А.Г. Волкова. «Поэтика Шекспира и его эпохи в библейском и литургическом контексте»

Название доклада содержит два понятия, которые необходимо прояснить.

1. Первое из них — это библейский контекст. Для понимания того, что представлял собой библейский контекст литературы шекспировской Англии, нужно примерно знать историю переводов Библии на английский язык.

Сразу следует отметить, что в драмах Шекспира персонажи не упоминают слово «Библия», но говорят «Книга» (дословный английский перевод с греческого языка). В хронике «Генрих IV» есть указание на то, что в XVI в. в Англии существовало несколько переводов Библии на английский язык: трактирный слуга Фрэнсис уверяет принца Генриха, что готов дать клятву на всех Книгах, какие есть в Англии (II, 4, 56).

Первым переводом стал перевод Джона Уиклифа (1320—1384). Этот перевод был опубликован в конце XIV в., на нем мы подробно останавливаться не будем.

Далее известен перевод Библии, который сделала Уильям Тиндаль (14947—1536). Он использовал для библейского перевода лучшие переводы, которые были в то время: среди его источников и переводы Эразма Роттердамского, и латинская Вульгата, и немецкий перевод, осуществленный Мартином Лютером. Из этого списка видно, что Тиндаль был знатоком греческого, латинского, древнееврейского, немецкого, а также испанского языков. Перевод Тиндаля послужил основой для позднейших переводов, но судьба самого переводчика и ученого была трагична: в Лондоне его перевод был признан еретическим, и экземпляры, которые удалось конфисковать, были сожжены на площади перед собором св. Павла. Сам Тиндаль был по приказу испанского короля Карла V казнен: его сначала повесили, а потом сожгли тело.

В 1538 г. была выпущена Великая Библия, инициатива создания которой принадлежит Томасу Кромвелю и Томасу Кранмеру, а также издательскому труду Майлса Ковердейла. Все они основывали свой труд на переводе У. Тиндаля.

1560 год называют годом появления Женевской Библии, переведенной английскими протестантами, находящимися в изгнании в Женеве. С 1560 по 1644 гг. она выдержала около 140 изданий. Женевская Библия представляет собой не только перевод самого библейского текста, но целый научный труд, т. к. в нее были также помещены апокрифы, симфонии или конкордансы, обширные комментарии на полях (глоссы), почти каждая строка текста сопровождается комментариями на полях. Таким образом, Женевская Библия снабжена обширным научным аппаратом, который вызвал опасения у церковных властей. По свидетельствам, именно Женевской Библией пользовался Шекспир, и в некоторых случаях в его текстах видны аллюзии даже не на сам библейский текст, а на глоссы к этому тексту.

В 1568 г. была выпущена Епископская Библия, которая представляла собой текст Женевской Библии, очищенный от комментариев, однако этот перевод не был столь популярным, как Женевская Библия.

2. Второе понятие, которое прозвучало в названии, — это литургический (богослужебный) или богословский контекст. Сюда относится знание богослужебных и молитвенных текстов.

Не стоит долго останавливаться на тех изменениях, которые претерпевала религия в Англии. Стоит отметить, что в Англии столкновение католицизма и Реформации приобрело драматический, а иногда и трагический оттенок, а англиканство стало своеобразной попыткой соединения католического и протестантского.

Английская реформация была в своем начале скорее политической, чем религиозной. Поэтому когда стали происходить религиозные изменения, они прежде всего затронули богослужение, а не богословие. Именно из-за этого часто говорят об отсутствии особого «англиканского богословия».

При этом английское богослужение явило собой синтез богослужения католического и протестантского. Из католического сохранилось, например, чинопоследование и отношение к Таинству Евхаристии, которое для англикан, в отличие от протестантов, не просто воспоминание о событии, но реальное присутствие Христа в хлебе и вине и реальное участие верующего в этом Таинстве. От протестантов англикане унаследовали, например, отношение к Библии (принцип Sola Scriptura), проведение богослужения не на латыни, а на национальном языке.

