И. Гилилов. «К истории "шекспировского вопроса"»

I

Представить себе мировую культуру без Шекспира невозможно. Гениальное искусство, глубочайшее проникновение в человеческую природу сделали этого англичанина, жившего в одно время с Иваном Грозным и Борисом Годуновым, полноправным современником сменяющих друг друга поколений. И похоже, что именно нашему бурному веку с его трагическими катаклизмами, взлетами и падениями искусство Шекспира особенно близко и особенно необходимо. Сегодня десятки миллионов людей видят его героев на сценах театров, на экранах кинотеатров, телевизоров и видеомагнитофонов, читают его произведения на всех языках мира. Ежегодно планету затопляет целое море — не менее 3—4 тыс. книг и статей, имеющих отношение к Великому Барду: издания, переиздания, переводы, исследования, дискуссии, диссертации, рецензии на книги и постановки...¹ Специальные шекспировские ежегодники, ежеквартальники, международные и национальные конференции, симпозиумы, фестивали...

Шекспироведение давно уже стало не просто частью литературоведения (или театроведения), но особой наукой, наукой интернациональной, со своими традициями и своей историей. Например, среди имен, стоящих у истоков российского шекспироведения, можно назвать Н.М. Карамзина, А.А. Бестужева, В.К. Кюхельбекера и, конечно, А.С. Пушкина, который называл Шекспира «отцом нашим» и писал: «Читайте Шекспира — это мой припев». Уже в середине прошлого века все произведения Шекспира были переведены на русский язык. Шекспир и русская культура — особая, интересная и обширная тема, часто освещаемая в публикациях «Шекспировских чтений».

Воистину, как предсказал Гете, «Шекспир и несть ему конца». Вполне естественно думать, что при таком всеобщем и неослабном внимании к Шекспиру за прошедшие столетия ученые узнали обо всем существенном в его жизни и творчестве, и спорить остается лишь о вопросах теоретических, о качестве переводов и переизданий, о проблемах изучения шекспировского творчества, о новых находках, представляющих историко-биографический интерес, о художественном уровне новых постановок, о режиссерских решениях... Однако такая хрестоматийная идиллия далека от действительности. Целый ряд серьезных проблем шекспироведения остаются открытыми, ждущими окончательного решения: различия в текстах прижизненных и посмертных изданий, датировка ряда произведений, авторство так называемых «сомнительных» пьес, в разное время приписывавшихся Шекспиру, но не вошедших в канон, и т. д. Широко известны бесчисленные, но все еще безуспешные попытки идентифицировать героев шекспировских сонетов. Немало проблем связано с творчеством современников Шекспира.

И наконец, продолжает существовать и время от времени достаточно громко напоминать о себе знаменитый (некоторые скажут — «пресловутый») «шекспировский вопрос» — Великий Спор о личности Великого Барда. Так получилось, что в нашей стране читатели мало знают об этом споре. Хотя в 1920-е годы оживленная дискуссия велась и у нас, но потом ее, как и многие другие, «прикрыли», сократилось до минимума и поступление объективной информации о ее ходе на Западе, где спор продолжался, то ослабевая, то разгораясь с новой силой, особенно после появления новых гипотез. Последнее десятилетие как раз ознаменовалось оживлением дискуссий на Западе; да и у нас стали появляться под рубрикой «гипотез» пересказы некоторых догадок начала века, не обремененные научной аргументацией, — сказываются результаты идеологического «табу», довлевшего над изучением и обсуждением этой специфической проблематики в течение полувека². Поэтому представляется актуальным и полезным объективно проанализировать причины возникновения «шекспировского вопроса» и основные перипетии этой не имеющей прецедентов полуторавековой дискуссии, некоторые ее научные, околонаучные и ненаучные аспекты.

II

Но как могла возникнуть такая проблема, такой спор, продолжающийся и сегодня? Ведь мало кто сомневается в правильности идентификации личности Данте, Петрарки, Сервантеса, Филипа Сидни, Бена Джонсона, Милтона и других великих и просто известных писателей Ренессанса, не говоря о более поздних периодах, а вот в отношении величайшего гения человечества — Уильяма Шекспира неоднократно высказывались самые серьезные сомнения, причем людьми, глубоко чтившими шекспировские творения! Спор о Шекспире велся, а часто и сегодня ведется в тоне, далеком от академичности. Нет согласия и в вопросе о причинах его возникновения. С одной стороны, те, кто придерживается традиционных взглядов, в качестве причины появления «еретиков» указывают на недостаточность наших знаний о жизни Шекспира, на бесцеремонность охотников за историческими сенсациями, на предубеждения снобов, не желающих согласиться, что простой актер без высшего образования мог написать гениальные произведения. Другая сторона, критикуя традиционные взгляды, часто ссылается на «слепоту» первых биографов и их последователей, принявших на веру наивные легенды и традиции, не понимая, не чувствуя Шекспира. Английский государственный деятель и писатель Джон Брайт (1811—1889) выразился по этому поводу весьма категорично: «Всякий, кто верит, что этот человек — Уильям Шекспер из Стратфорда — мог написать "Гамлета" и "Лира", — дурак». Сторонники традиции, в свою очередь (а они составляют подавляющее большинство среди профессиональных литературоведов и театроведов), нередко называли—и называют — своих оппонентов невеждами, фантазерами, лунатиками и т. п.

Более чем натянутые отношения между спорящими сторонами отражаются и в том, как они называют друг друга (например: «антишекспиристы» — т. е. враги Шекспира, с одной стороны, и «ортодоксы» — с другой, и т. п.). Поэтому в дальнейшем я буду употреблять более нейтральные термины: «стратфордианцы» — это те, кто не сомневается, что шекспировские произведения написал член лондонской актерской труппы, родившийся в городке Стратфорд-на-Эйвоне в 1564 г. и там же умерший и похороненный в 1616 г., и «нестратфордианцы» — те, кто с этим не согласен. Терминология, конечно, условная, но достаточно удобная и корректная.

Главной причиной возникновения и живучести «шекспировского вопроса» является характер биографических сведений о Великом Барде. Неверно, что о его жизни якобы мало что известно — так было только в первое столетие после его смерти. Однако постепенно благодаря кропотливому труду многих поколений исследователей о нем стало известно гораздо больше, чем о других литераторах и актерах того времени. Дело именно не в количестве достоверных биографических фактов, а в их характере, их трудной совместимости с тем, что говорят о своем авторе шекспировские произведения — 37 пьес, две большие поэмы, цикл сонетов, несколько других стихотворений.

Известный дореволюционный специалист Н.И. Стороженко, автор ряда работ по истории английской литературы, никогда не сомневавшийся в истинности традиционных шекспировских биографий, вместе с тем отмечал: «...история литературы не знает большего несоответствия между тем, что нам известно об авторе, и его произведениями». Мимо этого бросающегося в глаза противоречия не может пройти ни один сегодняшний биограф Шекспира, каким бы образом он его ни объяснял.

Шекспировские произведения свидетельствуют не только о гениальном художественном мастерстве их автора, но также об огромном, ни с чем не сравнимом богатстве языка Шекспира, насчитывающем около 20 тыс. слов, т. е. в два-три раза больше, чем у самых образованных и литературно одаренных современников и даже писателей следующих поколений и веков. Произведения Шекспира говорят, что он владел французским, латинским, итальянским языками. В «Генрихе V» 4-я сцена III акта написана целиком по-французски, так же как и разговор с пленным в 4-й сцене IV акта, а всего в пьесе около 100 строк на хорошем французском языке. Отдельные французские, итальянские, латинские слова и выражения присутствуют во многих пьесах. Сюжеты «Отелло» и «Венецианского купца» взяты соответственно из сборников Джиральди Чинтио и Джованни Фьорентино, переведенных на английский язык только в XVIII в. Многочисленны свидетельства превосходного знания Шекспиром греко-римской мифологии, литературы, истории и использования им произведений Гомера, Плавта, Овидия, Ливия, Сенеки, Плутарха, Аппиана, причем не только в переводах. Специальные исследования показали основательность познаний Шекспира в английской истории, юриспруденции, риторике, в музыке, ботанике, военном и даже морском деле (например, команды, отдаваемые боцманом в «Буре», точно соответствуют ситуации, в которой оказалось терпящее бедствие парусное судно) и др. В те времена подавляющая часть таких знаний могла быть получена только в университете, от домашних учителей, от людей, лично участвовавших в военных походах и путешествиях, — ведь публичных библиотек еще не было. Многое свидетельствует об очень близком знакомстве с придворным этикетом, титулатурой, родословными, языком самой высокородной знати и монархов; именно в этой среде, в которой происходит действие большинства его пьес, Шекспир чувствует себя наиболее уверенно.

