Стэнли Уэллс. Образец поэзии

В одной частной коллекции хранится рукопись, которая могла бы дополнить корпус елизаветинской литературы. Не описанная ранее, она представляет исключительный интерес прежде всего благодаря содержащимся в ней замечаниям о Шекспире и цитатам из его произведений. Это 98 ненумерованных страниц, исписанных аккуратным мелким почерком с наклоном. Рукопись, скорее всего, исполнена профессиональным писцом, исправлений совсем мало. Титульный лист слегка поврежден: «[Образец] Поэзии, или Искусство Поэзии в кратком или сжатом изложении»; далее следуют эпиграф из Пролога к пьесе Теренция «Евнух» (автор не указан) и цветистое посвящение сэру Генри Ли от начинающего автора Уильяма Скотта («первые плоды моих штудий»).

Сэр Э.К. Чемберс упоминал работу Скотта в 1936 г., в биографии адресата посвящения Г. Ли (1533—1611), и со ссылкой на Чемберса в «Истории Парламента» [Палата Общин, 1558—1603. Т. 3 (1981). С. 358—359] приводится информация о Скотте. Очевидно, что Чемберс не видел рукописи, а его информант, возможно, и читал ее, но очень небрежно. Ли (портрет имеется в Национальной галерее портретов) занимал пост первого защитника королевы Елизаветы с 1559 до 1590 г., его основной обязанностью было выступать от ее имени на турнирах в день рождения ее величества. Кроме того, он был старшим кастеляном замка Новый Вудсток. Когда ему по старости пришлось оставить должность защитника, королева была чрезвычайно расстроена, а Джордж Пил увековечил его в известных строках: «Его власы златые нынче стали / Подобны серебру...». Ли приходился родственником Скотту, и последний говорит: «Нас породнила кровь и те услуги, которые он мне оказывал». Скотту довелось быть свидетелем при подписании сэром Генри Ли завещания, а позже он написал хвалебное слово на памятник старшему другу с информацией о нем. Скотт также повествует о заслугах сэра Генри в недавно обретенной рукописи. При обсуждении геральдики, например, автор стыдится «толковать об этом тому, кто так прославился на иных, не гербовых, полях сражений... в наш век, когда теплые лучи мирного солнца озарили счастливое царствование ее священного величества (т.е. Елизаветы) и позволили просиять стольким умам, изощренным в изысканных приемах, их разнообразии, тонкости и изяществе, так что имена их потомки по праву внесут в анналы золотыми буквами» (к сожалению, им-пресу, которую Шекспир создал в 1613 г. для графа Рэтленда перед турниром, постигла иная участь, и она не дошла до нас).

Сам Уильям Скотт родился около 1679 г. Дату смерти мы не можем установить: известно только, что эпитафию сэру Генри он сочинил в 1611 г. Он был праправнуком поэта Томаса Уайетта. Он поступил в старейший из «судебных иннов», Внутренний Темпль, в июне 1595 г. и был членом парламента от Нового Вудстока в 1601 г. В самом трактате имеется несколько косвенных указаний на время его написания, например, это яркое место о графе Эссексе в параграфе об эпитетах: «Как же достойно прославить этого знаменитого войсководителя, служащего не менее достойному сюзерену (Елизавете), когда о нем уже было сказано: «быстроногий Эссекс», в уподобление Ахиллу. Возможно, так оно и есть, и генерал может бегать, как Ахилл, но от кого же ему бегать?». Поскольку у Скотта характеристика дана в настоящем времени, есть основания полагать, что Эссекс еще не казнен (что случилось в 1601 г.), а эпитет «быстроногий» применен к Эссексу, вернувшемуся из Дублина в Лондон за рекордный срок — четыре дня. Оказывается, Уильям Скотт служил в управлении картографии с еще одним родственником сэра Генри (если только в документах не значится его полный тезка, служивший секретарю управления сэру Джону Дэвису и позже давший показания по делу о мятеже Эссекса 10 февраля 1601 г.¹). Дэвису дана уничтожающая характеристика у сэра Роберта Сесила: «Этот предатель, пройдоха... колдун и католик, он в университете занимался пустым делом отливания фигурок», известно, что он поставил многое на успех мятежа Эссекса, тогда как Скотт только выполнял мелкие поручения своего покровителя. К 1611 г. Скотт преуспел в жизни так, что счел нужным засвидетельствовать свое уважение к покойному.

Рукопись трактата «Образец поэзии» включает неполный и плохо сохранившийся список перевода протестантской поэмы Гийома дю Барта (1544—1590), две первые части (два дня) этой поэмы: «Неделя, или Сотворение мира» (1578) и незаконченная «Вторая неделя» (1584), с посвящением переводчика «достойному джентльмену, моему дорогому дяде Джорджу Уайетту, эсквайру». Джордж Уайетт был внуком поэта Томаса Уайетта. В посвящении Скотт (достигший к этому времени двадцати с небольшим лет) подает поэму как «плод молодости... наскоро исправленный, поскольку у меня были для этого одни только каникулы, в которые я также писал рассуждение об Искусстве Поэзии», «причем эти увлечения были вне сферы моих более необходимых и плодотворных занятий». Иначе говоря, это не был способ зарабатывать на жизнь. Первая часть перевода поэм дю Барта, сделанная Джошуа Силвестером, появилась в 1595 г., однако версия Скотта была сделана самостоятельно и оставалась неизвестной. Она, например, не упомянута в библиографии переводов дю Барта, составленной Сьюзен Снайдер для издания «Clarendon Press» (1979). Позднее в перевод Силвестера было включено похвальное слово сэру Генри Ли.

