I. Молодость Шекспира въ Стратфордѣ

Знаменитый полигисторъ и профессоръ Кильскаго университета Даніель Георгъ Моргофъ, который первый написалъ въ Германіи всеобщую исторію литературы, хотя и упомянулъ въ главѣ «О Поэзіи Англичанъ» Шекспира, Флетчера и Бомонта, но здѣсь же прибавилъ съ искренностью, что кое-что изъ произведеній Бэнъ Джонсона извѣстно ему, — произведеній же выше названныхъ трехъ поэтовъ онъ никогда не видалъ (1682). Если затѣмъ въ первой половинѣ восемнадцатаго вѣка тотъ или иной нѣмецкій читатель «Unterricht von der deutschen Sprache und Poesie», напр. молодой Лессингъ, чувствовалъ потребность узнать нѣсколько болѣе объ англійскихъ драматургахъ, оставшихся неизвѣстными Моргофу, и съ этою цѣлью обращался къ превосходному «Kompendiöses Gelehrtenlexicon» Іӧхера, то онъ находилъ здѣсь слѣдующія свѣдѣнія: «Шекспиръ Вильгельмъ, англійскій драматургъ, родился въ Стрэтфордѣ въ 1564 г., былъ дурно воспитанъ и не понималъ латыни; однако довелъ ее до высокой степени совершенства въ своей поэзіи. Онъ имѣлъ веселый нравъ, но умѣлъ быть также и серьезнымъ и выдавался преимущественно своими трагедіями. Онъ имѣлъ много замысловатыхъ и тонкихъ споровъ съ Бэнъ Джонсономъ, хотя ни тотъ, ни другой не вынесли изъ нихъ для себя много». Такъ гласило ученое и безпристрастное сужденіе о Шекспирѣ въ Германіи въ 1715 и въ 1733 гг. Приверженецъ строгой французской правильности, какъ Готшедъ, могъ ограничить статью о Шекспирѣ въ своемъ прекрасномъ «Handlexicon der schönen Wissentchaften und freien Künste» 21 полустрокой: «Англичане высоко цѣнятъ его театральныя сочиненія, которыя очень велики по числу; но въ новѣйшее время нашлась извѣстная госпожа Леноксъ, которая указала погрѣшности въ знаменитѣйшихъ его пьесахъ. Имѣются еще и другія произведенія его». Затѣмъ слѣдуетъ перечисленіе семи поэмъ и героидъ, по большей части чуждыхъ Шекспиру, и статья оканчивается замѣткой, что «между любимыми его стихотвореніями встрѣчаются различныя очень удачныя эпиграммы». Одновременно съ этимъ вышли «Литературныя Письма» Лессинга, а семь лѣтъ спустя Гамбургская Драматургія. Переводы Шекспировыхъ драмъ, сдѣланные Виландомъ, Эшенбургомъ, А.В. Шлегелемъ, появились еще до конца столѣтія; скоро уже не было ни одного нѣмецкаго писателя, какъ бы мало образованъ онъ ни былъ, который бы не могъ смотрѣть съ насмѣшкою на невѣдѣніе Моргофа и Іӧхера относительно Шекспира. На рубежѣ XVIII и XIX вѣковъ и въ Англіи и въ Германіи знали уже достаточно о произведеніяхъ Шекспира, напротивъ о Шекспирѣ, какъ поэтѣ и человѣкѣ, самый ученый изъ его біографовъ, Георгъ Стивенсъ, могъ сказать соотвѣтственно правдѣ только слѣдующее: «Все, что извѣстно о Шекспирѣ съ нѣкоторою достовѣрностью — это то, что онъ родился въ Стрэтфордѣ на Эвонѣ; женился и имѣлъ дѣтей въ Стрэтфордѣ; отправился въ Лондонъ, гдѣ сдѣлался актеромъ и писалъ стихотворенія и драмы; возвратился затѣмъ въ Стрэтфордъ, составилъ завѣщаніе, умеръ и былъ здѣсь похороненъ». Съ тѣхъ поръ, какъ было написано это откровенное признаніе въ невѣдѣніи, англійскіе и нѣмецкіе филологи и историки, пользуясь усовершенствованными пріемами новѣйшей критики, неустанно и ревностно стремились къ тому, чтобы не только очистить оставленное зданіе отъ чуждыхъ вставокъ, узнать планъ, а изъ него и цѣль строителя; но они не оставили не испытаннымъ ни одного средства, чтобы достигнуть точныхъ свѣдѣній о личности строителя, о его жизни и дѣятельности. Передъ исполинскимъ готическимъ соборомъ желали видѣть точную статую мастера, выстроившаго соборъ. Но не удавалось составить этотъ образъ. Сильное стремленіе познакомиться съ Шекспиромъ-человѣкомъ неоднократно приводило къ тому, что любознательнымъ изслѣдователямъ подсовывались фальшивые документы. Съ другой стороны постоянно возрастающая увѣренность въ томъ, что мы никогда не достигнемъ точнѣйшихъ свѣдѣній о личности Шекспира, привела къ превосходящимъ всякую мѣру глупымъ выдумкамъ отнимать у исторически извѣстнаго актера и поэта Шекспира его собственныя произведенія. Серьезное изслѣдованіе, останавливаемое со всѣхъ сторонъ странными мечтателями, взялось добросовѣстно за свою задачу. Болѣе чѣмъ одинъ изъ дошедшихъ до насъ миѳовъ признанъ какъ таковой и разрушенъ; многочисленные неоспоримые факты изъ забытыхъ архивныхъ документовъ стали вновь извѣстны. Не смотря однако на все остроуміе и старательность изслѣдователей и мы, къ концу девятнадцатаго столѣтія, должны повторить жалостное признаніе Стивенса. Свѣдѣнія наши относительно фактовъ, касающихся личности Шекспира, его судьбы и духовной жизни обогатились за истекшее столѣтіе слишкомъ незначительно. Если мы и любимъ питать себя увѣренностью, что мы можемъ узнать Шекспира-человѣка изъ его стихотвореній и драмъ лучше, чѣмъ это удавалось предъидущимъ поколѣніямъ читателей, то во всякомъ случаѣ здѣсь идетъ дѣло о болѣе или менѣе хорошо обоснованной увѣренности, но къ сожалѣнію не объ неопровержимомъ знаніи.

И все же мы можемъ похвалиться значительными успѣхами, сдѣланными въ теченіе послѣднихъ восьми десятилѣтій, въ дѣлѣ познанія поэта и человѣка Шекспира. Прежде смотрѣли на Шекспира съ точки зрѣнія своего времени, на его произведенія — какъ на нѣчто стоящее обособленно. Все это созерцаніе висѣло, такъ сказать, на воздухѣ; мы видѣли вѣтви и плоды, но не видѣли ствола и почвы, на которой они росли. Только постепенно удалось устранить не историческое пониманіе Эпохи Просвѣщенія. Мы сразу пріобрѣли совершенно иную полноту свѣдѣній о Шекспирѣ и объ его произведеніяхъ съ тѣхъ поръ, какъ Гёте подарилъ намъ недостижимый образецъ біографіи и вмѣстѣ съ тѣмъ высказалъ принципъ, имѣющій значеніе для всякой исторической монографіи: «Главная задача біографіи заключается, кажется, въ томъ, чтобы представить человѣка среди окружающихъ его условій времени, показать насколько обстоятельства ему препятствовали или были благопріятны, какъ онъ выработалъ себѣ отсюда взглядъ на міръ и на человѣка и какъ онъ выразилъ этотъ взглядъ, если онъ — художникъ, поэтъ, писатель.