Отдельно стоит упомянуть о «Книге общих молитв» (The Book of Common Prayer), выпущенной в 1549 г. Источники этого молитвенника послужили отцы ранней Церкви, восточные Литургии, которые незадолго до этого времени были напечатаны на латинском, различные варианты романского обряда, реформированный Бревиарий римского кардинала Франсиско Киньона, различные обряды германских церквей, различные английские реформатские формуляры, а также две кратких суммы утреннего богослужения, принадлежащие Кранмеру. Текст «Книги общих молитв» также оказал большое влияние на поэтику литературы шекспировской Англии, в частности, младших современников Шекспира, например, на религиозную поэзию Джорджа Герберта.

Теперь необходимо рассмотреть, как эти контексты, эти «культурные фильтры» влияют на интерпретацию и понимание художественных текстов. В качестве наглядного примера прочтения английской поэзии в литургическом, молитвенном контексте мы возьмем одного из младших современников Шекспира — Джона Донна (1572—1631), который был моложе Шекспира на восемь лет.

Донн, в отличие от Шекспира, не является столь загадочной фигурой, если говорить о его вероисповедании: «В самой религиозности Донна заключается... глубокий конфликт или, вернее, целый клубок конфликтов. Он родился и был воспитан в чисто католической семье; одним из его предков был знаменитый Томас Мор, казненный Генрихом VIII за отказ признать англиканство. Католицизм в те времена жестоко преследовался в Англии, фактически находился вне закона. Донн происходил из среды гонимых, "граждански неполноценных" людей. И хотя впоследствии он перешел в англиканство — без этого его не взяли бы на государственную службу — ... компромисс, на который ему пришлось пойти, не мог не оставить глубокий след в душе поэта»¹. Поэтому в религиозной поэзии Донна, как и в его проповедях, исследователи отмечают влияние как католической, так и протестантской духовной традиции, в том числе и традиции восприятия Священного Писания: «[религиозное творчество Донна] имеет обширную "ученую" основу, к которой принадлежат святой Августин, Кальвин, испанские мистики и светские хроники»².

При этом англиканство явилось именно той «золотой серединой», которая могла помочь Донну в таком синтезе. Это связано с конфессиональными особенностями: англиканство было попыткой синтезировать католические и реформистские тенденции, стать «срединным путем» между католической и протестантской Европой³.

Если англиканство могло стать моментом, в какой-то степени примиряющим различные стороны духовной жизни, то католичество Донна (точнее, официальный язык католичества — латынь) во многом определило отношение поэта к Священному Писанию. Восприятие Донном Библии связано с его духовным путем: например, Псалмы Донн «читал в оригинале (на древнееврейском), на латыни в варианте Вульгаты..., в Женевской Библии и в Библии короля Иакова. Вульгата же была книгой его детства»⁴. Многие исследователи указывают на то, что Донн ценил латинский перевод Библии очень высоко и чаще всего пользовался именно Вульгатой, а не английским переводом Священного Писания.

Традиционно все творчество Донна делится на три этапа, последний и самый поздний из которых — это религиозно-философская лирика. В нее включаются поэтические циклы «La Corona» (1607 или 1608), «Литания» (1608) и «Священные сонеты» (1609—1610).

Все три упомянутых цикла строятся на Библии, но библейский текст опосредован текстами богослужебными: в основе «La Corona» — Розарий, «Литании» — молитвенная практика литании, а «Священные сонеты», как это вполне доказано исследователями, строятся на т. н. «благочестивых практиках», в частности, на духовных упражнениях св. Игнатия Лойолы, основателя Ордена иезуитов. Эти циклы являются примерами того, как знание и понимание богослужебного контекста помогает интерпретации поэтического текста. Так, композиция сонетного цикла «La Corona» (сонеты: Благовещение, Рождество, Храм, Распятие, Воскресение, Вознесение, которым предшествует один начальный сонет) основана на молитве Розария, но не доминиканского, состоящего из 15 Тайн веры, а бригиттского, состоящего как раз из семи Тайн (число сонетов в цикле Донна).

