А.В. Ковалев. «Шекспир и формирование мифа английской королевской власти: "Генрих V"»

Приветствую всех — и наших гостей, и петербуржцев, а также и студентов, которые пришли несмотря на субботу; спасибо всем, кто с таким мужеством пришел слушать о Шекспире. Каждое наше заседание проходит в новом формате, чтобы заглянуть в один из видов гуманитарных знаний. Соответственно, сегодня мы посмотрим на Шекспира с точки зрения истории, которая столь же безбрежна, сколь безбрежен сам Шекспир. Сегодня я постараюсь взглянуть не на всего Шекспира, а на одно его произведение, по сути, на один фрагмент этого произведения, не с точки зрения всей истории, а с точки зрения именно истории власти, истории мифологии английской монархии, истории того, что называется нематериальными формами власти, а иногда (некорректно по отношению к XVI—XVII вв.) называли властной пропагандой.

Мы обратимся к одной из исторических драм Шекспира — «Генриху V». На это нас настраивает не только предстоящая шекспировская годовщина, но и уже состоявшийся юбилей — 6оо лет с великой победы Генриха V в битве при Азенкуре. Безусловно, Генрих V — очень важный образ для английской мифологии власти в образах историков XVI—XVII вв., да и для позднейших — в вигской историографии. Идеальный король — это Эдуард Исповедник, идеальный (правильный) узурпатор — это Вильгельм Завоеватель, а идеальный воин — это, безусловно, Генрих V.

Конечно, здесь можно вспомнить знаменитый фильм Лоуренса Оливье, где Генрих V предстает в виде великого воина освободителя, победителя. Конечно, во время создания фильма особой актуальностью с патриотической точки зрения обладала война, фильм поднимал боевой дух. Такой образ Генриха V был обычен для Англии, был обычен для всего историописания и историографии. Я же хочу несколько под другим углом показать значение образа Генриха для мифологии власти, мифологии позднетюдоровского и раннестюартовского абсолютизма.

Один из таких классических мифов о Генрихе V, кроме его великой мощи в качестве воина — это его необычайная суровость, его скромность. Миф, запущенный Р. Холиншедом, сообщает о том, что сразу после битвы Генрих V пожелал слушать Псалом 113: «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу». И еще один миф в том, что скромность — это не природная скромность Генриха V, который якобы в молодости был пьяницей, развратником непристойно себя вел, но, придя к власти, полностью преобразился. Многие видят здесь апелляцию к Цицерону, к античным текстам о гражданской доблести, что нас сразу настраивает на древнеримский лад. Вспоминается цитата из жизнеописания Тита у Светония: «Не только жестокость подозревали в нем, но и распущенность — из-за его попоек до поздней ночи... и сладострастие... Однако такая слава послужила ему только на пользу,... когда ни единого порока в нем не оказалось и, напротив, обнаружились величайшие добродетели»¹.

Этот миф не имеет ничего общего с историей Генриха V, который не мог даже чисто теоретически бесчинствовать в Лондоне, будучи наместником в Уэльсе. Нет никаких доказательств пьянства и разврата. Данный фрагмент Шекспир взял скорее всего из Холиншеда, где хронист приводит латинские стихи о том, что если развратник — юноша, то обычно приход к власти усугубляет его разврат и добавляет ему грехов². На самом деле, здесь очень важна символика изменения, преображения Генриха V после прихода его к власти. На мой взгляд, здесь содержится очень важный намек на один из основных мотивов, мифов и ритуалов средневековой монархии — это заряд мифологии данного правления, заряд мифологии династии, данный через коронационные процессии. Коронация была ритуалом довольно жестко регламентированным, чему можно привести много примеров — хотя в коронации, например, Эдуарда II или Генриха VII и VIII можно найти и вставки, и переставления.

Коронационная процессия, в частности, предшествующий ей торжественный проезд короля через Лондон, была призвана в том числе и изложить тот миф, который с одной стороны создавал непрерывную цепочку монархии, восходящую к Эдуарду Исповеднику, а с другом стороны — делал акценты на данном конкретном монархе. У Генриха V не было собственно коронационной процессии. У других монархов процессия проезда через Лондон могла проходить значительно позже коронации (например, Иаков I провел ее через полтора года, а Карл I — уже после начала Епископских войн). Фактической процессией для Генриха V стал его въезд в Лондон после победы в битве при Азенкуре.