Изъ Уоррикшира народная англосаксонская сага и поэзія выводитъ героя Гуи (Guy), который рѣшаетъ въ пользу своихъ земляковъ знаменитѣйшую изъ староанглійскихъ битвъ, — бой Ательстана при Брунанбургѣ. Норманнскіе потомки англосаксонскаго героя постарались запечатлѣть неизгладимыми чертами славу имени Уоррика (Warwick) на скрижаляхъ исторіи Англіи. Одинъ поэтъ семнадцатаго вѣка называлъ графство Уоррикъ сердцемъ Англіи, между тѣмъ какъ въ то же самое время Шекспиръ доставилъ имени своей родины и имени могущественнѣйшаго изъ ея графовъ — всемірную извѣстность. Съ древнѣйшихъ временъ различныя большія дороги шли черезъ Уоррикширъ. Одна изъ этихъ дорогъ, связывающая Миддльсексъ съ берегами Ирландіи, проходя между ученымъ Оксфордомъ и промышленнымъ Бирмингемомъ, пересѣкаетъ рѣку Эвонъ. Перевозъ, которымъ здѣсь пользовались путешественники и купцы, далъ названіе образовавшемуся здѣсь поселку — Стрэтфордъ (Straete-ford — переправа). Монастырь служилъ здѣсь убѣжищемъ для проѣзжихъ. Король Іоаннъ предоставилъ этому мѣсту рыночную свободу; король Эдуардъ VІ даровалъ поселку городскія права 28 іюня 1553 г., слѣдовательно только за десять лѣтъ до рожденія Шекспира. Тридцать лѣтъ спустя историкъ Вильгельмъ Кемденъ (Camden) могъ съ похвалою отозваться о Стрэтфордѣ, какъ о небольшомъ, но очень красивомъ торговомъ мѣстѣ (emporiolum non inelegans); тогда какъ Гаррикъ въ 1769 г. называетъ этотъ городокъ самымъ грязнымъ и противнымъ во всей Великобританіи. Правда, городокъ былъ не великъ; ко времени рожденія поэта онъ едва насчитывалъ 1470 жителей. Дома были некрасивы, сдѣланы изъ брусьевъ и почти всѣ были покрыты соломой. Наполненные грязью рвы, прорѣзывавшіе все мѣсто, распространяли среди населенія лихорадку, а часто и чуму. Населеніе, сдѣлавшееся недавно городскимъ, не хотѣло еще отказаться отъ преимуществъ деревенскихъ жителей. Старѣйшая документальная запись, которую сохранила намъ странная игра случая объ отцѣ нашего поэта, не слишкомъ то говоритъ въ пользу его эстетическихъ наклонностей. Совмѣстно съ нѣкоторыми сосѣдями онъ былъ приговоренъ 29 апрѣля 1552 г. къ штрафу въ 12 пенсовъ, за то что, не смотря на предписаніе магистрата, сложилъ на улицѣ кучу навоза. Другой разъ онъ былъ привлеченъ къ наказанію вмѣстѣ съ товарищами за засореніе водосточной трубы. Городъ Стрэтфордъ имѣлъ прекрасный каменный мостъ, выстроенный при Генрихѣ III. Церковь св. Троицы была выдающимся зданіемъ; стѣнныя картины цеховой капеллы, замазанныя впослѣдствіи Пуританами, были первымъ предчувствіемъ искусства и его воздѣйствія у мальчика, который позже съ воодушевленіемъ говорилъ о произведеніяхъ Джуліо Романо. Если и не въ томъ домѣ, который впослѣдствіи столько тысячъ странниковъ съ благоговѣніемъ почитали какъ мѣсто рожденія Шекспира, то все же на той самой улицѣ — Henlystreet, родился въ 1564 г. въ апрѣлѣ Вильямъ Шекспиръ, въ седьмой годъ правленія королевы Елисаветы. Это тотъ-же самый годъ, когда явился на свѣтъ второй величайшій драматургъ Англіи — Кристоферъ Марло, это годъ рожденія Галилея, годъ смерти Кальвина и Микель Анджело. Мы не знаемъ дня рожденія Шекспира; онъ былъ крещенъ согласно показанію церковной записи 23 апрѣля, что соотвѣтствуетъ 3 мая Григоріанскаго календаря.

Мы, нѣмцы, которые въ теченіе цѣлаго вѣка любимъ и почитаемъ Шекспира, какъ своего собственнаго поэта, съ особенною любовью называемъ его германскимъ поэтомъ. Право такъ называть его не было подвергнуто сомнѣнію ни съ чьей стороны; но прослѣдить германское, т. е. англосаксонское происхожденіе фамиліи среди многократныхъ этнологическихъ смѣшиваній въ древней Англіи нѣтъ никакой возможности. Стрэтфордъ во всякомъ случаѣ англосаксонское поселеніе, которое еще за три столѣтія до переселенія Норманновъ было подарено вицекоролемъ Этельгардомъ Уорчерстерширскимъ епископу Уорчестерскому. Но только отецъ поэта поселился въ Стрэтфордѣ, тогда какъ въ Уоррикширѣ имя Шекспира встрѣчается уже въ четырнадцатомъ вѣкѣ. Въ окрестностяхъ Стрэтфорда было много Валлисцевъ, среди которыхъ молодой Шекспиръ могъ получить свои первыя свѣдѣнія о Глендоверѣ и о сэрѣ Гуго. Попытка возвести его собственное имя къ Кельтскому происхожденію должна быть устранена. Имя это англосаксонской чеканки; дѣйствительно ли Shakspere — грамматически правильное среднеанглійское написаніе — остается сомнительнымъ. Но этимъ еще не рѣшается вопросъ о саксонскомъ или норманнскомъ происхожденіи лицъ, носящихъ это имя. «Потрясатель копьемъ», могло имѣть значеніе клички, употреблявшейся Саксами для названія копьеносцевъ норманнскихъ графовъ Уоррикъ, равнымъ образомъ это прозвище могло быть дано товарищами лицу наиболѣе выдававшемуся своею воинственностью. Имя поэта было употребляемо для игры словъ еще его современниками, подобно тому какъ это пришлось испытать къ своей досадѣ и Гёте. Какъ собственно слѣдуетъ писать имя — это неизвѣстно. Прочная орфографія вообще еще не утвердилась въ началѣ семнадцатаго вѣка. Въ Стрэтфордскихъ городскихъ книгахъ имя это встрѣчается 16 разъ въ 14 различныхъ формахъ. Изъ шести собственноручныхъ подписей поэта написана только одна вполнѣ ясно: она гласитъ Shakspere. Напротивъ всѣ старинныя печатныя изданія, за исключеніемъ двухъ, приняли форму Shakespeare. Очевидно, въ Лондонѣ и въ высшихъ кругахъ первый слогъ произносился долго, а Стрэтфордцы и самъ поэтъ произносили его кратко на провинціальный ладъ. Варьяціи имени отъ Shayberd и Chasper современниковъ до Бодмерова Sasper подчасъ довольно смѣшны. Обыкновенно принимаютъ ихъ 55; одинъ американецъ взялъ на себя трудъ указать ихъ 1906.