Этот тип Розария, состоящий из семи Тайн (т. е. воспоминаний о каких-либо событиях новозаветной истории), был особо почитаем монахами-францисканцами, которые, скорее всего, и принесли его на Британские острова и стали распространять. В этом Розарии упоминаются те же самые события, которые мы видим в поэме Донна. Именно структура этой молитвы объясняет, почему Донн включает в свой цикл сонет, посвященный обретению отрока Иисуса в Храме («Храм»), и пропускает все события между обретением в Храме и Распятием.

В качестве примера сложной библейско-богословской поэтики, которую можно понять опять же только с опорой на богословские контексты, можно привести сонет «Благовещение» (Annunciation) из этого цикла:

Salvation to all that will is nigh;
That All, which always is all everywhere,
Which cannot sin, and yet all sins must bear,
Which cannot die, yet cannot choose but die,
Lo! faithful Virgin, yields Himself to lie
In prison, in thy womb; and though He there
Can take no sin, nor thou give, yet He'll wear,
Taken from thence, flesh, which death's force may try.
Ere by the spheres time was created thou
Wast in His mind, who is thy Son, and Brother;
Whom thou conceivest, conceived; yea, thou art now
Thy Maker's maker, and thy Father's mother,
Thou hast light in dark, and shutt'st in little room
Immensity, cloister'd in thy dear womb.

В этом сонете Донн обыгрывает метафору «невместимый Бог вместился во чреве Девы». Эта бинарная оппозиция «вместимости невместимого» известна еще со времен неразделенной Церкви, в частности, ее употребляет блаженный Августин, а также великие отцы-каппадокийцы.

Поэма «Литания» должна быть понята в контексте молитвы литании. Поэма повторяет последовательные молитвенные призывания: Отец, Сын, Святой Дух, Троица, Дева Мария, Ангелы, Патриархи, Пророки, Апостолы, Мученики, Исповедники, Девственницы, Богословы. С XIV по XXVIII вв. стихотворения представляют собой различные прошения, в которых автор так или иначе прибегает и к имени Христа, и к воспоминанию о Страстях Христовых. Таким образом, цикл делится строго на две части: прошения, соответствующие церковной литании (причем, наиболее торжественному ее варианту, который чаще всего исполняется на торжественном богослужении) — это первая часть; прошения — это вторая часть. Т. е. композиция церковной молитвы нам объясняет композицию поэтического цикла.

Примером «богословия в поэзии» может стать стихотворение «Пресвятая Троица» из «Литании» Донна:

О Blessed glorious Trinity,
Bones to philosophy, but milk to faith,
Which, as wise serpents, diversely
Most slipperiness, yet most entanglings hath,
As you distinguished undistinct
By power, love, knowledge be,
Give me a such self different instinct,
Of these let all me elemented be,
Of power, to love, to know, you unnumbered three.

Здесь, как мы видим, Донн развивает троическое богословие, которое вполне согласуется с богословием христианской Церкви (как Католической, так, между прочим, и Православной, т. к. поэт не вдается в догматические подробности).

Если перейти к творчеству Шекспира, то в нем не будет видно таких явных отсылок к каким-то литургическим, богословским или молитвенным текстам; Шекспир скорее использует эксплицитные и имплицитные отсылки к библейскому тексту. Поэтому его творчество мы рассмотрим, исходя из жанрового деления: хроники, трагедии и так далее.

В хрониках Шекспира библейские цитаты и аллюзии встречаются чаще всего.

Ярким примером может послужить ранняя трилогия «Генрих VI». Генрих — тот персонаж в хрониках Шекспира, который очень часто обращается к Библии: он говорит библейскими цитатами, точными и неточными.

Так, например, Генрих пытается примирить сторонников царствующей Ланкастерской династии и сторонников герцога Йорка, который уже намеревается отнять у Генриха корону, и делает это, используя евангельскую цитату:

For blessed are the peacemakers on earth (Ибо благословенны миротворцы на земле)⁵.