Удивляет доскональное знание Шекспиром многих городов Северной Италии; некоторые биографы даже предполагали, что он побывал там. Места действия пьес — Венеция, Падуя, Верона, Милан, Мантуя. Люченцио в «Укрощении строптивой» появляется в Падуе со словами:

Сбылось мое заветное желанье
Увидеть Падую, наук питомник.
И наконец в Ломбардию я прибыл —
Волшебный сад Италии великой.

Люченцио, родившийся в Пизе и воспитанный во Флоренции, хорошо знает, чему можно научиться в знаменитом Падуанском университете. И не только Люченцио, но и его слуга Транио:

Mi pardonate, добрый мой хозяин!
Я рад, что твердо вы решили сласть
Сладчайшей философии вкусить.
Но только, мой хозяин, преклоняясь
Пред этой добродетельной наукой,
Нам превращаться вовсе нет нужды
Ни в стоиков, синьор мой, ии в чурбаны.
И, Аристотелевы чтя запреты,
Овидием нельзя пренебрегать.
Поупражняйтесь в логике с друзьями,
Риторикой займитесь в разговорах,
Поэзией и музыкой утешьтесь,
А математики, скажу я прямо,
И метафизики примите дозу
Не больше, чем позволит вам желудок...

(I, 1. Пер. П. Мелковой).

В Венеции Шекспиру известны не только главные достопримечательности, но и некоторые малозначительные переулки и здания, местные словечки. Герои «Бесплодных усилий любви» — ближайшие сподвижники французского короля Генриха IV; утонченные беседы образованнейших, для своего времени, конечно, вельмож обильно уснащены хитроумными каламбурами и аллюзиями, множеством иноязычных фраз и слов. Сюжет «Двух веронцев» взят из испанского пасторального романа Монтемайора, на английском языке не печатавшегося...

Вот такая многосторонне и глубоко образованная личность автора вырисовывается при изучении (и даже при внимательном чтении) шекспировских произведений. И конечно же, читателя не покидает ощущение высокой духовности Шекспира, философской глубины мышления, постижения мира и человека, проявляющихся в речах его героев и в картинах жизни, разыгрываемых на сцене шекспировского театра, сцене, которая часто кажется вмещающей весь мир...

III

Ну, а что же известно сегодня о самом Уильяме Шекспире из других источников — из подлинных документов и свидетельств его современников? Первые биографы начали собирать предания о нем лишь через 50—100 лет после его смерти; потом постепенно стали находить и документы, образовавшие за три столетия довольно солидный свод достоверных фактов, отличающий сегодняшние биографии Шекспира от тех, которые писались в XVIII — начале XIX в.

Уильям Шекспир родился, провел детство, юность и молодость в маленьком городке Стратфорд-на-Эйвоне. В приходских и городских архивах имя его отца, матери, жены, детей и его самого обычно писалось Shakspere или Shaxper, что в русской транскрипции может быть передано как «Шекспер» в отличие от имени Shakespeare или Shake-speare (в русской принятой транскрипции — Шекспир) на титульных листах прижизненных (и, естественно, посмертных) изданий шекспировских произведений. Написание его имени (Шекспер — Shakspere) мы видим и в пяти из шести известных его личных подписей. Поэтому нестратфордианцы обычно называют его именно так, применяя сходное, но все же отличающееся имя Shakespeare (в переводе: «Потрясающий Копьем») только как литературное имя автора великих произведений. Так же вынуждены поступать и некоторые исследователи-стратфордианцы, рассматривающие имя «Уильям Шекспир» как литературный псевдоним Шекспера из Стратфорда. Поскольку в дальнейшем изложении во избежание путаницы мне придется поступать аналогичным образом, необходимо подчеркнуть, что само по себе такое различное обозначение (к тому же основывающееся на подлинных документах)³, являясь необходимым, в то же время нисколько не предрешает результатов исследования чрезвычайно запутанного вопроса об авторстве. Любое научное исследование немыслимо без четкого определения и разграничения понятий и обозначений (они могут быть даже чисто условными — вплоть до букв, цифр и др.), но смешивать их нельзя даже из самых благородных побуждений, по крайней мере до тех пор, пока исследование не доведено до конца.

Родители Уильяма были неграмотны, что в тогдашнем Стратфорде было делом обычным (более удивительно, что неграмотной была и его дочь Джудит). Об образовании Уильяма Шекспера ничего достоверного не известно. Принято считать, что мальчик несколько лет посещал стратфордскую начальную (так называемую «грамматическую») школу, но даже этому нет документального подтверждения. По преданию отец-перчаточник испытывал финансовые трудности и рано забрал сына из школы. Ни в юности, ни позже Уильям Шекспер не учился в университете или другом высшем учебном заведении (списки студентов сохранились), и неизвестно, где он мог получить столь основательные знания истории, права, языков, древней и современной ему литературы, — ведь в тогдашнем Стратфорде почти не было книг, кроме Библии.

Чем он занимался в Стратфорде, точно не известно. Некоторые предания рассказывают, что он был подмастерьем у отца, и когда резал теленка, то при этом любил декламировать торжественные речи (сегодняшний шекспировский биограф С. Шенбаум считает это предание наивным и даже смехотворным, но оно представляется характерным для первых попыток узнать у жителей Стратфорда что-либо определенное об их давно умершем, но становившемся все более знаменитом земляке). В 1582 г. Уильям Шекспер женится, получает небольшое приданое; вскоре рождается дочь, потом близнецы — сын и дочь. С 1586 до 1594 г. (некоторые биографы считают — до 1592) — так называемые «потерянные» годы, о которых документальные данные отсутствуют, а ведь именно за это время подмастерье из провинциального городка превращается в гениального поэта и драматурга. Было много попыток заполнить этот вакуум легендами — «преданиями» о том, как он попал в Лондон. Якобы он очень любил местный крепкий эль и даже состязался на этом поприще с соседями-бедфордцами (туристам долго еще показывали дикую яблоню, под которой он якобы заснул, не дойдя до дома, после одного такого состязания). Потом якобы связался с непутевой компанией, браконьерствовал — убивал оленей в парке соседнего помещика, попался, бежал от наказания в Лондон, ще первое время стерег лошадей знатных зрителей возле театра... Почти все эти «предания» ничем не подтверждаются и теперь считаются позднейшими выдумками, так же как и рассказы о том, что он одно время то ли помогал адвокату, то ли был солдатом или даже школьным учителем. Вероятней всего, около 1586 г. он отправился в Лондон с одной из актерских трупп; в 1594 г. он уже оказывается одним из пайщиков в труппе лорда-камергера.

В литературе имя Уильяма Шекспира (Shakespeare) впервые появляется в 1593 г. под авторским посвящением графу Саутгемптону поэмы «Венера и Адонис», которую автор называет «первенцем своей фантазии». Тому же графу Саутгемптону и с такой же подписью посвящена поэма «Обесчещенная Лукреция», отпечатанная в 1594 г. Оба посвящения явно свидетельствуют о личном знакомстве автора с высокопоставленным вельможей, причем в словах автора не содержится обычного в таких ситуациях раболепия, самоуничижения; выражая чувства любви, дружбы, высокого уважения к графу, он делает это, не роняя своего достоинства. Когда и где познакомился Шекспир с графом Саутгемптоном и каковы были их отношения — неизвестно, так как никаких документальных следов (кроме этих двух посвящений) в переписке Саутгемптона и его родных и знакомых и в хорошо изученной биографии графа не обнаружено⁴.

В изданиях пьес имя Уильяма Шекспира появляется только с 1598 г. («Напрасные усилия любви», «Ричард II», «Ричард III»), хотя некоторые другие пьесы уже ставились ранее на сцене и печатались без указания имени автора. Фрэнсис Мерез в своей книге, вышедшей в том же 1598 г., воздает высочайшую хвалу Шекспиру («сладкозвучному и медоточивому») за его поэмы, сонеты, комедии и трагедии и перечисляет при этом уже 12 его пьес. До 1616 г. издано менее половины шекспировских пьес, входящих в канон (17 из 37). История почти каждого издания — сложная научная проблема. Неясно, в частности, каким образом шекспировские тексты попадали к издателям, какое участие принимал в этом автор, а если не принимал, то почему? Ведь другие поэты и драматурги такого заработка не гнушались (включая даже аристократическую семью поэта Филипа Сидни), а сам уроженец Стратфорда, как это видно из документов, о своем достатке не забывал, даже когда речь шла о не очень значительных суммах, получаемых от совсем других занятий. Среди биографов принято предполагать, что все его пьесы становились собственностью актерской труппы, к которой он принадлежал — пьесы являлись его вкладом в дело. Но даже если так и было в действительности, то другие его произведения — поэмы, сонеты никак не могли переходить в собственность актерской труппы...