Первый членъ семейства, который писалъ столь обезображенное впослѣдствіи имя, былъ вѣроятно самъ мальчикъ Вильямъ Шекспиръ. Его дѣдъ Ричардъ, далѣе котораго мы не можемъ прослѣдить родословной поэта, арендовалъ небольшое помѣстье у Роберта Ардэна, жившаго въ приходѣ Астанъ Кентлоу въ Вильмскотѣ. Изъ сыновей Ричарда одинъ, Генрихъ, вѣроятно старшій, поселился въ помѣстьи Сниттерфильдъ, въ трехъ англійскихъ миляхъ отъ Стрэтфорда, а младшій Джонъ, родившійся около 1530 г., направился въ Стрэтфордъ, гдѣ онъ и получилъ право гражданства. При окончаніи войны Розъ семейство Шекспира оказало вѣроятно заслуги дѣлу графа Ричмондскаго, который вознаградилъ ихъ сдѣлавшись королемъ Генрихомъ VII. Самый этотъ фактъ подвергается сомнѣнію, но во всякомъ случаѣ Вильямъ узналъ о немъ изъ семейныхъ преданій, и при написаніи обѣихъ послѣднихъ частей Іоркскаго историческаго цикла, молодой драматургъ съ гордостью вспоминаетъ объ этомъ семейномъ преданіи, которое руководило имъ при характеристикѣ Ланкастерскаго претендента. Равнымъ образомъ поэтъ долженъ былъ вспоминать своихъ предковъ, когда онъ заставляетъ героя-короля Генриха V обратиться къ храбрымъ поселянамъ (Yeomen) чтобы они показали себя достойными попеченія о нихъ Англіи и выказали бы силу за полученное ими кормленіе. Къ сословію этихъ свободныхъ поселянъ принадлежали отецъ и дѣдъ Шекспира. Джонъ Шекспиръ называется въ документахъ Yeomen. Йомэны, объясняетъ одинъ современникъ Шекспира, это тѣ, которые называются въ нашемъ законѣ homines legales. Они составляли ядро и лучшую часть англійскаго народа. Изъ ихъ среды вышелъ великій Оливеръ Кромвель, равно какъ и Шекспиръ. Йомэны «были тѣ, которые въ прошлыя времена заставляли дрожать всю Францію. И хотя они не называются, подобно джэнтльмэнамъ, Master или Sir, что прилично только рыцарямъ, то тѣмъ не менѣе они оказали превосходныя заслуги, и англійскіе короли привыкли въ пылу битвъ находиться среди нихъ — своей пѣхоты, такъ точно какъ французскіе короли — среди своей конницы. Государь показывалъ этимъ, въ чемъ состоитъ его главная сила». Почти дословно можно примѣнять къ отцу Шекспира то, что говоритъ объ Yeomanry Гаррисонъ, которому мы обязаны слѣдующимъ отзывомъ: «этотъ родъ людей имѣетъ нѣкоторыя преимущества, и стоитъ въ высшемъ уваженіи, чѣмъ рабочіе и простые ремесленники; они живутъ по большей части достаточно, строятъ хорошіе дома и заботятся о пріобрѣтеніи богатства. По большей части они бываютъ такими арендаторами у землевладѣльцевъ — какъ дѣдъ Шекспира — или по крайнѣй мѣрѣ ремесленниками; благодаря скотоводству, посѣщенію рынковъ и содержанію батраковъ, — не такихъ праздныхъ, какъ у джэнтльмэновъ, но такихъ, которые работаютъ для пользы своихъ господъ и для своей собственной, — они пріобрѣтаютъ большія состоянія, такъ что многіе изъ нихъ имѣютъ возможность покупать помѣстья у расточительныхъ джэнтльмэновъ, и обыкновенно посылаютъ своихъ сыновей въ школы, университеты и училища правовѣденія или же оставляютъ имъ значительныя помѣстья, благодаря чему послѣдніе могутъ жить безъ работы и такимъ образомъ сами становятся джэнтльмэнами». Это стремленіе выйти изъ своего сословія мы можемъ замѣтить и у Джона Шекспира, только кажется ему не посчастливилось въ этомъ. Съ 1551 г. мы застаемъ его въ Стрэтфордѣ, гдѣ онъ пять лѣтъ спустя уже владѣлъ двумя домами. Въ это время (1556 г.) умеръ помѣщикъ его отца Робертъ Ардэнъ изъ Вильмкота. Онъ назначилъ своею душеприкащицей младшую изъ своихъ семи дочерей — любимую Марію; это распоряженіе приводитъ къ тому заключенію, что отецъ довѣрялъ ея уму и рѣшительности. Ардэны были не особенно богаты, но происходили изъ старой почтенной знати, они принадлежали къ Gentry, низшей земельной аристократіи. Поэтому бракъ, заключенный въ 1557 г. между сыномъ арендатора и дочерью помѣщика, былъ почтенной связью для семейства Шекспира. И съ матеріальной стороны женитьба эта была не безъ выгодъ, такъ какъ Марія Ардэнъ принесла въ приданое изъ недвижимаго имущества помѣстье Эшби (Ashbies) съ 50 акрами поля и 6-ю луговыхъ земель. Принято за правило, что великіе люди, и въ особенности поэты, бываютъ болѣе обязаны матери, чѣмъ отцу. Отсюда происходитъ, что портретъ матери поэта рисуютъ обыкновенно болѣе симпатичными чертами и съ большею точностью, — достаточно вспомнить госпожу совѣтницу — а на бѣднаго отца напротивъ смотрятъ съ открытымъ нерасположеніемъ. Выказать такое предпочтеніе матери Шекспира въ его біографіи едва-ли возможно, такъ какъ о Маріи Ардэнъ, погребенной въ 1608 г. въ Стрэтфордѣ, мы знаемъ не болѣе того, что не она выучила молодаго Вильяма читать и писать, ибо ей были невѣдомы эти оба искусства. Но во всякомъ случаѣ она не была воспитана болѣе дурно, чѣмъ большинство дочерей мѣстной знати. Ея супругъ едва-ли могъ смотрѣть на это какъ на недостатокъ, потому что въ высшей степени вѣроятно, что и самъ онъ не умѣлъ подписать своего имени, но имѣлъ для этого, какъ говоритъ Кэдъ (Kade) въ Генрихѣ VI, «знакъ, какъ честный, порядочный человѣкъ». Эти честные порядочные люди составляли въ Стрэтфордѣ большинство; такъ мы находимъ, что одинъ разъ изъ девятнадцати членовъ общиннаго совѣта только семь съумѣли подписать свое имя. Джонъ Шекспиръ пользовался довѣріемъ своихъ согражданъ. Послѣ того какъ въ 1557 г. онъ былъ избранъ пивнымъ контролеромъ, — что даетъ возможность заключить о не малой способности его пить, такъ какъ небольшой городокъ имѣлъ до тридцати пивныхъ домовъ, — въ 1558 г. онъ былъ выбранъ въ полицеймейстеры, а въ 1561 г. городскимъ казначеемъ. 4-го іюля 1565 г. ему досталась по выбору должность ольдермена, а съ осени 1568—69 г. ему была предоставлена высшая городская должность — High Railiff, которая дала ему право пользоваться титуломъ Достопочтенныхъ (Worshipful). Эта должность вполнѣ соотвѣтствовала достоинству городскаго шультейса, которымъ былъ облеченъ дѣдъ Гёте въ Франкфуртѣ. Послѣ того какъ съ 5-го сентября 1571 г. до 3-го сентября 1572 онъ былъ еще разъ первымъ ольдермэномъ, въ 1579 г. онъ потерялъ свое званіе ольдермэна, за то что не смотря на неоднократныя приглашенія онъ долгое время не посѣщалъ засѣданій. Причина этого нерадиваго отношенія къ своимъ служебнымъ обязанностямъ заключалась, быть можетъ, въ томъ обстоятельствѣ, что въ семидесятыхъ годахъ Джонъ Шекспиръ жилъ нѣкоторое время не въ Стрэтфордѣ, но въ одномъ изъ своихъ окрестныхъ имѣній. Можетъ быть это удаленіе было вызвано разстроеннымъ состояніемъ имущества или недовольствомъ на городское управленіе. Въ началѣ шестидесятыхъ годовъ матеріальныя средства Джона Шекспира должны были быть хороши. Онъ щедро помогалъ бѣднымъ и имѣлъ возможность часто дѣлать ссуды городской кассѣ. Въ 1570 г. онъ арендовалъ новое большое помѣстье, а въ 1575 г. къ двумъ прежнимъ домамъ прикупилъ еще два дома на той же самой Генлистритъ; одинъ изъ этихъ домовъ считался позже мѣстомъ рожденія Шекспира. Въ 1578 г. напротивъ Джонъ Шекспиръ продалъ или заложилъ родовое имѣніе Эшби; въ 1579 г. онъ продалъ часть имѣнія Сниттерфильдъ. Многія городскія повинности были прощены ему; а въ 1592 г., узнаемъ мы, отецъ поэта вмѣстѣ съ другими восемью гражданами не посѣщалъ предписанныхъ закономъ церковныхъ богослуженій, изъ боязни быть арестованнымъ за долги при выходѣ изъ дому. It is sayd, такъ гласитъ доношеніе королевскаго коммиссара сэра Люси, that these last nine come not to churche for fear of processe for debte. (По слухамъ эти девять не посѣщаютъ церкви, изъ боязни процессовъ за долги). Въ такомъ же точно положеніи, кажется, Джонъ Шекспиръ находился и въ 1586 г. 19-го января 1586 г. не могло быть наложено запрещеніе на его имущество, такъ какъ не было на лицо никакой движимости, а въ слѣдующіе мѣсяцы три раза состоялось постановленіе объ арестованіи мистера Джона Шекспира. Это было тяжелое время для всего Уоррикшира. Въ 1590 г. граждане Стрэтфорда обратились къ лорду канцлеру казначейства Борлею (Burhleigh) съ петиціей, въ которой жаловались, что городъ пришелъ въ упадокъ благодаря оскудѣнію суконной и прядильной промышленности, вслѣдствіе чего значительное число людей, занимавшихся прежде этой работой, живетъ теперь въ нищетѣ и бѣдности. Нѣкогда цвѣтущая торговля шерстью окончательно пришла теперь въ упадокъ. Такъ какъ отецъ Шекспира также занимался этой торговлей, то обѣдненіе его становится совершенно понятнымъ. Но какимъ образомъ соединить съ данными фактами другіе? Не смотря на недостатокъ движимаго имущества, онъ все же остался при своихъ неоспоримыхъ правахъ на владѣніе четырьмя домами. Въ то самое время, когда ему были прощены городскіе сборы онъ заплатилъ за погребеніе своей дочери Анны высшую плату по Стрэтфордской таксѣ. Въ 1580 г. онъ былъ въ состояніи выкупить Эшби, и когда сынъ Эдмонда Ламберта Джонъ отказался возвратить имѣніе, то онъ завелъ съ нимъ процессъ, который тянулся цѣлыхъ 17 лѣтъ и былъ рѣшенъ въ канцлерскомъ судѣ уже въ то время, когда сынъ Шекспира нашелъ въ Лондонѣ средства и покровителей. Эдмондъ же Ламбертъ и его сынъ были осмѣяны молодымъ драматургомъ въ «Усмиреніи Своенравной» подъ именами Христофора Сляя и его отца стараго Сляя изъ Burton-on-the-Heath (это было мѣсто жительства Ламбертовъ).