Кардинал возражает королю, употребляя в своем ответе также цитату из Нового Завета:

Let me be blessed for the peace I make // Against this proud protector with my sword (Пусть я буду благословен за мир, который я принесу мечом в борьбе с этим гордым протектором)

(II, 1, 35—36).

В данном случае Генрих цитирует слова Христа из Нагорной проповеди: «Blessed are the peacemakers: for they shall be called the children of God» — «Блаженны миротворцы, ибо они сынами Божиими нарекутся» (Мф. 5:9). Кардинал перефразирует другое изречение Христа: «Think not that I am come to send peace into the earth: I came not to send peace but the sword» — «Не думайте, что я пришел, чтобы принести мир на землю: Я пришел принести не мир, но меч» (Мф. 10:34). Т. е. текст Евангелия от Матфея используется для двух аргументов, противоположных по смыслу.

В упомянутой хронике «Генрих VI» также встречается ряд библейских образов, ключевых для этой драмы:

• ягненок (suckling lamb): так Генрих говорит о Хэмфри Глостере. Этот образ отсылает нас не только к образу пасхального агнца в Ветхом Завете и агнца-Христа в Новом Завете. Образ ягненка также встречается в первой книге Царств (в английской Библии — первая книга Самуила), также в драматическом контексте: «Самуил взял сосунка-ягненка и сжег его целиком как жертвоприношение Богу, Бог принял жертву и страшным громом отогнал филистимлян» (1Цар. 7:9—10).

• пастух и стадо. Образ появляется, когда герцог Хэмфри Глостер предсказывает скорую гибель короля: «Thus is the shepherd beaten from your side // And wolves are gnarling who shall gnaw thee first» («Так пастух отогнан от тебя, и рычат волки, которые съедят тебя первого» (III, 1)). Это аллюзия на Ветхий и Новый Завет, на книгу пророка Иезекииля и на слова Христа: «...мое стадо испорчено, овцы пожирались хищниками, лишенные пастырей, а пастыри не искали овец, но кормились сами, а не кормили овец» — «...my flocke was spoyled, and my sheepe were devoured of all beasts of the field, having no shepheard, neither did my shepheards seek my sheepe, but the shepheards fed themselves and fed not my sheepe» (Иез. 34:8). Новый Завет: «I will smite the shepheard and the sheep of the flock shall be scattered» (Мф. 26:31) («поражу пастыря и рассеются овцы стада»). В Новом Завете это также очень драматический момент: Христос цитирует эти слова в Гефсиманском саду, когда предостерегает Своих учеников.

• брань духовная и телесная. Этот интересный образ, который также можно назвать образом христианского воина, появляется в хронике:

What stronger breastplate than a heart untainted!
Thrice is he armed that hath his quarrel just,
And he but naked, though lock'd up in steel,
Whose conscience with injustice is corrupted.

(III, 2)

(Какой панцирь // Крепче, нежели незапятнанное сердце! Трижды вооружен тот, чье дело праведно, // И нагим будет облаченный в доспехи, если его совесть поражена несправедливостью).

Это перефразирование апостола Павла: «Стой же, препоясав чресла истиной и повесив панцирь справедливости» — «Stand, therefore, having your loins girt about with veritie, and having on the breastplate of righteousness» (Еф. 6:14).

Образ духовной брани также встречается в других произведениях Шекспира, например, в «Гамлете»⁶.

Также в хронике достаточно аллюзий на Нагорную проповедь и на слова Христа. Король Генрих VI после того, как Уорик освободил его из Тауэра и снова возвел на трон, говорит следующее:

Моя жалость была как бальзам, исцеляющий их раны, // Мягкость успокаивала их накипающие горести, // Милосердие осушало потоки их слез, // Я не отнимал их богатство, // Не обременял их большими налогами, // Не мстил им за их заблуждения. // За что же им любить Эдуарда больше?