От Уильяма Шекспира (как бы ни писать это имя) не осталось абсолютно никаких рукописей, более того — вообще ни клочка бумаги, ни одного слова, написанного его рукой, в отличие от других поэтов и драматургов, его современников. Не найдено ни одной книги из его библиотеки (а она, судя по его произведениям, должна была быть немалой) — тоже в отличие от многих его современников. За три века поисков найдено лишь шесть подписей в деловых документах (из них три — в завещании). Транскрипция подписей не везде совпадает, но почти везде это «Шекспер» (Shakspere), и только на одной странице завещания, возможно — Шекспир (Shakspeare). Об этих подписях — единственном, что дошло до нас из всего написанного Великим Бардом, — существует большая литература. Обращено внимание на какой-то затрудненный, корявый почерк, хотя объяснение этому, конечно, дается диаметрально противоположное. Если Дж. Гаррисон, например, объясняет плохой почерк и разную транскрипцию подписей в завещании болезнью, то многие нестратфордианцы делают из характера всех подписей вывод о том, что Уильям Шекспер из Стратфорда был малограмотен или даже неграмотен.

Шекспировская эпоха была временем расцвета портретной живописи. До нас дошли портреты (живописные полотна, миниатюры, гравюры, рисунки) множества знатных особ в разные периоды их жизни, а также поэтов, драматургов, актеров. Лишь от самого великого поэта и драматурга эпохи, прославленного еще при жизни, не осталось ни одного достоверного прижизненного портрета, и нет никаких указаний, что такие когда-либо существовали. Через несколько лет после его смерти появились два изображения, считающихся подтвержденными, хотя они и не похожи один на другой: гравюра в собрании его пьес и небольшой бюст в стратфордской церкви. Этих двух изображений мы коснемся дальше. Все остальные часто помещаемые в различных изданиях портреты являются или изображениями неизвестных современников Шекспира, или позднейшими подделками (я не говорю об иллюстрациях художественного толка, где право живописца или рисовальщика на свободу воображения неоспоримо).

Итак, никаких рукописей не найдено. Зато обнаружены документы совсем другого рода, из которых видно, что Уильям Шекспер из Стратфорда скупал зерно, продавал солод, ссужал деньги под залог или в рост, а несостоятельных должников и их поручителей преследовал через суд (1604 г. — иск к аптекарю Роджерсу на 35 шиллингов 10 пенсов плюс 10 шиллингов в возмещение расходов и убытков; 1608 г. — иск к другому земляку, Джону Эдинбруку, на 6 фунтов плюс 24 шиллинга в возмещение расходов и убытков. Поскольку Эдинбрук уплатить не мог и бежал из Стратфорда, иск обращен на его поручителя кузнеца Томаса Хорнби). Эти судебные дела, возбужденные Уильямом Шекспером против своих соседей, относятся к периоду, когда уже были написаны «Гамлет», «Лир», «Венецианский купец»... Поскольку большинство должников, очевидно, расплачивались своевременно и дело до суда не доходило, нестратфордианцы делают вывод, что финансовая деятельность такого рода была для Уильяма Шекспера привычным занятием. О том, что у Шекспера можно было «на определенных условиях» получить денежную ссуду, пишет стрэтфордец Абрахам Стерли в письме к своему земляку Ричарду Куини, и последний обращается к Шексперу с просьбой о ссуде (октябрь—ноябрь 1598 г., письма случайно сохранились)⁵. Непостижимая раздвоенность — ведь в шекспировских произведениях (особенно в «Венецианском купце» и «Тимоне Афинском») автор гневно и презрительно бичует ростовщиков! Судя по документам, Уильям Шекспер, живя в Лондоне, часто посещал свой родной Стратфорд, приобретая там земельные участки, дома, и в июле 1605 г. даже откупил право на сбор десятины на пшеницу, солому и сено с арендаторов бывших монастырских земель в стратфордском приходе и трех ближайших селениях; как известно, откупщики церковной десятины в истории мировой поэзии и драматургии встречаются не часто...

В 1612—1613 гг. он, как предполагают, ликвидирует свои дела в Лондоне и окончательно поселяется в Стратфорде; приблизительно этим же временем датируется создание последних шекспировских произведений. 25 марта 1616 г. составлено его завещание, найденное лишь в XVIII в. Это довольно длинный (на трех листах) документ, где тщательно расписано все имущество завещателя, включая посуду и платье, и деньги до последнего пенса с учетом процентов на них, на несколько поколений вперед. Основное имущество — «дома с принадлежностями», сараи, конюшни, земли — завещано дочери Сьюзан пожизненно, а после ее смерти все эти имущества «должны перейти к законному сыну ее и наследникам мужского пола упомянутого первого сына, за неимением же такого потомка — второму законному сыну ее и законным наследникам мужского пола упомянутого второго сына...» и т. д. — до седьмого законного сына и его наследников мужского пола (кстати, никаких сыновей у Сьюзан вообще не появилось). Жене была завещана только «вторая по качеству кровать», о которой так много спорили шекспироведы, в том числе и наши. В большом и подробном завещании ничего не говорится о его произведениях, о его творческом наследии, о рукописях (ведь они могли быть проданы издателям, уже тогда высоко ценившим все, на чем стояло имя «Шекспир»), ни разу не упомянуто слово «книга», хотя многие из них стоили тогда недешево, а в доме Барда не могло не быть книг (хотя бы изданий его собственных сочинений)⁶. Все завещание заполнено дотошным перечислением: шиллинги, пенсы, проценты, «принадлежности», участки, посуда... Шенбаум сообщает, что Джордж Грин, впервые обнаруживший это завещание в 1747 г., был весьма удручен своим открытием. Он писал своему другу, что «манера, в которой они (завещательные распоряжения. — Я.Г.) изложены, представляется мне... столь лишенной малейшего проблеска того духа, который осенял нашего великого поэта, что пришлось бы умалить его достоинства как писателя, предположив, что хотя бы одно предложение в этом завещании принадлежит ему»⁷. Авторы сегодняшних биографий, говоря о характере завещания, относятся к нему как к юридическому акту о раздаче имущества, составленному по образцу и канонам, принятым в то время. Приходится иногда читать, что Шекспир составлял свое завещание, будучи тяжко болен, что и отразилось на его содержании. Однако нет никаких признаков того, чтобы умственные способности и память завещателя были ослаблены болезнью, — взять хотя бы подробное изложение сложного порядка наследования нажитых им имуществ грядущими поколениями. К тому же завещание вполне согласуется с другими подлинными документами — актами приобретения домов, участков, откупом церковной десятины, судебными исками к должникам...

Смерть Шекспира прошла совершенно незамеченной, не оплаканной (вопреки обычаям того времени) его друзьями поэтами и драматургами, и вообще никем. В стратфордском приходском регистре отмечено погребение 25 апреля 1616 г. «Уилл. Шекспера, джентл.». И больше никаких откликов на уход из жизни «медоточивого Шекспира», чьи произведения были высоко прославлены уже при его жизни, неоднократно переиздавались... Сохранились многочисленные элегии, целые сборники, оплакивающие смерть Филипа Сидни, Спенсера, Дрейтона, Донна, Джонсона⁸, но на уход из жизни самого великого из елизаветинской когорты — Уильяма Шекспира — ни один поэт не написал ни одной строки, ни одного слова, нет ничего и в письмах и дневниках современников. Объяснить это странное молчание нелегко. Обычно биографы предполагают, что Шекспира, уехавшего из Лондона, забыли его коллеги и друзья, а в Стратфорде, где книги были не в чести, земляки знали его лишь как состоятельного и оборотистого человека. Нестратфордианцы объясняют этот факт так же, как и характер завещания: Уильям Шекспер из Стратфорда не был ни поэтом, ни драматургом, поэтому и смерть его прошла незамеченной в тогдашней Англии.

Говоря о том, что произведения и имя Уильяма Шекспира — «Потрясающего Копьем» — были уже при его жизни прославлены и достаточно широко известны (особенно в университетской, писательской и театральной среде), необходимо отметить, что о нем самом как о конкретном человеке, имевшем определенное место жительства, занятия, привычки, семью, знакомых и друзей, никто нигде при его жизни не упоминает — ни в письмах и дневниках, ни в печатных изданиях (опять-таки в отличие от других его современников). Как будто все следы великого человека вне его произведений были кем-то тщательно уничтожены и оставлены только не им написанные деловые бумаги (причем исключительно те, которые не имеют никакого отношения к шекспировскому творчеству). Или же всю жизнь он по каким-то непонятным причинам скрывал от всех — и это ему удалось как никому другому в истории — свою личную причастность к литературному творчеству, держался в такой густой тени, куда ничей глаз не мог проникнуть...

Вот это удивительное обстоятельство — полное отсутствие достоверных прижизненных следов Уильяма Шекспира, не как обывателя и приобретателя, а как писателя и поэта, вне его произведений — и принято называть «шекспировской тайной», причем этот термин применяется как стратфордианцами, так и нестратфордианцами. И пока эта тайна не будет убедительно объяснена, будет существовать и «шекспировский вопрос», т. е. проблема личности Великого Барда.