Стрэтфордъ былъ однимъ изъ городковъ, къ которымъ примѣнима поговорка: когда крестьянинъ на работѣ въ полѣ, то въ городѣ нѣтъ горожанъ. Гёте изобразилъ подобныя идиллическія условія въ «Германнѣ и Доротѣе». Отецъ Шекспира былъ прежде всего сельскимъ хозяиномъ; въ качествѣ таковаго онъ занимался овцеводствомъ, съ которымъ естественно связывалась торговля шерстью. Наиболѣе старинныя извѣстія называютъ его значительнымъ торговцемъ шерстью (a considerable dealer in wool). Простота въ веденіи хозяйства въ то время приводила къ тому, что убой скота производился дома, при этомъ часто могли присутствовать и дѣти; слишкомъ рано развившійся мальчикъ могъ сдѣлать при этомъ бросающіяся въ глаза наблюденія. И вотъ позднѣйшее поколѣніе, которое уже раздѣлило всѣ ремесла, превратило Джона Шекспира въ рѣзника, а о сынѣ его, который помогалъ отцу въ его занятіи, разсказывало странную исторію, что будто бы, когда онъ собирался заколоть теленка, то онъ дѣлалъ это съ нѣкоторою торжественностью и при этомъ держалъ рѣчь. Серьезнѣе можно смотрѣть на другое извѣстіе о дѣятельности отца. Въ Стрэтфордскихъ актахъ онъ называется перчаточникомъ (glower), для отличія отъ своего согражданина Джона Шекспира башмачника. Нѣтъ никакого основанія не принять, что наряду съ земледѣліемъ и торговлей шерстью йомэнъ Шекспиръ въ качествѣ Стрэтфордскаго гражданина могъ заниматься ремесломъ. Въ драмахъ его сына, въ особенности въ «Зимней сказкѣ», находили очень обстоятельныя точныя свѣдѣнія въ области торговли шерстью; очень возможно, что и здѣсь поэтъ воспользовался воспоминаніями своей юности. Но принималѣ-ли онъ самъ участіе въ занятіяхъ своего отца, — объ этомъ мы ничего не знаемъ. Во всякомъ случаѣ Джонъ Шекспиръ хотѣлъ дать своему сыну лучшее воспитаніе, чѣмъ то, какое получилъ онъ самъ.

Джонъ и Мэри Шекспиръ потеряли уже двухъ дѣвочекъ къ тому времени, какъ 23 апр. 1564 г. они крестили своего перваго мальчика, давъ ему имя Guilelmus. Въ іюнѣ въ Стрэтфордѣ распространилась чума, похитившая до 31 декабря шестую часть населенія. Въ слѣдующихъ годахъ Мэри родила своему супругу еще троихъ мальчиковъ: Джильберта — въ октябрѣ 1566 г., Ричарда — въ мартѣ 1574 г., Эдмунда — въ маѣ 1580 г., и двухъ дѣвочекъ: Іоанну — въ апрѣлѣ 1569 г. и Анну — въ сентябрѣ 1571 г. Анна не дожила и до восьмаго года; Іоанна напротивъ была замужемъ за шляпочникомъ Вильямомъ Гартомъ и умерла въ Стрэтфордѣ въ 1646 г., оставивъ послѣ себя четверыхъ дѣтей. О жизни и смерти Джильберта намъ неизвѣстно ничего; Ричардъ былъ погребенъ въ Стрэтфордѣ въ 1613 г. Эдмунда встрѣчаемъ мы въ качествѣ актера въ театрѣ Globe; онъ былъ похороненъ 31-го декабря 1607 г. въ Лондонѣ въ церкви св. Спасителя.

По свидѣтельству высокоученаго Бэнъ Джонсона Шекспиръ зналъ нѣсколько по латыни и нѣсколько, но еще меньше, по гречески. Каковы бы ни были его знанія въ этихъ языкахъ, во всякомъ случаѣ онъ долженъ былъ пріобрѣсть ихъ въ Стрэтфордѣ. Съ 1483 г. тамъ существовала свободная школа (Free School), въ которую принимались изъ города и изъ окрестностей мальчики, на седьмомъ году, умѣвшіе читать и писать. Такимъ образомъ мы можемъ принять 1571 г. за годъ поступленія Шекспира въ школу. Время ученія продолжалось лѣтомъ отъ шести часовъ утра до шести часовъ вечера; а зимою — сколько продолжался дневной свѣтъ. Одинъ изъ учителей Шекспира, Томасъ Джеркинсъ, былъ Уэльсецъ; въ немъ подозрѣваютъ оригиналъ сэра Гуго Эванса. Также и экзаменъ маленькаго Вильгельма Блэтта (Blatt) въ «Виндзорскихъ проказницахъ» (IV, I) есть, вѣроятно, воспоминаніе изъ школьной жизни маленькаго Вильяма Шекспира въ Стрэтфордѣ. Другаго учителя, Томаса Гонта (Hunt), безъ всякаго на то основанія, хотѣли отождествить съ Олоферномъ въ «Безплодныхъ усиліяхъ любви». Какъ ни высоко развилось классическое образованіе въ отдѣльныхъ кружкахъ англійскаго общества за время правленія послѣднихъ трехъ Тюдоровъ, — о степени образованности школьныхъ учителей и объ ихъ подготовкѣ мы не можемъ составить себѣ слиткомъ благопріятнаго представленія. Почтенный Рожеръ Эшемъ (Ascham) открыто высказалъ въ своей книгѣ «Школьный учитель» (1570 г.), что онъ вовсе не согласенъ съ общепринятой въ школахъ системой ученія и наказаній. Старшіе мальчики должны были помогать учителю въ качествѣ аудиторовъ (prompters). Мы можемъ представлять себѣ Шекспира — какъ быстро усвоивавшаго ученика, который скоро достигъ достоинства аудитора и въ этомъ званіи помогалъ своимъ учителямъ. Это могло послужить поводомъ къ тому мнѣнію, что онъ очень хорошо зналъ латынь, такъ какъ въ молодые-де годы онъ былъ сельскимъ учителемъ. Какъ ни недостаточно и педантично было обученіе въ Стрэтфордской школѣ, однако все-же будущій поэтъ могъ пріобрѣсти здѣсь настолько знаній, чтобы читать въ подлинникѣ латинскихъ писателей — Цицерона, Плавта, Теренція, Овидія. Изученіе исторіи было слишкомъ поверхностно; напротивъ, миѳологія, которой придавали особенное значеніе въ эпоху Возрожденія, была, кажется, хорошо изучена имъ. Преподавался также и родной языкъ. Мы не знаемъ, когда покинулъ Шекспиръ школу. Обыкновенно, кажется, посѣщеніе grammarschool продолжалось семь лѣтъ. Въ такомъ случаѣ слѣдовательно Шекспиръ окончилъ свое образованіе въ 1578 г. Внѣшнія ли обстоятельства помѣшали продолженію высшаго образованія, или достиженіе его не входило въ планы родителей, — этого нельзя рѣшить. Въ шестнадцатомъ вѣкѣ въ Англіи, какъ и въ Германіи, было въ обычаѣ, — примѣромъ тому служитъ Гансъ Саксъ, — посылать мальчиковъ, предназначенныхъ къ занятію ремеслами, въ латинскія школы. По выходѣ изъ школы молодой Шекспиръ, по всей вѣроятности, оставался нѣсколько лѣтъ въ Стрэтфордѣ. Чѣмъ онъ занимался въ это время, объ этомъ различные біографы разсказываютъ различно: онъ былъ перчаточникомъ, школьнымъ учителемъ, рѣзникомъ, аптекарскимъ ученикомъ, писцомъ у адвоката, помощникомъ садовника; позднѣе солдатомъ, матросомъ, типографщикомъ и т. п. Скорѣе всего можно принять, что онъ помогалъ отцу въ его занятіяхъ. Въ пользу того утвержденія, что онъ былъ писцомъ у какого-то изъ адвокатовъ, которыхъ было шесть въ маленькомъ городкѣ, приводятся вѣскія доказательства. Англійскіе авторитеты объявили, что столь точное знаніе сложныхъ англійскихъ законовъ, какое обнаруживается въ драмахъ и сонетахъ Шекспира, почти не мыслимо безъ собственныхъ практическихъ занятій въ области права. Въ одномъ изъ сатирическихъ памфлетовъ^*, Томаса Наша, изданномъ въ 1589 г., кажется, содержится намекъ на такое положеніе Шекспира если не за время его пребыванія въ Стрэтфордѣ, то по крайней мѣрѣ за первое время его жизни въ Лондонѣ, за то время, къ которому біографы относятъ всѣ перечисленные выше роды дѣятельности Шекспира.