В оригинале:

My pity has been balm to heal their wounds,
My mildness hath allayed their swelling griefs,
My mercy dried their water-flowing tears,
I have not been desirous of their wealth,
Nor much oppressed them with great subsidies,
Nor forward of revenge though they much err'd.
Then why should they love Edward more than me?

(IV, 8)

Текст Женевской Библии:

Blessed are the meeke for they shall inherit the earth...
Blessed are the merciful: for they shall obtain mercy.
Blessed are the pure in heart for they shall see God.
Blessed are the peacemakers for they shall be called the children of God.

(Мф. 5:5)

В русском переводе: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю... Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они сынами Божиими нарекутся».

Однако в Евангелии есть также другой фрагмент, который, возможно, перекликается со словами Генриха даже больше, чем заповеди Блаженств:

Come unto Me, all ye that labour and are heavy laden, and I will give you rest. Take My yoke upon you, and learn of Me; for I am meek and lowly in heart: and ye shall find rest unto your souls. For My yoke is easy, and My burden is light — «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас. Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко».

(Мф. 11:28—30)

Существует также анонимная английская лауда (carol), датируемая XV—XVI вв., посвященная Страстям Христовым. Жанр этой песни близок к improperia (обличительным песням, которые исполнялись Великим постом, точнее — на Страстной седмице, и имели очень драматический характер). В этой песни Сам Христос говорит о Своей жизни и Своих страданиях, и этот монолог перекликается с процитированным выше текстом Шекспира:

Thowgh my Fader be a Kyng,
Myselff I went hym froo
Into this world to suffre many a thing —
See, man, what thou hast do.

Man, I am thy frend ay;
Thyself art thy foo;
To my Fader lok thow pray,
And leve thy synnes that thou hast do.

Далее Христос противопоставляет Свои благодеяния тому, что люди сделали со Христом: «Я излечил вас, а вы распинаете Меня; Я напоил вас водой живой, а вы поите Меня уксусом и желчью». Т. е., возможно, Шекспир знал народные религиозные песни, которые явились своеобразным «фильтром» для восприятия им новозаветного текста. Здесь прослеживается аллюзия на народную религиозную культуру, о чем писала, например, Н.Э. Микеладзе в статье о связи драмы «Мера за меру» с карнавальной культурой, соединившей в себе элементы религиозного и народного праздника (в статье, в частности, речь идет о празднике св. Стефана).

Связь трагедий и Библии, религиозного контекста, прослеживается в смысловой направленности: каждая трагедия Шекспира является трагедией из-за неумеренности человеческих страстей и человеческой греховности, т. е. каждое произведение — это в чем-то отступление от принципа via media, срединного пути. Однако такие смысловые параллели трудно доказуемы.

Иногда в исследовательской литературе появляются сравнения отдельных трагедий Шекспира с библейскими книгами. Так, в работе П. Милварда проводится сравнение «Короля Лира» с библейской Книгой Иова.

Примеры, которые приводятся исследователем при сопоставлении:

• Лир, как и Иов, выступает обличителем несправедливого устройства мира, призывает небеса карать преступников:

But yet I call you servile ministers
That have with two pernicious daughters joined
Your high engendered battles' gainst a head
So old and white as this. О! O!' tis foul!

(III, 2)

• монолог Лира сравнивается с речами Елиуя, одного из участников спора с Иовом: «Which goeth in company with the worker of iniquity and walketh with wicked men? <...> For he added rebellion unto his sin, he clappeth his hands among us, and multiplieth his words against God» (Иов. 34: 8, 27). Эта речь называется в качестве возможного прототипа следующего монолога Лира:

...Let the great gods
That keep this dreadful pother o' er our heads,
Find out their enemies now. Tremble, thou wretch,
That hast within thee undivulged crimes,
Unwipped of justice: hide thee, thou bloody hand,
Thou perjured and thou simular man of virtue
That are incestuous: caitif, to pieces shake,
That under covert and convenient seeming
Hast practised on man's life: close pent-up guilts,
Rive your concealing continents and cry
These dreadful summoners grace. I am a man
More sinned against than sinning.