IV

Анализируя факты — литературные и исторические — из которых состоят традиционные биографии Шекспира, нестратфордианцы указывают, что эти факты расходятся и группируются вокруг двух противоположных (во всяком случае, не совпадающих) полюсов, образуя как бы две различные биографии, или — точнее — биографии двух различных людей. Одна биография — это творческая литературная биография Великого Барда Уильяма Шекспира, состоящая из дат появления (постановки, издания) его произведений, анализа их несравненных художественных достоинств и заключенных в них свидетельств высокой духовности и разносторонней, не имеющей прецедентов эрудиции их автора, но не содержащих конкретных данных о нем. Вторая группа фактов состоит из подлинных документов о жизни, семье и занятиях уроженца городка Стратфорда-на-Эйвоне Уильяма Шекспера, пайщика лондонской актерской труппы (какие именно роли он играл на сцене — точно не известно), не имевшего образования, все члены семьи которого были неграмотны, занимавшегося делами по приобретению и умножению своих имуществ и капиталов. Все эти документы, однако, не содержат свидетельств, что человек, о котором в них говорится, имел какое-то отношение к литературе и поэзии (или даже мог иметь); это — вторая биография.

Каждый из собранных по крупицам поколениями исследователей фактов о Великом Барде может быть сравнительно легко определен как относящийся к одной из этих биографий, но очень мало таких следов, которые вели бы сразу к обоим. Нестратфордианцы считают, что, несмотря на четырехвековую традицию, эти две биографии не складываются в одну, так как речь в них идет о совершенно разных людях. Поэтому особое значение имеют те немногие реалии, которые стоят на пересечении этих двух биографий, тем самым подтверждая, что Уильям Шекспер из Стратфорда и был великим Уильямом Шекспиром, поэтом и драматургом.

Этих реалий немного, всего две, и обе они появились уже после смерти Шекспира (кто бы он ни был), но к их появлению были причастны люди, знавшие его при жизни. Первая реалия — стратфордский монумент. В храме св. Троицы в Стратфорде — могила Шекспира. Над ней надгробный камень с выбитым на нем заклятием не тревожить погребенный здесь прах. В стороне, на внутренней стене, ниша, где посреди двух небольших мраморных колонн — бюст человека с пером в одной руке и листом бумаги в другой. Он опирается на подушечку с кистями по углам. На колоннах — карниз, на котором расположены два маленьких херувима: левый с лопатой в руках символизирует труд, правый с черепом и опрокинутым факелом — вечный покой. Между херувимами каменный блок с барельефом — схематическим изображением герба, выхлопотанного Уильямом Шекспером для своего отца около 1599 г. Еще выше — другой череп, почему-то без нижней челюсти.

Многие отмечали, что лицо у бюста — одутловатое, невыразительное, даже глуповатое. Выдающийся шекспировед нашего века Джон Довер Уилсон даже называл этот бюст «портретом колбасника» и считал, что он мешает постижению Шекспира (так же, как и гравюра Дройсхута в посмертном издании шекспировских пьес, — вторая реалия, о которой речь ниже). Со свойственной ему резкостью Уилсон (никогда не принадлежавший к нестратфордианцам) писал: «Эти изображения, стоящие между нами и подлинным Шекспиром, настолько очевидно ложны и не имеют ничего общего с величайшим поэтом всех времен, что мир отворачивается от них, думая, что он отворачивается от Шекспира»⁹. Однако надпись на постаменте, обращенная к прохожему (с иронической оговоркой — «прочти, если ты умеешь»), гласит, что за этим изображением (Monument) завистливая смерть поместила Шекспира (Shakspeare), «умом подобного Нестору, гением Сократу, искусством Марону». Первые две строки надписи — на латыни, остальные шесть — на английском. Все написанное Шекспиром непревзойденно, искусство — лишь паж, служивший его уму¹⁰. Указана и дата смерти — 23 апреля 1616 г., т. е. дата смерти Уильяма Шекспира в Стратфорде, а характер надписи может служить свидетельством, что он-то и был Великим Бардом, иначе причем тут Сократ, Марон (Вергилий), искусство?

Однако установлено, что ранее (до середины XVIII в.) бюст выглядел иначе — лицо унылое, усы опущены вниз, нет ни пера, ни бумаги, а вместо красивой подушечки с кистями — какой-то мешок (символ богатства?), который человек прижимает к животу. Кем был оплачен памятник — точно не известно, но изготовлен он был в мастерской скульпторов (каменотесов) Янсенов — Гарратом Янсеном и его старшим братом Николасом, который незадолго до того создал памятник Роджеру Маннерсу, графу Ратленду; фигуры херувимов на памятнике Шекспиру аналогичны стоячим фигурам, символизирующим, по объяснению Николаса, Труд и Отдых на колоннах памятника Ратленду. Изображение памятника в его первоначальном виде было помещено впервые в книге У. Дагдейла «Древности Уорика» (1656) и потом в издании шекспировских пьес Н. Роу в 1709 г. Относительно этого первоначального варианта бюста Шенбаум замечает: «Самодовольный колбасник преобразился в унылого портного»¹¹. На самом деле, конечно, изменение произошло в обратном порядке и не позже 1748 г. стараниями «портретиста» Джона Холла на средства поклонников шекспировского гения; вероятно, намерения «реставраторов» были самыми лучшими — бюст стал больше похож на памятник поэту. Но странности, присущие его первоначальному виду, во многом еще остаются необъясненными.

Вторая реалия — Великое фолио. Хотя смерть Шекспира прошла совершенно незамеченной, через семь лет — в 1623 г. — появляется роскошный фолиант — «Мистера Уильяма Шекспира Комедии, Истории и Трагедии» — знаменитое первое собрание пьес Шекспира, называемое обычно «Великим фолио» из-за своего значения для мировой культуры. Из 36 напечатанных в нем пьес более половины вообще появились впервые! В том числе «Макбет», «Буря», «Двенадцатая ночь», «Укрощение строптивой» и др. Где все эти тексты находились до того — точно неизвестно, но обращение к читателям подписано двумя ведущими пайщиками актерской труппы, Хэминджем и Конделом, хотя многие считают, что его написал Бен Джонсон. Книга посвящена братьям Гербертам, сыновьям поэтессы Мэри Сидни-Пембрук: графам Пембруку и Монтгомери. Наконец-то появившиеся памятные стихотворения, посвященные Шекспиру, написаны Беном Джонсоном, Хью Холландом, Леонардом Диггзом и анонимом I.М. Они воздают высочайшую хвалу великому поэту и драматургу. Стихотворение Бена Джонсона наиболее известно, правильнее назвать его поэмой — «Памяти автора, любимого Уильяма Шекспира, и о том, что он оставил нам». Джонсон называет Шекспира «душой века, предметом восторгов, чудом нашей сцены» и пророчески предсказывает место, которое ему предстоит занять в мировой литературе на вечные времена.

Поэма требует более подробного рассмотрения. Здесь отмечу лишь, что Джонсон называет Шекспира «нежным лебедем Эйвона» (Стратфорд расположен на Эйвоне, но в Англии шесть рек с таким названием). В ней есть и такая строка, смысл которой может толковаться неоднозначно: «Ты сам себе памятник без надгробия» («Monument without a tombe»). Этим словам как будто противоречит Леонард Диггз, предсказывавший, что творения Шекспира будут жить и тоща, когда «время размоет стратфордский монумент» («dissolves the Stratford Monument»)¹². Следовательно, к этому времени памятник в стратфордской церкви уже был установлен. На отдельной странице помещен список «актеров, игравших во всех этих пьесах», и этот список открывается Шекспиром (имя написано так же, как и имя автора — Shakespeare, но без каких-либо оговорок, что это один и тот же человек).

Есть в книге и портрет Шекспира работы Мартина Дройсхута, очень странный портрет, совершенно непохожий на бюст в Стратфорде (и в его первоначальном и в современном виде). Лицо маскообразное, лоб огромный, бороды нет. Голова, непропорционально большая, кажется отделенной от туловища жестким, похожим на дамский, воротником. Узкий несимметричный кафтан, богато отделанный шитьем и пуговицами, никак не похож на одежду человека среднего сословия. Самое удивительное — одна половина кафтана показана спереди, другая сзади (или оба рукава на одну руку!). Ошибка неопытного художника или это сделано специально? Некоторые биографы считают, что таким необыкновенным образом художник хотел передать раздвоенность, терзавшую душу Шекспира, но чаще на эту странную деталь внимания не обращают. Портрет сопровождается стихотворением Джонсона, обращенным к читателю: «Здесь на портрете видишь ты / Шекспира внешние черты. / Художник, сколько мог, старался, / С природою он состязался. / О, если бы удалось ему / черты, присущие уму, / На меди вырезать, как лик, / — он был бы истинно велик!/ Но он не смог, и мой совет/ — смотрите книгу, не портрет»¹³. Вряд ли кто станет утверждать, что помещать в книге рядом с портретом автора стихотворение, в котором рекомендуется читателям на этот портрет не смотреть, — дело обычное. Внимательное изучение этого стихотворения в оригинале обнаруживает в нем целый ряд двусмысленностей. В 1640 г., уже после смерти Бена Джонсона, издатель Джон Бенсон издает томик поэтических произведений Шекспира и помещает там портрет, похожий на дройсхутовский, но с оливковой ветвью в руке, с ореолом вокруг головы. Под гравюрой — стихи, иронически перекликающиеся с джонсоновскими: «Эта Тень — прославленный Шекспир? / Душа века, предмет восторгов? / Чудо нашей Сцены?». Что означают все эти загадочные вопросительные знаки?