Скотт сам удачно определил диапазон своего исследования: «В нашем «Образце поэзии» мы намерены прежде всего заложить основания и дать определения в целом, после чего можно будет показать деления поэзии на несколько видов, подобных залам и комнатам дворца, разъяснить, чем они друг от друга отличны, какие стены их разделяют, и, наконец, как украсить стены этих залов и какой мебелью обставить, чтобы назначения их не перепутать, а также чтобы понятно было, кому и чем и в какой из комнат заниматься должно. Это вопрос решающий, ибо человеку для достижения счастья следует понять свою натуру, ведь он когда-то же был счастлив, но, к несчастью, утратил свою природную добродетельность и праведность». Структура трактата продумана и научна, иллюстрации из классиков достаточно традиционны, но указывают на независимость суждений, а по количеству ссылок на современных ему авторов и иллюстраций из повседневной жизни оставляет позади многих. Так, Скотт пишет, что в некоторых колледжах «и даже в судебных присутствиях» на Рождество вывешивают кабанью голову или что-нибудь похожее, и так комментирует этот обычай: «Такой торжественный повод и такое легкомысленное украшение — все равно что воткнуть пестрое перо в шапку священника. Я такого священника видел и, признаюсь, с трудом мог удержаться от смеха».

Хотя Скотт местами и цитирует по популярным источникам, не подлежит сомнению его начитанность в классиках и английских авторах. Текст изобилует отсылками к «трудам Платона и его толкователя Аристотеля», Гомера и Овидия, Виргилия и Квинтилиана, Сенеки, Теренция и Плавта, к Библии. Скотт явно знаком с произведениями Петрарки (и перевел несколько его сонетов), Чосера и с «Утопией» сэра Томаса Мора.

Неудивительно, что Скотт восхваляет произведения своего прадеда сэра Томаса Уайетта («никто не превзошел его ни в прозе, ни в сладостных стихах, кроме лорда Саррея, однако и тот ему подражал»). Скотт выражает восхищение произведениями сэра Филипа Сидни и показывает, насколько тот был ценим современниками. По мнению Скотта, сборник «Аркадия» заслуживает место «рядом с Виргилием по красоте своей несравненной». Ему знаком цикл «Астрофил и Стелла», он часто ссылается на трактат «Защита Поэзии» (опубл. поем., 1595). Он читал «Эфиопику» Гелио дора, возможно, в английском переводе Томаса Анд ер дауна (1569?), «Жалобы Розамунды» Сэмюэла Дэниэла (1582) и «Гражданские войны Ланкастера и Йорка» (1595). Ценил он и другие искусства, если иметь в виду его похвалы мастеру миниатюры Николасу Хиллиарду (1547—1619): «Все художники стремятся к тому, чтобы сравняться с Апеллесом или Хиллиардом». К популярной драме, как и Сидни, относился довольно высокомерно: «Таковы наши шуты в пьесах, но, я полагаю, эта чепуха недостойна именоваться поэзией».

Скотт обнаруживает независимость суждений о произведениях современников. «Пастушеский календарь» Эдмунда Спенсера он называет «народной комедией и столь хорошим подражанием древним, что [Спенсер] их всех превзошел и лишь в выборе старых слов им следовал». Скотт умело анализирует стиль и интерпретирует текст. Он внимательно читал трагедию мести «Горбо-дук» (в первом издании 1565 г. авторами названы Томас Нортон и Томас Сэквилл): «Пуще всего следует опасаться повторов образа: так, в известной пьесе «Горбодук» на одной странице дважды упомянут Фаэтон, как будто другого примера гибельной спешки и найти невозможно и словно без примера мысль автора неясна». Есть недостатки и у Самюэла Даниэла: «Конечно, если Лукана упрекнем в чрезмерной возвышенности, господин Даниэл, подражая Лукану, тем же грешен».