Первымъ абсолютно прочнымъ фактомъ, доказательство котораго въ нашихъ рукахъ, — это, послѣ крещенія Вильяма Шекспира, — его бракосочетаніе съ Анной: Хэсвэ (Hathaway), дочерью состоятельнаго йомэна Ричарда Хэсвэ изъ деревни Шоттери (Shottery), близъ Стрэтфорда. Гдѣ происходило вѣнчаніе, — которое ни въ какомъ случаѣ не могло быть совершено до 1 декабря 1582 т., — въ Шоттери-ли, въ Стрэтфордѣ-ли, или въ Лёддингтонѣ мы этого не знаемъ. За то церковный архивъ въ Уорчестерѣ хранитъ составленную 28 ноября 1582 г. запись, въ которой два agricolae изъ Стрэтфорда — Фолькъ Санделльсъ и Джонъ Ричардсонъ даютъ поручительство, что нѣтъ никакой ни церковной, ни свѣтской причины, могущей воспрепятствовать совершенію брака между Вильямомъ Шекспиромъ и незамужней (maiden) Анной Хэсвэ послѣ однократнаго оглашенія. Далѣе они ручаются, что женихъ взнесетъ англиканскому епископу въ Уорчестерѣ пошлины за освобожденіе отъ троекратнаго оглашенія, и что родственники невѣсты дали свое согласіе на бракъ. Что ускорить совершеніе брака было желательно для семейства невѣсты, это мы узнаемъ изъ Стрэтфордской церковной книги, въ которой записано подъ 26 мая 1583 г., — слѣдовательно даже менѣе чѣмъ шесть мѣсяцевъ спустя послѣ брака, — крещеніе дочери Вильяма Шекспира. Не слѣдуетъ упускать изъ вниманія, что по тогдашнему обычаю торжественное обрученіе служило началомъ супружескаго сожительства; этотъ народный взглядъ сохранился въ деревняхъ еще и въ нашемъ вѣкѣ, какъ это мы можемъ усматривать изъ «Oberhof» Иммерманна. Шекспиръ самъ нѣсколько разъ оправдываетъ этотъ взглядъ въ «Мѣрѣ за Мѣру».

«Послѣ честнаго обрученія
Я завладѣлъ ложемъ моей Юліи». (I, 2, 149)

«Онъ вашъ супругъ по сговору,
Нѣтъ въ томъ грѣха, когда такъ поступаютъ. (IV, 1, 72)

Съ другой стороны должно казаться страннымъ, что въ составленномъ въ 1581 г. 1 сент. завѣщаніи Ричарда Хэсвэ, который умеръ въ іюнѣ 1582 г., упоминаются семь сестеръ и братьевъ Анны, она-же сама не упомянута ни однимъ словомъ между тѣмъ, Фолькъ Санделльсъ, который былъ свидѣтелемъ въ Уорчестерѣ, былъ душеприкащикомъ Р. Хэсвэ. Если мы прибавимъ еще, что Анна Хэсвэ родилась въ 1556 г., — слѣдовательно была на восемь лѣтъ старше своего молодаго мужа, — и что она умерла въ СтрэтФордѣ въ 1623 г., въ тотъ самый годъ, когда впервые были собраны сочиненія ея мужа, — то мы представимъ вполнѣ всѣ подлинныя свѣдѣнія о женѣ поэта. Въ январѣ 1585 г. она родила своему мужу близнецовъ, крещеніе которыхъ записано въ Стрэтфордской церковной книгѣ подъ 2 Февраля. Близнецы были названы по именамъ своихъ воспріемниковъ, булочника Садлера и его жены, — Гамнетъ (=Гамлетъ) и Юдиѳь. Обыкновенно принимаютъ, что до самаго этого времени Шекспиръ оставался въ Стрэтфордѣ, хотя для утвержденія этого и нѣтъ прочныхъ доказательствъ. Во всякомъ случаѣ начало его Лондонской жизни мы можемъ датировать съ лѣта 1585 г. Кажется справедливо то, — какъ это разсказывается всегда, я думаю, безъ исключеній, — что онъ оставилъ свою жену и дѣтей въ Стрэтфордѣ у своихъ родителей; но доказать эту разлуку, какъ прочно стоящій неопровержимый фактъ — также невозможно. Во всякомъ случаѣ вѣроятно, что Шекспиръ вскорѣ перевезъ свою жену и дѣтей въ Лондонъ. Ни въ какомъ случаѣ не должно смотрѣть на эту разлуку, какъ на доказательство его несчастнаго супружества. Въ Англіи, еще и въ настоящее время въ большемъ ходу, чѣмъ гдѣ либо въ другихъ государствахъ, обычай, что мужъ ради добыванія средствъ живетъ болѣе или менѣе долгое время въ другомъ мѣстѣ. То, что въ прежнее время приводили изъ завѣщанія поэта въ доказательство его дурныхъ семейныхъ условій, оказалось при болѣе точномъ знакомствѣ съ англійскими обычаями — совершенно ошибочнымъ. Лучшая постель въ домѣ, т. е. брачная постель, сама по себѣ является собственностью вдовы. Если Шекспиръ завѣщаетъ своей Аннѣ и вторую лучшую изъ имѣющихся постелей, то это вовсе не униженіе, а напротивъ — знакъ особенной внимательности. Противъ преданія, что поэтъ былъ несчастливъ въ супружеской жизни, слѣдуетъ также упомянуть и о томъ преданіи, что сильнымъ, но невыполнимымъ желаніемъ вдовы было быть погребенной въ одной могилѣ съ мужемъ. Одинаково мало возможности имѣемъ мы утверждать, какъ то что бракъ былъ несчастливъ, такъ и то, что бракъ былъ изъ счастливыхъ. Разница въ лѣтахъ была весьма значительна, и въ ущербъ женѣ. Въ «Какъ вамъ угодно» Шекспиръ влагаетъ въ уста герцогу, какъ установившееся жизненное правило, что мужчина долженъ всегда выбирать себѣ возлюбленную моложе себя если только его любовь должна быть постоянной,

«Потому что дѣвушки — что розы; едва лишь расцвѣтетъ
Какъ ужъ поблекли лепестки».

Жена же только тогда прочно будетъ царить въ сердцѣ мужа, если она выберетъ мужа старше себя. Не вполнѣ соотвѣтствуетъ положенію герцога, что онъ, восхваляя свою неизмѣнную вѣрность Оливіи, называетъ склонность мужчинъ болѣе непрочной, болѣе невѣрной и легкомысленной, болѣе неустойчивой, чѣмъ склонность женщинъ. Говоря о супружествѣ Шекспира слѣдуетъ обращать вниманіе на это мѣсто, не стараясь утверждать или отрицать отношеніе его къ жизни поэта. Съ большею рѣшительностью я придаю автобіографическое значеніе другому мѣсту въ драмахъ Шекспира. Въ одномъ изъ раннихъ произведеній, — въ «Титѣ Андроникѣ» — Димитрій говоритъ совершенно неприличныя для принца слова (II, 1, 93):

«Какъ, развѣ ужъ не часто ты убивалъ оленя,
И уносилъ его изъ-подъ носа у сторожа?»