Многие из помещенных в Великом фолио текстов имеют значительные изменения по сравнению с прижизненными изданиями. В «Виндзорских насмешницах» — более тысячи новых строк, часть текста заново отредактирована, во 2-й части «Генриха VI» — 1139 новых строк, около 2 тыс. строк отредактировано, в «Короле Лире» — 1100 новых строк, в «Гамлете» добавлено 83 новых строки и убрано 230, и т. д. Кто и когда внес все эти изменения в текст, учитывая, что автора уже семь лет не было среди живых?

Из-за своих бросающихся в глаза странностей дройсхутовский портрет — хотя он единственный, как-то подтвержденный современниками, — не пользуется популярностью у шекспироведов, потому они предпочитают помещать в своих книгах и переизданиях шекспировских произведений другие портреты, относительно которых нет достоверных сведений, что они имеют отношение к Шекспиру, но зато изображенные на них неизвестные мужчины того времени действительно похожи на живых людей.

Таким образом, две важнейшие реалии, лежащие на пересечении творческой и документально-бытовой биографии Шекспира и тем самым подтверждающие, что уроженец Стратфорда на Эйвоне был Великим Бардом, тоже содержат в себе странности, которые не могут быть объяснены однозначно.

V

Некоторые проблемы и несоответствия, присущие первым шекспировским биографиям, были замечены уже в конце XVIII в.; сомнения и критика были прежде всего направлены против так называемых «преданий», рисовавших Шекспира провинциальным недоучкой, любителем выпить, браконьером, бежавшим в Лондон, чтобы присматривать за лошадьми возле театра, и «вдруг» ставшего гениальным поэтом и драматургом. Однако с постепенным отказом от самых наивных «преданий» и установлением подлинных фактов об Уильяме Шекспере из Стратфорда благодаря находкам документов направленность критики изменилась. Сомневаться стали не только в достоверности «преданий» о Шекспире, но и в правильности идентификации его личности. Эти сомнения усиливались по мере накопления подлинных биографических фактов, с одной стороны, и постижения глубины шекспировского наследия — с другой. Так появились первые нестратфордианцы...

В XIX в. сомнения в том, что Уильям Шекспер из Стратфорда, каким его рисуют сохранившиеся документы, мог написать великие произведения, что он действительно был Великим Бардом, высказывали многие знаменитые люди, писатели, литературоведы, философы, государственные деятели, в том числе Чарлз Диккенс, Марк Твен, Ралф Уолдо Эмерсон, Бисмарк, Дизраэли... В XX в. к ним присоединились Зигмунд Фрейд, Генри Джеймс, Джон Голсуорси, Чарлз Чаплин, Владимир Набоков и др. Среди наших нестратфордианцев можно назвать А. Луначарского, В. Фриче, А. Ахматову. Диккенс писал в 1847 г.: «Это какая-то прекрасная тайна, и я каждый день трепещу, что она окажется открытой». Несравненно менее деликатную формулировку существа сомнений, данную Джоном Брайтом, я уже приводил выше.

Однако для тех, кого искренно мучила дразнящая близость «шекспировской тайны», недоумение и сомнения не могли утолить жажду истины. Если, как они считали, Уильям Шекспер из Стратфорда не был и не мог быть Великим Бардом — Шекспиром, «Потрясающим Копьем», то кто же тоща был им, кто и почему скрывался за такой странной маской? И что все это значит?

В 1856 г. американка Делия Бэкон опубликовала книгу, из которой следовало, что псевдоним «Шекспир» принадлежал ее великому однофамильцу Фрэнсису Бэкону (1561—1626) — философу, оратору и другу Муз¹⁴. Основанием для такого вывода служила огромная эрудиция Бэкона, близость многих идей к шекспировским, а также некоторые двусмысленные намеки современников. Причиной сохранения Бэконом тайны своего авторства предполагалась политическая конспирация и боязнь повредить своей карьере, о которой великий философ всегда очень заботился. Более того, Делия Бэкон решила, что под могильным камнем в стратфордской церкви (с надписью-заклинанием не тревожить погребенный под ним прах) спрятаны документы, которые могут открыть тайну. Это стало ее навязчивой идеей, она пыталась даже проникнуть в могилу, но была задержана и вскоре умерла в больнице для душевнобольных¹⁵. Прямых доказательств авторства Ф. Бэкона исследовательница не обнаружила, но ее гипотеза явилась своего рода откровением для всех, кто и до этого испытывал сомнения, читая традиционные шекспировские биографии. Во второй половине прошлого века на Западе появились сотни книг, брошюр, статей о «шекспировском вопросе». В интеллектуальных кругах бэконианство временами становилось модой. Не найдя конкретных, бесспорных фактов, доказывающих, что Шекспир — это литературный псевдоним Бэкона, наиболее нетерпеливые сторонники гипотезы стали искать их прямо в текстах произведений Бэкона и Шекспира, прибегая к домыслам, к ненаучным, а подчас и просто шарлатанским методам «дешифровки» текстов и «обнаружения» в них секретной информации. «Дешифровщики» и их адепты написали и наговорили немало глупостей, возбудив против себя негодование не только сторонников укоренившихся традиционных представлений, но и всех, кто был в состоянии отличить факты от фантастических построений. В глазах многих бэконианские дешифровщики дискредитировали не только свою гипотезу, но и саму постановку вопроса о «шекспировской тайне», о странностях и непреодолимых противоречиях шекспировских биографий. Бэконианцы стали — и справедливо — объектом жестокой критики. Ненаучные методы, торопливость, ажиотаж, наивное убеждение, что все средства хороши в споре, была бы уверенность в своей правоте, неоднократно подводили тех, кто к ним прибегал, — и не только в шекспироведении.

Шекспироведение вышло из борьбы с бэконианцами, критически переоценив многие предания и легенды, избавившись от самых наивных из них, глубже проникнув в творческую лабораторию Великого Барда. Развернувшаяся дискуссия вызвала невиданное повышение интереса к Шекспиру, к его творчеству, ко всей литературе его времени. Исследователи (в том числе бэконианцы) нашли в архивах много новых документов, дополняющих и уточняющих, но принципиально не меняющих то, что было известно об уроженце Стратфорда. Научный же анализ шекспировских произведений неоспоримо показал наивность бытовавших еще представлений о том, что их автор якобы был малообразованным самоучкой. Бэконианство потерпело поражение, но «шекспировская тайна» и «шекспировский вопрос» остались...

VI

Посвящение первых шекспировских поэм графу Саутгемптону, а посмертного Великого фолио — графам Пембруку и Монтгомери, история с постановкой «Ричарда II» накануне эссексовского бунта и ряд других фактов говорили о какой-то близости Шекспира к аристократическому кругу Эссекса—Сидни—Саутгемптона—Ратленда. Это очень любопытный круг, где интересы не только политики, но и поэзии, театра, музыки занимали видное место. Мятеж 1601 г. стоил Эссексу головы, а его ближайшим друзьям — свободы. Зато после воцарения короля Иакова (Джеймза I) в 1603 г. они приобрели заметное влияние при дворе. Интересно, что одним из первых актов нового монарха, когда у него было более чем достаточно важных государственных забот, явилось упорядочение патронирования актерских трупп! Шекспировская труппа стала «слугами Его Величества» и получила королевский патент, написанный слогом Полония (в сцене представления принцу Гамлету прибывших актеров). Труппа получила право «свободно применять свое умение представлять комедии, трагедии, хроники, интерлюдии, моралите, пасторали, драмы и прочее...». Многое в этом удивительном документе свидетельствует, что кто-то в ближайшем окружении нового монарха принимал театральные дела весьма близко к сердцу!

