«Ричард III»

Раньше шекспироведы, рассказывая историю возникновения «Ричарда III», вынуждены были ограничиваться ссылкою на «хроники» Голиншеда и Галля, откуда была почерпнута канва для этой замечательной трагедии, первой выявившей во всей их силе и художественный гений и мятежный дух поэта.

Между тем, зная характер шекспировского творчества, Ричарда III надо было искать не в пыльных летописях, а среди живых людей, окружавших Шекспира. Но для этого надо было знать подлинную биографию подлинного Шекспира, его друзей и его врагов, его любовь и его ненависть в дни, когда создавалась трагедия. Иначе можно было только случайно и смутно угадывать истину.

Так, писательница и ученая Агнеса Стриклэнд в своей истории царствования Елисаветы, рассказав, что министр финансов и любовник престарелой королевы Роберт Сесиль с корыстною целью притворялся в любви к ней, прибавляет:

«Весьма возможно, что этот могучий знаток человеческого сердца во всех его разнообразных движениях — Шекспир имел в виду именно этого калеку Сесиля, когда, вопреки исторической правде, вывел своего коронованного горбуна Ричарда III покоряющим лэди Анну искусством своей соблазнительной лести».

Стриклэнд была тем более близка к истине, что легенда об уродстве исторического Ричарда III опровергнута историческими изысканиями, а горб Роберта Сесиля был на виду у всех современников.

Но она, знавшая только о Шакспере из Стрэтфорда, не имевшем никакого отношения к жизни дворца и даже вряд ли имевшем понятие об ее закулисной стороне, не догадывалась, насколько ее меткое предположение действительно вскрывает исторический смысл «Ричарда III».

Для Ретлэнда этот урод-интриган был дважды ненавистен: он был злейшим врагом его партии, более всех других содействовавшим их гибели, и сверх того он осмелился, как сказано выше, домогаться, правда, без успеха, руки Елисаветы Сидней как раз в 1597 году — в год выхода в свет «Ричарда III».

Науке о Шекспире предстоит еще большая и интересная работа: разобрать и разъяснить во всех деталях, как эту трагедию, так и другие произведения Шекспира в свете его биографии. Пока же остановимся здесь на одной подробности, которая раньше могла проходить и проходила почти незамеченной.

Теперь, когда мы знаем, кто автор, особенно трогательно звучат для нас упоминания в пьесе о «милом Ретлэнде», безжалостно убитом в битве при Сендале, и в крови которого Маргарита омочила платок, чтобы подать его несчастному отцу его — герцогу Йоркскому и предложить ему утереть этим платком свои слезы. (О нем же и с тем же чувством вспоминается дважды и в 3-й части «Генриха VI».)

«Тираны и те плакали, слушая о нем рассказы», «Нет ни одного человека, который не пророчил бы, что за него будет отомщено жестоко», «Норсомберлэнд был этому свидетель и горько плакал» — наперерыв вспоминают присутствующие при сцене появления Маргариты во дворце пред новой королевой, выделяя убийство этого мальчика из целого ряда не менее жестоких убийств, совершенных в то же самое время.

Понятным становится и смысл самого этого появления Маргариты и ее пророческих проклятий, адресованных Елисавете, жене Эдварда IV, но имеющих в виду всю будущую историю королевского дома Англии, вплоть до Елисаветы Тюдор, и ее предупреждений искренним или корыстным сторонникам Ричарда-Сесиля.

Гораций Уольполь в своих «Исторических сомнениях» в 1793 г. обращает внимание на ожесточенность этих проклятий Марии Анжуйской, слишком горячих для «исторической» драмы и изобличающих непосредственную «современную» заинтересованность автора в судьбах Ланкастерской династии, каковой заинтересованности, конечно, не могло быть у стратфордского мещанина.

Тогда этому указанию Уольполя никто не придал значения, как, быть может, и его предсказанию:

«"Ричарда III" будут все еще ставить на сцене, когда мои скромные соображения будут лежать забытыми на какой-нибудь темной библиотечной полке».

Уольполь оказался пророком лишь наполовину.

«Ричард III» продолжает ставиться, и недавно только эта мятежная трагедия мятежника-поэта была возобновлена, как боевая новинка, в стране и в разгар величайшего в истории «мятежа». А скромные, но веские соображения Уольполя, правда, основательно забытые на два с четвертью века, все-таки извлечены теперь из-под библиотечной пыли, когда приходится дорожить всяким разумным и прозорливым словом, освещающим впервые открывшийся нам, словно воскресший пред нами, подлинный образ поэта.