(III, 2, 49—60)

Однако финал трагедии и ее общий смысл далек от библейского: параллели с библейской книгой прослеживаются, и часто события этой трагедии интерпретируют как произошедшие в мире до Христа, в мире, который еще не освящен и не просвещен Христом (как это мы видим и в книге Иова).

Трагедия «Гамлет» также рассматривалась в контексте библейских книг. В частности, в статье Н.Э. Микеладзе «Евангельская притча в "Гамлете"» вся трагедия рассматривается как аллюзия на евангельскую притчу о плевелах (Мф. 13:24—30)⁷. Речь идет о словах, произносимых Гамлетом:

And do not spread the compost on the weeds,
To make them ranker.

(III, 4)

В трагедии неоднократно появляется образ «неполотого сада» как образ не одного конкретного государства, а всего мира, погрязшего во зле, падшего, греховного мира:

...O God! God!
How weary, stale, flat and unprofitable,
Seem to me all the uses of this world!
Fie on't! ah fie!' tis an unweeded garden⁸,
That grows to seed; things rank and gross in nature
Possess it merely.

(I, 2)

Квинтэссенция всей трагедии заключена в обращении Гамлета к матери после ухода Призрака — тени отца Гамлета:

Mother, for love of grace,
Lay not that mattering unction to your soul,
That not your trespass, but my madness speaks:
It will but skin and film the ulcerous place,
Whilst rank corruption, mining all within,
Infects unseen. Confess yourself to heaven;
Repent what's past; avoid what is to come;
And do not spread the compost on the weeds,
To make them ranker.

(III, 4)

В своей речи Гамлет советует матери «не утучнять земли, которая способна родить лишь сорняки». Образ-символ «плевелов», сорняков здесь — образ греха, который нельзя пускать в душу и который нельзя «удобрять»: «do not spread the compost on the weeds».

Т. е. Шекспир в «Гамлете» говорит о том, что нельзя служить греху, «удобрять» грех, потакать ему, т. к. в конце обязательно будет Господня жатва, т. е. возмездие.

Далее мы кратко рассмотрим две драмы Шекспира: «Мера за меру» и «Венецианский купец».

Название драмы «Мера за меру» уже в названии содержит библейскую аллюзию. Основа конфликта в драме также библейская — это противопоставление закона и милости, закона и благодати.

Библейская аллюзия в названии:

• употребление данного выражения в Евангелиях: «Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7:1—2). «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете; Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам» (Лк. 6:37—38).

В Женевской Библии, которую читал Шекспир, эти слова звучат так: «Judge not, that ye be not judged. For with what judgement ye judge, ye shal be judged: and with what measure ye mete, it shal be measured to you again». Женевская Библия также содержит комментарии (глоссы) на этот фрагмент: «Мы должны находить недостатки друг у друга, но должны остерегаться, чтобы не делать этого без причины или казаться более святыми, чем другие, или поступать из ненависти». Комментарий к Евангелию от Луки: «Он говорит здесь не о гражданском правосудии, и слово "прощайте" означает доброту, которую христиане проявляют, когда терпят и прощают несправедливости», и приводится пример, как насыпают зерно с верхом.

В драме «Венецианский купец» библейские реминисценции содержатся прежде всего в репликах Шейлока с возможной целью показать его «законническое» понимание жизни и его укорененность в еврейской традиции:

• сюжетные: история Иакова, который для Шейлока становится образом хитрости (возможно, жизнь Иакова — это библейский пример для оправдания Шейлоком своего ростовщичества),

• образы-номинации: «отпрыск Агари» (Шейлок о слуге).