Почему я упомянул этот миф о скромности? Настолько сильно въелся этот миф о скромности в сознание историков, в сознание людей, что он уже направляет интерпретацию крупнейших специалистов по английским коронационным ритуалам. Г. Киплинг старательно интерпретирует всю процессию Генриха V в том духе, что он демонстрирует свою скромность, символически умирая в ходе процессии, так что процессия превращается в похороны короля. И он потом пытается показать, что это было не так и в том числе у Шекспира есть скрытый или не совсем скрытый момент, где он излагает мифологию вовсе не смирения, а величия короля — максимального его величия.

Следует помнить, что Шекспир, хотя конечно и вечен, но писал в конкретных исторических условиях, и он был, безусловно, певцом абсолютизма. Многие его произведения посвящены, так или иначе, изложению доктрины абсолютной монархии — прежде всего, это «Макбет» с его учением о правильном короле, по сути, списанном с «Истинного закона свободных монархий» Иакова I. Самое абсолютистское произведение Шекспира — это «Буря», абсолютный триумф короля-мага, который одним своим присутствием преображает мир.

Поэтому я сейчас остановлюсь немного на текстах, связанных, собственно, с аккламацией Генриха V, а потом мы обратимся к Шекспиру, к одному из монологов Генриха V, в котором эта мифология, на мой взгляд, находит отражение.

Итак, описание въезда Генриха V после битвы при Азенкуре в Лондон содержится в поэме Джона Лидгейта, монаха из Бьюри, а также в «Славных деяниях Генриха V» (Gestae Henrici Quintidom-bernardi-albi-erevan-armeniya-2001 Естественно, короля встречали еще за пределами Лондона — как полагается, процессию встречал Лорд-мэр. 20 тысяч лондонцев, о которых говорят источники — это, конечно, явное преувеличение, и очень солидное, как минимум раз в 10. Король въезжал через ворота, на которых возвышались две башни, на башнях стояли фигуры ангелов, поющих «Благословен грядый во имя Господне» — строка из гимна «Санктус», который исполняется во время праздника входа господня в Иерусалим и основан на словах Евангелия (Мф. 21:9, Ин. 12:13). Кроме того, именно этот гимн исполняется во время таинства Евхаристии, поэтому здесь, можно сказать, присутствует первый намёк на возвеличивание Генриха V.

Над воротами была надпись «Civitas Regis Iustitiae» — Город царя правосудия. Киплинг интерпретирует это так: Генрих въезжает в город, чтобы быть судимым Царем правосудия, т. е. богом, в качестве жеста скромности и самоуничижения. На мой взгляд, интерпретация здесь совершенно другая. Нужно просто вспомнить, что в Средние века, начиная с довольно раннего периода, Лондон называли camera regis — палатой короля. 1аким образом, получается, что это и есть город короля, и сам король есть король правосудия, который въезжает в собственные палаты, где он живет.

На холмике стояла башня, около которой короля встречали 12 патриархов, певших псалом 149: «Пойте Господу песнь новую, хвала Ему в собрании святых». Я процитирую отрывок из поэмы Джона Лидгейта:

Как я словами передам
На Корнхилл короля прием?
Двенадцать патриархов там
Поют торжественный псалом
«Песню пойте господу!» — и вдруг
На волю отпускают птиц,
«В собрании святых» — вокруг
Там много ясных, светлых лиц³.