Возможно, современного читателя прежде всего заинтересуют неопубликованные ранее упоминания театральных пьес, в особенности шекспировских. Скотт их нигде не называет, но часто цитирует. Его критика не всегда комплиментарна: так, Скотта можно считать первым по времени критиком шекспировского стихосложения в «Обесчещенной Лукреции» (1594): «И еще Скалигер говорит, что нестоящее дело добавлять в стихи прилагательные только для соблюдения метра». Кроме того, Скотт отмечает тавтологию в 935-й строке поэмы: «Нет бесконечным горестям конца», оценивая строку как «никчемный (на полях дописано: «вычурный») стих в хорошо написанной поэме об обесчещенной Лукреции». Цитата из «Ричарда II» (опубл. 1597, под именем Шекспира в 1598) приводится только ради общего комментария о том, «насколько красивы простые речи и чувства..., ясность такая, что все слова понятны и дают нам представление об образе (объекте, которому придано подходящее средство выражения, как говорят о книгах), и это достигается правильным отбором самых обычных слов (что мы выше показали) и искусным их соединением, так что никаких двусмысленностей не остается, и читатель без труда понимает суть; пример обратного, когда хорошая мысль стала двусмысленной:

«...стоит оку зоркому небес
За шар земной, светя, в мир нижний скрыться»

      [3. 2. 33—34]».

Скотт не одобряет такой вычурности, потому что синтаксически «можно и так толковать, что планета наша освещает нижнее полушарие». Это первые образцы текстуальной критики Шекспира, если верить такому старому исследованию, как «Shakspere Allusion Book» (Oxford, 1909); вплоть до XVIII в. нигде, даже у Джона Драйдена, мы не найдем ничего подобного. Еще интересно, что вторая из цитируемых строк подверглась редакции в 1744 г., когда Томас Хэмнер счел нужным заменить подчинительный союз «that» на сочинительный «and» (что было принято многими другими издателями, так как исправляло логическую ошибку текста — а первым ее заметил Скотт). Но, возможно, здесь уместнее говорить об улучшении текста, чем об исправлении ошибки.

В другом месте трактата Скотт выказывает восхищение пьесой о Ричарде II более завуалировано. Он даже вставляет в собственный прозаический текст стихи трагедии: «А кроме того, есть много сладости в остроумных выдумках, ловких репликах, уместных применениях, которые тут и там сверкают в твоей поэме, подобно лилиям и фиалкам на свежезеленеющем лугу». Явный отзвук реплики герцогини Йоркской: «Где теперь фиалки, / Которыми весной луга пестрели?» [5. 2. 46—47]. Пьеса упомянута и в разделе, посвященном Чосеру: «Чосеровы «Кентерберийские рассказы» тоже можно отнести к эклогам и иным пасторальным жанрам, и их можно называть по имени паломника, поскольку и рассказчики мужланы, и заказчик на их потребу постарался. В хорошо задуманной трагедии о Ричарде II похожий персонаж, Садовник, использован весьма уместно».

Скотт также использует поэму в качестве источника цитат: «Иногда человек так горюет, что способен забыть о своем горе, обращая печаль в своеобразную игру, как в трагедии «Ричард II», когда король и королева «затеяли игру с печалью новой»». Здесь парафраз строки из монолога Ричарда: «Иль, может быть, затеем мы игру / С печалью нашей?» [3. 3. 163]. А следующее рассуждение о гиперболе отсылает читателя к другому тексту: «Иногда гиперболу понимают как нагромождение фраз, повторяющих одну и ту же мысль так, чтобы вбить ее в мозг читателя:

Дни скорбью можешь сократить грызущей
И ночи взять, но день не дашь грядущий.
Поможешь времени взрыть сеть морщин,
Но не задержишь их, как бег годин.
Твой приговор ему — моя могила:
Вся власть твоя меня б не воскресила».

      [I. 3. 220—225] (Пер. А.И. Курошевой)

Неудивительно, что в качестве теоретика литературы Скотт был увлечен «Ричардом II»: литературная отточенность этого текста для Шекспира уникальна, при этом в пьесе вовсе нет прозаических сцен. Можно добавить, что если Скотт был соратником графа Эссекса и соучастником в его заговоре, заинтересованность критика получает дополнительное объяснение. Известно, что царствование Ричарда многие елизаветинцы сопоставляли со своей эпохой, особенно с последними годами королевы. Уже было подвергнуто сомнению бытовавшее утверждение, что именно пьесу Шекспира возобновили в Театре лорда-камергера, накануне восстания 1601 г. (в недавней статье Блэра Уордена). Но цитирование пьесы у Скотта подтверждает хотя бы тот факт, что один из участников заговора наверняка был знаком с этой пьесой.

Несмотря на обилие литературных идей, Скотт не публиковал оригинальных художественных произведений. Наше описание рукописи далеко не исчерпывает ее важности для историков литературы и языка шекспировского периода. Трактат должен войти в корпус литературной критики елизаветинского периода, наряду с работами таких старших современников, как Роджер Эскам, Томас Уилсон, Стивен Госсон, Уильям Уэбб и Джордж (или Ричард) Патнэм. Текст трактата проясняет также, какие взгляды на творчество Шекспира были характерны для его читателей. В какой-то степени Скотт был первым серьезным шекспироведом. Надеемся, его работа станет доступной для исследователей и появится в комментированном издании.

Автор выражает благодарность владельцам рукописи, а также доктору Полу Эдмондсону, директору образовательных программ фонда «Родина Шекспира».

Примечания

1. Calendar of State Papers Domestic, 1598—1601. — P. 549.