3. Правда — аллегорически затенена

Выход в свет сборника «Жертва любви» датируется Гилиловым 1612 годом. Однако все четыре экземпляра сборника по датировке различны между собой. И это сделано, утверждаем мы, не случайно.

Шекспироведы дали каждому условное название.

Хантингтонский — хранится в Библиотеке Джона Хантингтона в Сан-Марино (Калифорния). Дата на нем отсутствует вообще.

Фолджеровский — в Шекспировской библиотеке Фолджера (Вашингтон). На нем стоит дата 1601 год.

Лондонский — хранится в Британской библиотеке в Лондоне. Дата — 1611. А название книги — другое.

Уэльский — хранится в Национальной библиотеке. Начальных и заключительных страниц нет. Дат и титула тоже. Соответствующие страницы вырваны.

Все, что связано с историей публикации сборника «Жертва любви», выглядит странно. Недоумение исследователей вызывает не только тот факт, что за четыре столетия, прошедшие со дня смерти Великого Барда, обнаружено всего четыре экземпляра книги (уэльский — совсем недавно). Не только разночтения в датировках на каждом, не только вырванные страницы (кем и с какой целью?) — в четвертом.

В литературе шекспировской эпохи, дневниках, письмах, воспоминаниях современников — нет упоминаний об этой книге. А ведь, напомним, в ее создании принимала участие целая плеяда шекспировских современников!

Еще одна «странность» — в нарушение существовавших тогда правил книга не была зарегистрирована в Регистре Компании печатников и книгоиздателей.

На титульном листе хантингтонского и фолджеровского изданий — заглавие:

«Жертва любви, или Жалоба Розалины, аллегорически затеняющая правду о любви и жестокой судьбе Феникса и Голубя. Поэма редкостно и разнообразно украшена; теперь впервые переведена с итальянского подлинника почтенного Торквато Челиано Робертом Честером. С подлинной легендой о славном короле Артуре, последнем из девяти знаменитостей. Первое произведение нового британского поэта. Взято из различных достоверных документов. Ко всему этому добавлены некоторые новые произведения нескольких современных писателей, чьи имена подписаны под их работами, посвященными первой теме, а именно Фениксу и Голубю. Отпечатано для Э.Б. 1601».

Казалось бы, все ясно. Но оказывается, что ясно не все. То, что в этой громоздкой конструкции есть затененная правда, сообщает первая фраза.

Однако все прочее призвано, на наш взгляд, отвлечь внимание читателей — неискушенных! — от существа дела.

Во-первых, никаких следов того, что книга переведена с итальянского, исследователи в сборнике не нашли.

Во-вторых, ими же установлено, что поэта Торквато Челиано в природе не существовало.

В-третьих, непонятно, о каком «новом британском поэте» упоминает титул.

В-четвертых, настораживают инициалы Э.Б. За ними скрывается книгоиздатель Эдуард Блаунт — один из замечательных людей начала XVII века, издатель множества произведений, составивших славу английской литературы. Издатель высокого класса, просветитель, сам переводивший Данте.

В-пятых, здесь же, на титуле, помещен и загадочный эпиграф из Марциала:

«Известная книга не может сменить своего господина». («Mutare dominum non potest liber notus».)

К эпиграфу Гилилов дает примечание:

«Возможно, в этой фразе есть и более интригующий намек. Если учесть, что Мута — имя нимфы, которую за ее болтливость Юпитер наказал немотой, то строку можно понять следующим образом: книга не должна разболтать (разгласить) имя своего "господина" (автора или главного героя)».

Согласимся с таким толкованием. Тем более вскоре мы убедимся, что участники сборника — и не только в поэме «Феникс и Голубь» — сделали все возможное, чтобы не разбалтывать свою тайну.

Итак, вернемся к разночтениям в заглавиях всех трех экземпляров сборника «Жертва любви».

Хантингтонский и фолджеровский, как мы уже сказали, имеют заглавие весьма громоздкое.

Уэльский — не имеет заглавия, поскольку не имеет нескольких страниц в начале книги и в конце. Они удалены, вырваны. Видимо, специально для того, чтобы было невозможно установить год издания и причастных к нему людей.

Остается лондонский экземпляр. На его титульном листе написано: «Ануалы Великой Британии, или Самый превосходный Памятник, в котором можно узреть все древности этого Королевства, к удовлетворению университетов или других мест, возбужденных длительным соперничеством. Превосходно обрисованные в подобающей поэме. Лондон. Отпечатано для Мэтью Лаунза. 1611».