Текст 149 псалма никак не ассоциируется с идеей самоуничижения — напротив, в псалме речь о победе одного народа над другим, в нашем случае — англичан над французами. Такое использование псалма — общий штамп, на котором мы сейчас не будем останавливаться. Начиная с XIII в. в Европе общим местом в описаниях побед является «освященный патриотизм», в котором враги уподобляются амаликитянам, филистимлянам и прочим библейским персонажам.
Далее, на улице Чипсайд стоял фонтан, который бил вином. Короля там встречали 12 апостолов и 12 английских королей мучеников-исповедников. Апостолы пели 103 псалом: «Благослови, душа моя, Господа». В тексте «Славных деяний» особенно подчеркивается, что это явное пророчество, поскольку совпадает число апостолов и английских королей. Короли преклонили колени перед Генрихом, поднесли ему хлеб и вино на серебряном блюде, рассыпая при этом облатки и серебряные листья. Безусловно, эта пророческая тема сближает въезд Генриха с въездом Иисуса Христа. Возвещая появление и победу Генриха V, святые короли повторяли элементы мистерии, которая традиционно указывали на появление Христа как Божественного Монарха.
Далее прославлялся Давид — победитель Голиафа и его «галльской гордыни». На одной из башен замка, сделанного из ткани и дерева, на верёвочках висевшего над улицей, был баннер со словами «Речные потоки веселят град Божий, святое жилище Всевышнего» (Пс. 45:5). Замок был покрыт тканью, изображающей мрамор и зелёную и красную яшму — явное указание на Небесный Иерусалим из книги Откровения («Стена его построена из ясписа» — Откр. 21:17), Соответственно в этот момент въезд земного Христа начинал превращаться в процессию апокалипсического Христа божественного, который явится в конце времен, чтобы царить над людьми.
Апокалиптическая тема продолжает развиваться на площади перед собором св. Павла. Решающий момент произошел, когда Генрих проехал под яшмовыми воротами Небесного Иерусалима. На верёвочках спустились ангелы, которые осыпали его золотыми листьями, возложили ему на голову венок. Подобный ритуал существовал и до этого, но не в таком масштабе.
Первый зафиксированный такой элемент касался въезда в город Ричарда II — но там был только эпизод с ангелом. Итак, возле Собора святого Павла на фонтане было изображение Троицы и Солнца правосудия. По сути, в этот момент Генрих преображался в четвертое лицо Троицы.
Никаких противоречий с христианством здесь нет — в средневековом понимании подражание Христу — верх благочестия, но подражать можно по разному: служением людям или как подобие Христа апокалипсического в его величие. Для короля более правильной является именно вторая форма.
На этом мы завершим краткий обзор процессии Генриха V. Можно признать, перевернув по смыслу точку зрения Киплинга, что это была процессия умирания Генриха. Да, Генрих V умер в ходе процессии, как человек, потому что в собор св. Павла входил уже другой Генрих V — король, император и Христос.
Если обратиться к монологу Генриха V из соответствующей драмы — фрагменту, который затенен более известным монологом про Криспианов день. Мы будем говорить о монологе в сцене 1 акта IV, когда Генрих обходит лагерь ночью, беседует со своими солдатами и выражает сомнение в своей миссии, в роли короля. Возникает спор о том, является ли преступлением что-то совершенное на королевской службе. Высказываются две точки зрения — либо король несет ответственность за грехи всех, либо король отвечает только за себя.
Когда все уходят, звучит знаменитый монолог короля Генриха:

Все, все — на короля! За жизнь, за душу,
За жен, и за детей, и за долги,
И за грехи — за все король в ответе!
Я должен все снести. О тяжкий долг!
Близнец величия, предмет злословья
Глупца любого, что способен видеть
Лишь горести свои! О, скольких благ,
Доступных каждому, лишен король!
А много ль радостей ему доступно —
Таких, каких бы каждый не имел,
Коль царственную пышность исключить?
Но что же ты такое, идол-пышность?
Что ты за божество, когда страдаешь
Сильнее, чем поклонники твои?
Какая польза от тебя и прибыль?
О пышность, покажи, чего ты стоишь!
Чем вызываешь в людях обожанье?
Ведь ты не более как званье, форма,
Внушающие трепет и почтенье.
Тебя страшатся, а несчастней ты Боящихся тебя.
Как часто вместо восхищенья льешь
Ты лести яд! О, захворай, величье,
И пышности вели себя лечить.
Как думаешь, погаснет жар болезни
Пред титулами, что раздуты лестью?
Поклоны низкие недуг прогонят?
Тебя послушны нищего колени,
Но не его здоровье. Сон спесивый,
Играющий покоем короля,
Король постиг тебя! Известно мне,
Что ни елей, ни скипетр, ни держава,
Ни меч, ни жезл, ни царственный венец,
Ни вышитая жемчугом порфира,
Ни титул короля высокопарный,
Ни трон его, ни роскоши прибой,
Что бьется о высокий берег жизни,
Ни эта ослепительная пышность —
Ничто не обеспечит государю
Здоровый сон, доступный бедняку.
С желудком полным, с головой порожней,
Съев горький хлеб нужды, он отдыхает,
Не ведает ночей бессонных, адских:
Поденщиком с зари и до зари
В сиянье Феба трудится, а ночью
Он спит в Элизии. С рассветом встав,
Подводит он коней Гипериону,
И так живет он день за днем весь год,
В трудах полезных двигаясь к могиле —
Когда б не пышность, этакий бедняк,
Работой дни заполнив, ночи — сном,
Во всем счастливей был бы короля.
Ничтожный раб вкушает дома мир,
И грубому уму не догадаться,
Каких забот монарху стоит отдых,
Которым наслаждается крестьянин⁴.
(Пер. Е.Н. Бируковой)

