форм. Как всегда, искусство художника оценивалось изощренностью, с какой он умел использовать обязательные элементы пьес такого рода. Надо сказать, что уже в «Тите Андронике» Шекспир сумел придать разнообразие убийствам и злодействам. Но в ранней римской пьесе главный упор делался на необыкновенную жестокость, с какой совершалось каждое из злодеяний

В «Гамлете» Шекспир не изображает физических мучений. Вместо этого изобретательность драматурга проявляется в разработке обстоятельств гибели разных персонажей. Приведенные выше слова Горацио, в частности, предназначены обратить внимание публики на то, как различны условия, при которых погибли персонажи трагедии.

Чем же отличаются друг от друга убийства, происшедшие в трагедии? Вдумаемся в перечисление злодеяний, изложенное Горацио.

Прежде всего он называет (перевожу дословно) «кровавые и противоестественные деяния» (carnal, bloody and unnatural acts). Подразумеваются преступления Клавдия: убийство брата братом, отравление жены и убийство племянника. Противоестественным считался также брак Клавдия и жены его брата.

Затем Горацио называет «случайные кары и нечаянные убийства», то есть ни кем не задуманные убийства, происшедшие непреднамеренно в том смысле, что удар предназначался не тому, на кого он пал. Таким является убийство Полония. Он, как известно, спрятался в опочивальне королевы, чтобы подслушать ее беседу с Гамлетом и в случае опасности позвать на помощь. Старому царедворцу показалось, что грозные речи Гамлета могут перейти в действие и принц не остановится перед тем, чтобы поднять руку на мать. Полоний закричал, зовя на помощь. Гамлет подумал, что за занавесом скрывался король, и стремительно пронзил это место своим мечом. Увидев, что удар достался Полонию, принц признается: «Я метил в высшего» (III, 4, 32. МЛ). Гамлет сожалеет о том, что на месте Полония был не Клавдий.

Что же касается Полония, то, как известно, он вмешивался во все — в дела своих детей, в придворные интриги; выслуживался перед королем, шпионил за Гамлетом. Старый придворный погиб случайно. Но не безвинно — ведь он сам вызвался помогать королю против Гамлета. Поэтому он получает от принца эпитафию по заслугам:

    прими свой жребий;
Вот как опасно быть не в меру шустрым.

(III, 4, 32. МЛ)

Случайной карой оказывается и смерть королевы Гертруды. Она выпивает кубок с ядом, приготовленный для Гамлета. Король отнюдь не желал смерти жены. Но в том, что она выпила яд, было своего рода возмездие за ее измену памяти первого мужа и поспешный брак с Клавдием. Хотя Гертруда не была, по-видимому, повинна в смерти старшего Гамлета, ее брак с Клавдием имел значение санкции для захватчика престола. Гамлет, как Сын, обладал большими правами на корону, чем брат короля. Но Клавдий, воспользовавшись отсутствием Гамлета, находившегося в Виттенберге, добился быстрого избрания королем. О ритуале избрания в трагедии говорится неоднократно. Эти детали могут показаться несущественными тем, кто занят философскими дедукциями из трагедии, но для зрителей шекспировского театра существеннее были вопросы такого рода. Для них в трагедии шла речь о власти, и они слишком хорошо понимали, насколько важно для страны, управляет ли ею жестокий негодяй или порядочный человек. Вина Гертруды, по понятиям шекспировского времени, была двойной: она вступила в кровосмесительный брак и тем самым узаконила незаконную власть Клавдия.

В инвентаре трагических смертей о «случайных решениях» (accidental judgements) и о «случайных убийствах» (causal slaughters) говорится подряд. Следует ли расценить эти два определения как синонимичные, поскольку подобные повторы часты в драматической речи Шекспира? Вероятнее, однако, что здесь проводится тонкое различие и эти два понятия не тождественны. Полоний и Гертруда погибли случайно. Но нельзя не отметить такого различия: идя к матери, Гамлет не намеревался вообще убивать кого-либо. Меч он выхватил, ничего не обдумывая. Его поступок был следствием случайного решения, вызванного неожиданно возникшим обстоятельством — присутствием третьего лица в опочивальне королевы. Знай Гамлет, что это Полоний, он не стал бы его умерщвлять.

Случай с королевой иного рода. Здесь была ловушка, правда, подготовленная для другого, но в нее угодила королева. Таким образом, хотя смерть Полония и королевы случайна, но случайности не одинаковы.

Не может быть сомнения в отношении «смертей, в нужде подстроенных лукавством», — явно, что речь идет о том, как Гамлет подменил письмо короля и отправил вместо себя на смерть Розенкранца и Гильденстерна.

«Коварные козни, павшие на головы зачинщиков» — это касается Клавдия и Лаэрта. Как помнит читатель, Лаэрт умирает от раны, нанесенной ему той самой рапирой, которую он, против правил, наточил да еще смазал клинок ядом. Гамлет убивает короля тою же рапирой и вливает ему в рот остатки яда, которым отравилась королева.

Таким образом, все убийства строго расклассифицированы. Смерть смерти рознь, и в этом различии Шекспир и его современники усматривали важный философско-нравственный смысл. Смерть противоестественная, случайная и заслуженная — эти градации, установленные Шекспиром, подразумевают два рода обстоятельств. С одной стороны, речь идет о нравственном облике погибшего. Противоестественна смерть достойного человека, а смерть человека морально нечистого есть своего рода кара. Но степень вины не одинакова. Клавдий — самый ужасный преступник, он — убийца. Гертруда и Полоний не преступники, но совершенно невиновными их нельзя считать, так же как Розенкранца и Гильденстерна. Поэтому трагедия есть изображение гибели людей, из которых одни совсем невинны, другие виновны отчасти, а третьи преступны.

Эти критерии, принадлежащие Шекспиру, могут быть приложены к другим его трагедиям. Ими не исчерпывается содержание трагического действия у Шекспира, но если искать опорные пункты для анализа, то надо в первую очередь пользоваться теми, которые дает сам драматург.

Вторая группа критериев связана с драматическим действием как таковым и тоже имеет философско-нравственный смысл. Вопрос о том, как погибает человек, важен, во-первых, для понимания реальных причин его трагедии. Шекспир тщательно изображает обстоятельства гибели персонажа. Всякая смерть в трагедиях Шекспира подана так, чтобы о ней можно было составить Всестороннее суждение: как она произошла и почему данный человек погиб.

В эстетике твердо укоренилась идея необходимости гибели героя. Идеалистическая эстетика утверждала нравственную обоснованность его гибели наличием трагической вины. Марксистская критика отвергает принцип трагической вины, понимая необходимость как проявление исторической неизбежности исчезновения определенных форм социальной жизни и вместе с ними тех людей, которые являются носителями принципов уходящего жизненного уклада.

С трагедиями Шекспира все обстояло бы просто, если бы можно было твердо установить социальную природу каждого из героев. Но в людях, изображенных Шекспиром, так тесно сплетены черты старой и новой психологии, что невозможно приписать их какому-нибудь одному из борющихся на исторической арене сословий. На каждом из героев Шекспира лежит печать времени, и социолог получает из пьес Шекспира обильный материал для размышлений об общественных отношениях в Англии Времен позднего Возрождения. Но к социальным признакам личность у Шекспира несводима. Одним из его художественных достижений было преодоление узкосословной характеристики персонажей. Будучи социально обусловленными, трагедии Шекспира — это трагедии людей. Есть у Шекспира случаи, когда человеческое и социальное в трагедиях связаны особенно тесно, при этом общество и личность оцениваются с точки зрения высшей человечности.