Отметим некоторые любопытные обстоятельства.

За этим странным титулом скрывается все то же содержание честеровского сборника.

Титул утверждает, что сборник напечатан не для Блаунта, а для Лаунза. Лаунз — тоже крупный издатель, связанный с Блаунтом на протяжении многих лет важными проектами.

В заглавии стоит слово «ануалы» (anuals) — не существующее в английском языке, но заставляющее читателя думать об опечатке — дескать, неправильно набрано слово «анналы», или о грязноватой шуточке, ибо в слове прослушивается латинский корень «анус» — заднепроходное отверстие. И в том и в другом случае совершенно неясно — как могли люди, надрывно оплакивающие уход из жизни двух выдающихся современников, Феникса и Голубя, оставивших величайшее наследие, издавать книгу с такой небрежностью или злым умыслом.

Заглавие лондонского экземпляра вызывает и другие вопросы.

Почему оплакивание Феникса и Голубя — «анналы» Великой Британии? Или — нечто «экскрементообразное» Великой Британии?

Почему же это в то же время — самый превосходный Памятник?

Какие древности этого Королевства можно узреть в этом памятнике? Кроме короля Артура?

Какое отношение к этим древностям имеют университеты и «другие места»?

Как видит читатель, заглавие лондонского экземпляра вызывает не меньше недоуменных вопросов, чем название хантингтонского и фолджеровского.

Можно было бы подумать, что хантингтонский и фолджеровский экземпляры, оставшиеся от тиража 1601 года, спустя десять лет стали основой для другого — издевательского издания 1611 года. И то, что печаталось для Блаунта, спустя десять лет было осмеяно его коллегой Лаунзом.

Однако, во-первых, эти издатели не враждовали друг с другом, а во многих предприятиях были не только коллегами, но и единомышленниками.

А во-вторых, несмотря на различие в заглавиях, само содержание сборника не менялось и все известные ныне экземпляры отпечатаны с одного и того же набора. Это установлено исследователями точно.

Так что же получается? Получается, что в 1611 году Лаунз добыл (хранившийся где-то 10 лет!) набор Блаунта, варварским образом, с непонятной целью и двусмысленными намеками в заглавии переиздал произведения поэтов, оплакавших смерть Феникса и Голубя? Не то что сомнительно — невероятно!

К перечисленным недоумениям прибавим еще одно. Хантингтонский экземпляр вообще не имеет даты на титуле. Таким он и был издан. Нет никаких оснований считать, что дата на титуле была умышленно обрезана.

Попробуем подвести промежуточные итоги.

Итак, издатели сборника «Жертва любви» скрылись за именем Роберта Честера, якобы переводившего поэму не существовавшего Торквато Челиано.

Издатели честеровского сборника сделали все, чтобы запутать читателя относительно времени издания книги. Будущему читателю, условно говоря, дается возможность спуститься вниз по шкале времени... Книга издана в 1611 году? Нет, раньше — в 1601 году. В 1601 году? Нет, еще раньше — пустота в нижней части титульного листа хантингтонского экземпляра как бы намекает нам — еще, еще раньше, так рано, что эта дата скрыта во тьме веков... И ее — почему-то! — нельзя обозначить!

У современного читателя, погрузившегося в эту проблематику, возникает ощущение, что некто дал возможность своим современникам выкручиваться из опасных ситуаций разными способами.

Один мог, держа в правом кармане нормальный экземпляр, в левом держать хантингтонский, без даты — и, показывая его любопытствующим, утверждать, что дата издания неизвестна. Сам Блаунт мог, не моргнув глазом, заявлять, что издание «пиратское» его именем воспользовались злоумышленники — причем неоднократно... Даты разные, а кое-где их и вообще нет... И книгу он, издатель законопослушный и почтенный, в Регистре не регистрировал...

Другой мог носить в кармане «ануальный» экземпляр — и отвечать любопытствующим, что он потешается вместе с Честером над плакальщиками и их птичьими героями... Дескать, не великие они вовсе, а так, дерьмо... Никакого совершенства, никакой гармонии, никаких звезд любви... И Памятник этот — дерьмовый... Не достойный анналов, а достойный ануса... Могут быть и другие варианты, объясняющие весь комплекс загадочных обстоятельств и всю сумму двусмысленностей и таинственных намеков... Но уже и перечисленных достаточно, чтобы прийти к определенным выводам.