Еще в конце прошлого века исследователи обратили внимание на фигуру Роджера Маннерса, пятого графа Рэтленда. Он был родственником Эссекса, ближайшим другом Саутгемптона как раз в те годы, когда появились посвященные последнему поэмы, подписанные именем Шекспира, учился в Кембридже и Оксфорде, а также в Италии — именно в Падуе, владел французским, итальянским, возможно, испанским, обладал огромной библиотекой, вел переписку с иностранными учеными. Его ранняя смерть летом 1612 г. совпадает со временем прекращения шекспировского творчества. Эти и другие факты привели некоторых нестратфордианцев к заключению, что именно Рэтленд писал под псевдонимом «Уильям Шекспир». Особенно много сделал для обоснования и развития этой гипотезы бельгийский историк Селестен Демблон¹⁶. Он обратил внимание на найденную в начале нашего века запись дворецкого Рэтлендов о выплате в марте 1613 г. Шексперу (Shakspeare) и его другу актеру Бербеджу по 44 шиллинга золотом за некую «импрессу моего лорда» — единственный в своем роде документ. В архиве Падуанского университета Демблон вместе с именем Рэтленда нашел имена студентов из Дании — Розенкранца и Гильденстерна¹⁷. Как они попали в пьесу о Гамлете? В 1603 г. Рэтленд был послан с коротким официальным визитом в Данию, и после этого появляется второе издание «Гамлета» с многочисленными датскими реалиями.

Книга Демблона вызвала большой интерес, гипотеза получила развитие в работах других исследователей, в том числе русского профессора П. Пороховщикова, эмигрировавшего после нашей гражданской войны в США¹⁸. В 20-е годы эта гипотеза получает распространение в России. Основные положения рэтлендианской гипотезы, почерпнутые у Демблона, были изложены на русском языке Ф. Шипулинским¹⁹. Однако автор увлекательно написанной книги отдал в ней дань и вульгарному социологизму в духе того времени. Рэтленд выглядел у него революционером — вроде русских декабристов. Шипулинский не жалел резких слов в адрес Стратфордца: «Чтобы отождествлять неграмотного мясника, торговца, кулака и ростовщика с автором "Гамлета" и "Бури", мало быть слепым: надо еще не понимать, не чувствовать Шекспира»²⁰. Видный тогда литературовед-марксист В.М. Фриче отмечал многочисленные элементы аристократического мировосприятия в произведениях Шекспира.

А.В. Луначарский в 1920-е годы считал рэтлендианскую гипотезу наиболее вероятным решением вопроса о личности Уильяма Шекспира. В статье «Шекспир и его век» он указывал на «чрезвычайно странные и многочисленные совпадения между биографическими данными о Рэтленде и жизнью автора пьес, как мы могли бы ее представить... Так много совпадений нельзя объяснить иначе, как тем, что автором является Рэтленд... тут почти невозможно спорить»²¹. Впоследствии Луначарский публично рэтлендианскую гипотезу не поддерживал, но эту статью в переизданиях оставил почти без изменений.

В 30-е годы в нашем шекспироведении произошел пересмотр отношения к нестратфордианцам. Здесь сыграло роль и ослабление позиций Луначарского, и появление на Западе новых нестратфордианских гипотез, а также новых направлений в английском академическом шекспироведении, отрицавших единоличное авторство Шекспира, приписывавших ему роль литературного правщика своей компании, и отрицательное отношение ведущих западных ученых (Э.К. Чемберса и его школы) к этим новациям. В 1932 г. А.А. Смирнов сформулировал тезис о неприемлемости для советского шекспироведения всех нестратфордианских гипотез вообще²². А.А. Смирнов считал, что «малограмотность актера ничем не доказывается, а ученость автора пьес чрезвычайно преувеличивается. Вся его ученость перекрывается десятком популярных книжек полуобразовательного характера, распространенных в то время...». Но, кроме аргументов такого рода, было заявлено: все нестратфордианские гипотезы для нас идеологически враждебны! А.А. Смирнов заключал так: «Нам важно не имя автора и не бытовая личность его, а классовый субъект тех 34-х пьес, которые, надо полагать, современники и потомство с достаточным основанием приписывали В. Шекспиру». Конечно, сегодня такая аргументация, особенно тезис об идеологической враждебности, не выглядит убедительной. Спор ведь идет о конкретных биографических фактах, требующих объективного, т. е. беспристрастного, научно-исторического подхода и исследований. Некритическая же вера в традиции и предания характерна для донаучной истории. Проблема шекспировской личности не является только литературоведческой (или театроведческой), и ее не удастся изолировать от присущих современной исторической науке методов. И такие исследования не только не мешают, но наоборот — стимулируют и углубляют процессы изучения, постижения шекспировского наследия. Шекспиру и его великим творениям изучение (в том числе и критическое) биографических проблем не опасно — они навсегда останутся достоянием человечества; не опасны и неизбежные в таком сложном и запутанном процессе издержки — мыльные пузыри рано или поздно лопаются, а серьезные гипотезы и исследования обогащают научную сокровищницу человечества, приближают нас к постижению Истины.

Однако в 30-е годы из нашей научной литературы исчезли дискуссионные выступления по «шекспировскому вопросу», проблема не изучалась даже в гуманитарных вузах, вопрос считался «закрытым».

VII

На Западе, однако, дискуссия продолжалась. В 1918 г. появилась гипотеза француза А. Лефрана, доказывавшего, что под псевдонимом «Шекспир» скрывался Уильям Стэнли, граф Дерби (1561—1630). Достаточно определенных доказательств Лефран привести не смог, против его кандидата говорит и Великое фолио 1623 г., явно посмертный характер которого трудно оспаривать — а ведь в это время Дерби (как и Бэкон) был еще жив.

В 1920 г. английский профессор Т. Луни опубликовал книгу, в которой доказывал, что Шекспир — это Эдуард де Вер, 17-й граф Оксфорд (1550—1604)²³. Литературные занятия Оксфорда — его поэзия и комедии — отмечались его современниками неоднократно. Слабым местом этой гипотезы является как отсутствие прямых доказательств, так и дата смерти Оксфорда — 1604 г., тогда как значительная часть шекспировских пьес явно была создана позже. Несмотря на это серьезное несоответствие, гипотеза Т. Луни постепенно получила широкое распространение и к ней сегодня на Западе примыкает большинство нестратфордианцев (как в прошлом веке — к бэконианской гипотезе). Недавно (в 1987—1988 гг.) оксфордианцы организовали в Вашингтоне и Лондоне на самом высоком уровне судебные (игровые, но с соблюдением всех внешних атрибутов юридических процедур) разбирательства «претензий» графа Оксфорда на авторство. Эти процессы снова привлекли внимание широкой публики к «шекспировскому вопросу», хотя высокие судьи и не признали доводы адвокатов Оксфорда достаточно убедительными.

В 50-е годы получила распространение гипотеза: Шекспир — это псевдоним драматурга Кристофера Марло, убитого в 1593 г. Американец Калвин Гофман (1955) предположил, что на самом деле был убит другой человек, а Марло скрывался и продолжал писать, но уже под именем Уильяма Шекспира. Гофман предпринял раскопки склепа, где надеялся найти рукописи Марло—Шекспира, но ничего там не нашел... В нашем веке «претендентами» на авторство были также названы граф Эссекс, Саутгемптон, Роберт Сесил, сама королева Елизавета, король Иаков (Джеймз), Роберт Бертон и др., а всего, как кто-то подсчитал, около 50 личностей. Были высказаны и предположения о групповом авторстве. Так, Мускат (1925) называл Бэкона, Оксфорда, графа и графиню Рэтленд; У. Слетер (1931) называл уже семерых человек под маской Шекспира: Марло, Бэкона, Дерби, Мэри Сидни-Пембрук, У. Рэли, Оксфорда, Рэтленда. Сторонники теорий группового авторства опираются на огромный, ни с чем не сравнимый по объему лексикон Шекспира; а в некоторых пьесах явно чувствуется «другая рука». Коллективное творчество в различных формах в шекспировскую эпоху не было редкостью; наиболее известный пример тому — пьеса «Томас Мор», к которой «приложили руку» Хейвуд, Четтл, Манди, Деккер и (как считают многие шекспироведы) сам Шекспир!

Пока сторонники различных нестратфордианских течений и гипотез атакуют традиционный биографический канон, их аргументация в основном совпадает. Совпадает и вывод: человек из Стратфорда не был и не мог быть автором великих произведений. Но когда они начинают искать подлинного Автора, Великого Барда, их пути расходятся и каждый отстаивает своего кандидата. Более осторожные ограничиваются критическим разбором традиционных представлений. Наиболее известный из них — Дж. Гринвуд²⁴, писавший в начале века; он считал, что для определенного ответа о том, кто именно скрывается за маской, необходимы дальнейшие тщательные поиски, исследования, накопление достоверных фактов... Такие осторожные агностики есть на Западе и сегодня, но их немного. Наряду с работами, серьезно анализирующими литературные и исторические факты, за все эти годы появилось множество легковесных, рассчитанных на сенсацию «разоблачительных» сочинений, полных домыслов и фантазий, еще более запутывающих сложную проблему.