Основная тематика сонетного сборника Шекспира — любовная. Только в одном сонете 146 преобладает религиозная лексика, и сам сонет выделяется богословско-философской проблематикой. В частности, на это указывает лексика и образная система стихотворения, в котором объектом речи является не любимая женщина, а «бедная душа» (poor soul):

• грешная земля: sinful earth;

• тело как храм души, ее жилище: «Why dost thou pine within and suffer dearth, // Painting thy outward walls so costly gay?» Ср. слова апостола Павла: «Разве вы не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас?» (1Кор. 3:16);

• собирание сокровищ, «клада»: «Then, soul, live thou upon thy servantes loss, // And let that pine to aggravate thy store; // Buy terms divine in selling hours of dross; // Within be fed, without be rich no more». Ср.: «Не собирайте себе сокровищ на земле..., но собирайте себе сокровища на небе» (Мф. 6:19—20);

• мотив упразднения смерти: «So shall thou feed on Death, that feeds on men, // And Death once dead, there's no more dying then». Ср.: «Последний же враг истребится — смерть... Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?» (1Кор. 15:26, 55).

Если посмотреть текст сонета 146 полностью, то можно увидеть, как Шекспир совершает переход от восприятия тела как темницы для души (первый катрен, показывающий вовсе не христианский подход) к христианской вере в воскресение души вместе с телом (второй катрен и далее):

Poor soul the centre of my sinful earth,
My sinful earth these rebel powers array,
Why dost thou pine within and suffer dearth
Painting thy outward walls so costly gay?
Why so large cost having so short a lease,
Dost thou upon thy fading mansion spend?
Shall worms inheritors of this excess
Eat up thy charge? is this thy body's end?
Then soul live thou upon thy servant's loss,
And let that pine to aggravate thy store;
Buy terms divine in selling hours of dross;
Within be fed, without be rich no more,
So shall thou feed on death, that feeds on men,
And death once dead, there's no more dying then.

Сонеты создавались Шекспиром с 1592 по 1599 гг., т. е. Шекспир предшествовал Донну в том, чтобы в английской литературе светскую форму сонета наполнить религиозным содержанием. После Шекспира такой синтез был осуществлен Джоном Донном несколько раз: в «La Corona», в «Священных сонетах». Кроме того, мотив упразднения смерти, который звучит у Шекспира в последней строке сонета, звучит и в «Священных сонетах» уже упоминавшегося Джона Донна, также в последней строке: «And death shall be no more; death, thou shalt die».

Основные выводы:

• библейский, литургический (богослужебный), богословский контексты являются «фильтрами» для рецепции и интерпретации произведения;

• знание этих контекстов помогает более полному и адекватному пониманию художественного текста, пониманию культурно-исторической реальности, в которой создавался текст;

• при этом неверно сводить художественный текст и замысел автора к конфессиональной принадлежности. Именно поэтому в данном сообщении не обсуждается и неважно, принадлежал ли Шекспир к Католической или Англиканской Церкви, т. к. творчество — слишком сложный процесс, чтобы привязывать его к одному — в нашем случае религиозному — фактору.

Примечания

1. Кружков Г.М. Житие преподобного д-ра Донна, настоятеля собора Святого Павла // Донн Джон. Алхимия любви: Стихотворения. М.: Молодая гвардия, 2005. 333 с. С. 293.

2. Anglicanism / ed. by P.E. More, F.L. Cross. L.: Society for Promoting Christian Knowledge, 1935. lxxvi; 811 p. P. lxiv.

3. The Study of Anglicanism / ed. by S. Sykes, J. Booty. L., 1990. 468 p. P. 325.

4. Simpson E.M. Introduction // Donne J. Sermons on the Psalms and Gospels. L. A.: University of California Press, 1967. 245 p. P. 4—5.

5. Здесь и далее оригинал и русский перевод пьесы цит. по: Комарова В.П. Шекспир и Библия. Опыт сравнительного исследования. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998.

6. См.: Баранов А.Н. «Гамлет» Шекспира и Библия // Шекспировские чтения. Науч. совет «История мировой культуры» РАН / гл. ред. А.В. Бартошевич. М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2010. С. 170—185.

7. Микеладзе Н.Э. Евангельская притча в «Гамлете» // Шекспировские чтения. Науч. совет «История мировой культуры» РАН / гл. ред. А.В. Бартошевич. М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2010. С. 50—61.

8. Здесь и далее курсив наш. — А.В.