Само издание сборника «Жертва любви» было предприятием опасным. Современники двух величайших людей не могли впрямую назвать их имена. Они оставили нам их символические прозвища Феникс и Голубь. В то же время каждый из них считал своим долгом быть у их «гроба», оплакать их, воздать им должное и хотя бы так остаться в истории страны... Судя по всему, они ставили перед собой и другие задачи — обходя все опасные препятствия, донести до будущих поколений крупицы правды об этих двух великих драматургах, скрывшихся под общим именем ШЕКСПИРА — крупицы, которые в более благоприятные времена позволят восстановить истину и оценить подвиг тех, кто осмелился противостоять вынужденной немоте.

В то же время тех, кто, видимо, этому препятствовал, было необходимо по возможности запутать. Даты 1601 и отсутствие даты как бы говорили врагам этого издательского проекта в 1612 году и позже — да, конечно, вы можете уничтожить тираж 1611 года, но то, что издано десять лет назад, вам уже не доступно... Тираж 1601 года разошелся, хранится во множестве личных библиотек, тираж не уничтожить ни в типографии, ни в книжных лавках... А тот тираж, на котором дата вообще не проставлена, издан еще раньше, и совсем уже недоступен для уничтожения...

«Ануальный» — лондонский экземпляр — предусматривал другую возможность отступления — нет, могли говорить его обладатели, мы не восхваляем ушедших Голубя и Феникса, мы не согласны с тем, что они — величайшие из великих... Мы смеемся над ними — посмотрите сами, на эти ануальные анналы... На этот дерьмовый Памятник Великой Британии... Поэма «подобающая», а древности Королевства обрисованы «превосходно». Попросил нас какой-то Роберт Честер — мы и прислали ему стихи. Кто такой — не знаем. Ищите, если найдете. Вот он перевел с итальянского поэму Торквато Челиано, нормальная поэма, сумбурная немного, но неплохая. Может, Челиано знаком с Честером? Спросите у Челиано, разыщите его.

Напомним читателям, что Челиано — персона вымышленная, не существовавшая в реальности.

Таким образом, мы подходим к следующей мысли.

В 1611 году или позднее лучшие поэты Британии сочли необходимым оплакать смерть Голубя, который вместе с ранее ушедшим из жизни Фениксом оставил непревзойденное драматургическое наследие. Оба творца не могли открыто пользоваться своими подлинными именами. Они избрали для себя общий английский псевдоним ШЕКСПИР. Не могли произносить их подлинных имен и скорбящие современники, называвшие их Голубем и Фениксом. И умершим драматургам, и оплакивавшим их друзьям-поэтам грозили великие опасности. Вынужденные молчать, они все же сделали все возможное для того, чтобы предоставить любознательным потомкам возможность разгадать таинственный сюжет, разорвать завесу молчания, опущенную на творчество Голубя и Феникса.

Помните гравюру из книги Г. Пичема 1612 года? Она изображает овал, по обеим сторонам которого лавровые ветви. Их две. Они переплетены вершинами и черенками. Ветви обвиты лентой, на которой надпись по-латыни «Сотворенное человеческим гением будет продолжать жить в умах людей. Остальное же пусть умрет». В левом сегменте овала — гористый пейзаж... В правой части — стена с занавесом. Из-за занавеса выглядывает рука с пером, дописывающая опять же по-латыни:

«mente videbori».

Но о руках с перьями и перчатками, которые часто встречаются в изображениях людей, связанных с именем ШЕКСПИРа, мы поговорим позже... А пока посмотрим еще на некоторые странности книги Роберта Честера «Жертва любви».

168 страниц из 195 занимает поэма Честера. Поэме предшествуют три авторских обращения на страницах без пагинации.

Первое, прозаическое, — к сэру Джону Солсбери. Установлено, что в шекспировское время такой джентльмен проживал в графстве Денбишир.