Отдѣльно взятое, конечно, это мѣсто ничего не говорило бы въ пользу браконьерства поэта, но въ связи съ преданіемъ оно пріобрѣтаетъ рѣшающее значеніе. Изъ всѣхъ событій изъ жизни Шекспира, не засвидѣтельствованныхъ документально, рѣдко какое встрѣчало столько довѣрія, какъ такъ называемое сказаніе объ его браконьерствѣ. Два совершенно не зависящіе другъ отъ друга свидѣтеля, и одинаково заслуживающіе довѣрія, — и третій, подлинность котораго во всякомъ случаѣ подлежитъ сомнѣнію, передаютъ намъ въ общемъ этотъ фактъ вполнѣ согласно. Легко объясняется, какъ изъ сельскохозяйственной дѣятельности отца могло образоваться сказаніе, будто бы въ юности поэтъ занимался убоемъ скота; но какимъ образомъ, безъ всякихъ фактическихъ основаній въ Стрэтфордѣ могло утвердиться преданіе объ одномъ изъ уважаемыхъ согражданъ, что онъ былъ въ молодости браконьеромъ, — этого невозможно понять. Преданіе упоминаетъ также и о другихъ событіяхъ изъ молодости поэта, при чемъ онъ являлся участникомъ и даже предводителемъ въ выходкахъ своихъ сверстниковъ. Браконьерство въ шестнадцатомъ вѣкѣ среди англійскихъ поселянъ считалось такъ же мало преступленіемъ, какъ и теперь въ Тирольскихъ или Баварскихъ горахъ. Напротивъ охота на заповѣдную дичь была однимъ изъ видовъ спорта, достойныхъ джэнтльмэна; этой охотѣ предавались съ страстью даже Оксфордскіе студенты. Какъ онъ можетъ быть джентльменомъ, говорится въ одной позднѣйшей комедіи, когда онъ не выходитъ никогда на заповѣдную охоту. Въ неправильно приписываемой Шекспиру драмѣ «Веселый чортъ изъ Эдмонтона» изображена съ большимъ юморомъ неудавшаяся экскурсія беззаконныхъ охотниковъ. Самый любимый герой англійской народной пѣсни Робинъ Гудъ прославляется какъ браконьеръ. Онъ является преемникомъ мѣстныхъ англосаксовъ, которые не хотѣли допустить ограниченія въ своемъ правѣ охотиться, благодаря установленію норманнскихъ парковъ и изданныхъ для охраненія ихъ кровавыхъ законовъ. Англійскіе критики употребили много стараній для того чтобы освободить поэта отъ приписываемаго ему занятія, которое исключило бы его въ наши дни изъ хорошаго Лондонскаго общества. Съ своей стороны я напротивъ отнесся бы съ уваженіемъ къ этому прочно засвидѣтельствованному преданію, потому что въ немъ именно Шекспиръ является истымъ сыномъ англосаксонскаго народа, а противъ него стоитъ потомокъ норманнской крови сэръ Томасъ Люси изъ Чэрлькота (Charlekote). Это былъ рыцарь изъ старинной знати, противъ котораго Шекспиръ совершилъ преступленіе. Здѣсь во всякомъ случаѣ слѣдуетъ исправить преданіе въ нѣкоторыхъ пунктахъ. Собственникомъ, закономъ признаннаго, охотничьяго парка сэръ Томасъ не былъ никогда; но кажется что онъ имѣлъ въ виду устройство подобнаго парка, и иногда держалъ крупную дичь въ кроличьей засѣкѣ. Дичь во всякомъ случаѣ была у него; иначе онъ не настаивалъ бы такъ усердно въ парламентѣ 1585 г. на подтвержденіи закона противъ браконьерства. Нѣкоторые хотѣли видѣть въ этой законодательной дѣятельности непосредственное слѣдствіе противозаконной дѣятельности Шекспира. Сэръ Томасъ Люси, бывшій одно время шерифомъ графства и часто исполнявшій королевскія коммиссіи, кажется не пользовался любовью въ Стрэтфордѣ, — обстоятельство, которое однако не исключаетъ того Факта, что горожане неоднократно старались пріобрѣсти его благосклонность. Стрэтфордская молодежь имѣла частыя столкновенія съ скупымъ и гордымъ господиномъ; однажды дѣло дошло до открытаго нарушенія порядка (riot). Что Шекспиръ со своими товарищами охотился въ засѣкѣ сэра Томаса, было ли то въ Чэрлекотѣ или Фольброкпаркѣ, — объ этомъ передаютъ преданія вполнѣ согласно. Только изъ одного источника узнаемъ мы, что слѣдуетъ подвергнуть сомнѣнію то, будто бы молодой браконьеръ былъ нѣсколько разъ арестованъ рыцаремъ и наказанъ плетью. Поэтъ отмстилъ за это собственнымъ оружіемъ; онъ распространилъ юмористическіе стихи, направленные противъ рыцаря. Изъ подобной баллады Шекспира преданіе сохранило первую строфу:

Членъ парламента засѣдаетъ въ судѣ,
Въ Лондонѣ онъ оселъ, а дома — дуракъ
(scare=crow=пугало для птицъ);
Если скупъ (lowsie) Люси, какъ этого иной не знаетъ,
То скупъ онъ для каждаго, кто его знаетъ.
Онъ считаетъ себя великимъ,
Но его, какъ осла,
Обнаруживаютъ его уши, когда онъ приходитъ въ бѣшенство.
Если скупъ Люси, какъ этого иной не знаетъ,
То воспѣваетъ скупаго Люси тотъ, кто его знаетъ.

Никто не выступитъ съ рѣшительностью за подлинность этихъ болѣе грубыхъ чѣмъ остроумныхъ стиховъ, хотя я съ своей стороны и не рѣшаюсь считать ихъ подложными. Напротивъ совершенно неподлинными являются другія двѣ строфы, приписываемыя преданіемъ также Шекспиру:

Сэръ Томасъ жаждетъ, полный страсти,
Прикрыть любимую свою дичь,
Тогда какъ голова его обнажена
И поросла роговымъ украшеньемъ.
Развѣ не осталось у его жены любимой дичи?
Что-же? его дикая любовь печется лишь о томъ,
Чтобы супругъ имѣлъ всегда рога,
Хотя бы у него не осталось и дичи.

Замѣчательно то, что лэди Люси прославляется на памятникѣ, поставленномъ сэромъ Томасомъ въ 1596 г., за свою супружескую вѣрность въ чрезвычайно рѣшительныхъ выраженіяхъ; при этомъ упомянуты также и ея клеветники (envious). Отношенія между сэромъ Томасомъ и молодымъ поэтомъ-браконьеромъ сдѣлались на столько опасными для послѣдняго, что молодой отецъ семейства счелъ за лучшее покинуть Стрэтфордъ и въ шумѣ столицы скрыться отъ взоровъ оскорбленнаго мироваго судьи. Позднѣе, прибавляетъ преданіе, онъ отмстилъ за себя своему преслѣдователю, осмѣявъ его въ одной пьесѣ подъ видомъ глуповатаго мироваго судьи. Дэвисъ (Davies), у котораго мы заимствуемъ это извѣстіе, говоритъ о какомъ-то Justice Clodpate (болванъ) — имя, которое не встрѣчается въ извѣстныхъ намъ произведеніяхъ Шекспира. Но во вступительной сценѣ къ «Виндзорскимъ проказницамъ» мы встрѣчаемъ глуповатаго «вельможу по рожденію и мироваго судью Роберта Шалло (Shaalow)», который имѣетъ гербъ Люси. Вполнѣ во вкусѣ баллады мы имѣемъ здѣсь игру словъ между white luces (бѣлыя щуки) — животное въ гербѣ Люси, и white louses (бѣлыя вши). Кромѣ того и здѣсь идетъ рѣчь о жалобѣ рыцаря и мироваго судьи противъ браконьеровъ. Фольстафф избилъ прислугу судьи, перестрѣлялъ его дичь, разбилъ его охотничій домикъ и потомъ съ насмѣшкою отвѣчаетъ на жалобы владѣльца: «но вѣдь я же не поцѣловалъ дочери вашего лѣсничаго?» Намекъ на гербъ Люси здѣсь неопровержимъ; хотя и этимъ еще не доказывается справедливость преданія о браконьерствѣ Шекспира, однако въ связи со всѣми другими фактами оно становится въ высшей степени вѣроятнымъ.

Этими фактами исчерпываются наши свѣдѣнія о молодости Шекспира, на сколько они должны основываться на документахъ и на преданіяхъ. Мы не имѣемъ возможности ничего сообщить ни о характерѣ его въ этотъ періодъ, ни о ходѣ его образованія. И все таки намъ хотѣлось бы составить себѣ представленіе о молодомъ поэтѣ, который попалъ въ водоворотъ лондонской жизни елисаветинскаго времени. Что принесъ онъ съ собою въ Лондонъ какъ основу своего позднѣйшаго поэтическаго развитія, когда онъ переселился изъ маленькаго провинціальнаго городка въ метрополію англійской духовной жизни? Если и нѣтъ никакой возможности отвѣчать на этотъ вопросъ сообразно нашему желанію, то все-же мы можемъ съ нѣкоторою увѣренностью указать на тѣ отдѣльные элементы, которые оказали вліяніе въ ранней молодости Шекспира на его родинѣ и сохранились въ его драматической поэзіи.