На следующий день — битва и прямо противоположный монолог. Если здесь мы видим сомнения, некую слабость Генриха, то в монологе перед битвой при Азенкуре звучит полная уверенность в себе: мне не нужно подкрепление, я вообще могу один выйти на эту битву, тем большую славы я получу.
На мой взгляд, здесь, да, в несколько завуалированной форме, Шекспир проводит явную параллель со сценой в Гефсиманском саду, с ситуацией, когда Христос сомневается в своей миссии. Генрих у Шекспира становится опять же Христом — Христом Гефсиманского сада и Христом торжествующим в монологе про Криспианов день.
Кроме того, очень важно обратить внимание на то, что фрагмент в русском переводе, завершающийся словами «О, захворай, величье, / И пышности вели себя лечить». В оригинале звучит слово ceremony, отсылающее еще к одному ритуалу, составлявшему базовую часть мифологии власти английского короля. Это — способность короля исцелять прикосновением, которая активно эксплуатировалась Тюдорами и Стюартами до Вильгельма III. Поговаривают, что Вильгельм сам уже сомневался в своих способностях и якобы говорил, прикасаясь к больному: «Дай тебе Господь побольше здоровья и здравого смысла» Но и Елизавета, и Иаков I очень активно, старательно, тщательно, демонстративно проявляли эти свои целительные способности, и в документах всегда упоминалось, что во время выезда королева, например, прикоснулась к двумстам золотушным или при поездке в Кенилворт исцелила триста золотушных.
Шекспир, ставя этот фрагмент мифологии в текст, снова подчеркивает христологические качества монарха. Монарх при этом не способен исцелить сам себя. Прикосновением к самому себе он не исцеляет собственные болезни.
Подходя к завершению, хотелось бы подчеркнуть двоякий момент применительно к Шекспиру. С одной стороны, безусловно, на Шекспира влияет те ритуалы, которые он видел, те христологические элементы мифологии абсолютизма, которым он был свидетелем. Сама эта идея, что монарх принимает на себя все грехи своих подданных, превращает монарха в национального Христа. Как Христос принимает на себя грехи всего человечества, так же монарх принимает на себя всех подданных, что дает ему особые права и создает особые отношения с Богом. Можно вспомнить и графическую мифологию, где монарх изображался в виде человека, на которого падает особый свет с небес.
С другой стороны, безусловно, здесь нашли отражения термины, которые постоянно встречались в источниках — mutatio, reformatio. Холиншед применяет их к Генриху не в том смысле, что он стал хорошим «в бытовом смысле». Придя к власти, он стал другим по совершенно иным причинам — не моральным, а скорее мифологическим, ритуальным.
Примечания

1. Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати Цезарей. Божественный Тит, 7.
2.

For saith he,
Ille inter iuuenes paulo lasciuior antè,
Defuncto genitore grauis constáns repentè,
Moribus ablegat corruptis regis ab aula
Assuetos soc [...]os, & nugatoribus acrem
Poenam (si quisquam sua tecta reuiserit) addit,
At ita mutatus facit omnia principe digna,
Ingenio magno post consultoribus vsus, &c.
(Цит. по: Holinshed R. Chronicles of England, Scotland and Ireland: in 6 vols. London, 1587. Vol. 6. P. 543.)

3. Перевод автора. См. оригинал: Lydgate J. A Poem by John Lydgate, Monk of Bury, Describing the Expedition of Henry the Fifth into France in 1415, the Battle of Agincourt and the King's Reception into London on His Return // A Chronicle of London, from 1089 to 1483 / ed. by N.H. Nicolas, E. Tyrrell. L., 1827. P. 232.
4. Цит. по: Шекспир У. Генрих V / пер. Е.Н. Бируковой // Шекспир У. Полн. собр. соч.: в 8 т. М.: Искусство, 1959. Т. 4. С. 446—447.

К оглавлению Следующая страница