«Благородный сэр, следуя указаниям мудрых друзей, закончив мою давно ожидавшуюся работу, зная, что этот мир полон зависти, и каждый считает своего ребенка прекраснейшим, будь он даже похож на эфиопа, я осмелился представить миру детище своего ума под Вашей протекцией, полагаясь, что, если Глупости, подобно вору, удастся тайком проникнуть в какую-то часть этих поэм, Ваше уважаемое имя закроет эти изъяны, а известный всем характер Ваших достоинств заставит молчать врагов добродетели... В мир я отпускаю свое дитя под сенью Вашего имени, которое закроет рты толпе и, как я надеюсь, побудит просвещенных и доброжелательных укачать это дитя на своей груди. Итак, с пожеланием Вам блаженства небесного и земного я заканчиваю. Ваш всецело Роберт Честер».

Второе обращение, поэтическое, — к Фениксу.

Английская грамматика не возбраняет перевести это обращение и как адресованное мужчине.

Феникс, прекраснейшая из прекрасных птиц,
К тебе я обращаю все мои труды.
В моих глазах ты драгоценнейший из всех,
Источник и покровитель всех высоких чувств,
Прими мою скромную хвалу твоей любви
И преклонение перед твоим Голубем.

Другой поэт, более искушенный и ученый,
Чьи строфы проникают и очаровывают умы,
Сможет достойно воспеть твои совершенства и красоту,
Повторяя твое знаменитое и прославленное имя.
А я, последний и скромнейший изо всех,
Доволен тем уже, что петь могу о Фениксе.

Третье, заключительное обращение Честера, — «К доброжелательному читателю». Здесь автор сообщает, что будет петь не о гибели Трои, не о победах Цезаря, не о похищении Елены, не о насилии над Лукрецией — «О прекрасном причудливом образе я пою».

Гилилов пишет о содержании поэмы:

«Сама поэма Честера представляет собой смесь материалов различной степени обработки — от высоко поэтических строк, в которых чувствуется рука мастера, до рыхлых аллегорий с цветистыми и многословными отступлениями и зарифмованными компиляциями, не имеющими видимой связи с основным сюжетом, но для чего-то необходимых автору».

В поэме внешне можно различить три основные части — «Госпожа Природа перед богами», «Диалог между Госпожой Природой и Фениксом», «Диалог между Голубем и Фениксом».

Первая треть поэмы имеет подзаголовок: «Жалоба Розалины, метафорически обращенная через Госпожу Природу к Собранию богов (в Высокой Звездной Палате) о сохранении и продолжении прекраснейшего на земле Феникса». Госпожа Природа рассказывает Юпитеру о Фениксе, которого она воспитала и ввела в мир и которому теперь угрожает опасность остаться без потомства — и тогда пресечется род Фениксов. Феникс прекрасен, локоны его как у самого Аполлона, его лоб скрывает глубокие мысли и великолепные замыслы.

Заметим в скобках, что Гилилов везде в соответствии со своей версией употребляет имя Феникс как женское, но именно здесь видна еще одна слабость рэтлендианской гипотезы — о продолжении потомства пеклись, конечно, мужчины, а не женщины. Ибо род считался продолжающимся по мужской линии!

Юпитер приказывает Госпоже Природе взять колесницу Аполлона и доставить Феникса на остров Пафос, подлинный рай на земле. Там они встретят «истинного Рыцаря Чести», чье сердце устремлено к бескорыстному служению, который поддерживает Прометеев огонь. Юпитер дает госпоже Природе чудодейственный бальзам, его необходимо приложить к больной голове и больным ногам этого Рыцаря.

Это приведет его в постель к твоей Феникс,
Когда он встретит ее на высоком холме,
И пусть из их праха восстанет новая Феникс.

Боги приветствуют решение Юпитера, а Венера сочиняет для Феникса молитву (!) о спасении души серебристого Голубя, ныне страдающего за свои грехи. Обращаясь к Юпитеру, Венера называет его Иеговой, упоминает и Христа. Неразбериха с библейскими и языческими богами носит преднамеренный характер, на что обращает внимание Гилилов, и на что намекает сам Честер.

Гилиловскую версию поддерживает слово «постель», однако вполне возможно, что соответствующее слово в оригинале можно перевести и как ложе. Тогда «женский» оттенок снимается. И оказывается, что есть некое укромное местечко для гонимых талантов, там уже мыкает горе один больной художник — Рыцарь Чести. Там может укрыться и Феникс, заодно доставив к ложу больного чудодейственный бальзам.

Как видишь, любезный читатель, наш анализ основывается на тех же текстах, что и предыдущие, и при этом дает нам возможность, отрешившись от закоснелых стереотипов, пойти в ту сторону, где напущено слишком много тумана. Но и сквозь этот туман при удачном освещении можно разглядеть очертания недосказанного.