Наслѣдовалъ-ли Шекспиръ «страсть къ сочиненію» отъ своей матушки, — конечно мы не можемъ ручаться за это какъ за фактъ, имѣвшій мѣсто у сына госпожи Гёте. Но мы увѣрены, что мы не слишкомъ увлечемся фантазіей, если представимъ себѣ стрэтфордскаго гражданина и его жену, сидящими въ длинные зимніе вечера вокругъ очага въ общей комнатѣ; младшія дѣти уже спятъ, а старшій Вильямъ сидитъ возлѣ своей матери и съ радостнымъ чувствомъ прислушивается къ завываніямъ сѣвернаго вѣтра. Вокругъ очага по доброму старому обычаю расположились и рабочіе йомэна, и вотъ тотъ или другой изъ присутствующихъ начинаетъ разсказывать сказки и исторіи; не обходится, конечно, безъ разсказовъ о вѣдьмахъ и привидѣніяхъ, которые возбуждаютъ у собравшихся пріятный страхъ. Есть извѣстія, что ни въ какое иное время разсказы у очага въ зимніе вечера не были въ бо́льшемъ ходу въ Англіи, какъ именно во время молодости Шекспира. Каждое графство, каждое мѣстечко имѣло свои привидѣнія. Мы представляемъ себѣ, что мальчикъ жадно слушалъ эти разсказы. Изъ сказокъ онъ любитъ больше всего печальныя, потому что «онѣ лучше подходятъ къ зимнему времени». Рано уже начинаетъ и самъ онъ пересказывать, по крайней мѣрѣ для матери, выслушанное и прибавляетъ кое-что отъ себя. «Былъ себѣ человѣкъ, который жилъ на церковномъ дворѣ», — такъ заставляетъ уже созрѣвшій поэтъ разсказывать мальчика Мамиллія зимнюю сказку. Позднѣе, когда онъ уже посѣщаетъ школу, онъ самъ вырабатываетъ изъ себя разскащика; своимъ съ удивленіемъ внимающимъ слушателямъ разсказываетъ онъ о дивныхъ превращеніяхъ латинскаго поэта Овидія, котораго онъ переводилъ въ этотъ день; ему пріятно, что онъ съ пользою можетъ употребить то, что онъ выучилъ въ школѣ. Теперь уже онъ не вѣритъ въ разсказы о привидѣніяхъ; онъ уже не дрожитъ при ночномъ крикѣ совы, но находитъ эго даже пріятнымъ звукомъ. Благодаря умѣнію читать и писать, мальчикъ сдѣлался помощникомъ своего отца въ его занятіяхъ. Если иной разъ друзья посѣщали вечеромъ почтеннаго альдермэна Джона Шекспира, то разговоръ заходилъ и о современныхъ событіяхъ. Разсказывали объ опасностяхъ, которыми паписты и испанцы угрожали странѣ и исправленной вѣрѣ; разсказывали, что шотландская королева, теперь къ счастію арестованная, подсылала новыхъ убійцъ къ возлюбленной королевѣ. Многіе Стрэтфордцы видали свою королеву, когда она въ 1571 г. посѣтила въ деревнѣ Хэмптонъ Люси, отстоявшей отъ Стрэтфорда на часъ пути, сэра Томаса Люси и собственноручно совершила надъ нимъ обрядъ посвященія въ рыцари. Депутація изъ Стрэтфорда, въ которой вѣроятно участвовалъ и Джонъ Шекспиръ, должна была привѣтствовать королеву. Какъ долго еще послѣ этого разсказывали объ этихъ событіяхъ, какія блестящія представленія долженъ былъ связать маленькій школьникъ съ именемъ уважаемой и внушавшей страхъ королевы! Конечно, онъ не могъ еще вполнѣ понимать религіозныхъ и политическихъ вопросовъ, о которыхъ шла рѣчь. Тѣмъ охотнѣе слушалъ онъ, когда разговоръ переходилъ на старыя времена. Отецъ разсказывалъ о томъ, какъ его предокъ сражался при Босвортѣ противъ тирана Ричарда, и высказывалъ сожалѣніе, что самъ онъ не можетъ пользоваться дворянскимъ титуломъ, который былъ данъ тогда Генрихомъ VII Шекспиру. Мальчикъ прислушивался къ этимъ словамъ съ пробуждавшимся уже честолюбіемъ. Потомъ разсказывали о Ричардѣ, послѣднемъ королѣ изъ Іоркскаго дома. То было суровое, дикое время. Но жители Уоррикшира могли разсказывать объ этомъ съ гордостью, потому что ихъ графъ, послѣдній представитель дома Невилей, наилучшимъ образомъ дѣйствовалъ во время продолжительной и кровавой войны розъ. Отцы нѣкоторыхъ изъ разскащиковъ сами видѣли «дѣлателя королей». Всѣ они съ любовью и уваженіемъ говорили о графѣ Уоррикѣ. Пылкая фантазія мальчика нашла себѣ въ немъ своего любимаго героя. Замокъ Уоррикъ отстоялъ отъ Стрэтфорда только на восемь (англійскихъ) миль. Мальчикъ не могъ успокоиться, пока не совершилъ туда путешествія. Съ смущеніемъ и удивленіемъ вошелъ онъ въ покои, гдѣ жили всѣ эти могущественные и неукротимые бароны, отъ знаменитаго по сказаніямъ Гуи Уоррика до друга, а потомъ противника короля, Эдуарда IV. Думаетъ ли уже сынъ стрэтфордскаго горожанина, съ удивленіемъ разсматривая Уоррикскій замокъ, о томъ, что сдѣлавшись поэтомъ онъ прославитъ подвиги графскаго дома своей родины? Привязанность къ великимъ знатнымъ родамъ своей земли уже пускаетъ корни въ сердцѣ мальчика; отъ этого направленія никогда не откажется драматургъ Шекспиръ.

Въ тринадцати миляхъ отъ Стрэтфорда находился другой знаменитый замокъ, — Кенильвортъ, который Елисавета подарила своему недостойному любимцу Роберту Дёдлею, графу Лейстерскому. Въ 1575 г. она сама посѣтила этотъ замокъ. Лейстеръ надѣялся при этомъ случаѣ привести въ исполненіе давно задуманный имъ планъ, именно получить руку королевы въ добавокъ къ сердцу, которымъ онъ уже владѣлъ. Елисавета любила всякаго рода поклоненіе себѣ, и потому Лейстеръ сдѣлалъ блестящія приготовленія къ пріему своей государыни. Молва о великолѣпіи этихъ приготовленій распространилась повсюду за долго до пріѣзда Елисаветы. Толпы любопытныхъ стекались со всѣхъ сторонъ, чтобы увидѣть монархиню и устроенныя въ честь ея празднества. Конечно и стрэтфордцы пришли въ Кенильвортъ. Преданіе говоритъ о прибытіи сюда и молодаго Шекспира; позднѣе два поэта — англійскій и нѣмецкій — Вальтеръ Скоттъ и Людвигъ Тикъ — изобразили въ своихъ произведеніяхъ пребываніе молодаго поэта въ Кенильвортѣ. Возможность того факта, что одиннадцатилѣтній Вильямъ присутствовалъ при princely pleasures of Kenelworth, не можетъ быть оспариваема; она становится еще болѣе вѣроятною, когда мы узнаемъ, что близкій родственникъ матери Шекспира Эдуардъ Арденъ занималъ не маловажное мѣсто въ дворцовомъ управленіи Лейстера. Даже болѣе, этотъ самый Арденъ оказался виновнымъ въ томъ, что королева внезапно съ неудовольствіемъ покинула Кенильвортъ. Послѣ того, какъ Лейстеръ снова пріобрѣлъ расположеніе Елисаветы, онъ съумѣлъ отмстить своему чиновнику, добившись путемъ ловкихъ интригъ его казни въ 1583 г. Эшафотъ получилъ выдающееся значеніе въ англійской жизни во время правленія Тюдоровъ. Съ казнью Эдуарда Ардена и семейство Шекспира уплатило свою кровавую подать произвольному правосудію этого времени. Въ своемъ «Генрихъ VIII» поэтъ показалъ, какъ близко были связаны въ тогдашней Англіи блестящія празднества съ кровавымъ помостомъ. Быть можетъ и справедливо преданіе, гласящее что фантазія молодаго поэта была наполнена воспоминаніями о кенильвортскихъ празднествахъ, которыя долгое время сохранялись въ памяти потомства. По всей вѣроятности Шекспиръ присутствовалъ при театральныхъ представленіяхъ еще раньше. И второстепенныя труппы комедіантовъ и общества болѣе выдающихся актеровъ разъѣзжали по странѣ, добывая себѣ средства своимъ искусствомъ въ замкахъ и въ городахъ. Въ періодъ времени отъ 1569 до 1587 г. Стрэтфордъ на Авонѣ видѣлъ 24 раза такихъ гостей. Въ 1573 г. Стрэтфордъ посѣтили актеры графа Лейстерскаго, въ 1574 г. — актеры графа Уоррикскаго, въ 1579 — лорда Стрэнжа и графини Эссексъ, въ 1580 — графа Дерби; они показывали Стрэтфордцамъ образцы столичнаго сценическаго искусства и получили за то отъ города болѣе или менѣе значительныя суммы. Въ позднѣйшее время строгій пуританскій духъ достигъ на родинѣ Шекспира безусловнаго господства, и въ родномъ городѣ величайшаго изъ всѣхъ драматическихъ поэтовъ вовсе не были терпимы театральныя представленія. Въ годы юности Шекспира напротивъ жители Стрэтфорда должны были отличаться особенною склонностью къ театральнымъ зрѣлищамъ, какъ это доказывается частыми посѣщеніями и пріемами актерскихъ труппъ. Какимъ событіемъ было для стрэтфордской молодежи, когда трубы и барабанный бой возвѣщали прибытіе драматической труппы! («Конецъ всему дѣлу вѣнецъ» IV, 3, 299). Когда Джонъ Шекспиръ былъ бейлифомъ, то Players (актеры), какъ того требовалъ обычай и законъ, должны были являться къ нему, чтобы заявить какого знатнаго вельможи они люди, потому что только послѣ этого они получали разрѣшеніе на публичныя представленія.