Важную эволюцию прошло за эти полтора века и традиционное, т. е. стратфордианское шекспироведение, расширяя фактическую базу, критически пересматривая некоторые положения, сформулированные главным образом в XVIII в. Д. Робертсон и другие ученые «кембриджской» школы в первой четверти нашего века пришли к выводу, что многие шекспировские пьесы являются переделками пьес его предшественников (Грина, Марло, Кида). Такой подход был отвергнут Э. Чемберсом, хотя он признавал обоснованность сомнений в шекспировском характере хотя бы части текста «Тимона», «Троила и Крессиды», «Перикла», «Генриха VIII». Своему главному труду Чемберс дал осторожный подзаголовок «Факты и проблемы»; это скорее монументальное собрание всех документов и фактов, имеющих отношение к Шекспиру и его произведениям. Тщательным научным анализом текстов, обстоятельств их появления (не только шекспировских, но и произведений его современников) отмечены работы так называемой «библиографической» школы (У.У. Грегг, А.У. Поллард, Р.Б. Маккероу и др.). Исключительную научную ценность представляют труды Х.Е. Роллинза, посвященные полному комментированному изданию шекспировской поэзии, 11-томное комментированное собрание сочинений Бена Джонсона, над которым в течение полувека трудились Ч. Херфорд, П. и Е. Симпсоны (последний том вышел в 1952 г.)²⁵. Важнейшим результатом продолжавшегося в течение всего нашего века интенсивного изучения шекспировской эпохи и ее культуры было накопление и осмысление новых фактов. Этот интереснейший, продолжающийся и сегодня процесс показывает не только трудности, но и возможности научного восстановления по крупицам сложной, отделенной от нас многими столетиями исторической эпохи.

Благодаря этому теперь появилась возможность постигнуть смысл ряда удивительных явлений в литературе шекспировского времени, традиционно относившихся к «темным», непонятным. Так, изучая в контексте эпохи странные книги, появившиеся в Англии в 1611—1618 гг. под именем некоего Томаса Кориэта из местечка Одкомб (Британский Национальный биографический словарь определяет Кориэта как выдающегося путешественника и писателя, обладавшего комической внешностью, и вообще личность весьма странную), я обнаружил неоспоримые свидетельства того, что перед нами — широкомасштабный раблезианский фарс, в котором приняли участие более 50 английских поэтов, включая Джонсона, Донна, Дрейтона, Кэмпиона и др., написавших целый том комических «панегириков», где они на дюжине известных и выдуманных языков потешались над придворным шутом Кориэтом, превращенным в Великого Писателя-Пешехода. А Хью Холланд (автор одного из четырех памятных стихотворений о Шекспире в Великом фолио) даже предпослал к Кориэтовой книге специальное поэтическое обращение «К идиотам-читателям». Книги Томаса Кориэта представляют не только огромную историко-литературную, но и историко-географическую ценность, и они на столетие старше сочинений барона Мюнхгаузена, хотя в отличие от последнего мало кому сегодня известны. Продолжение исследования этого удивительного феномена, существовавшего рядом с Шекспиром (у Кориэта и Шекспира одни и те же покровители, издатели, поэтические друзья) представляется чрезвычайно перспективным для новых подходов и к самому «шекспировскому вопросу»²⁶.

К проблеме личности Шекспира привело меня и исследование самого загадочного из его произведений — небольшой поэмы «Феникс и Голубь» (ее название у нас целое столетие переводилось неверно — «Феникс и Голубка» — вслед за первым ее переводчиком И.А. Каншиным). В Англии эта поэма впервые появилась вообще без заголовка, но с подписью «У. Шекспир», в поэтическом сборнике некоего Роберта Честера «Жертва Любви». Кроме Честера (его поэма занимает 9/10 объема книги) и Шекспира, в сборнике приняли участие Бен Джонсон, Джон Марстон, Джордж Чапмен и несколько анонимов («Игното», «Хор Поэтов»). Все поэты оплакивают почти одновременную смерть какой-то супружеской четы, чьи отношения при жизни были необычными: их связывали только платоническая любовь и поэзия. Попытки определить прототипов героев сборника (они названы аллегорическими именами «Голубь» и «Феникс») до сих пор не были успешными. Я сосредоточил усилия на исследовании микрофильмокопий оригиналов первого издания книги²⁷. В мире имеется всего три экземпляра первоиздания: в Шекспировской библиотеке Фолджера в Вашингтоне, в Хантингтонской библиотеке в Калифорнии и в Британской библиотеке в Лондоне. На титульном листе первого экземпляра стоит название: «Жертва Любви» и дата — 1601 г., у второго — то же название, но дата отсутствует, у третьего — совершенно другое, очень странное название и дата — 1611 г. Недавно стало известно еще об одном экземпляре (с вырванными начальными и заключительными страницами). Сравнение и анализ титульных листов, других полиграфических реалий, записей в регистре гильдии книгоиздателей и печатников, содержания всех произведений сборника, особенно стихотворений Джонсона, позволили мне сделать заключение, что все три экземпляра сборника отпечатаны одновременно, в 1612—1613 гг. Даты на титульных листах фальсифицированы, с этой же целью книга не регистрировалась издателем (им был не кто иной, как Эдуард Блаунт, через 10 лет после этого издавший шекспировское Великое фолио). Что касается прототипов «Голубя» и «Феникса», то точная датировка и другие факты помогли установить, что в книге оплакивается смерть летом 1612 г. Роджера Маннерса, графа Рэтленда, и его супруги Елизаветы, единственной дочери Филипа Сидни. Известно, что их отношения, несмотря на официальное супружество, были платоническими; о Елизавете Рэтленд Бен Джонсон впоследствии говорил, что в искусстве поэзии она не уступала своему великому отцу. Однако она, как и платонический супруг, всегда скрывала от любопытных глаз свои занятия. Таинственностью окружены даже их похороны: Рэтленда хоронили ночью в родовом склепе, никому не было разрешено видеть лицо умершего, Елизавета же покончила с собой в Лондоне через несколько дней после похорон мужа и была также ночью и без огласки захоронена в соборе св. Павла в могилу Филипа Сидни. Вопреки всем обычаям их смерть не была открыто оплакана их многочисленными друзьями-поэтами. Но они сделали это тайно, в честеровском сборнике, отпечатанном без регистрации, с различными титульными листами и фальшивыми датами на них...

В своей статье я предложил проверить полученную аналитическим путем новую датировку честеровского сборника (а тем самым — и шекспировской поэмы) эмпирически — сличением водяных знаков на бумаге вашингтонского и лондонского экземпляров. Наша переводчица М.Д. Литвинова в 1989 г., будучи в Вашингтоне, в Фолджеровской библиотеке, обнаружила (впервые за четыре столетия), уникальные водяные знаки — в частности, единорога с искривленными задними ногами. В 1990 г. другой наш исследователь — И.Н. Кравченко обнаружил эти же водяные знаки на страницах лондонского экземпляра (после него наличие этих знаков было подтверждено экспертом Британской библиотеки Д. Джаннетта и журналисткой М. Уиллис). Эти же знаки обнаружены недавно и в Хантингтонском экземпляре книги Честера. Таким образом, бесспорно подтверждено, что, несмотря на различные титульные листы и даты на них, все экземпляры отпечатаны на бумаге одной партии, т. е. одновременно и не ранее 1611 г.

Проведенное мною в Шекспировской библиотеке Фолджера в Вашингтоне исследование оригиналов изданий шекспировской эпохи позволило установить, что бумага, на которой отпечатан честеровский сборник, является уникальной — ни одной другой книги, напечатанной на такой бумаге, пока не обнаружено!

Исследование привело меня также к гравюре крупнейшего графика шекспировской эпохи У. Холла, относящейся к 1612 г., где изображены все девять Муз, оплакивающих невосполнимую потерю — некую платоническую чету, сгоревшую на огне служения богу — покровителю искусств Аполлону. Гравюра точно соответствует описанию этого же события в книге Честера.

Предприняты шаги в направлении дальнейших изысканий, но и уже полученные результаты свидетельствуют, что смысл самого загадочного шекспировского произведения постигнут, связь Шекспира с поэтическим кружком Рэтлендов—Сидни подтверждена и тем самым приоткрыта завеса тайны, окружающей личность Великого Барда.

VIII

Приведенные примеры (их можно продолжить²⁸) показывают, что важных фактов, имеющих прямое и косвенное отношение к «шекспировскому вопросу» и ждущих своих исследователей, в литературной сокровищнице елизаветинской Англии немало. Конечная перспективность таких исследований не вызывает сомнения, но при условии научного подхода к фактам, исключающего поверхностный волюнтаризм в обращении с историческими и литературными реалиями. Дело даже не в том, какой именно теории, гипотезы и традиции придерживается тот или иной автор, — ненаучные методы могут увлечь на ложный путь, дискредитировать любую концепцию, даже когда она обращается к подлинным фактам.

Сумма сегодняшних знаний о шекспировских произведениях и вообще о шекспировской Англии несравнима с тем, чем располагали ученые, когда великий спор о Шекспире только начинался. Но «прекрасная тайна», волновавшая Диккенса, продолжает существовать. Фигура Великого Барда по-прежнему остается отделенной от всех его литературных современников, словно помещенной в некое четвертое измерение. Достоверные документы о жизни и занятиях Уильяма Шекспера из Стратфорда продолжают порождать сомнения и недоумение. Поэтому «шекспировский вопрос» возрождается в каждом новом поколении, хотя этот кажущийся бесконечным и безрезультатным ожесточенный спор часто вызывает нешуточное раздражение у литературоведов и театроведов не только у нас, но и на Западе.