Однако посмотрим на все вышеизложенное с другой точки зрения.

О чем идет речь в первой трети поэмы — нам рассказывают о некоей персоне, скрытой под именем Феникса. Автор, намекая, что это женщина, все же сравнивает ее красоту с аполлонической, то есть с мужской. Этот Феникс — талантливый поэт: «его губы — ворота, через которые мир обретает чудную музыку, красноречие и поэзию».

Фениксу угрожает опасность остаться без потомства. Но ведь мы уже знаем из стихотворения, подписанного именем Шекспира, что в рамках избранной метафоры потомство в союзе с Голубем — это творческое наследие. Это стихи и драмы. Значит, молодой талантливый Феникс оказался в такой ситуации, которая не давала ему возможности заниматься творчеством. Поэтому Госпожа Природа просила Юпитера о помощи.

Напомним нашим читателям, что именно здесь Госпожа Природа, как следует из заглавия поэмы, — метафорическое имя некоей Розалины, то есть вполне конкретной женщины. Почему ей дано имя Розалина? Об этом мы скажем позже. Но, заметим, что дама вхожа в покои верховной власти, прибегает к заступничеству верховного олимпийца.

Юпитер, заметим, вместе с богами совещался в Парламенте, иначе называемом Небесным Синодом. И вершил суд, внимая жалобам Розалины и Феникса на беды и невзгоды.

Автор поэмы не сообщает нам, о каких бедах и невзгодах идет речь. Почему Феникс не может заниматься творчеством? Ни слова не говорится о том, что он находится в рабстве, или на изнурительной службе, или занят добыванием куска хлеба насущного... Судя по всему, он ведет жизнь не нищую — Госпожа Природа даже показывает Юпитеру портрет Феникса... Значит, он вращается в художественном кругу, может оплачивать живописные работы... Но в чем же его невзгоды?

Остается только допустить, что поэт Феникс оказался в ситуации, когда ему запрещено открыто заниматься творчеством. Но кем и почему? В ответе на этот вопрос может скрываться шекспировская разгадка. Может Феникс это делать, только скрывшись на удаленном острове. И там, на этом острове Пафосе, уже есть один затворник — Голубь. Этот Голубь страдает головными болями, и ноги у него болят — может быть, последствия боевых ран. Заметим, что у Феникса ничего не болит, то есть он явно не стар и явно не участвовал в боевых действиях.

Далее. Под именами римских языческих богов, как мы видим, скрываются библейские персонажи христианской эпохи. Причем вопрос о спасении души-таланта Феникса решает верховный руководитель (Юпитер-Иегова). Исходя из этого можно предположить, что судьбу Феникса решает Император, Король или Папа Римский. Или какой-то другой высший иерарх, имеющий и светский и духовный статус. Недаром речь идет и о Парламенте и о Синоде.

Не скрыто ли за всеми этими иносказаниями решение главы католического ордена, спасающего одного из своих адептов от мирских опасностей? Францисканского, например? Или августинского? Или иезуитского? А может быть, разгадка кроется в неожиданной области?

Но посмотрим, как развиваются события в поэме дальше.

Колесница Аполлона возносит Розалину и Феникса к небесам. Они проносятся над разными странами и городами, в том числе и над английскими и шотландскими. Экскурсоводом выступает госпожа Природа — она комментирует увиденное. После упоминания о Виндзорском замке экскурсия прерывается.

Появляется заголовок: «Теперь следует история рождения, жизни и смерти благородного Артура, короля Британии» — эта история занимает 44 страницы! И видимой связи с сюжетом о Голубе и Фениксе не имеет.

Закончив многословный рассказ о короле Артуре, госпожа Природа, как ни в чем не бывало, объявляет: «Теперь вернемся к нашему рассказу». Пролетев над Лондоном, путешественники достигают своей цели. То есть острова Пафос.

Ясно как Божий день, что остров Пафос — это «псевдоним» какого-то населенного пункта. И совсем не в Средиземноморье, а вблизи от Лондона.

Автор — Роберт Честер — зачем-то вставил в этом месте целый каталог цветов, трав, деревьев, рыб, драгоценных камней, животных, змей, червей, птиц — это отступление заняло 43 страницы!