Если актеры нравились мэру или если онъ хотѣлъ выказать почтеніе къ ихъ господину, то онъ поручалъ имъ дать первое представленіе предъ нимъ, предъ альдермэнами и предъ выборными изъ гражданъ. Это называлось представленіемъ для мэра; каждый у кого есть охота имѣетъ на этотъ спектакль безплатный доступъ, потому что самъ мэръ даетъ актерамъ извѣстное вознагражденіе, — чтобы выказать имъ уваженіе. Альдермэны брали на эти даровые спектакли своихъ дѣтей; по крайней мѣрѣ такъ разсказываетъ Р. Виллисъ, сынъ Глостерскаго мэра: «На одинъ изъ такихъ спектаклей взялъ меня съ собою отецъ и поставилъ меня между своихъ колѣнъ, а самъ онъ сидѣлъ на скамейкѣ, такъ что мы очень хорошо видѣли и слышали». Такъ-же точно мы можемъ представить себѣ почтеннаго альдермэна Джона Шекспира, сидящаго со своимъ Вильямомъ передъ сценой. Пьесы, которыя они смотрѣли, конечно уже устарѣли къ тому времени, когда молодой Шекспиръ прибылъ въ Лондонъ. По большей части предъ провинціальной публикой разыгрывались моральныя пьесы и интерлюдіи. Но первыя юношескія впечатлѣнія, которыя Шекспиръ получилъ здѣсь отъ сцены, имѣли навѣрно рѣшительное значеніе для всего его развитія.

Мы можемъ принять за вѣрное, что Шекспиръ познакомился съ искусствомъ настоящихъ актеровъ еще въ Стрэтфордѣ. Нѣтъ ничего невѣроятнаго и въ томъ, что въ это самое время онъ познакомился и съ сценическимъ искусствомъ диллетантовъ ремесленниковъ, надъ которыми онъ посмѣялся потомъ въ «Снѣ въ Иванову ночь». Въ самомъ Стрэтфордѣ, правда, граждане не играли; но въ восемнадцати миляхъ отсюда находилось Ковентри, извѣстное своими мистеріями — Ludi Coventrіае. Здѣсь, гдѣ въ 1569 году нѣкоторое время содержалась въ заключеніи Марія Стюартъ, еще долго сохранялась старинныя представленія мистерій, между тѣмъ какъ въ другихъ мѣстахъ она уже давно вышла изъ употребленія. Еще въ 1591 г., цехи Ковентри играли свои традиціонныя пьесы. Но они разъѣзжали также и по окрестнымъ мѣстамъ, показывая свое искусство. Съ большимъ вѣроятіемъ можно принять, что Шекспиръ болѣе или менѣе часто присутствовалъ при представленіи этихъ старинныхъ мистерій, такъ какъ въ своихъ драмахъ онъ постоянно дѣлаетъ намеки на старинный церковный народный театръ. Только присутствуя при представленіи этихъ мистерій, — что не могло быть въ Лондонѣ, — онъ могъ такъ близко познакомиться съ этими пьесами, которыя напечатаны впервые только въ девятнадцатомъ вѣкѣ. Въ old merry England существовали и другаго рода представленія, которыя мальчикъ Шекспиръ могъ видѣть въ Стрэтфордѣ и въ которыхъ онъ и самъ, можетъ быть, выросши принималъ участіе. Въ годы юности Шекспира англійская народная жизнь проявляла любовь къ празднествамъ совсѣмъ иного характера, чѣмъ со времени пуританства и слѣдовавшихъ за нимъ политическихъ неурядицъ. Въ національномъ искусствѣ стрѣльбы изъ лука еще упражнялись и старый и малый. Молодой Шекспиръ, который любилъ охоту болѣе даже чѣмъ слѣдовало, долженъ былъ быть хорошимъ стрѣлкомъ изъ лука. О веселыхъ играхъ въ Троицынъ День съ ихъ драматическими переодѣваніями вспоминаетъ онъ самъ въ «Двухъ Веронцахъ» (IV, 4, 163), а о майскомъ праздникѣ — нѣсколько разъ въ «Снѣ въ Иванову ночь». Еще въ правленіе Генриха VIII даже при самомъ дворѣ торжественно праздновалось первое мая. Древніе языческіе обряды, разнообразно измѣненные, удержались при этомъ праздникѣ еще отъ времени Саксовъ. Выбирали царицу мая. Зелень лѣсовъ напоминала о народномъ лѣсномъ героѣ Робертѣ Гудѣ. Во всѣхъ деревняхъ и городахъ Англіи и Шотландіи молодые люди разыгрывали перваго мая простыя представленія. Съ неудовольствіемъ говоритъ шотландскій хронистъ о томъ, какъ глупый народъ увеселялся представленіями, въ которыхъ дѣйствуетъ знаменитый разбойникъ Робертъ Гудъ (Hode), маленькій Джонъ и ихъ товарищи. Въ этихъ комедіяхъ героями распѣвались романсы; восторгъ зрителей сопровождалъ мимическое дѣйствіе. Одну изъ главныхъ составныхъ частей этихъ представленій составляли танцы. Актеры, изображавшіе Робина и его товарищей, танцовали мавританскій танецъ, который первоначально не имѣлъ никакого отношенія къ представленіямъ о Робинъ-Гудѣ. Царицей мая была возлюбленная Робина — дѣвушка Маріанна; монахъ Тукъ и деревянная лошадь (hobby horse) были главными ролями; необходимо присутствовалъ также и шутъ. На все это намекаетъ Шекспиръ даже въ «Гамлетѣ», (III, 2, 142) Заключеніе «Безплодныхъ усилій любви», отличающееся народнымъ характеромъ, представляетъ одинъ изъ состязательныхъ діалоговъ, какіе издавна обыкновенно практиковались на весеннемъ праздникѣ! Лѣсная свѣжесть, наполняющая «Сонъ въ Иванову ночь» и «Какъ вамъ угодно», напоминаетъ о годахъ юности Шекспира въ Стрэтфордѣ, когда онъ самъ со своими товарищами приносилъ изъ лѣса майскія вѣтки. При этихъ экскурсіяхъ въ лѣсъ, въ которыхъ принимали участіе совмѣстно съ молодыми людьми и дѣвушки, особенное соблюденіе приличій не всегда имѣло мѣсто. Если иныя парочки отдѣлялись отъ всего общества и бродили по уединеннымъ тропинкамъ, то виною тому не всегда были проказы Робина Гуда. Во время этихъ маевокъ разговоры шли обыкновенно о лѣшемъ и объ эльфахъ, населявшихъ лѣса и нивы. Между оставшимися послѣ Тика сочиненіями находится одно очень граціозное стихотвореніе «Die Sommernacht», въ которомъ изображенъ молодой Шекспиръ, заблудившійся въ лѣсу въ окрестностяхъ Стрэтфорда. Титанія и Оберонъ посвящаютъ его спящаго въ величайшіе пѣвцы, а лѣшій даетъ ему даръ юмора. Этому стихотворенію нельзя отказать во внутренней правдивости. На зеленѣющихъ берегахъ Эвона Шекспиръ подучилъ тѣ впечатлѣнія, которыя онъ съумѣлъ облечь поэтическими чертами въ «Снѣ въ Иванову ночь» и во многихъ мѣстахъ прочихъ драмъ. Пѣсня Аміена «Подъ покровомъ вѣтвей» звучитъ воспоминаніями о лѣсахъ родины. Но не только воспоминанія о красотахъ зеленѣющей родины звучатъ во всѣхъ драмахъ лондонскаго актера, — въ нихъ есть еще и другія воспоминанія о родинѣ: это народная пѣсня. «Простыя старыя слова и мѣру», запомнилъ онъ еще въ молодости въ Стрэтфордѣ.

Такъ поютъ пряхи на вольномъ воздухѣ
И молодыя дѣвушки, когда плетутъ кружева.

Онъ слышалъ въ Стрэтфордѣ пѣсню о нивѣ и странникѣ въ сандаліяхъ, балладу о королѣ Кофетуа и «моя милая любитъ май». Здоровая народная поэзія, подчасъ и грубая, которую онъ узналъ въ майскихъ празднествахъ и въ народныхъ пѣсняхъ, послужила Шекспиру цѣлебнымъ противоядіемъ противъ чуждыхъ литературныхъ вліяній, которыя подѣйствовали на него въ Лондонѣ.

Примечания

*. Намекъ Т. Наша на Шекспира или какого-нибудь другаго писателя находится не въ его сатирическомъ памфлетѣ, но въ его предисловіи къ повѣсти Грина Menaphon.