В полуторавековой дискуссии нестратфордианцам, разобщенным и спорящим между собой, не удалось сколько-нибудь заметно потеснить своих опирающихся на четырехвековые традиции оппонентов с занимаемых ими господствующих позиций в шекспироведческой науке. И не удастся, если они не смогут когда-нибудь предъявить бесспорные научные доказательства своей правоты. Тем более не помогут попытки сразу ответить на все вопросы при помощи скоропалительных догадок и домыслов. Однако фантастические утверждения, домыслы и прямые ошибки, свойственные многим попыткам с ходу решить труднейшую и дразнящую своей кажущейся доступностью тайну Великого Барда (особенно в утверждении «своих» кандидатов), не следует прямолинейно отождествлять — как это нередко делается в академическом литературоведении — с самим «шекспировским вопросом» и на этом основании вообще отрицать существование такой научной проблемы. С таким отношением нельзя согласиться. Многочисленные факты, только часть из которых я мог привести выше, свидетельствуют, что полуторавековая дискуссия о загадке личности величайшего поэта и драматурга возникла не на пустом месте и не только в результате происков любителей сенсаций и праздных дилетантов — ее вызвало к жизни именно постепенное накопление и осмысление исторических и литературных фактов. И игнорировать эти факты наука не должна, даже если они плохо вписываются в привычные представления. Важно отметить также, что проблема не является чисто литературоведческой или театроведческой (хотя занимаются Шекспиром чаще всего именно литературоведы и театроведы); она не может и не должна изолироваться от научно-исторических подходов и методов.

В сегодняшних биографиях Шекспира, принадлежащих перу английских и американских профессоров-литературоведов, о нестратфордианских гипотезах, причинах их возникновения и живучести мало что можно прочитать: авторы академических биографий Шекспира ко всем этим гипотезам относятся как к чему-то почти неприличному (в определенной степени этому способствуют и натяжки, которыми изобилует господствующая среди западных нестратфордианцев «оксфордская» гипотеза). Но там, где наука (неважно, по каким причинам) обходит реально существующие сложные и важные проблемы, там остается вакуум, который не связанные соображениями профессионального или культового престижа (а культ Шекспира давно и накрепко связан со Стратфордом) энтузиасты постоянно будут пытаться заполнить своими — или заимствованными — идеями и догадками.

Тайна Великого Барда... Многое говорит за то, что перед нами — самое грандиозное, блестящее создание великого драматурга, гениальная Игра, сценой для которой стало само Время, а роль не только зрителей, но и участников отведена сменяющим друг друга поколениям смертных. Однако путь к постижению этой Игры нелегок — и вся история многолетнего и многоголосого спора об Уильяме Шекспире свидетельствует об этом; он пролегает через расширение и углубление конкретных научно-исторических исследований, которые не могут быть заменены ни теорией литературы, ни театральной, литературной или общеэстетической критикой даже самого высокого уровня.

Примечания

1. Ежегодный целиком библиографический том научного издания Shakespeare Quarterly, издаваемого Шекспировской библиотекой Фолджера в Вашингтоне, указывает за 1986 г. 4069 названий книг, статей, рецензий, за 1988 г. —4846 названий.

2. См., например: Балакин В., Волгина Е. Английский гений в королевской западне // Наука в СССР. 1988. № 6. (Статья изобилует всякого рода ошибками и домыслами.)

3. Основанное в 1873 г. британское шекспироведческое научное общество называлось «New Shakspere Society». Учредители общества специально разъясняли, что, как они полагают, Великий Бард, подписываясь «Шекспер», знал, как следует писать свое имя.

4. См.: Akrigg G. Shakespeare and the Earl of Southampton L., 1968. Во многих биографиях Шекспира, в том числе и русскоязычных, можно прочитать рассказы о том, как Шекспир в начале своего творческого пути познакомился с графом Саутгемптоном, бывал в его дворце, принимал участие в литературных развлечениях собиравшегося там кружка, наблюдая жизнь аристократии, слушая музыку, знакомясь с живописью и вообще приобщаясь к пришедшему из Италии богатству культуры Ренессанса. Все эти интересные рассказы, к сожалению, не имеют под собой фактической базы и являются плодом фантазии их авторов, попыткой догадками заполнить досадный вакуум.

5. См.: Schoenbaum S. William Shakespeare. N. Y., 1977. P. 238—241. Касательно долгого судебного преследования Джона Эдинбрука и его поручителя кузнеца Хорнби Шенбаум замечает: «Настойчивость Шекспира может поразить наших современников, показаться бессердечной, однако действия Шекспира были обычными в эпоху, когда не существовало кредитных карточек, овердрафта или инкассирующих агентств» (Р. 241).

6. Нестратфордианцы объясняют факт отсутствия упоминания о книгах в завещании просто: у Уильяма Шекспера не было никаких книг и тем более рукописей. Стратфордианцы (например, Шенбаум) считают, что рукописи принадлежали труппе, а книги могли быть заранее переданы зятю или были перечислены в отдельной описи, которая не сохранилась.

7. Schoenbaum S. Op. cit. P. 297.

8. Элегии на смерть Бена Джонсона занимают в научном издании его сочинений 74 страницы: Jonson B. The Works: Vol. 1—11 / Ed. C.H. Herford, P., E. Simpson. Oxford, 1952. Vol. 11. P. 421—494.

9. Wilson J.D. The essential Shakespeare. Cambridge, 1932. P. 5—6.

10. Ввиду важности и сложности последних строк надписи целесообразно воспроизвести их в оригинале:

    ...whom envious death has plast
With in this monument Shakspeare: with whome,
Quick Nature dide: whose Name doth deck ys tombe,
Fare more then cost: sieh all yt he hath writt,
Leaves Living Art, But page, to serve his witt.

11. Schoenbaum S. Op. cit. P. 311.

12. В некоторых экземплярах Великого фолио слово «монумент» транскрибировано Moniment, что на шотландском диалекте означает «посмешище». См.: Hope R. Stratford and the Sidney circle // Shakespeare Newsletter. 1988. № 198. P. 22.

13.

This figure that thou here seest put,
Is was for gentle Shakespeare cut;
Wherein the graver had a strife
With nature, to outdo the life:
O, could he but have drawn his wit
As well in brass, as he hath hit
His face; the print would then surprass
All, that was ever writ in brass,
But, since he cannot, reader, look
Not on his picture, but his book.

14. Bacon D.S. The philosophy of the plays of Shakespeare. N. Y., 1856 (Reis.: N. Y., 1970).

15. В 1973 г. неизвестные пытались ночью вскрыть постамент настенного шекспировского бюста в Стратфорде. Как можно обоснованно предположить, взломщики считали, что надпись на постаменте о том, что смерть заключила Шекспира внутри этого монумента, означает, что именно там спрятаны рукописи Барда.

16. Demblon C. Lord Rutland est Shakespeare. P., 1912.

17. К сожалению, Демблон не опубликовал факсимиле или точный текст этой важнейшей записи. В 1987 г. Шекспировская комиссия обратилась к руководству Падуанского университета с просьбой сообщить текст записи, но ответа мы не получили.

18. Porohovchlkov P. Shakespeare unmasked. L., 1955.

19. Шипулинский Ф. Шекспир—Рэтленд: Трехвековая конспиративная тайна истории. М., 1924.

20. Там же. С. 57.

21. См.: Луначарский А.В. О театре и драматургии: В 2 т. М., 1958. Т. 2. С. 425—426.

22. Смирнов А.А. Предисловие // Жижмор М. Шекспир — маска Рэтленда. М., 1932.

23. Looney J.T. Shakespeare identified in Edward de Vere, 17th Earl of Oxford. N. Y., 1920. Наиболее полно оксфордианская гипотеза в ее сегодняшнем состоянии обрисована в кн.: Ogburn Ch. The Mysterious William Shakespeare: The Myth and the Reality. N. Y., 1984.

24. См.: Greenwood G.G. The Shakespeare's problem restated. L.; N. Y., 1908.

25. Jonson B. The Works: Vol. 1—11. Oxford, 1925—1952.

26. См. мою статью: Собеседник Шекспира — удивительный писатель Томас Кориэт из Одкомба // Шекспировские чтения, 1985. М., 1987.

27. Подробнее ход исследования изложен в моей статье: По ком же звонил колокол // Шекспировские чтения, 1984. М., 1986.

28. К интересным результатам привело исследование книги «Salve Deus», датированной 1611 г. Ее автором указана Эмилия Лэньер, которую некоторые ученые считают «Смуглой леди» Шекспира. См.: Шекспировские чтения. 1990. С. 131—165.