Все отступления в поэме составляют более половины текста и к сюжету о двух творцах не имеют прямого отношения. Постороннего читателя они способны, скорее всего, отпугнуть, а не привлечь. Кто знает, может быть, таков и был замысел автора? Может быть, он надеялся, что заскучавший (непосвященный) читатель отложит в сторону книгу и не доберется до самого главного?

А самым главным является внушительное собрание стихотворений, следующее после поэмы. Это стихи, «созданные Голубем для прекрасного Феникса». Эти стихи написаны более опытной рукой, многие из них близки к шекспировским сонетам. Но о них позже.

Пока что завершим разговор о честеровской поэме. Здесь обращает на себя внимание продолжающаяся путаница с половой принадлежностью героев.

Сначала Розалина (Природа) говорит о «великолепном Фениксе исключительной красоты», затем — о «молочно-белой Голубке». И все это в отношении своего спутника-спутницы, прибывшего (прибывшей) на остров Пафос.

Голубь называет прибывшего Фениксом, Розой, Солнцем, Голубкой, «Моей Королевой».

Гилилов пишет: «Похоже, что Честер в процессе создания (или переработки, что более вероятно) "подгонял" образы под традиционные, но делал это не очень внимательно. Но возможно, что эти и другие "несовпадения" не случайны».

Согласимся с исследователем в части последней фразы.

Мало того, что нам не было точно известно, кто является женщиной, а кто — мужчиной в составе творческого союза Голубь—Феникс. Теперь оказывается, что и Голубь называет Феникса Голубкой или моей Королевой. Оказывается, что и Природа говорит о своем спутнике по имени Феникс, как о молочно-белой голубке...

На наш взгляд, это еще раз говорит о том, что понятие Брака было условным, что это была метафора, и Честер не желал почему-то, чтобы читатели могли однозначно решить, о ком идет речь. Он давал разные возможности. Но нельзя исключать и того, что целью его было скрыть главное — что речь идет о союзе двух мужчин.

Итак, путешественники прибыли на остров Пафос, находящийся вблизи Лондона. Это подобие рая, «святой уголок», куда не смеют показываться силы зла, «крокодилы и шипящие змеи»!

А как выглядит затворник Голубь в этом раю? Это скорбящая душа, несчастное больное существо, — «совершенная картина загнанного оленя, изнемогающего от горя». Это и есть Рыцарь Чести и Великодушия.

Из текста следует, что эта встреча героев — не первая. Более того, сама встреча мало похожа на слияние двух влюбленных. За плечами обоих, как явствует из заглавия поэмы, «жестокая судьба», а правда о ней «аллегорически затенена».

Феникс замечает, что состояние Голубя хуже, чем было прежде.

Голубь в свою очередь просит прощение за «нечистые подозрения».

И вовсе не ясно, какое отношение имеет Голубь к той «фальшивой любви», «догорающей свече», которой Феникс посвятил себя, о которых сожалел на суде Юпитера.

И если эта «фальшивая любовь» — Голубь, то зачем же Феникс прибыл к ней? Неужели фальшивую любовь, приведшую к тому, что в жилах Феникса потекла «омертвевшая кровь», может исцелить источник и предмет этой любви? Каким образом?

А если источник «фальшивой любви» не Голубь, то почему же он, вместо того чтобы обрадоваться встрече, рвет на себе волосы, кается в «нечистых подозрениях»?

Вспомним, что Феникс жаловался Юпитеру на беды и невзгоды. Но каковы же должны были быть беды и невзгоды Голубя, чтобы он — даже в райском уголке! — ощущал себя загнанным Оленем!

Феникс жаловался на завистников, хотел от них скрыться. Голубь попал, видимо, в более серьезную переделку. И для него дело завистью не ограничивалось.

Оставшись наконец на острове вдвоем, оба героя начинают выяснять отношения.

Голубь преклоняет колена и просит поверить в его верность и преданность. При этом Феникс замечает, что у него такой вид, будто имя его уже занесено в бледную «Книгу Смерти». Голубь подтверждает это предположение:

Хоть я хожу еще по земле,
Но я уже не живу, погребенный в могиле горя.

Странные заявления! Что означает эта «Книга Смерти»? Что означает «уже не живу»?

Не означает ли это, что Голубь объявлен умершим?

Да, он ходит по земле, но его имя уже в Книге Смерти. Хоть он и скрылся от своих врагов на острове Пафос, но он ощущает себя погребенным.

Как видит изумленный читатель, в этих заявлениях речь идет вовсе не о воркотне разлученных прежде, но ныне соединенных милостью Юпитера возлюбленных. И Феникс не в силах исцелить своего больного друга. Он сам, похоже, чувствует себя «погребенным». И говорят собеседники не о потомстве, не о продолжении рода. Феникс утешает друга таким странным образом:

Впредь не ты один, а мы вдвоем
Этот нелегкий труд будем свершать.

Какой труд? Разве о каком-то труде шла ранее речь?

Однако далее поэма уточняет:

Чтобы на вершине горы мы возвели
Свой собственный пылающий алтарь.

Итак, все ясно — речь идет о служении богу Аполлону. Но прежде, чем соорудить жертвенник, Феникс считает необходимым задать Голубю еще несколько вопросов.

Первый. В чем разница между подлинной и фальшивой любовью?

Второй. Где граница между добром и злом?

Третий. Что есть знание?

Четвертый. Где искусство Апеллеса и где благородная хитрость?

Странные вопросы. Если речь идет о возлюбленных — мужчине и женщине, — которые после разлуки воссоединились, то зачем им (а особенно женщине!) выяснять, в чем подлинность знания. И уж тем более неважно, что думает супруг о знаменитом древнегреческом живописце, который, очевидно, противопоставляется благородной хитрости... Если речь идет о продолжении рода, о потомстве, то все эти высокоумные вопросы теряют смысл... Заметим, что оба находятся весьма далеко от ложа, то есть от постели Голубя... Они как бы забыли о своих любовных утехах... Они отправляются собирать хворост для жертвенника.

Они обращаются к Аполлону с просьбой принять эту добровольную жертву, послать искру, от которой возгорится пламя, призванное поглотить их. Из жертвенного огня, из пепла обоих должно восстать к жизни одно имя.

За приготовлениями наблюдает тайный свидетель. Голубь знает, что это — Пеликан.

Пусть он будет свидетелем нашей трагедии
И потом поведает об увиденном.

И опять — явное противоречие. Мы только-только привыкли к мысли, что разлученные прежде возлюбленные соединились наконец в райском уголке (острове Пафос), выяснили отношения и собирались принести жертву Аполлону, то есть вершить некий труд, общий и счастливый... А тут оказывается трагедия... Или это общее творческое дело, должное привести к появлению непревзойденного художественного наследия — трагедия?

Далее оба спорят о том, кто первым вступит в жертвенный огонь.

Феникс обращается к огню:

О святое, чистое, совершенное пламя,
Прими же в себя нас обоих,
И из нашего праха пусть восстанет одно имя.

Голубь немного иначе обращается к огню:

О священный благоухающий Огонь, поглощающий
Ветви, под которыми все девять муз слагали свои песни.
Прими мое бренное тело как жертву,
И из твоего пламени поднимется одно имя.

И опять мы находим в этом противоречивом тексте намек на то, что оба вместе и одновременно вступили в священный огонь, в дальнейшем же Голубь принес в жертву и свое бренное тело. Только свое.

Но очевидным является то, что, невзирая на эти внутренние противоречия, мы слышим рассказ о том, как два творческих человека, два гения заключили союз с целью создания «потомства» — блестящего литературного наследия.

Как ни странно, перед тем как сойти в огонь, Голубь, по словам Феникса, даже развеселился... И это после всех стенаний о своей несчастной доле? Выражение лица его было насмешливым — вот удивился-то, видно, свидетель этой трагедии Пеликан!

Под последней строкой монолога Феникса напечатано:

«Конец. Р. Ч.».

Но, несмотря на это, далее на трех страницах помещены еще два стихотворения. Первое озаглавлено «Пеликан» и содержит свидетельство о смерти Великой Птичьей Четы.

О что за душераздирающий Спектакль,
Подлинное Чудо Мира я видел...

Так что же видел тайный свидетель — Трагедию или Спектакль?

Ясно одно:

О если редчайшие из земных существ
Сгорают вместе, что может подняться из огня
И предстать перед глазами изумленных смертных,
Как не еще более совершенное создание?

Второе стихотворение «Заключение» состоит из извинений в слабости авторского таланта и из сообщения, что другой царственный Феникс поднялся из пламени и это блестящее создание будет долго удивлять мир.

Под стихотворением вновь стоит «Конец. Р. Ч.».